Они шли по улицам, казалось бы, вечернего города, хотя на самом деле, по земным часам, был полдень. Адам Стейн, всё ещё не мог привыкнуть к этой вечной полумгле, когда в любое время суток небо не становилось ни темнее, ни светлей. Утром, поднимаясь с постели, он по привычке подходил к окну и, видя за стеклом завесу мглы, испытывал тягостное чувство, словно ему до сих пор не вернули то, что без его ведома, забрали. В такие минуты было особенно тяжело думать, что никогда уже не переступит он порог своего дома, не увидит самых дорогих его сердцу людей, - жену и сына. И если в присутствии Неколаса он старался не показывать, как удручён выпавшим на его долю одиночеством, то наедине с собой, чаще всего сидел, стиснув голову руками, и смотрел в пустоту ничего не видящим взглядом. Ночи почти всегда бессонные, утро почти всегда без надежды, день, почти всегда, заполненный грустными мыслями. И как не пытался он их скрывать, всё же Неколас чувствовал, что сейчас с ним происходит и, пожалуй, впервые за всё время своего существования, на этой, создавшей его планете, испытывал к человеку искреннее сочувствие.
- Нельзя прятать в себе мысли, произноси их только вслух, внушала тень, нависшая над планетой. Это было главное правило для тех, кто претворял на чёрной земле её волю и обязан был обеспечить один, общий для всех закон, который заключался в словах – мыслить только вслух. Адам Стейн был первым, кто поколебал веру в это незыблемое правило.
И сделано это было благодаря, той самой книги, которая издана была, единственно для того, чтобы, таким образом, дать возможность затаённым мыслям писателя вырваться наружу. Они вырвались и подобно отблеску света проникли в душу Неколаса, заставив его о многом задуматься. О том, чего он никогда не видел, какой она может быть, земля, в лучах солнца? Что это значит, встречать рассвет?
И что есть на самом деле жизнь? Он пытался гнать от себя эти мысли, которые, проникнув в душу, прятались в её закоулках, а если и звучали, то приводили в ещё большее смятение.
Вот и сейчас, они шли по улицам города и оба хранили молчание, каждый, думая о своём. Что-то наподобие сгустка тени появилось впереди, по мере приближения, оно обретало очертания, скорее инопланетного существа, чем человека.
- Что это за чудовище? - спросил Адам Стейн.
- Перед нами, робот устаревшей конструкции, созданный человеком, неизвестно когда завезённый сюда и, ставший, чем-то, вроде достопримечательности чёрной планеты.
- Могу я задать ему несколько вопросов? – поинтересовался Адам.
- Попробуй, если это у тебя получится. Обычно он хранит молчание. Поздороваешься с ним, не ответит. Спросишь о чём-нибудь, как будто и не услышит.
- Подождите, - бросился вдогонку за роботом писатель, - я хочу поговорить с вами.
- Слушаю тебя человек, - прозвучал скрипучий металлический голос. Стальное существо медленно повернулось к Адаму, измеряя его пренебрежительным взглядом и слегка покачиваясь на скреплённых болтами ходулях.
- Скажите, вам не бывает одиноко среди людей?
- Я чувства этого не знаю. Тот одинок, кто многое теряет на жизненном пути. В отличие от вас, людей, я с каждым днём всё больше обретаю.
Казалось, ещё немного и он будет бить себя в грудь, доказывая, - вот я какой, в отличие от вас. По крайней мере, грудь свою он уже выпятил, а пальцы сжал в кулаки.
Неколас, почувствовав, что с роботом происходит, что-то неладное, отступил в сторону и потянул за собой Адама . Поведение машины, когда-то созданной человеком, а потом им забытой, и за ненадобностью выброшенной на свалку, сейчас действительно внушало опасение. От каждого движения, поржавевшей от времени машины, от каждого слова, сказанного на пределе, исходила агрессия, всё ещё сильного, и, тем не менее, поверженного гиганта.
- Вы - жалкие, беспомощные, бескрылые существа, называющие себя людьми, - говорил робот, сотрясая воздух. - Вы, говорите о том, чего не знаете. Гордитесь тем, чего не имеете. Вы, только видимость одна, с претензией на разум, который недоступен вам.
- А ты сказал, он молчалив, - шепнул, повернувшись к Неколасу, Адам, жалел, что затронул эту машину, брызжущую злобой ко всему человечеству. - Учёный, создававший это существо, наверное, находился в состоянии депрессии, - вполне серьёзно отметил про себя Адам. - И теперь, - вздохнул он, - несчастная машина, несёт в себе весь этот груз.
У Неколаса было другое мнение: - Я думаю, в машине, что-то, со временем испортилось. И не мудрено, всё время под открытым небом, и в зной, и в холод, под дождём, под снегом. Несомненно, что-то испортилось в этой машине, - сделал Неколас, единственный, как ему казалось, правильный вывод.
- У этого робота вполне земная человеческая судьба. Не удивительно, что не испытывает он к людям уваженья. За что? За то высокомерие, с которым относился к нему создатель? За то, что наделив разумом, люди пытались подчинить его разумное начало, своим, порою не всегда разумным интересам. Или, может быть за то, что человек, в итоге отвернулся от него, когда он так нуждался в человеке… Ты, знаешь, а мне, действительно, стыдно за всё человечество перед ним.
Адам Стейн смотрел как, удаляясь, всё дальше, сливался с вечерними сумерками, вышедший из моды, устаревший одинокий робот. - Нет, это не у него, что-то испортилось, - ответил он Неколасу, - это человечество наше нуждается в ремонте. Но не в том, о котором вы мечтаете. Не для того, чтобы быть сильнее и стать какими-то, особыми существами. Может, наше спасение в том, чтобы научиться быть слабее? Посмотри, вулкан исторгнет огненную лаву, казалось бы, что может быть сильнее. Расплавленные камни потекут рекой и твёрдым панцирем затянут землю. Но стебли трав, они пробьются через камень, и там, где было мрачное безмолвие, раскинутся зелёные луга. Земля! Как много есть оттенков в этом слове. Как все они, по-разному, звучат. Там, на земле, умел я слышать тишину. Видеть, как закат сменяется рассветом и не печалится при этом. Как облака, цепляясь за луну, скрываются за гранью горизонта. Там, на земле…
Адам Стейн больше ничего не сказал. Он стоял на пустынном перекрёстке в сумерках под сумрачным небом и смотрел в скрытую от него даль, где возможно находилась земля. Его земля оставленная другим. Он стоял и мысленно рассуждал о расстоянье, которое видится всегда иначе, в зависимости оттого насколько человек может его преодолеть. Одно дело, когда ты знаешь, что достаточно пройти перекрёсток, свернуть на другую улицу и то, к чему ты стремишься, оказывается рядом. Несколько шагов, несколько минут, пусть даже дорога займёт весь день, это не имеет решающего значения, когда перед тобой преодолимое расстояние. Все преграды, ты сможешь преодолеть, если ты в пути, а где то, в конце его, есть то, к чему ты идёшь.