СОВЕЩАНИЕ В ШТАБЕ АСТАНИНА
Августовский холодный утренний дождь нудно шелестел по еловой крыше и бревенчатым стенам огромного штабного блиндажа командира сорок первого стрелкового корпуса генерал-майора Андрея Никитича Астанина, расположенного в лесу вблизи деревни Раковичи, южнее Луги. Вдали между деревьями расположились палатки, лошади у коновязей, штабные машины и грузовики с зенитными пулемётами. Внутри блиндажа пахло сыростью от развешанных по стенам мокрых плащ-палаток трёх десятков командиров всех рангов. Вёл совещание приехавший из Новгорода начальник штаба Северо-западного фронта генерал-полковник Ватутин. Его крайне беспокоил важнейший выступ фронта-Лужский рубеж, пересекавший ленинградскую железную дорогу у города Луги и упиравшийся плечом в триста километров непосредственно в Балтийское побережье, в Финский залив. Шестнадцатая стрелковая дивизия, четвёртая дивизия народного ополчения, сто восемнадцатая и и сто девяносто первая дивизии вместе с двумя ленинградскими пехотными училищами укрепились на северо-восточном берегу Луги. Двадцать четвёртая танковая дивизия, сто семьдесят седьмая пехотная дивизия и батальоны десятого мехкорпуса крупным выступом вдавались в немецкие порядки на западном берегу Луги. Вместе с первой дивизией народного ополчения, девяностая и сто одиннадцатая стрелковые дивизии, а также двадцать первая танковая дивизия у Шимска сторожили левый фланг фронта. Ватутина серьёзно беспокоили приготовления немцев к наступлению по кратчайшему пути на город Лугу и далее вдоль железной и шоссейной дорог на Ленинград, ещё не готовый к обороне. Ватутина удручала низкая подвижность наших частей, из-за которой мы вынуждены были растягивать войска в непрочные линии, легко прорываемые немецкими моторизованными кулаками.
-у нас сорок машин на дивизию, а у немцев по четыреста и лошади тоже с половины Европы. Да и радиостанции у нас не во всех дивизиях. Тогда как у немцев в каждой роте и на каждом танке, не говоря про самолёты-докладывал высокий плотный широколицый комкор Астанин невысокому но тоже плотному как груздь командующему. Полагаю что немецкое наступление отодвинули проливные дожди с восьмого августа, как только они кончаться немцы зашевеляться. Их сорок первый мехкорпус обрушится на нас, а пятьдесят шестой Манштейна пойдёт к Балтике через наших соседей.
-А что скажут «повелители ветров»? Сколько дней ещё нас будут полоскать дожди?-усмехнулся генерал-лейтенант Ватутин, сцепив пальцы рук и чуть исподлобья взглянув на майора Пухова и тот проворно поднялся после толчка соседа.
-Товарищ командующий, разрешите вызвать моего заместителя капитана Рагулину. Она лучше доложит обстановку. Я контужен тяжёлым снарядом и плохо слышу-доложил он заикаясь и получив разрешающий кивок начштаба фронта подошёл к двери и вызвал из коридора стройную и подтянутую светловолосую женщин.
-Товарищ командующий! Завтра видимо последний день дождей. Мы не имеем данных из Прибалтики и Скандинавии, но сведения по Ленинграду, Новгороду и Карелии надёжные. Восточный циклон из Сибири обещает ясную погоду в течение от трёх дней до недели и подойдёт он сюда через пару дней -чётко доложила капитан-метеоролог.
-Эх, дорогой мой капитан! Вы нас не утешили, прямо скажу. А поколдовать вы никак не можете, чтобы восточный циклон ещё маленько повременил?-спросил Ватутин, оглядывая улыбающихся командиров.
-Я комсомолка, товарищ командующий и колдовать не умею-сухо ответила капитан Рагулина и неожиданно залилась краской, застеснявшись своей резкости.
-А жаль! Я бы за вас похлопотал перед политорганами, лишь бы немцы ещё недельку нам на подготовку дали-наконец улыбнулся и сам командующий.
