Воспоминания радиста Узла Связи ТОФ.
(Публикуются с разрешения АВТОРА, Михаила Владимировича Борисова.)
Мало кто понимает,
что не мы идём по жизни,
а нас ведут по ней.
Л. Фейхтвангер
Пролог
или первые ощущения от приобщения к “священному долгу”.
В августе 1955 года мне исполнилось 19 лет, а уже на 25 сентября мне вручили повестку прибыть с вещами на местный призывной пункт (в те времена призыв осуществлялся с 19-ти лет).
Система учёта призывников была на высоте. От призыва в то время практически не уклонялись. Исчезнуть было невозможно, да и некуда. Прописка – это всё. Ну, а если кто “косил” от службы, то это было серьёзно.
Посёлок Некрасовка под Люберцами… . Толпа провожающих, слёзы… . А как без них? Автобусы до Чухлинки, “паровичок” до Орехово-Зуево, где был основной сборный пункт.
26-го нас посадили в эшелон, и по большому кольцу – Куровская, затем Муром, Арзамас и так далее.
Сопровождающие эшелон военнослужащие сказали как в кинофильме “Поезд идёт на Восток”: через три недели будете во Владивостоке, но в городе не задержитесь, так как вас всех отправят на Камчатку, на Чукотку, на острова… .
А теперь, что такое в то время воинский эшелон с призывниками? Вагоны – “телятники”, в каждом четырёхосном вагоне помещалось 72 человека, а в двухосном вагоне (были тогда такие) помещалось 36 человек. По углам деревянные нары без тюфяков – голые доски. В середине вагона стоит печка – “буржуйка”, как во время войны, которая кончилась 10-ть лет назад. В пассажирских вагонах ехали офицеры и сопровождающая команда.
Что запомнилось и сохранилось в записях об этой дороге? Прежде всего – это сквозняки и холод по ночам. 30-го проезжали город Свердловск, было –7 градусов по Цельсию, и уже лежал снег. Почти все были простужены. Нескольких ребят сняли с эшелона в больницы.
На больших станциях эшелон отгоняли на самые дальние пути и в телогрейках никого не пропускали на вокзал. А когда железнодорожные службы имели неосторожность останавливать эшелон на главном пути на небольших станциях, то торговцы с рынков разбегались, а магазины закрывались, хотя купить в них было почти нечего. Правда, иногда, удавалось купить банку молока.
Питание в дороге было очень плохое. Привожу меню по тогдашнему моему письму домой. Утром – чёрный хлеб, половина селёдки или консервы из камбалы, чай, сахар.
Обед – суп из концентратов с какой-нибудь крупой и овощами, чай, хлеб.
Ужин – один половник каши, чай, хлеб.
Чёрного хлеба было вдоволь, а вот белого не было ни разу. На больших станциях, сняв телогрейку, в цивильном виде иногда удавалось пообедать на вокзале (столы стояли на перроне).
Из дома практически всех призывников снабдили в дорогу продуктами и деньгами. В доппайке имелись: мясные консервы, сухая колбаса, масло в первое время, белый хлеб, сахар.
Все мои припасы находились в отцовском трофейном чемодане с тремя замками, один из которых был навесным (предусмотрительный народ – немцы). Два замка на чемодане сломали (народ в эшелоне был разный), а навесной сломать не смогли.
Проехали город Курган. Бедность страшная, дети вышли к эшелону просить хлеба. Продуктов нет, за хлебом очередь с вечера, процветает натуральный обмен.
По-моему уже целый год прошёл с начала освоения целины и Курган входил в эту зону освоения.
В Красноярске был устроен санпропускник, и нас сводили в баню. При этом часть денег, распиханных по укромным местам в одежде, чудесным образом испарилась, причём у всех нас. Это говорило о высокой квалификации обслуживающего персонала.
Байкал запомнился. Тогда железная дорога проходила вдоль озера. Ехали вдоль него половину суток, по самому его краю. Проезжали очень много тоннелей. Когда эшелон останавливался, то спускались по насыпи к озеру – водички попили, ручки помыли.
В городе Сковородино было –15 ;С. На фоне одноэтажного серо-чёрного города, дым из труб поднимался вверх совершенно вертикально.
Да, ещё помню на 7031-м километре, на вершине горы мы увидели бюст Сталина, вытесанный из скалы. Говорят этот бюст “зеки” за три года сработали.
Перед Хабаровском встретился нам эшелон, тоже состоящий из вагонов-“телятников”, но только ехали в нём “дембеля” 1950 года призыва. Отгрохали ребята пять годочков.
После того, как переехали через Амур по мосту у Хабаровска, стало значительно теплее.
В 80-ти километрах от Владивостока в Ворошилове (ныне Уссурийск) я поменял свою телогрейку на бутылку водки, получив в придачу китель железнодорожника на 2-х пуговицах.
14 октября Владивосток встретил нас теплой пасмурной погодой и пересыльным пунктом “Рыбак” (или “Малый Рыбак”). За забором стояли палатки на 120 человек. Через весь город водили нас на какие-то комиссии, тесты разные сдавали. И именно пройдя тест у радиста, (засёк “талант”) я был зачислен в учебный отряд ТОФ на остров Русский. Об этом мы узнали только 17 октября, когда целую группу призывников на каком-то драном буксире перевезли на остров и направили в войсковую часть 51211"В".
В это время во флоте начиналось сокращение срока службы с 5-ти до 4-х лет, так что нам светили чистых 4 года (вышло на самом деле 50 месяцев). Не сбылось предсказание “стариков” – остался я служить во Владивостоке, во всяком случае, на ближайшее время.
Почти во всех делах
самое трудное – начало.
Ж.Ж. Руссо
Глава I.
Иваси подпирсные.
