Я не жалею ни о чём. IX. Первое испытание жизнью

             

   Когда я приехала домой, я первым делом вышла в сад. Мои любимые яблони, которым я поклонилась, встретили меня провисшими от тяжести спелых яблок ветвями. Садовые цветы кивали мне своими разноцветными головками. Подсолнухи выстроились вдоль забора почётным караулом. Попав в мир своего детства, в дорогую сердцу Латгалию, я как бы отрешилась от всех земных проблем.
   Но не даром говорят, что жизнь похожа на чёрно-белую чересполосицу (сейчас бы сказали «штрих-код»).
   Ближе к ночи началась гроза. Сперва тихий, еле слышный шелест капель по листьям. Дождь был такой мелкий, что я не могла его разглядеть. Затем громче, быстрей – и неистовый поток, низвергающийся наискось со свинцового неба, как вода, выпущенная через шлюз. Я распахнула окна во всю ширину. Встала перед ними, вдыхая свежий прохладный воздух. Капли брызгали мне в лицо, попадали на руки. Я слышала, как вода булькает в сточных жёлобах под окном, с плеском падает на камни террасы. Гром прекратился. Дождь пахнул мхом, землёй и мокрой древесной корой.
   - Доченька, отойди от окна, простудишься, - раздался голос матери.
   Она подошла ко мне сзади и обняла меня, невольно коснувшись грудей. И тут я почувствовала боль.
   - Ой! – вырвалось у меня.
   - Посмотри на меня, дочка, - сказала мама. Она заглянула мне в глаза, посмотрела на мою распиравшую блузку грудь и всплеснула руками.
   - Валя! Да ты не беременна случайно? – с тревогой спросила она.
   - С чего ты взяла?
   -Да у тебя взгляд стал не таким, как раньше, а как у беременных. И грудь налитая и очень твёрдая. Видишь, тебе стало даже больно.
   - Я не знаю, что сказать. Я не думала об этом.
   - А зря, - сказала мама. – Ладно, потом ещё поговорим. Пойди поужинай и ложись спать.
  Я легко перекусила и легла в постель. «Боже, - подумала я, ощупывая в темноте грудь и набрякшие соски, - это же очевидно! Как мы не подумали об этом раньше! Нам даже в голову это не приходило. Страсть закрыла нам глаза. Что же делать?»

   Утром мы с мамой пошли к знакомому гинекологу. Доктор подтвердила наше предположение, но точный срок без анализов назвать не могла.
   - Это ты сделаешь в Риге, - сказала она. – Да и пора. А сколько тебе осталось учиться?
   - Два курса.
   - Ну, это не четыре и не пять! Рожай, - приветливо улыбнулась она.
   Я тут же пошла на почту звонить в Ригу. Вопрос о том, рожать или нет, не стоял. Андрей пообещал обсудить это событие с матерью (отец был в море) и наметить срок свадьбы. Со своими на этот счёт я уже переговорила.
   Я стала собирать вещи и на следующий день выехала в Ригу. Учёба начиналась через неделю.

   Андрей встретил меня на перроне, крепко обнял и поцеловал.
   - Я ждала пять дней, - прошептала я, - пять дней ждала встречи с длинноволосым человеком, который ходит в рваных джинсах, занимается только чтением книг и слушанием рок-н-ролла. А пора и взрослеть: папашей будешь!   
   Не отрывая от него глаз, я улыбалась спокойно и умиротворённо.     Андрей много читал и знал: женщина может так улыбаться мужчине, только побывав с ним в постели, и ещё он знал, что тревога ещё сильнее ревности подстёгивает страсть.
   Этой ночью наши тела познавали друг друга с такой жадностью, что всё вокруг словно исчезало...
               