-Перед смертью не надышишься-сурово возразил генерал Астанин и Ватутин поморщился.
-Да уж наслышан товарищ генерал о твоей суровости и умении вылить на голову ушат холодной воды-расстроился Ватутин.
-Товарищ командующий! Зато дороги раскисли и машины у немцев завязнут. Подвоза боеприпасов не будет. Да и танкам сложно передвигаться по размокшим лугам-виновато доложила капитан Рагулина и генералы засмеялись.
-Спасибо, мой дорогой капитан. Значит, благая весть от синоптиков всё же есть. Вы свободны-усмехнулся Ватутин.
-Давайте продолжим совещание, товарищи! итак вывод комкора Астанина о том, что необстрелянные бойцы, которых в его корпусе больше половины с такими же командирами из запасников, после начала бомбёжек могут оставить позиции, принимаем к сведению. Поэтому основные надежды мы возлагаем на артиллерию. Ждём твоих предложений Георгий Федотович-Ватутин всем корпусом повернулся к полковнику Одинцову.
Приятный подтянутый моложавый командующий артиллерии сорок первого корпуса быстро поднялся и прошёл к карте, затянувшей целую стену.
-По данным разведки позиции корпуса будет атаковать дивизия сс «полицай» генерала Мюльферштедта. Это отъявленные головорезы из немецких полицаев прошедшие Францию и Югославию. Боевая стойкость дивизии очень высока, но тактические навыки слабоваты. Не бывали они и под огнём крупнокалиберной артиллерии. Мое предложение сводится к тому, что корпусные орудия и орудия АКУКС калибром свыше ста пятидесяти миллиметров мы будем располагать в геометрически точно привязанных окопах в четырёх километрах за каждым орудием дивизионных гаубиц. Гаубицы расположим за три километра от передовой, то есть добьёмся разлёта снарядов в пределах двухста метров при размерах области поражении осколками до ста пятидесяти метров. В отрытые и замаскированные окопы мы выдвинемся ночью и после пристрелки дивизионных артполков внесём точную корректировку и беглым огнём сто пятидесятого калибра сорвём любую атаку противника даже при поддержке танков и авиации. Главное-точная привязка к местности. За этим будут следить курсанты-артиллеристы ленинградских училищ. А ступенчатый перенос артогня будем производить позади наступающих, чтобы подавить их психологически.
-так они же не увидят взрывов-разыграл удивление Ватутин, уже в душе соглашаясь с полковником Одинцовым.
-Зато они их услышат. Чёрный грохочущий ад будет надвигаться на них из-за спины, лишая их надежды убежать. Зато спереди они будут открыты воздействию наших стрелков и пулемётчиков.
ГИБЕЛЬ ПОЛИЦАЕВ
Генерал Мюльферштедт волновался.
-Лемке проверь мой вездеход и машину сопровождения. Завтрашнюю атаку я хочу возглавить сам. После обработки русских позиций авиацией русские дивизии или залягут на дно окопов, либо побегут в тыл, как они бегали в Прибалтике. Наша задача будет сведена к тому, чтобы расстреливать красноармейцев в спины-решительно произнёс он.
-Всё готово мой генерал. Наша техника в полной боевой готовности-отрапортовал лощёный обер-лейтенант и Мюльферштедт замялся.
-Я думаю, что наше боевое крещение и победу надо будет отпраздновать особенно. Съезди к танкистам и договорись с ними о посещении их борделя нашими офицерами. Я думаю, что в наших полковых борделях не лучший контингент. Ты помнишь француженок и сербиянок? Договорись с танкистами, пусть наловят девочек помоложе и на нашу долю. Завтра вечером мы будем гулять у них в Каменках-приказал генерал.
-яволь, майнэ экселенц-вытянулся бывший полицай из Штеттина.
Когда он передал приказ генерала командиру комендантской роты одноглазому великану-гауптману Шольце, тот засмеялся.
