ЧУДАК
– Мне креветок и чёрной икры!
Разбей он бокалом люстру, официантка удивилась бы меньше.
– Икры нет.
– А креветок?
– Тоже.
– Тогда ничего не надо. Посижу так. Не возражаете?
Официантка отошла, смущённо оглядываясь.
– Чудак какой-то, – объяснила она, коллеге обслуживающей соседний столик. Креветок и икры ему захотелось. Нажрётся, а мне расплачиваться. Этим мужикам дай волю, они вообще перейдут на наше содержание.
Официантки прыснули, смущённо прикрываясь фартучками, но тут же постарались придать лицам служебное выражение.
Посетитель, между тем, принялся рассматривать на свет фужер, закрыв левый глаз, а правый слега сощурив. Видимо, он не добился радужного впечатления, а потому вздохнул, оставив фужер в покое, и стал глядеть на входную дверь, которая с места, где сидел, просматривалась довольно удачно.
Никто, даже приметливые официантки, прозевали появление женщины. Возможно, она не вошла, а влетела, или, что самое подходящее, на ней была шапка-невидимка, которую сняла по рассеянности. И только, когда села напротив чудака и стала глядеть на него долгим, оценивающим взглядом, официантки сообразили, что это, по сути, незначительное событие, может представлять интерес и развлечение в виду почти полного отсутствия посетителей.
Но вернёмся к нашей паре, вызвавшей интерес не только у них, но и у автора.
– Зачем ты приехал? – спросила она.
– Здравствуй, – улыбнулся он. – Рад тебя видеть.
– И всё-таки, зачем?
Сейчас самое время заказать что-нибудь, размышляли официантки. Столик, вроде бы, не простаивает, а отдача от него нулевая. Да и неполученные чаевые тоже нельзя не учитывать.
– Какой-то пиратский притон, – продолжала гнуть свою линию женщина, оглянувшись, и вновь возвращая внимание к тому, кто её позвал. – А что это за девицы по углам.
– Официантки. Но если бы даже кто-то пострашнее, выберешься отсюда благополучно.
– Звонок стал для меня полной неожиданностью. – Письма не приходили, и я решила, что ты, наконец, успокоился. Надеюсь, ты здесь случайно?
– Всё может быть.
– Что у тебя нового?
– Все мои новости — старые.
– Пишешь?
– Раз на раз не приходится.
– Печатаешься?
– Чаще всего мысленно.
– А живёшь на что?
– Облагаю налогом государство.
– Ничего не изменилось...
– Это вопрос или констатация?
– И то и другое.
– Зная твою нелюбовь к подробностям, скажу коротко: тебя я люблю пуще прежнего. Такие изменения тебя интересуют?
– Мне бы не хотелось говорить на эту тему.
– Ничего другого предложить не могу.
Едва различимая улыбка была ему ответом. Но он наловчился видеть даже неразличимое.
– Хочешь, закажу что-нибудь?
– Напрасные старания: у них ни чёрной икры, ни креветок.
– Всё такой же.
– Как ёлка, зимой и летом одним цветом. А ты?
– А что я?
– Однажды ты сказала, что ненавидишь себя за то, что красива.
– Разве?
– Ты мечтала превратиться в уродину, чтобы проверить искренность претендентов... Помнится, ты говорила, что не выйдешь замуж, пока не получишь, не вызывающих сомнения, доказательств. Следует ли понимать, что искомое получено сполна?
– Понимай, как хочешь.
– Этим и ограничусь. Что, у тебя дети? С тех пор, как мы расстались, я ничего о тебе не знаю. Напрасно ты рвала письма: и мои, и те, что писала мне.
– Сумасшедший!
– А что, твой муж умён? Впрочем, наверняка, скроен по вычерченной тобой схеме.
– Можешь не беспокоиться. У меня всё хорошо. Замечательно!
– Если правда, значит, сотворила его по образу своему и подобию.
– А ведь я могу уйти.
– Тогда не получишь того, ради чего пришла.
– Только не злись, ладно?
– Злость спасает меня.
– По-твоему виновата я?
– Зачем спрашивать, если сама в этом уверена?
– Сделай одолжение, не прокурорствуй. Мне и без тебя хватает обвинительных речей. Моя единственная вина в том, что ты меня любишь. Не надо возвращаться к прошлому. Я благодарна тебе за всё, и моя благодарность шире, чем ты можешь себе представить. Сейчас я понимаю тебя лучше, но даже теперешнее моё понимание ничего не изменит. Мы разные, словно живём на разных полюсах. Между нами земной шар привычек, желаний, вкусов, предрассудков. Кроме того, я была обманута тобой. Впрочем, теперь я не считаю это обманом: ты не мог быть другим, если бы даже захотел. Но мужчина, живущий иллюзиями, устроит далеко не каждую женщину. Теперь я понимаю, ты никогда не писал хорошо. Любить ты умеешь, этого у тебя не отнять. А писать — нет. Вот если бы возненавидел меня, чего не исключаю, у тебя бы получилось. Любовь в твоих писаниях всегда, или почти всегда, выглядит тускло, тогда, как злость... Всё, что ты писал обо мне...
– Тебе нравилось.
– Тогда. А сейчас выглядит скучным. Преврати меня в лабораторного кролика: отдельно голова, отдельно сердце...
– А всё остальное... Тоже отдельно?
– Вместе, – она не удержалась от улыбки. – Но в виде исключения.
– Значит, ты всё-таки перечитываешь меня? Непременно напишу о тебе именно так, как просишь.
– Поверь, возненавидеть меня, для тебя единственный выход.
– Благодарю за совет.
– Обещаешь?
– Уже пообещал.
– Отлично. Разойдёмся поодиночке.
– Я мог бы тебя проводить.
– Ни в коем случае.
Она встала. Официантки напряжённо ждали, когда она наденет шапку-невидимку.
– Когда собираешься уезжать?
– Для тебя я уже уехал.
– А я и вправду пишу тебе... Иногда.
– Чаще не позволяют семейные обязанности?
– Я не забыла тебя. А если и забыла, то не так, как мне бы хотелось.
Он самоотверженно поспешил ей на помощь:
– Необходима осторожность. Ещё немного и мы поменяемся ролями.
Она ушла, не попрощавшись. Он вышел несколько минут спустя. Был вечер. Был дождь, смывающий следы, но не чувства. Осенние краски были бесцветны и пусты. А посреди холодного и неуютного мира была женщина, которую любил и очень бы хотел возненавидеть.
Борис Иоселевич