С марша, не заводя в казарму сброд полудраных, полураздетых призывников направили в баню, из которой мы вышли в новом “прикиде”: тельняшка, трусы, носки, роба, брюки, рабочие ботинки, бескозырка без ленточек (ленточка полагалась после принятия присяги) и гюйсик – всё. Остальное выдали позднее.
Сразу после бани повели нас на камбуз. Сейчас и представить себе не могу сколько тогда съели и всё было очень вкусно (паёк морской курсантский). До сих пор вспоминаю “макароны по-флотски” – мясо с макаронами. Одним словом, забегая вперёд, скажу что к концу пребывания в школе связи поправился на 8 килограммов (75 + 8) при росте в 185 сантиметров.
На этом фоне как-то дико смотрится несколько лет назад прошедшее в газетах сообщение о том, что именно в этой школе матрос умер от дистрофии. Ужас! Мы оказывается в 1955 году были “бычками на откорме”…
Школа (учебный отряд связи) находилась на берегу залива, глубоко вдававшегося в середину острова Русский. На территории школы было несколько 2-х – 3-х этажных казарм (точно не помню), стадион-плац, камбуз, склады и т.д.
О флотских порядках в школе. Во главе роты находился старший лейтенант. Помкомроты был старшина 1-й статьи, старослужащий 4-го года службы. Командирами 3-х или 4-х (точно не помню) взводов были старшины 2-й статьи, и даже один старший матрос (наверное 2-го года службы). Ну, и выдающийся старшина роты. Ещё в войну он служил старшиной. Старшина, как и командир роты жил в домах для офицерского состава.
Всего в роте было 5 старослужащих, которые, в общем-то, жили своей жизнью. У них был свой угол, где кровати стояли в один ярус, тогда как остальные матросы спали на двухярусных койках.
Каждое утро в казарме производилась “мокрая приборка”: восемь человек таскают койки из одного края казармы до другого, а несколько матросов со швабрами “протягивают палубу”. Все кто не находился в наряде или на приборке, обязаны были идти на физзарядку на улицу. На камбуз ходили обязательно строем и с песней. Иногда даже ходили с духовым оркестром, который базировался у нас в роте.
Была ли в роте “дедовщина”? В нынешнем понимании, “дедовщины” у нас в роте не было.
Из обязательных нарядов отмечу гарнизонный караул, где было всё по-взрослому: карабин, боевые патроны, заряжай – разряжай. В гарнизонный караул мы начали ходить только после принятия присяги.
Стоять на охране складов с торпедами – занятие не для слабонервных, особенно ночью. По углам ангара болтаются на ветру два фонаря. Рядом шумит прибой на гальке. За ангарами ветер гуляет по высокому кустарнику, растущему на сопке.
Залезешь на вышку, карабин положишь на бруствер, патрон загонишь в патронник, и сидишь - “кимаришь”. Разводящие караула очень боялись ночного развода, так как караульный мог задремать и с перепугу потом нажать на курок.
Самой неприятной работой – тяжёлой и грязной, была разгрузка угля из трюма баржи. Уголь таскали в корзинах. Мы считали, получалось по 2,5 тонны за два часа на каждого участвовавшего в разгрузке.
Самая приятная работа – разгрузка баржи с продуктами выдавалась редко. От пирса до продсклада по лесной дороге в сопках было 1,0-1,5 километра. В условном месте, которое выбиралось заранее, сопровождающий груз в кузове машины матрос сталкивал ногой то, что находилось рядом с ним (сахар, компот, консервы). Что удивительно, но 50% стеклянных банок в ящиках не разбивалось. В этот день после отбоя в роте стоял хруст поедаемого сахара.
Теперь непосредственно о занятиях. Строевой подготовкой мы занимались по 4-е часа в день. Остальное время распределялось между спецподготовкой, морской подготовкой и политзанятиями.
Спецподготовка – изучение азбуки Морзе и приём передач на слух. Морская подготовка – хождение на ялах на вёслах и под парусами.
После принятия Присяги 25 ноября 1955 года нам выдали ленточки. С этого момента началась работа на ключе, изучение правил радиообмена, и спецпредметы – радиотехника и электротехника.
Надо признать, что учёба была на достойном уровне. Все схемы новейших радиоприёмников и передатчиков были ещё секретными и записей на занятиях вести не разрешали – изволь только запоминать. До окончания строевой (15-го декабря) было по 10 часов занятий, после – по 8 часов.
Похоже, что из всех специальностей радистов готовили дольше всего – 10 месяцев, и должны были выпускать в конце августа с нормативами не ниже 3-го класса (не надо путать с гражданским 3-м разрядом – он ниже по нормативам).
Занятия по электро- и радиотехнике были такими, что после демобилизации я мог устранять неполадки ламповых радиоприёмников и телевизоров. Точно утверждать не буду, но большинство радистов имели среднее образование. Без знания физики радиотехнику и электротехнику не осилить.
Не всем удавалось улавливать звучание, особенно похожих знаков. А на передаче некоторые “срывали” руку – то есть не могли давать серии точек.
По окончании школы те, кого миновали эти несчастья, а достигнутые показатели по приёму и передаче приближались ко 2-му классу, оставляли ещё на два месяца в курсантской роте для подготовки на младших командиров.
Немного о свободном времени. Воскресенье – выходной день, если ты где-нибудь не в наряде. Обязательный атрибут жизни – гарнизонный магазин. Денежное довольствие у нас сначала было 60 рублей (это те рубли, которые были до денежной реформы 1961 года), а с января 1956 года срезали до 30 рублей, как у солдат.
Что было в продаже? Конфеты, пряники, печенье и парфюмерия. На съестное сбрасывались в каждом кубрике “на ящик”. Тогда в магазине пропускали без очереди – ведь покупали мы продукты оптом.
