Допрос ведет капитан УФСБ г. Москвы Утопов Владимир Михайлович.
– Полина Ивановна, расскажите о своем знакомстве со Стеллой Михрютиной. Она ваша подруга?
– Была подругой. Когда я познакомилась с ней, то она еще была на девичьей фамилии – Жупикова. Подлинное имя ее Стеша, Степанида. Но уже в Медучилище, где мы учились, она изменила свое имя. Стелла из зажиточной семьи, материально была хорошо обеспечена. Единственной ее целью было – найти богатого кавалера, выйти за него замуж и изменить свою фамилию.
Стелла часто ходила в ресторан, ибо считала, что его посещают состоятельные люди. И в скором времени она познакомилась с Электроником Михрютиным и его другом Зубовым Виктором, курсантом военного училища, где учился и Петр Хлебников, с которым я дружила.
Электроник был всегда при деньгах, говорил, что работает в секретном предприятии. Очень скоро они поженились со Стеллой и стали жить в доме ее родителей, но с ними она не ладила из-за своего разгульного образа жизни. Через год ее родители внезапно умерли, якобы перепили вина, хотя оба были трезвенники. Стелла не любила говорить о них.
На ее свадьбе я познакомилась с Зубовым Виктором. Он проводил меня и, увидев дом, где я жила, стал постоянно преследовать – не было никакого прохода.
Я в то время уже работала медсестрой в больнице. И вот в одно мое ночное дежурство они с Михрютиным зашли ко мне, побыли немного и ушли. А я к утру обнаружила пропажу одного наркотического препарата. А утром Зубов вновь появился у меня. И я от отчаяния пожаловалась ему – на них я тогда не подумала. Он вызвался все уладить с врачом. А когда я сказала, что посоветуюсь с Петром, то он так зло усмехнулся и сказал: «Он конченый человек».
В этот момент меня позвали в палату, как и вечером при них, а когда я вернулась, то лекарство было на месте. Зубов заявил, что он все уладил, и препарат уже получен. Я была в таком стрессовом состоянии от случившегося со мной, и потому не сообразила, что аптека в тот момент была закрыта.
Но он меня этим уже крепко зацепил и постоянно угрожал, что расскажет главврачу. Он стал требовать, чтобы перейти жить ко мне в дом. Мне пришлось согласиться, но я поставила условие, что не буду его сожительницей. Легко было сказать, а он к тому же оказался садистом.
Сам Зубов появлялся редко, но мой дом превратил в конспиративную квартиру. Люди приходили, ночевали и уходили. Я – медсестра, часто делала уколы на дому, а то кто-то обращался просто за советом или за таблеточкой какой-то, поэтому появление у меня новых людей не вызывало подозрений.
Только позже я узнала, что Петра арестовали за драку и посадили. Единственное, что я могла, так это тайком ходить к родственникам Петра и помогать им. Но это было до тех пор, пока они не узнали, кто я. Они не стали пускать меня в квартиру. У Наташи стало столько ненависти ко мне, особенно после смерти братишки и бабушки.
А я люто ненавидела Зубова, но вылезти из этой трясины самостоятельно не могла, потому что даже в его отсутствие меня держали в клещах Михрютин и Бобры.
После освобождения Петр не пришел, не позвонил мне. Когда арестовали Зубова, я ждала, что меня вызовут на допрос, и я тогда бы все рассказала: и о посылках из Афганистана, и о многом другом. Но меня никто не вызывал. Так и тянулась моя жизнь до звонка Петра. Вдруг появилась какая-то надежда, и я сразу согласилась на встречу.
– Полина Ивановна, а настоящую фамилию Зубова вам не доводилось слышать?
– Нет, не доводилось. Мы были неоткровенны.
– Скажите, он много присылал вам посылок из Афганистана?
– На мое имя? Было три посылки.
– А что было в них?
– Я не знаю, я их не раскрывала. Он приезжал и забирал их. А в этом году собралась я расчистить подпол в сенцах – по погребам стали лазить хулиганы, вот и решила все запасы хранить в доме. Взяла с собой переноску с лампочкой, освещаю там все и вдруг вижу в углу какую-то кучу мусора. Стала разгребать, а там ящик деревянный. Я открыла его, а в нем одна из посылок и вскрытая. Тут уж любопытство взяло верх и я посмотрела, а там разные дорогие украшения, золото. Я опять все в том же порядке уложила. Да еще подсыпала мусора.
– Что, так до сих пор и лежит там? – удивился Утопов.
– Должна лежать. Я не думаю, что Зубов кому-то постороннему мог поручить взять. Мне кажется, что это его НЗ.
