Если на клетке слона прочтёшь надпись «буйвол»,
не верь глазам своим.
Козьма Прутков
-Истинно, истинно говорю вам: вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется; вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет, - затянула свою проповедь старуха-нищенка, встав у церковных ворот.
Рука Василия привычно забралась в карман и бросила пару монет к ногам проповедницы.
-Ай, свет, когда же Бог избавит ее от страданий, - задумчиво и как-то жалобно обратился к нему батюшка Венедикт, - уж сколько лет юродствует.
- А сколько? – только лишь ради поддержания беседы спросил Василий.
- Ну как, уж старая церковь рухнула, да новую отстроили, а она все стоит. Чем живет, ума не приложу. Держит, знать, ее что-то на грешной земле.
«Верно сказал», - подумал Василий, - «что-то держит. Вот и меня тоже держит, а тяжко-то как от этого».
Его мысли вновь обратились к прошлой жизни. Нельзя сказать, что он был в чем-то отличен от прочих дворовых ребят. Так же бегал и играл в детстве, так же был отправлен сердобольными родителями сначала в детский сад, потом в школу, так же дрался, ссорился с друзьями из-за девчонок, снова мирился и снова ссорился. Влюбился и женился, так же рано, как и все в его небольшом провинциальном городишке, поступил в училище, закончил его… Жизнь текла и текла, как сонная река, дни сменяли друг друга, не предвещая ничего особенного. Вскоре его жена забеременела, и по случаю этого радостного момента пришла повестка из армии. Возможности, да и желания избежать службы у Василия не было. Да и почти всех друзей уж забрали в войска, потому и он сам попрощался с молодой женой и уехал в далекий гарнизон.
Служба не казалась ему сложной – лишь бы делать все, что приказывают, а для этого много ума не нужно. Поскольку у Василия уже была специальность, ему почти сразу после принятия присяги нашли дело. Так и сидел он, скрючившись над платами, окутанный дымом расплавленной канифоли, словно древний священник над курильницей с благовонным ладаном.
Возвращаясь домой, он всем сердцем жаждал обнять маленького сынишку, но к величайшему сожалению, жизнь жестока и беспощадна. За время, прошедшее с получения последнего письма из дома, сынишку сожрала лихорадка. Врачи так и не смогли его спасти, ссылаясь на какой-то мутировавший вирус. Вместо радостной встречи Василия ждали похороны.
Семья не пережила этого удара. Этого периода своей жизни Василий почти не помнил. Он пил, пил много, неизвестно где, неизвестно с кем. Он ушел из дома, не в силах видеть боль жены. Он спал в пустых электричках и во дворах, в ночлежках и на вокзалах. Он был, словно перо ,подхваченное течением. И однажды очнулся на какой-то незнакомой и, без сомнения, далекой от прежней жизни, автобусной остановке. Рядом стояли то ли двое, то ли трое мужичков, видимо, из местных.
- А, проснулся, - сплюнув, сказал один из них, - что же у тебя такого случилось, что ты в таком виде нехристианском?
- Твое какое дело? – угрюмо просипел Василий.
- Да так-то никакого, - ответил ему другой мужичок, - да только если помощь какая нужна, ты бы в церкву нашу сходил. Там поп, хоть и боров, а все народу помогает. Глядишь, и тебе дело найдется.
Василий махнул на него рукой, и, покачиваясь, пошел к видневшемуся неподалеку лесочку. Мужики же вернулись к своей беседе:
- Да, этот – именно то, чего нашему попу-то и не хватает, - сказал первый.
- Согласен. Глядишь, и свою жизнь наладит, заодно, - прищурился второй.
Третий же промолчал, лишь покачал головой и посмотрел вслед удаляющемуся Василию.