Увольнений в город не было, а по гарнизону – после присяги. Даже у “стариков” увольнения в город были очень редко. На противоположном берегу залива находился Дом офицеров. Несколько раз я там был. 21 февраля 1956 года удалось попасть на концерт Вадима Козина. Он пел по заявкам из зала. Говорили, что дальше Иркутска ему выезжать было нельзя.
На Новый Год первый раз и на всю жизнь пришлось оценить вкус тройного одеколона. Выпили в полночь 31 декабря 1955 года по половине бритвенного стаканчика разбавленного, а потому белёсого цвета одеколона, и два дня изо рта пахло как из пульверизатора. Не приведи Господь эту гадость ещё раз попробовать.
Во Флоте, как и в Армии, было два приятных занятия: самодеятельность и спорт. Эти занятия курировали замполиты. Те, кто отстаивал спортивную или художественную честь подразделения (роты, школы и т.д.) пользовались большими привилегиями.
Мне на этом поприще повезло, так как с гражданки имел 3-й разряд по волейболу, и с мая месяца начал выступать за сборные команды роты и школы. Я даже вошёл в спортколлектив “Парус” – сборную учебных отрядов острова Русский. На тренировки и соревнования нас снимали с занятий и освобождали от нарядов. А в июле-августе нас две недели готовили вне части на сборах. Вместе с соревнованиями, которые проводились во Владивостоке у нас получился целый месяц “халявы”. А заняли мы на спартакиаде ТОФ 7-е место.
25-го августа закончились экзамены. Я получил отличное свидетельство и был отправлен в курсантскую роту.
Ещё весной из школы выпустили всех остальных связистов и начали поступать новенькие.
Мы хотели иметь на голове хотя бы “ёжик”, чтобы отличаться от первогодков, но нам не разрешили. Порядок был таков – два года стрижка “наголо”, если не присвоено звание старшины II статьи.
6-го октября, когда наша смена прохлаждалась после сытного обеда в курилке, раздалась команда: “быстро построиться с вещами”. Далее такой маршрут: авто – пирс – катер -Владивостокский порт – авто, и через 30 минут мы оказались в Узле связи ТОФ в бухте “Горностай”.
С этого момента мы, наверное, перестали быть и “салагами”, и ”ивасями подпирсными”. Но что будет впереди – представляли пока смутно.
Перемены – это неизменность
в изменяющихся обстоятельствах.
С. Батлер
Глава II.
УС ТОФ.
Итак, временное пристанище скорее всего на ближайшие три года флотской жизни – бухта “Горностай”. УС ТОФ находился в закрытом в то время гарнизоне, на въезде в который стоял КПП.
Всё начиналось с дороги. Обычной грунтовой дороги, с конечной автобусной остановкой в 13-ти километрах от города. Сама дорога уходила ещё дальше в сопки к другим объектам.
Справа, по ходу из Владивостока, был стадион без трибун и травяного покрытия, дорога к морю, где на берегу был хороший пляж с песчаным дном, и “щитовая”. Что это было – “щитовая”, я не помню.
Слева, находилась ”Минка” – так в просторечии называли эту войсковую часть. Думаю, что она может быть существует и сейчас, так как несколько лет назад писали о каких-то взрывах на ней. Сами объекты, конечно, находились в лесу в сопках. А здесь были жилые дома (три или четыре) для офицеров и сверхсрочников, а также казарма личного состава части.
Войсковая часть 40047, Узел Связи ТОФ, состоял из нескольких подразделений: штаб, радиоцентр, дизельная станция, санчасть, АХО, КРС и др.
Конечно, самый стержень в/ч 40047Е – радиоцентр, помещение команды и огромные антенные поля, раскинувшиеся на вершинах сопок.
Казарма для команды была построена на террасе – подрезанной по высоте сопки. Ниже располагался отдельный караульный батальон, состоящий из солдат. Как о них говорили: “через день - на ремень, через два – на камбуз”.
В распадке между сопок находились ручей и хорошая полянка для отдыха, склады и баня, а ещё дальше – жилой дом для офицеров. Вот собственно и весь ареал нашего обитания.
Что же представляло из себя наше временное обиталище? Это была одноэтажная каменная казарма. Направо при входе – умывальник, налево – дневальный, три кубрика, баталёрка, читальный зал, библиотека, кинобудка и актовый зал со сценой. За сценой располагался камбуз, который имел два входа – с улицы и, потайной – через актовый зал. В самом конце казармы находилась кочегарка. Гальюн у нас располагался на улице.
Кормили нас пайком морским - сухопутным, без сливочного масла. Но различие в питании, по сравнению с курсантским периодом было незаметно.
В казарме полы были кафельные, а в кубриках – дощатые.
Основным контингентом в казарме были радисты, но кроме них в ней проживали: телефонисты, телеграфисты, радиомастера, БПЧ и прочие. Большая часть из них несла службу в радиоцентре, а остальные – в службе обеспечения.
Радиоцентр располагался в отдельно стоящем каменном одноэтажном здании. Сразу за входом был длинный коридор, где проводились разводы на вахту. При разводе справа по коридору стояли БПЧ и радиомастера, далее стояли телефонисты.
Слева от входа располагался непосредственно рабочий зал радиоцентра, в нём за перегородкой сидел дежурный офицер по радиосвязи (ДРС), а за ним сидели телеграфисты.
Вахты распределялись на:
-радионаправления – Москва, Петропавловск, Хабаровск и т.д.;
-радиосети – в них работала вся мелочь;
-специальные – где находились на прослушивании подводные лодки, АСС – аварийно–спасательная служба.
