Человек из поезда. Часть седьмая
Ещё в коридоре, проходя к большому залу, который находился в самом его конце, они услышали громкие голоса и звон колокольчика, которым председательствующий пытался установить тишину.
- Успокойтесь, прошу вас, - взывал он к депутатам, которые громко, что-то доказывали друг другу. В этом шуме, иногда можно было расслышать и отдельные слова.
- Народ ждёт наших решений! Мы должны помнить, какая ответственность лежит на каждом! - Кричал, держась за спинку стоящего перед ним кресла человек внушительной комплекции. Порой он так наклонялся вперёд, что бедное кресло жалобно поскрипывало, и готово было развалиться при следующем его движении. Другой человек, с депутатским значком на лацкане пиджака, требовал объяснить ему. - О какой ответственности здесь говорится, и о каком народе? Посмотрите, - повернулся он к залу, указывая рукой на человека внушительной комплекции: - Где он, а где народ?
Внушительного вида депутат побагровел лицом, и, казалось, не помешай кресло, сейчас бы бросился на своего противника.
- Я говорю от имени народа, который мне, в отличие от вас, доверяет решать его судьбу.
Слова эти захлестнули аплодисменты, сквозь которые пытался пробиться надрывный голос колокольчика в руках у председательствующего: - Я требую порядка в зале!
- А я требую, заявил, подходя к парламентской трибуне человек в больших тёмных очках, - чтобы в первую очередь был проведён референдум, подтверждающий доверие наших избирателей.
И снова голос председательствующего: - Успокойтесь, нельзя же говорить всем сразу.
- Референдум! Только референдум подтвердит наши полномочия!
Ещё один голос раздался с места. И новое предложение: - Необходимо дополнить положение о статусе народного депутата.
Седой мужчина поднял руку, призывая к тишине, и когда она относительно установилась, сказал, окидывая всех пристальным взглядом: - Парламент должен быть вне критики, иначе, скажите мне, какой же, к чёрту, он парламент?
И снова голоса: - Референдум! Народ! Парламент!
Адам Стейн спросил: - А часто, избранники народа из этих стен выходят?
- А для чего? - удивился Неколас.- Зачем терять напрасно время, с этой высоты, им и так всё видно хорошо.
- Тогда уж лучше бы им перебраться на крышу, чтоб видимость была ясней, - не удержался, чтобы не съязвить, писатель. И тут же заметил: - Однако, несмотря на все эмоции, их лица скорей напоминают маски, с печатью недоверья ко всему.
Неколас, соглашаясь, кивнул головой: - При разности речей они в одном едины, у них в крови приобретённый опыт, - учить других, как надо жить, что делать, к чему стремиться, в чём искать спасенье.
- А улица учитывает мненье, столь представительных мужей?
- Им заменяет улицу вот этот коридор, - указал на гостиничный коридор за своей спиной, Неколас.
- Как всё знакомо, - вздохнув, произнёс Адам: - Доказывают, спорят, приводят доводы, какие-то законы издают, которые никто не выполняет.
- Всё верно, но я привёл тебя сюда, чтоб ты им дал надежду, одну на всех.
- Дать им надежду? - протянув в сторону зала руку, Адам ещё раз спросил: - Им? Нет! – покачал он головой, - Пусть и дальше ломают в словопреньях копья. Парламент, ограниченный стеной и коридором, от нужд людских, с рождения слепой. Ему не врач, ему могильщик нужен.