-клянусь после выполнения столь приятных поручений не пройдёт и месяца, как мы с вами окажемся в одном звании. Но вам не придётся прыгать на Крит как мне и воевать с вдвое превосходящим противником. Да и глаз в боях с русскими девками вы не потеряете-похлопал он по плечу обиженного Лемке.
Увозя на бронетранспортёре разорванное тело генерала Мюльферштедта с приложенными к нему отдельно конечностями ни тот ни другой из них не смеялся. Одиннадцать цепей лучшего полка их дивизии покрыли трупами огромную чавкающую водой луговину. Автоматчики с засученными рукавами метались по ней как перепуганные дети, стремясь убежать от чёрных столбов из пламени, дыма и грохота. Казалось никакой надежды на спасение не было.
-а как хорошо всё начиналось-закуривая дрожащими руками уже за перелеском почти в тишине, проговорил Шольцэ, останавливая водителя. Шнапс и галеты, напутственная речь генерала и развёрнутые знамёна. Проклятые русские артиллеристы, положить почти две тысячи человек за два часа. Клянусь я не буду брать их в плен.
Но его приятель Лемке молчал тупо уставясь на искалеченное тело генерала на полу машины.
А на позициях пятьсот шестьдесят первого артполка тоже творился настоящий ад.
-иншанин, держись! Дай ещё огня на двадцать минут. Как только тяжёлые батареи по тебе отстреляются, уходи на запасные. Наша корпусная начнёт добивать эсэсов-кричал в трубку комполка кузнецов, по грохоту понимая что половину из того что он сказал комбат первой батареи первого дивизиона не расслышал.
Иван выбрался из блиндажа и падая между разрывами тяжёлых немецких снарядов и поднимаясь вновь побежал к расчёту первого орудия.
-не падать, заряжай заряд номер один и беглый огонь. Через двадцать минут уходим.
Наконец вой снарядов и гул тяжёлых разрывов заставил его батарейцев облегчённо вздохнуть.
-слава богу, корпусная начала значит нам передышка.
Но то, что артиллеристы дивизионной артиллерии называли передышкой, на самом деле было тяжёлым трудом по выталкиванию тяжёлых гаубиц из грязи сырых окопов, суета коноводов, погрузка снарядов и перемещение пушек на новые позиции с повторной установкой орудий и разгрузкой тяжёлых двадцатикилограммовых снарядов. Не смотря на то что эти позиции готовили ночью их пришлось поправлять и подкапывать заново с обязательной растяжкой цепей маскировки.
-ну и чего говорит кузнецов-с надеждой в голосе спросил политрук Инин, вопросительно посмотрев на маленького комбата.
-а что он может сказать. Говорит отдохнули –начинайте. Через десять минут залп. Время пошло.
Но на самом деле время остановилось. Оно остановилось не только для тех кто раскинув руки лежал на брустверах артиллерийской позиции или раненый пытался остановить кровь на дне ходов сообщения между орудиями и пунктами боепитания. Оно остановилось и для тех кто выжил, чтобы принять на себя новый чудовищный удар самолётов с крестами на крыльях. Десятков самолётов из первой воздушной армии «красного барона» Вольфрама фон Рихтгофена, знаменитого аса Первой мировой войны. Но не смотря на безумную какофонию взрывов и чёрный ад клубящегося дыма на батарее, она продолжала стрелять, потому что орудия закрытые брустверами едва не под дульный срез могло разрушить только прямое попадание. Но положить бомбы точно в четырёхметровый пятачок окопа с высоты в сто метров лётчики не могли, как не старались. Тем более что стоящие в лесной чаще зенитчики тоже не теряли времени зря. С пробитыми плоскостями и дымящимися двигателями немецкие лётчики потянулись на свои аэродромы, а более робкие утюжили бомбами лес в стороне от батареи. Наступившие сумерки одеялом легли на едкий вонючий дым разрывов и поэтому ночь наступила незаметно. Казалось что утро десятого августа так и не перешло в светлый день.