Вскоре после этой беседы Василий и в самом деле оказался в церкви. Поселок, в который его забросили неведомые силы, оказался небольшим, а движения на трассе не было почти никакого. Денег, само собой разумеется, у бедняги не нашлось, поэтому, волей-неволей, пришлось идти по указанному адресу в поисках помощи. И теперь он вспоминал, какое было его первое впечатление от церкви. Почему-то очень не хотелось идти внутрь. Нет, до этого Василий не испытывал никаких скверных эмоций от церкви как таковой. Бывало, ходил с матерью на Пасхальные службы, да и сами красавицы-церквушки производили на него хорошее, возвышающее впечатление. Даже в армии он ставил свечечку за своего только народившегося сына. Но не теперь. То ли от воспоминаний о сыне, то ли от заунывного голоса старухи, уже тогда стоявшей перед дверями и воскликающей что-то вроде «Покайтеся!», Василию не хотелось входить внутрь храма. Он так и стоял, тупо уставившись на юродивую, не решаясь сделать и шага, пока кто-то не тронул его за локоть.
Василий обернулся – перед ним стоял невысокий, но полный бородач в черной рясе.
- Что же ты, свет, службу не пошел? Али не крещеный? А, вижу, работы да крова ищешь. Ну пойдем, пойдем.
Вот так обыденно и непримечательно началась новая глава в жизни Василия. Отец Венедикт был не богат, но и не беден – имел двухэтажный дом, отстроенный силами односельчан, несколько хозяйственных построек на участке – в одной из них спали такие же как Василий работники, огород и сад, оставшийся еще от купца, когда-то давно жившего на этом месте. Денег за работу он не платил – то ли берег от бутылки, то ли просто был скуп. В селе его не так, чтобы любили, но на улицах приветствовали и подарки к праздникам носили исправно.
Василию до этого не было дела. Он чувствовал себя так же, как и в армии – делал все то, что велят, практически не думал, жил одним днем. Теперь у него не было той надежды на встречу с семьей, которая грела его раньше. Священник несколько раз предлагал ему исповедаться, снять груз с души, но Василий каждый раз отказывался. По воскресеньям, когда все другие работники уходили послушать службу, Василий приходил к церковной ограде и украдкой глядел на старуху, неизменно выкрикивающую бессвязные отрывки из святого писания. Ей он отдавал всю мелочь, которая попадала к нему в руки. Он ни разу не увидел ни намека на благодарность и даже на осознание окружающего в ее глазах. Но в ней Василий чувствовал родственную душу, испытавшую горе, никак не меньшее, чем его собственное. В проповедях юродивой ему слышалось какое-то отчаянное предостережение о близкой опасности, но понять ничего не мог.
Дни сменяли друг друга, прошла осень, зима подходила к концу. Неожиданно Василий стал замечать, что горе его утихло. Ему все чаще стал сниться дом, мама, жена – они протягивали к нему руки, словно искали утешения, хотели обнять, но он никак не мог до них дотянуться. Эти сны тревожили Василия. С другими работниками обсуждать их было бесполезно, поэтому он улучил момент и обратился к священнику:
- Отец Венедикт, дело у меня такое, как бы сказать? Сны тревожные сниться стали.
- Что же, свет, за сны такие?
- Вижу мать и жену, словно помощи моей они ищут.
- Тут, как посмотреть, Василий, - ответил ему поп, - сны-то могут и ангелы Господни приносить, но и черти могут дурные слова ночью в ухо нашептывать. Поди, грехи твои тебя тяготят, вот через них нечистый, спаси Господи, на тебя и мысли дурные нагоняет.
- Так может быть, домой мне пора, может там что-то случилось?
- Человек предполагает, а Господь располагает, - сказал задумчиво отец Венедикт, - давай, свет, вот как поступим. Сейчас мне твоя помощь будет ой как нужна – к Пасхе надо готовиться, вот ты поработаешь еще, а на Пасху исповедуешься, очистишь душу, да и поезжай – я тебе и денег на дорогу дам.
Этот ответ ненадолго успокоил Василия, но теперь в его жизни появилась осмысленность – он вновь стремился домой. Не прошло и недели, как сны вернулись. Они стали еще тревожнее и сумбурнее. К ждущим защиты матери и жене присоединилась почему-то нищенка, то и дело мелькал отец Венедикт, обряженный не в рясу, а в какую-то красную хламиду и то скачущий на вороном коне, то хохочущий над золотыми сундуками, окружающее же пространство крутилось и менялось, словно калейдоскоп. Еще пару раз Василий пытался поговорить об этом с батюшкой, но тот ссылался на занятость и всякий раз велел ему дожидаться Пасхи.