     Разговор с матерью Андрея оказался далеко не так прост. Благосклонно относясь к нашей совместной жизни и учёбе, она сухо встретила весть о моей беременности, о чём Андрей меня уже успел предупредить. Передавая мне свой вчерашний разговор с матерью, он рассказал и о том, что его желание сохранить ребёнка твёрдо, а, значит, и твёрдо решение жениться. Да, он не в восторге от неожиданно раннего отцовства, но что случилось – то случилось, просто на полтора-два года раньше запланированного срока. Мать осталась при своём мнении, но с доводами сына не могла не согласиться, хотя и с трудом. Её аргументация, что это повредит нашей учёбе уступила аргументации Андрея, что аборт повредит моему организму, и мы с ним можем в будущем стать бездетными супругами.
   Я чувствовала, что свекровь презирает меня и, видя, что я робка, застенчива и неуверенна в себе, кроме презрения, позволяла  себе что-то похожее на неприкрытую неприязнь, а иногда и настоящую ненависть. Возможно, в своём нынешнем состоянии я слишком драматизировала положение вещей, так как перегрузки в учёбе в сочетании с возрастающей нервозностью из-за беременности, плохим надзором врачей в студенческой поликлинике, подготовкой к свадьбе и прочими сложностями жизни, не прибавляли мне оптимизма. Возможно, тогда-то впервые в мою жизнь вошёл страх, а он был не лучшим попутчиком на моём пути к материнству.
   Андрей относился ко мне по-прежнему нежно и заботливо.
   Свадьба была назначена на начало ноября, чтобы на неё успел попасть из рейса отец Андрея. Приготовления к ней уже заканчивались, когда он вернулся в родной порт. К нашей великой радости, он очень благожелательно отнёсся к перспективе стать молодым дедом (ему было тогда 45). Я заметно повеселела. Меня охватило чувство необыкновенной свободы. Роды ожидались в мае, зимняяя сессия была относительно лёгкой, и жизнь представлялась в радужных красках. Уже со всей очевидностью я понимала, что наступает переломный момент, и я должна храбро встретить его. Я должна превозмочь свои страхи, свою стеснительность, неуверенность в себе – всё это надо теперь отбросить прочь. Я сидела и отчаянно, без слов молила о мужестве ... сама не знаю кого.

   Свадьба была студенческой. Всё было на высоте: и чёрный лимузин с плюшевым мишкой на капоте, и фотографирование в
Одном из лучших ателье Риги (а наши фото потом ещё год украшали его витрину), и разгуляй-ресторан с плясками и похищением невесты.
   Обычно ожидание важного события в жизни кажется нестерпимо долгим, но вот оно приходит – и мгновенно уходит. Зато воспоминания никуда не уйдут.
   И снова жизнь вошла в свою привычную колею. Полные трудностей, тревожные дни сменяли друг друга. Они тонули в безбрежном океане времени, напоминая нам о беззаботности первых студенческих лет, когда мы иногда прогуливали занятия, чтобы посмотреть, например, «У озера» Сергея Герасимова, или пройтись вдоль городского канала, чтобы полюбоваться на плавающих лебедей, или постоять сутки в очереди за подпиской на собрание сочинений Достоевского, или посидеть в молодёжном кафе «Аллегро». Для кого-то из наших сверстников такая жизнь ещё продолжалась, но для нас с началом семейной жизни она канула в лету.
   Между тем наступила весна. Приближался срок рождения ребёнка. Никаких УЗИ по выяснению пола ребёнка тогда ещё не было, но мы почему-то были уверены, что будет мальчик. С приближением родов возрастала и тревога. Но каждый вечер рядом был Андрей. Я настолько в нём растворилась, что временами мне казалось невыносимой даже мысль о разлуке с ним. А она приближалась, как и роды: летом он отправлялся на двухмесячные сборы в армию, а мне с новорождённым предстояло провести это лето у моих родителей. Но этим планам суждено было сбыться лишь частично...
   Роды состоялись преждевременно. Они были очень тяжёлыми. К тому же они совпали с католической Пасхой, и, хотя времена были советскими, медперсонал роддома почти в полном составе её праздновал. Во время схваток ко мне никто не подходил несколько часов, и я обессилела задолго до момента родов. Своими силами родить не удалось, а хирургические щипцы нанесли ребёнку головную травму. Мальчик умер на третий день после этого. Так в мою жизнь вошло большое горе.
               
