На следующий день, утром, взяв со стола свою книгу, он с удивлением обнаружил, что в конце её осталась всего лишь одна чистая страница. Когда сказал об этом Неколасу, тот, как-то странно посмотрел, словно с трудом пытался постичь смысл сказанного, но, так ничего и не сказал. Шёл сороковой день пребывания Адама Стейна на чёрной планете. Его зрение за это время обрело качество, видеть в темноте. Он уже спокойно различал предметы на расстоянии, мог прочесть надписи на вывесках, разглядеть лица людей и уже не ощущал тягостного одиночества как в самые первые дни. Появилось много новых знакомых, с которыми он иногда коротал время в кафе, играл в шахматы, обсуждал различные проблемы, в том числе и о состоянии души вне времени и вне пространства. С Неколасом сложились самые приятельские отношения. Они, как и раньше, находили время для ежедневных прогулок по городу. Правда, сегодня, Неколас выглядел несколько странно. За весь день почти не проронил ни слова, словно забыв о девизе, - мысли вслух, он, казалось, ушёл в свои, глубокие раздумья.
- О чём это ты так задумался? - пытался его растормошить Адам, но его провожатый, только пожимал плечами в ответ, ничего не объясняя.
- Давай присядем на одну из этих скамеек, - предложил Адам, указывая вглубь тенистого сада, который примыкал к серому зданию больницы. Как только они сели, сверху, из раскрытого окна одной из палат, зазвучала песня.
Нежный, тонкий голос девушки рассказывал, какой печалью пронизано одиночество, разлучающее любящие сердца, о том, что разлука всегда ходит в тёмном плаще, у неё усталое лицо и чёрные усталые глаза.
- Какая грустная песня, - дослушав до конца, сказал Адам Стейн, - и какой чарующий голос. Он повернулся к Неколасу: - Кто эта девушка, что так чудесно пела?
- Одна из многих.
- Догадываюсь, что одна, и всё же, - кто она?
- Её обходят стороной. Болезнь её не излечима.
- Несчастная, а чем она больна? И неужели так всё безнадёжно?
- Душа у ней больна. И двух разумных слов ты не услышишь от неё. А поёт действительно красиво, душевно так поёт… Ну, что об этом говорить, пора уже в гостиницу нам возвращаться.
Неколас поднялся, посмотрел на писателя, который продолжал сидеть на скамейке. - Ты пожалуй иди, а я здесь, ещё немного, побуду, - сказал он. - Что-то настроение у меня сегодня такое, что не хочется замыкаться в четырёх стенах. Душно мне там. Давят на меня эти стены, словно, вот - вот сойдут с места, двинутся на меня и захлопнут как в гробу.
Неколас не стал его переубеждать, зная, что всё уже заранее предопределено. И сюда, в этот больничный сад, попали они не случайно. И песня, той девушки, звучала только для Адама и что обязательно встретятся они этим вечером, и встреча эта будет последним, что вспомнится писателю, прежде чем навсегда исчезнут нависшие над ним сумерки.
Знал Неколас, что сейчас и он простится с Адамом и больше никогда его не увидит, даже память о нём не сможет он сохранить, уничтожит её равнодушная ко всему живому, тень чёрной планеты. А его, Неколаса завтра, а может быть уже и сегодня, пошлют встречать новый поезд и нового человека из поезда.
В эти, оставшиеся мгновения, когда Адам Стейн ещё находился рядом, Неколас пытался задуматься о собственной жизни, он хотел что-то вспомнить из того, что было раньше, намного раньше его встречи с писателем, но память всё время возвращала только на перрон вокзала. Так ничего, не сказав человеку, с которым успел подружиться он, молча, повернулся и ушёл.