Существовал ещё один подземный законсервированный мини-узел “Скала”, который оживал только на учениях или при ЧП. Вход в мини-узел располагался почти как у Гитлера в “Адлерхорсте” в Баварских Альпах, только наоборот. В “Орлином гнезде” надо было подниматься на 140 метров вверх на лифте, а здесь, в одной из самых высоких сопок под Владивостоком, надо было спускаться на семь этажей вниз.
Куда уходили от ствола шахты огромные тоннели, в которых мог свободно проехать автомобиль ГАЗ-51 – никто из нас не знал. Ходили только всякие непроверенные слухи. Однако, всё было в рабочем состоянии, только вход в тоннели преграждали массивные стальные решётки.
Условия на радиоузле "Скала" были плохие. Жара стояла градусов под тридцать, духота. А отдых был просто “собачий”.
Единственный случай, когда на “Скалу” рвались – это во время событий в Венгрии в 1956 году, когда конфликт с Седьмым флотом США был более чем вероятен.
Важно не количество знаний,
а качество их.
Л.Н. Толстой
Глава III.
Ступени мастерства.
В отличие от других морских частей, на Узле Связи существовала своя специфика службы. Понятно, что на УС радиоцентр с радистами – это главное, то есть от его работы зависит служба, продвижение по службе и, вообще, благополучие всего офицерского корпуса и сверхсрочников части. Так вот, на УС обычные атрибуты армейской жизни отсутствовали напрочь.
У нас всё было подчинено ежедневному повышению качества и скорости радиообмена, приёму на слух и передаче на ключе. Обычно находились мы на трёхсменной вахте – 6 часов дежурства, через каждые двенадцать часов отдыха и занятий.
Во время учений и ЧП вводилась двухсменная вахта.
Для стимулирования повышения квалификации существовала система материального поощрения. Все вновь прибывшие из учебного отряда через некоторое время были обязаны сдать экзамены на 3-й класс, причём “без дураков”, флотской комиссии. Для радистов существовал норматив: приём и передача – 60 знаков в минуту в течение 3-х минут. При этом разрешено было допустить только две ошибки. Лишь после флотской комиссии мы имели право самостоятельно нести вахты.
Сдать экзамен сразу на 2-й класс было невозможно, если у тебя не было уже 3-го класса. В материальном плане это ничего не сулило, но не сдавшие на 3-й класс списывались в другие части или переводились на службу в ХОЗУ.
Занятия по три часа каждый день в классе и несение ежедневных вахт делало своё дело – наши показатели в приёме и передаче улучшались. Уже через полгода состоялась новая комиссия и сдача экзаменов на 2-й класс. Норматив при этом был таков: приём и передача - 85 знаков в минуту в течение 3-х минут без ошибок.
Сдать экзамен сразу на 1-й класс было невозможно, если у тебя не было 2-го класса.
Результаты экзаменов забирались в управление связи, и только оттуда приходило либо подтверждении, либо отказ в присвоении классности.
После присвоения 2-го класса денежное содержание матроса составляло 55 рублей (30 + 25).
Ещё могли тут же в части присвоить звание старший матрос, и тогда содержание увеличивалось на 10 рублей и начинало составлять 65 рублей.
Через полгода проходила новая комиссия и сдача экзамена на 1-й класс.
Норматив при этом был таков: приём и передача - 110 знаков в минуту в течение 7-и минут без ошибок. Уровень помех при приёме составлял 1:3.
В случае сдачи экзамена денежное довольствие составило бы 90 рублей (65 + 25).
В последний год службы матросам добавляли ещё 10 рублей.
Старшинский оклад жалованья при 1-м классе составлял 175 рублей (125 + 50).
На местном уровне, сдавшие экзамен на 1-й класс освобождались от всех занятий, кроме, естественно, политзанятий.
Через год после присвоения звания специалиста 1-го класса, норматив должен был быть подтверждён комиссией такого же уровня, что и присвоившая 1-й класс.
Говорили, что был на флоте один Мастер – сверхсрочник в Петропавловске. Для Мастера нормативы на приём и передачу были раза в полтора выше показателей 1-го класса (точно не помню какие). Во всяком случае, никто из “первоклассников”, существенно на деле перекрывающих нормативы 1-го класса, попыток получить звание мастера не предпринимал.
Где дело само за
себя говорит,
к чему слова?
Цицерон
Глава IV.
Радиоэлита.
Само по себе умение хорошо или очень хорошо работать на ключе или принимать текст на слух не делает тебя полноценным радистом. Ты просто специалист по приёму и передаче, а это принять или передать без ошибок всего-то 43 знака (33 + 10). Вот только когда Справочник для служебного радиообмена будет для тебя как “отче наш”, вкупе со служебной таблицей 9 х 9, тогда ты будешь корифей в своём деле.
Этот справочник является своеобразным “разговорником”, содержащим десятки различных сочетаний букв или букв с цифрами от 2-х до 5-ти, звучание которых воспринимать на слух на порядок сложнее, чем отдельные буквы или цифры. К тому же все сочетания имели ещё и неформальное значение. На это уходил ещё год, как раз период от получения 3-го класса до получения 1-го класса.
И вот, когда ты можешь “отмахнуться” на любой вахте, а на “вшивость” тебя проверят, и не раз, твои визави на другом конце связи. И если зауважают, и будут узнавать по почерку на противоположном конце связи, и признают тебя “ровней”, то можно считать, что ты вошёл в радиоэлиту.
Радиоэлита – это столпы радиоцентра, на которых выезжали в самые трудные минуты, своего рода “золотой запас”.
Один пример. Одновременно с постоянно действующим Узлом Связи, то есть с нашим, существовал запасной УС в бухте Стрелок. Там несли те же вахты, но вели только приём не выходя на связь, то есть радисты в режиме радиообмена не работали.