    Мною овладели грусть, тоска и отчаяние. Впервые в жизни я получила большой физический и психологический стресс. Я чувствовала огромную усталость от жизни, усталость от слов, усталость как таковую. Я переживала самую настоящую трагедию.
   - Валя, пора прийти в себя, пора отходить от случившегося, - сказал Андрей. Он взглянул на меня и увидел, как непроизвольно полились из моих глаз слёзы, и вдруг встревожился не на шутку, поняв, что это не игра и наше согласие в опасности. Он застыл в немом вопросе.
   Мне хотелось, чтобы меня приласкали, утешили, примирили с самой собой. Но Андрей был слишком молод и не так сильно переживал происшедшую драму. Не был он и психологом, способным снять с меня всё это.
   Мы легли. Андрей поцеловал меня в затылок. Моей последней мыслью перед сном было: «И так теперь будет всегда...». И я тихо, почти неслышно прошептала: «Слава Богу, наконец-то этот день прошёл!».

   Депрессия (это слово мы тогда не знали) овладела мною.
   Но приближалась летняя сессия, и надо было браться за запущенную учёбу. Мне удалось как-то взять себя в руки и при поддержке Андрея дотянуть 4 курс до конца.
   В трудные минуты мне всегда на помощь приходила природа. После сессии Андрея забрали в армию на все каникулы (он завершил учёбу на военной кафедре, а теперь предстояли сборы и госэкзамен на офицерское звание), а я отправилась в родную Латгалию.
   Хотя я немного отошла от случившейся беды, я чувствовала себя усталой, разбитой. На моём лице родители сразу же увидели печать тоски. Надо отдать им должное: они не приставали с лишними вопросами. Не бередили рану. Свои слёзы они выплакали раньше, ведь прошло уже больше двух месяцев. Они окружили меня вниманием и заботой. Я наслаждалась пребыванием в краю голубых озёр.

    Немыслимым счастьем было проснуться утром, имея впереди целый день, полный радости общения с природой и чтением книг. Никогда я не найду слов, чтобы отблагодарить небеса, мою мать и отца за то, что я явилась в этот мир, где всё – для меня: свежесть простыней и их помятость, близость с любимым и вынужденное одиночество, голубые озёра и родной лес, наполненный всевозможными летними дарами, любимая музыка, любимые книги. Да разве можно перечислить всё, чем богата жизнь!
   
   Андрей вернулся из армии в конце августа. Мы встретились с ним в Риге. Я несколько окрепла душой и телом, он тоже закалился в маршах-бросках и учебных боях. Он вглядывался в моё лицо с тревогой, пытаясь найти следы пережитого, но я уже научилась владеть собой и надевать на лицо маску, когда это было необходимо.
   Мы приехали домой, накрыли стол со свекровью и выпили за наше благополучное возвращение. Потом мы закрылись в своей комнате и долго описывали друг другу свою первую большую разлуку. Мы и не заметили, как наступила ночь. И только лёжа в постели поняли, как давно у нас не было близости. И как бы прочтя  мысли Андрея, я повернулась к нему, потянулась всем телом и без лишних слов, неторопливо, методично стала ласкать его рукой, чем вызвала в нём бурное желание.
   Через несколько минут приглушённый крик слившихся в экстазе мужчины и женщины, мужа и жены, раздался в комнате.
   Мы были молоды, ещё очень молоды. Но за плечами и любовь, и страсть, и изломы судьбы, и страдания, и мелкие разочарования. Но, как бы заново начиная совместную жизнь, мы верили в лучшее, не подозревая о том, что новые горести придут рука об руку с новыми радостями.
    И, засыпая, я тихо шептала, чтобы никто не слышал: «Телом моим я поклянусь, у меня это будет на всю жизнь». Это я вспомнила свои слова, сказанные накануне свадьбы. 
   