– Полина Ивановна, вы помянули «Бобры», вы имели в виду Бобриковых?
– Бобровы они. Один из них – Александр Васильевич, заправляет всеми. Его даже Зубов боялся. Зубов с Михрютиным часто поминали имя или кличку «Михась». К кому она относится – не усекла. Я старалась держаться подальше ото всех их дел. Только так можно было уцелеть. И то очень непросто, потому что это нелюди, у них нет ничего святого за душой. Если уж они с такой легкостью Родину продали, то, что говорить о простом человеке. Он для них – букашка, которую можно в любую минуту раздавить, – в голосе Полины Ивановны было презрение, отвращение.
– А почему вы сделали такой вывод об измене Родины?
– К ним приезжали иностранцы, говорящие на ломаном русском языке. А они все – и Бобры, и Михрютин, и Зубов с Горчаковым знают и английский, и немецкий языки.
– Когда в последний раз приезжали иностранцы?
– Месяц назад.
– Сколько их было?
– Один.
– Как он выглядел? Можете вспомнить?
– Среднего роста, поджарый, светловолосый, с залысинами на висках, с усиками. Но мне кажется, что они приклеены.
– Полина Ивановна, а какой язык в школе изучали вы? Случайно ни одного знакомого слова не услышали? Как проходили эти встречи?
– Я немецкий изучала. Но вы же знаете, что у нас преподают так, что знаний языка не остается в большинстве случаев. Но у меня в детстве по соседству жила девочка-немка, и кое-что в памяти осталось.
А тут еще случился такой казус при последнем приезде заморского гостя. Они разговаривают в одной комнате, дверь открыта. А я решила погладить белье – включила утюг и жду, когда нагреется, а он все холодный и холодный. Я глядь, а вилка-то от магнитофона воткнута! А он стоит на запись!
Я быстро переменила вилки, на магнитофон набросила простыню и стою, глажу, а у самой все дрожит внутри – если бы заметили, то сразу на том месте прибили, а то пытать бы стали – кому записываю.
А тут и Михрютин вваливается.
– Что у тебя тут щелкает? – а сам зырк, зырк по комнате. А я при нем вилку утюга выдернула и пояснила, что иначе может перегореть.
Вечером, когда никого не было, я прослушала, но там почти ничего не разберешь. Только два слова и поняла – взрыв и электросеть.
– Когда у вас появился Максимов?
– Сначала двух москвичей привел Михрютин, а затем Максимов заявился. Нахальный, скользкий тип. Я его в баньку определила.
А тут раздался долгожданный звонок Петруши Хлебникова. Поговорила с ним и появилась какая-то надежда, а то и жить не хотелось: всей этой сволоте прислуживать надо, кормить их. Иногда так хотелось подложить какого-нибудь яда. Останавливал страх, что замучают эти гады.
И вот после звонка я сразу поставила в коробку кастрюльку с вареной картошкой, банку малосольных огурцов, пол-литра самогона и понесла все это Максимову в баньку.
Он нетерпеливо схватил коробку, вытащил самогон и отпил почти половину прямо из горла, хотя рядом стояла кружка. Хрустя огурцом, он смотрел масляными глазищами на меня, а потом протянул свои потные лапищи ко мне.
Я так резко ударила по ним, что он заойкал, заюжал, затряс ими. А я со всей злобой и ненавистью, что скопилась за все эти годы во мне, высказала ему:
– Ты, паршивая свинья, забыл, где находишься? Тебе, видать, не пришлось встречаться с Зубовым – Ангелочком? Так вот, если он узнает о твоем похотливом взгляде и твоих намерениях, то он не только пообломает твои грабли, но выдернет твою поганую кочерыжку и ты забудешь, что родился мужиком. Понял, мешок плюгавый!
– Ты что, хозяйка, ты что? С тобой пошутить нельзя? Молчу я, молчу, – испуганно лепетал он, и все растирал ушибленную руку – видно, очень сильно я его ударила.
А сама быстрее вернулась в дом, закрыла его изнутри, вылезла в окошко, (чтобы не видно было из баньки и с улицы), пролезла в дырку в заборе и через соседский огород прошла на другую улицу рядом с маленьким сквериком, где мы всегда встречались с Петрушей. Он меня уже ждал. Сидим мы с ним на скамейке, а он всё смотрит в сторону моего сада, как будто ждёт чего. А потом вдруг началась стрельба в моем саду. Я вскочила в испуге, а Петруша крепко схватил меня за руку, и мы побежали. Вот так мы и оказались здесь.