Во время учений из наших “первоклассников” формировалась группа обеспечения связью командующего флотом, которая базировалась на флагманском корабле. Когда по “вводной команде” был выведен из строя основной УС, и все вахты передали на запасный УС, то вся основная радиосвязь на флоте прекратилась. Чтобы не провалить учения, всю группу из пяти человек на быстроходном катере срочно перебросили с флагманского корабля на запасный УС, в бухту Стрелок. И там, в течение суток, практически без сна, они разгребали завалы радиограмм.
Как правило, радисты работали на передачу обычным ключом, но были умельцы которые с “сорванной рукой”, которые виртуозно работали “на пиле” – самодельном горизонтальном аналоге ключа, другие на полуавтомате, который автоматически давал серии точек.
Если начальник не
делает нам зла,
то это уже немалое благо.
Бомарше
Глава V.
“Годки.”
“Годки” - радисты с первым классом были в самом большом авторитете. “Годки” других специальностей практически тоже. На вахту они ходили только в случае крайней необходимости. Освобождались они от всех нарядов и работ кроме одной – старшины по очереди ходили дежурными по команде, а рядовые и старшие матросы ходили дежурными по камбузу, где получали и делили продукты на порции.
В разумных пределах “годков” практически не контролировали, но у всех присутствовал самоконтроль. К примеру. Если смена “годка” стоит на вахте, а "годок" отдыхает в команде, то он никуда не должен был отлучаться.
Официально в увольнение по гарнизону не ходили, только в “самоволку” в случае необходимости. К этому времени у многих в гарнизоне были “точки” контакта с гражданским населением. Такие же “точки” у некоторых были в городе, при этом увольнительная должна была быть обязательно, где переодевались в “гражданку” чтобы не испытывать проблем с патрулём.
В гарнизоне места дислокации самовольщиков были известны, и в случае какого-либо ЧП их успевали предупредить.
С праздниками тоже проблем не было – снабжение было налажено, но чаще всего это происходило на частных квартирах. При этом от “годков” жёстко отсекались даже служившие 3-й год.
Замполит по прозвищу “Гомулка” (был похож на Первого секретаря ПОРП) перед каждым праздником собирал “годков” и читал лекцию, что не хорошо вовлекать молодых матросов в противоуставные деяния.
Вот такой паритет поддерживался в части. “Годки” не подставляли своих командиров, а командиры не досаждали “годкам” свое опекой.
Не всё гладко бывало и у “годков”. Последний автобус из Владивостока, по-моему, отправлялся в 22:30 от вокзала. В тот раз не все успели “на точке” вновь переодеться в военную форму, и сели в автобус по “гражданке”. По заведенному порядку в команде, дежурный по части офицер почему-то всегда от 23:30 находился на вахте дежурного по команде, отслеживая прибывающих из города, и в 00:00 докладывал командиру части, а не подразделения, о прибытии матросов из увольнения.
Чтобы не усугублять ситуацию, перед тем как войти в команду, прибывшие из увольнения сняли с себя всё вплоть до трусов, носков и ботинок (тельняшки тоже остались на “точке”), и в таком виде прошли мимо дежурного в кубрик, не сдавая увольнительных. Немая сцена! Через минуту вернулись в рабочей одежде и сказали, что забыли сдать увольнительные. По форме – всё соблюли, явились до 00:00, сдали увольнительные, на ногах стояли твёрдо. Ну, а то что не доложили сразу, и были одеты не по форме – это мелочь.
Подозрений у дежурного было более чем достаточно, но что взять с “годков”, они все такие “пушистые”, но злопамятные.
Форму 3 в понедельник нам доставили в лучшем виде.
Нельзя уйти от своей судьбы,
другими словами, нельзя уйти
от неизбежных последствий
своих собственных действий.
Ф.Энгельс
Глава VI.
Размышления о судьбе, священном долге, бесцельно загубленных годах и несбывшихся надеждах.
Собственно размышления - это всего лишь взгляд на хронологию событий. Пока я учился в школе, на очередной медкомиссии меня с моего молчаливого согласия приписали к Флоту. Авторитет морской службы был высокий, на улице прохожие оглядывались на моряков. Казалось бы единичный, случайный факт, однако в год окончания школы у нас на даче летом жил контр-адмирал. Что интересно, он со службы из Москвы вечером возвращался на электричке на дачу. Представьте, как это выглядит на фоне образа жизни современных лампасоносцев, да и не только их.
Контр-адмирал долго уговаривал меня поступать в ВВМУ имени Дзержинского, обещал даже позвонить в приёмную комиссию, посодействовать. Я долго размышлял, но отказался. Почему? Сейчас не знаю, что повлияло на это моё решение, а мог стать, наверное, блестящим флотским офицером...
Однако я решил поступать в гражданский институт на дневное отделение. В результате стечения невероятных обстоятельств и случайностей (а может это был рок?) вместо дневного оказался на вечернем факультете и через 1,5 года отправился к морю во Владивосток на действительную службу.
За несколько дней до переброски на Узел связи ТОФ в учебный отряд прибыл вербовщик - офицер из Высшей Школы подплава. Зачисляли сразу на второй курс. Некоторые согласились, а я опять долго думал, и вербовщик успел уехать. Блестящий флотский офицер опять не состоялся. И сейчас я, похоже, почти верю в предначертание судьбы, которая настойчиво направляла меня на флотскую стезю. Как тут не вспомнить Гёте: "Кто долго раздумывает, не всегда находит лучшее решение". Я пошёл наперекор судьбе и заплатил за "священный долг" высокую цену. Ведь учащийся вечернего или заочного института, демобилизовавшийся поздней осенью, терял ещё один год.