   До начала занятий оставалось ещё три дня. Погода стояла летняя, и мы решили съездить туда, где зарождалась наша любовь. Мы сели на электричку и доехали до станции Пабажи, окрестности которой Андрей знал с детства. Пабажи – это как бы дикие Саулкрасты, куда когда-то, в конце первого курса,  мы ездили с семьёй Андрея, помните?
   Мы прошли по самым прекрасным лесным полянам. Воздух был напоён ароматом цветов, душистым и опьяняющим. Мне казалось, будто этот аромат – самоё их существо – смешивается быстрыми водами ручья, пронизывает падающий дождь и влажный густой мох под ногами. Не слышно было ничего, кроме журчания струй и тихого шелеста дождя.
   - Мы в детстве назвали это место Счастливой долиной, - произнёс Андрей.
   Вскоре беззвучный ранее воздух вибрировал от птичьих голосов. Они сопровождали нас, пока мы подходили к речушке. Сердце у меня громко билось. Мне казалось, что я попала в волшебную страну. Я не представляла, что существует такая красота.
   Андрей торжествующе улыбался, глядя на моё изумлённое лицо.
   Мы вернулись в Ригу напоённые кислородом. Эти последние три дня пролетели, как сон.
   
   Накануне 1 сентября мы легли спать в полночь. Начался дождь. Андрею почему-то казалось, что дождь тёплый, а может, и солёный, как слёзы жены, тихо скатывавшиеся из её глаз ему на щеку. Было бессмысленно спрашивать о причине. Он знал о ней. Он приласкал её, и она утихла в его объятиях.
   Андрей сознавал, что ночная близость – счастье хрупкое, мимолётное, неуловимое. Даже в минуты наивысшей нежности в их отношениях проскальзывало что-то тревожное, надрывное. Он чувствовал: прошло самое прекрасное время в их жизни.

   С наступлением сентября пришли и новые заботы. Начинался пятый, последний курс. Предстояли две практики, две сессии, защита дипломных работ и распределение по районным школам.
Перегрузки сказывались на подорванной нервной системе. Между нами начинались первые ссоры. Но так как мы находились ещё в той чудесной поре счастья, когда влюблённые, обожая ссориться, обожают и мириться, мы и представить не могли, что эти ссоры станут зачатками куда менее весёлых столкновений.
   
   Мы вступили в этот учебный год, зная, что вскоре нам придётся надолго расстаться с любимой Ригой. Напомним, что советская система высшего образования имела, помимо многочисленных очевидных плюсов, ещё и минусы (правда, их было гораздо меньше). Одним из таких минусов являлось обязательное распределение на работу по специальности, с обязательной же отработкой в течение трёх лет. Для каких-то специальностей и факультетов даже и в этом был однозначный плюс (особенно по сравнению с проблемами выпускников нынешних вузов), но конкретно для нас это была неизбежная проблема переезда в глухую провинцию. Дальнейшие детали я опускаю, добавлю только, что в моей любимой сторонушке, Латгалии, безработица среди учителей существовала  и тогда (хотя официально о ней умалчивалось), и поэтому мы с Андреем прекрасно понимали, что ехать нам придётся в сельскую местность или, в лучшем случае, в маленький городок в других регионах Латвии, где русским духом не пахло и в те времена...
   Но до этого был ещё почти год, и мы, наряду с учёбой, интенсивно пользовались благами столичной цивилизации, и не только рижской. И если мы были озабочены грядущим расставанием с Ригой, то город жил своими проблемами и поражал своим беспечным безразличием ко многому, в том числе и к нашей судьбе. Он словно находился в вечном раздоре с самим собой. Шум, пыль, яркий свет; город тесный и крикливый, вздорный и неопрятный и – до предела заряженный жизнью.
   За партами alma mater мы в том году сидели мало: большую часть времени мы провели на двух практиках, об одной из которых ниже расскажу поподробнее, а другую часть – дома и в библиотеках в работе над дипломными проектами. Лекции и консультации на факультете проходили наездами.