''Четырнадцать''
Часть 4
Ощущение
***
На склоне ближайшего холма, к счастью, обнаружился каменный навес. Прежде чем вползти туда я бросил в темноту пару камней и прислушался, одновременно боясь и надеясь, что там нашла прибежище какая – нибудь живность… змея, например, но никого там не оказалось. А жаль… мяса я не ел давно и что – нибудь вроде жирной гадюки совсем не помешало бы моему желудку.
Я прислушался к внутренним ощущениям, выбрался наружу под проливной дождь и еще раз обернулся. Ощущение постороннего взгляда не ослабевало уже давно. Ледрик и Малыш точно направились дальше вдоль реки… с последнего холма он едва различил их фигурки на горизонте.
Орда Деревяги тоже вряд ли бы нашла его так далеко от территории Холмачей, да еще в непогоду. Тогда чей же взгляд он ощущает?!!
Он поднял лицо к небу и понял, что ощущение пристального взгляда идет оттуда.
Я вытер лицо, тщетно пытаясь стереть струи дождя … так недолго и совсем свихнуться от одиночества.
Беглянка
***
''Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них''.
—Лк.24:13-31
***
Бежала она - он только хмыкнул – так бежать, это значит не убежать от преследователей, а еще больше их возбудить, так сказать. Ноги прямые, руки болтаются, колени не сгибает, бедра… что сказать - бедра есть. Не бежит, а плывет по подиуму.
Догоняющие, видать, взопрели от всего этого, и, надо полагать, большей частью не от пробежки.
Он перевел ствол левее, разглядывая мужиков через прицел.
Типичные мужики – собиратели… на поясе у одного что-то вроде допотопной шашки, а у второго и вообще коса на длинной палке… копьеносец х… чертов.
Кричат чего-то.
Он прислушался.
- Ну и куда ты?!! Вчера не кусалась, небось, когда хлебушку нашу ела! Давай теперь, значить, остановись!
-Стерва!!! – добавил коротко копьеносец, у которого дыхания хватило только на одно слово.
''Понятно! – подумал он и вернул предохранитель на место. – Вмешиваться не стоит - сами разберутся, кто кому чего должен. Сейчас догонят, и начнется ‘’Что - где – когда’’.
Он отполз назад и, приподнявшись, стряхнул травинки и песок… надо было к ночи найти укрытие и подумать как же обойти владения Деревяги. Или вообще плюнуть на эту затею и вернуться в горы.
- Помогите!!! – донеслось отчаянно, на пределе, после которого только смерть.
- Ну, сссуки!!! – прошипел он и размеренным размашистым шагом пошел на звук.
Нашел он их среди редкой рощи и в тот момент, когда копьеносец прижал уже девушку к земле, а кавалерист хватал ее за ноги, пытаясь одновременно стянуть то безобразие, что у него осталось от камуфляжных штанов.
Девушка уже даже не стонала. Из носа у нее текла кровь, но она еще сопротивлялась.
Он сдвинул флажок предохранителя, и щелчка оказалось достаточно, чтобы его услышали и заметили.
-Тебе чего?!! – сказал копьеносец ошарашено. – Ты кто такой ваще?!!
Кавалерист неловко поднялся, натягивая штаны.
-А ну, давай мы его щас!!! – обратился он к напарнику и потянул свою шашку из ножен. – Нас этими понтами с ‘’дурой’’ не проймешь. Валим его – у него патронов быть не может.
Затвор лязгнул, и в небо выстрелил отсеченный патрон. Он навел автомат в живот кавалеристу и кивком показал
-Лечь!!!
Они проводили полет патрона взглядом и послушно ткнулись носом в землю.
-Слышь, мужик?!! – сказал глухо копьеносец, не отрывая лица от травы. – Если хочешь – давай ты первым будешь, а мы потом… чего из-за нее ссориться?!!
Он подошел к девушке и тронул ее носком сапога… вроде живая… он встал на одно колено, чтобы прислушаться и чуть не прозевал рывок нападения… оба собирателя резво вскочив на ноги, бросились на него, но даже тут он помнил о бережливости, а еще больше о заразе и отделался двумя короткими четкими ударами ногой в живот… в животы… потом почувствовал за спиной новое движение и резко обернулся. Беглянка стояла, пытаясь стянуть на груди разорванное платье, и капала кровью из носа.
-Иди сюда! – сказал он.
Она сделал только полшага и то только потому, что в свое время солдаты бросались в пропасть по приказу подобному этому.
Он носком сапога подтолкнул к ней копье.
- Убей! – он показал на собирателей.
Она расширенными глазами поглядела на него, на копье, на мужиков и тут же отвела взгляд.
Он повторил приказ, но уже до этого понял, что она не сделает этого. Придется самому.
Достав нож, он сплюнул. Оставлять их в живых себе дороже… он устал и далеко не уйдет, а эти выследят - придется ночью не спать… и хорошо, если придут одни без подмоги. Автомат они видели, а за него они будут гнать его до самых гор.
Прикончить их?!! Неохота пачкаться - настроения нет чего-то сегодня. Да и не виноваты они по большому счету. Мужики-самцы… кто ее знает, чем она их так раззадорила. Собиратели не молодые уже, в смысле не любители бегать, а тут километра два точно пробежали. Значит, было за что.
К тому же если их резать, то придется на все сто - может тоже в себя придут мертвяками живыми. Значит, придется опять же пачкаться… и вдвойне… топора –то нет!!!.
‘’Ладно’’! – сказал он сам себе. – Слышишь, Казанова?
Копьеносец, пришедший в себя раньше напарника, приподнял голову.
- Не убивай!
-На тебе веревку! – он сбросил с плеча моток. – Привяжи его к дереву… и крепче. Смухлюешь – башку отрежу!!! Понял?!!
Копьеносец суетливо стал поднимать мычащего от боли кавалериста.
-Э!!! Э!!! – позвал вдруг его копьеносец, кивая куда-то мимо его плеча. – Смотри!
Он оглянулся, но успел заметить только край балахона беглянки мелькнувший за деревьями.
-Вот сволочь!!! – в унисон сказали мужики, и он рассмеялся. Теперь он был даже рад, что никого не пришлось убивать.
Когда кавалериста привязали, он обмотал руки тряпьем, имевшимся в вещмешке и аккуратно, стараясь не прикасаться к копьеносцу, связал и его.
Потом сорвал с рук тряпье.
-Скоро будет дождь! – объявил он, поглядев на черную, постепенно растущую черту на востоке. – Дождь смочит веревку и ослабит ее - короче отвяжетесь как-нибудь. За мной не ходить!!! Второй раз не отпущу – с живых шкуру на ремни срежу. Понятно?
Мужики согласно кивнули бородами.
-Ты, если ее поймаешь, то это… и за нас тоже это самое!!! Вдуй!!! – напутствовал его кавалерист, пришепетывающий после удара по зубам.
Он хмыкнул – таких хоть убивай, хоть режь, хоть стреляй – ничего уже не исправишь.