После четырех лет, проведенных на Флоте, демобилизованные, как правило, возвращаются домой с изменившейся жизненной позицией, поэтому многим приходилось менять профессию, ВУЗ, теряя не менее года. В возрасте 24 - 25 лет многие создавали семью, что было вполне естественно, и даже приветствовалось. Но это решение, в большинстве случаев, тоже удлиняло срок окончания ВУЗа ещё на год. Тем же, кто после армии только собирался поступать в ВУЗ было неимоверно сложно это выполнить, ведь за годы проведенные на срочной службе, знания полученные в школе забывались напрочь. А подготовительных курсов в те годы не было.
Что у нас остаётся в "сухом остатке"? Кто пошёл работать после службы в армии по старой специальности – минус 5 лет. Кто сменил профессию – добавьте ещё один год. Кто продолжил учиться – 7-8 лет. Итого, выходит как ни крути, потеря 5-8 лет.
Для самого лучшего зрелого возраста в интервале 20 – 40 лет – это от 25 до 40%, а в интервале 20 – 60 лет – это от 12 до 20%. Не слабо! Как будто всю свою жизнь возвращаешь банку (то бишь государству) проценты по кредиту на жизнь. По кредиту, который ты никогда не брал по доброй воле.
Для многих эти потерянные годы из лучшего периода жизни обернулись не достигнутыми высотами мастерства, образования, культуры, а, во многих случаях несостоявшимися карьерами и сломанными судьбами.
Свои личные потери я оцениваю в 10-ть лет, то есть к 40-ка годам достиг того, что должен был иметь к 30-ти годам.
А дальше – это уже две непересекающиеся линии жизни, ибо 40 лет – это уже старость молодости. Выходит, надо было идти за судьбой, а не наперекор ей. Может был бы уже адмиралом в отставке, либо давно был бы съеден рыбами….
Что касается тех, кто был из глухой глубинки, то после демобилизации они могли уехать куда-нибудь по оргнабору. Другого выхода не было, так как демобилизовывали строго по месту призыва. Для них армия и оргнабор были как трамплин в будущее, возможность вырваться из захолустья.
Прошлое всегда с нами, и всё,
что мы собой представляем, всё что имеем, исходит
из прошлого…
Не понимать этого, и не ощущать
прошлое, значит, не понимать настоящее.
Дж. Неру.
Глава VII.
Ещё несколько воспоминаний об ушедшем времени.
Про учебный отряд я уже написал ранее – это был не сахар, но и не чернуха. А вот три года в Горностае остались в памяти на всю жизнь, причем, как ни странно, это был самый светлый период жизни. Я бы сказал – беззаботной жизни.
Все ступени службы, начиная с 13 ноября 1956 года, со сдачи на 3-й класс, я прошёл легко, играючи. С первых заходов сдавал на классность, имел первый спортивный разряд по приёму и передаче. Помимо официальных привилегий, которые имел последние два года, по - прежнему для “сачкования” использовал самодеятельность и спорт. Начиная с весны 1957 года и до конца 1959 года, я очень часто был занят на всевозможных сборах и соревнованиях на первенство части, частей управления, спартакиады ТОФ летом и зимой: волейбол, городки, настольный теннис, хоккей, футбол. Надо отдать должное командованию части – оно почти всегда отпускало участников на эти мероприятия.
В самодеятельности я “стучал” на ударных инструментах. Нельзя проводить аналоги с сегодняшними ударными – это небо и земля.
В мае 1957 года сдал экзамены на 2-й класс, а летом были открыты вахты с подводными лодками. Вроде бы они ушли в автономное плавание на 90 дней. Куда - только догадки. Вообще для подводных лодок существовал свой УС, а все остальные УС несли эти вахты как дублирующие. Ждали сигнала из двух групп по две буквы (всего четыре знака).
Заступающим на эти вахты было велено принимать любую белиберду – шифровальщики разберутся. 90 дней прошло, а от подводных лодок “ни слуху ни духу”. Дежурного по радиосвязи (ДРС) – который имел прямую связь со штабом флота, усиленно напрягали через каждые два часа. А он в свою очередь напрягал всю вахту, и так было каждый день.
Обычно все события разворачивались глубокой ночью. При несении ночных вахт с 00:00 до 06:00, когда не работаешь на передачу, а только на приём, со временем вырабатывается рефлекс (не у всех, правда) – дремать, но всё слышать. В противном случае надо себя занимать любым делом.
Так вот, балуюсь настройкой, хотя мог и дремать, гоняю частоту влево – вправо от заданной, и слышу кто-то рубит как новичок позывные Владивостокской базы. И выкатывает огромную депешу, а ждали всего 4-е буквы без позывных, чтобы не запеленговали.
Автоматически, от нечего делать, пишу на обороте бланка радиограммы группы цифр. Рядом сидящий на другой частоте радист, очнувшись от дрёмы громко вещает об этом.
Поднимается лёгкая паника. ДРС матом кричит, чтобы на эту частоту сел ещё радист, а у меня от страха “заклинило” руку – пишу чуть ли не каракули.
ДРС из моих рук дёрнул депешу, и по телефону (нарушение, ещё какое!) передаёт её в штаб.
Прикол состоял в том, что эту радиограмму с первого раза никто не принял, от Камчатки до Владивостока, так как на подводной лодке передатчик видимо настраивался вручную, и радист дал маху, а я благодаря баловству “зацепил” передачу в стороне от заданной частоты.
Уже днём из Управления связи ТОФ запросили командование части все данные на радиста, принявшего депешу.
Командир подразделения предоставил мне двое суток сквозного увольнения по гарнизону (знал подлец про наши “точки”), и сказал, что это так – для начала, а меня ждут другие, более замечательные награды. Я рассчитывал на часы от командующего или на внеочередной отпуск.
Остряки шутили – бери выше, крути дырку на форменке. Но я ничего не дождался, так как начались учения, флот их провалил, руководство флота сменили. Правда, внутри части преференций стало больше.
К Новому 1958 году готовились с размахом. Спиртное закупалось и хранилось без учёта того, что это всё-таки армия. Предчувствуя, что это добром не кончится, мы все наши 40; запасы закопали в сопку в снег и маячок поставили, чтобы уходя на квартиру по пути захватить с собой. Уходили мы раздетые, то есть шапка и шинель оставались в казарме. Как оказалось не зря. 30-го декабря на камбузе, в кубриках, баталёрке, радиоцентре прошерстили всё. И десятка три бутылок было найдено и разбито о металлические брусья. Вино лилось рекой. Несмотря на оставленный маячок мы не нашли две бутылки, хотя весь снег сквозь пальцы пропустили. Но когда снег подтаял, а именно к 8-му марта, что важно, все недостающие бутылки себя сами обнаружили (прятали-то мы их в темноте).
Эпизод на камбузе, как на броненосце “Потёмкин”.
Смена, заступающая на вахту, с 12:00 отказалась от еды. Что-то коки намудрили со щами. Червей, конечно, не было, но супчик был жиденький и практически без мяса. Время пошло. Пробу всегда снимал офицер-медик и давал “добро” на приём пищи. У него-то в тарелке всё было “путём”.
Не накормленных матросов нельзя ставить на вахту. Те, кто несёт вахту, с 06:00 до 12:00 начали бузить – где смена? Их тоже оставлять на вахте больше 6-ти часов без перерыва нельзя. Подняли ночную смену, которая должна была спать до 13:00 и отправили на вахту (у них обед был в 13:30. Смена, вернувшаяся с вахты уже знала ситуацию и тоже отказалась принимать пищу.
Выйди этот эпизод за пределы части – слетели бы погоны. И не только у местного начальства. Отлично это понимая, командир, замполит и прочие командиры тут же прибыли на камбуз, осмотрели бачки со щами, стоящие на столах, и признали, что плохо сварено. Моментально отправили машину на склад и накормили всех сухим пайком.
Крайним назначили сверхсрочника – завкамбузом, который ещё легко отделался – за его счёт кормили команду. А могли и турнуть с Флота без выслуги лет.
Самое время сказать несколько слов о самом камбузе и других околокамбузных историях.
Сами помещения камбуза вместе с залом для приёма пищи – небольшая совковая столовая. Количество столующихся 200 человек с хвостиком. Во всяком случае, на такое количество едоков получали на складе продукты.
Столы на 20-ть человек, по два бачка на стол, первое и второе. Компот в чайниках, почему-то медных. Один раз на праздник умудрились в них залить спиртное.
Миски и ложки – алюминиевые. Жёсткого порядка во время приёма пищи не существовало.
Как правило, дежурный по команде или начальник смены предоставляли на камбуз так называемый “расход”, то есть список тех, кто приходил на камбуз после всех.
Продукты получали по накладной на складе заступающие на сутки дежурный по камбузу и кок. Здесь обмана или обвеса не было (если только напольные весы не были разбалансированы). По праздникам полагался праздничный обед с продуктами со склада, а к ним добавлялся набор с подсобного хозяйства, так что не голодали, а скорее наоборот. А вот солдаты из караульного батальона, расположенного рядом с нашей частью, затягивали ремешок. Во всяком случае, каждый день в 1900, когда они шли после развода в караул, к нам на камбуз отряжали солдат с мешком за хлебом (им полагалось две буханки чёрного хлеба на сорок человек на всю ночь). А у нас всегда оставался хлеб после ужина, и даже белый, который им вообще не полагался, - делились по-братски.
Будучи “годком” дежурил по камбузу с субботы по воскресенье. Пропускал свидание, в клубе танцы, а я вышел на улицу с камбуза, беседую с прекрасным полом. В это время на камбуз сдуру заглянул замполит “Гомулка”, никого не застал, поднял шум, арестовал бачок компота на 200 человек и сказал, что он отравлен диверсантами. Меня от дежурства отстранили – нельзя же подводить офицера, а бачок компота, чтобы не выливать выпили этим же вечером. За чей счёт сварили новую порцию компота – не знаю. Для меня последствий не было – отболтался.
История с нарядами в караул, которая развивалась в течение длительного времени.
В части при дежурном по штабу существовал внутренний караул по охране: складов ГСМ, складов со стрелковым вооружением, продуктового и вещевого складов. Со дня нашего прибытия в эту часть (наверное и до того) на пост ходили с карабинами.
Летом, кто-то из караульных решил искупаться в ручье, позагорать. Он повесил карабин в кустах, а когда его хватился, то не нашёл.
Купание летом практиковалось, а вот потеря оружия случилась впервые. ЧП –пропало оружие. Подняли на поиски всю команду. Ободрали всю листву на кустах, но нашли карабин. С этого времени в караул стали ставить матросов только с армейским ножом. У “грибка” повесили плакат: “Штыком и ножом действуй как в бою!” Статус часового понизили и соответственно снизилась ответственность за пост. Через некоторое время пропал нож – его никто не искал, а другого не выдали. На “грибок” провели сигнальную кнопку связи со штабом. Надпись там тоже была, но не знаю какая, так как вэто время в эти наряды уже не ходил.
Опять про спиртное, или почему вредно ходить в город в форме.
В 1958 году пять дружков приехали в увольнительную в город, зашли в магазин за сигаретами, не посмотрев, что это был винный магазин. Вслед за нами вошёл патруль, состоящий из курсантов ВВМУ им. Макарова, и офицер сказал: “Военнослужащие – на выход!” Один из нас имел уже дело с патрулём и ему никак нельзя было ещё раз светиться. Его спрятали за штабелями ящиков (второго выхода из магазина не было), и когда офицер вновь вошёл в магазин за нами, то нас было четверо (а он в первый раз плохо сосчитал). Вышли на улицу – смотрим в патруле салаги-курсанты, ну и дали дёру кто – куда. По улице бежать было нельзя, так как там могли быть другие патрули. Оторвался от преследования в пельменной через чёрный выход во двор. Это была одна из последних прогулок по Владивостоку в форме, хотя в этот раз у всех обошлось благополучно.
Встреча в автобусе в 1958 году.
Случай более чем пикантный. Попутчицей у меня с приятелем оказалась весьма видная особа – жена офицера, которую мы знали, и виделись с ней в субботу и воскресенье в клубе части. Вся её вызывающая красота внушала нам, как кроликам перед удавом, необъяснимую тревогу, хотя по возрасту она вряд ли была старше нас.
Был праздничный или предпраздничный день, и после нашей беседы о житье-бытье, невзгодах и прочем, последовало предложение отметить этот день с её подругой во Владивостоке.
С перепугу (прознай про это начальство – нам грозила ссылка в тьму тараканью) стали отнекиваться. Денег нет, костюмчик где взять на выход и другие отговорки отметались с лёгкостью, во что мы поверили, когда нам предъявили содержание дамской сумочки. К своему стыду мы бежали с поля боя (хорошо, что бес не попутал), и никогда в оставшиеся дни службы ни с кем рта не раскрывали по этому случаю.
Что удивительно, но с этой особой у нас сохранились хорошие отношения – на расстоянии. Вообще, вопрос взаимоотношений между служивыми, а им в конце службы было 22 и более лет, и прекрасным полом был довольно сложным, и не только в нашей части. Что касается незамужних – то это кому как повезёт. А что касается замужних, приехавших в эту глушь например из Ленинграда вслед за своими молодыми мужьями – офицерами, то здесь события развивались иногда по драматическому сценарию.
Новый год всегда чем-то запоминается. Канун 1959 года решили отметить депешами домой. В ночную смену запустили “законсервированный” передатчик мощностью 250 ватт, который непонятно почему находился на РЦ (все передатчики находились далеко от УС – на Угольной). Настроились на частоту Владивостокской базы, по каталогу взяли позывные какого-то вспомогательного судна, а они все имели один позывной и отличались только номером в конце позывного. Нас поставили в очередь. Ну разве мы могли ждать 2-й очереди – амбиций выше крыши. Попытка переговоров сменить очередь на первую, ничего не дала. Тогда по коду погнали радиста с вахты, а это на любом УС – ЧП. Да и как мог радист с какого-то буксира так поступить с УС базы? Некоторое время база нам не отвечала, хотя по всем правилам была обязана сменить радиста. А потом раздался звонок с контрольной радиостанции: “Ребята, если это вы бузите в эфире сети базы, то немедленно прекратить, мы начинаем пеленговать самозванца!”
За этим ЧП должно было последовать расследование контрразведки и, как минимум, 15 суток гауптвахты. Вот что значит иметь хорошие отношения с КРС! А депеши домой так и остались неотправленными.
К отцам-командирам, которые опекали нас, никаких антипатий не испытывали. К некоторым относились с симпатией, а это для молодых офицеров дорогого стоило.
В отпуске был два раза – один раз официально, а другой раз – по справке из дома.
Когда первый раз ехал в декабре 1956 года по справке, со мной в купе ехали два комиссованных солдата осеннего призыва.
Первый, с двумя книгами по психологии, косил “под дурика”. Второй – косил под алкоголика, умудряясь всё время делать 1-2 глотка одеколона после принятия спиртного. После госпиталя, где они пробыли около месяца, их комиссовали, ибо бороться с такими – себе дороже. Они портят все показатели в части. В то время многих комиссовывали по болезни, иногда надуманной.
В конце 1959 года и в начале 1960 года должен был состояться и состоялся поход кораблей ТОФ в Индонезию с визитом дружбы. Годкам-первоклассникам предложили отложить на два месяца демобилизацию, и пойти в поход на кораблях радистами. Желающих не нашлось, все рвались домой, так что пришлось брать на корабли радистов 3-го года службы, которые стали “годками” после нашего увольнения.
Ну, и последнее.
Самую большую роль в позитивном восприятии службы сыграла любимая подруга “пионерка”, как звали её мои друзья. Наверное, это была первая настоящая любовь. Почти два года – письма и редкие встречи во Владивостоке и в Горностае. Благодаря ей, я день или два дня в неделю бывал как бы на “гражданке”. При оформлении документов на демобилизацию в строевой части мне настойчиво предлагали “литер” на два лица. И здесь я опять пошёл наперекор судьбе, и может быть заплатил ещё большую цену… Но это уже другая история, которая не имеет сослагательного наклонения.
Покидали город Владивосток 11 ноября 1959 года с воинской станции – 6 км, в пассажирских вагонах, по 9 человек в купе, без матрасов, но всё же, более или менее, как люди.
Марш “Прощание славянки”, последние объятия, слёзы, и – прощай Дальний Восток.
УС ТОФ через несколько лет перевели в бухту Шамора, а бухта Горностай стала свалкой ТБО (“МК”, 25.12.2008).
Такие вот 50 месяцев во Флоте, которые перевернули всю мою дальнейшую жизнь.
Кто не был в Горностае в то время – тому всё равно кто написал сей опус.
А те, кто там был: Чернов Толя, Бурыкин Толя, Хмелик Саня, Монин Володя, Членов Борис, Моисеев Толя (“Отец”), Евсеев Юра, Базанов Миша ("Гусар") может быть меня и вспомнят, таким же молодым, какими были они сами. А я за их здоровье поднимаю свой бокал.