Время летело все быстрее, весна пробуждала природу к жизни. На деревьях стали набухать почки, птицы пели веселее, таял снег. Приближалась Пасха. Отслужив последнюю службу перед Страстной неделей, отец Венедикт подошел к Василию, как обычно стоящему неподалеку от церкви.
- Пойдем, свет, - ухватив его за локоть, сказал священник и повел его прочь от церкви. Василий еще раз взглянул на старуху и пошел за ним.
- Есть у меня к тебе последняя просьба, - доверительным тоном сказал отец Венедикт, – но сначала ты должен пообещать, что никому не растреплешь.
- Обижаете, - буркнул Василий, - не первый день меня знаете, от такой беды отвратили, а я теперь что, разве могу вам изменой отплатить? А что надо-то?
- Дело, знаешь, нехитрое. Надобно в лес сходить, в самую чащу, да с тамошних обитателей пожертвования к Пасхе получить.
- Да кто же там жить-то может? Места дикие, нехоженые?
- Тут-то и сидит тайна - причмокнул батюшка. - Ты Пушкина читал, про Балду?
- Да вы, батюшка, шутите, - расхохотался от неожиданности Василий. Еще скажите, что там черти живут, а вы с них оброк требуете. За мальчишку что ли меня принимаете?
- Нет, что ты, не черти, - отмахнулся батюшка и как-то опасливо осмотрелся. Продолжил он почти шепотом, - но и не простые люди. И оброк действительно платят, да только нельзя мне самому к ним близко подходить. Я когда в это место приехал, церковь уже совсем обветшала, народ неверующий был, даже не так - в Господа нашего не верил, а во всякую нечисть свою - запросто. Вот и пришлось мне, помолясь, всю погань эту в чаще запрятать, чтобы прихожан моих не смущали. Не веришь мне, вижу. Но скажи, ты домой-то хочешь?
- Хочу, батюшка, тревожно мне за семью.
- А раз хочешь - так сходи в лес. Раз думаешь, что врет тебе батюшка, старый дурак, так и бояться ведь нечего? А сделаешь дело - я тебя до города подброшу. Все равно сейчас сам видишь, машин других на трассе нет, да и кому мы нужны?
- Ну, делать нечего, - махнул рукой Василий, - объясняй, отец, куда идти.
Отец Венедикт, радостно встрепенулся, и поволок Василия к дому. Там он снарядил своего работника сумкой, пирогом - подкрепиться в пути, картой с отмеченным на ней путем в чащу и компасом. На всякий случай дал спички и топорик - если вдруг Василий собьется с пути и придется ночевать в лесу.
- Ты не бойся, свет, дорогу-то я еще тогда зарубками отметил. Они старые, но ты, думаю, не пропустишь.
- А там-то мне что делать?
- Как что? Скажешь, что тебя батюшка послал, да не бойся ничего. Они знают, что именно мне должны. Но главное - посулам их не верь, да и вообще - слушай поменьше. Они могут и морок наслать и ум твой затуманить. Если что - вот тебе главное от них оружие, - священник порылся за пазухой и вытащил на свет маленькую книжечку в засаленном черном кожаном переплете, - чуть покажется тебе их поведение странным - открывай да сразу молитву отсюда читай. Да только там, раньше - ни-ни!
Василий попрощался со священником и направился к лесу. Идти было легко, сердце полнилось предчувствием скорого возвращения домой. Он с удивлением заметил, что действительно соскучился по семье, сто никакие былые невзгоды не помешают ему восстановить семейное благополучие. Он знал, что там, дома, его тоже ждут и надеются на его возвращение. Лес приближался, поднимаясь темной стеной у конца поля. Тут было холоднее – солнце еще не могло растопить снег, скрытый в тени высоченных сосен. Перед тем, как войти в лес, Василий постоял, глядя на поселок, оставшийся на горизонте. Небо над ним было ясным, над трубами курился легкий дымок, расположенный высоко над крышами золотой церковный крест сиял словно маяк. Подворья священника было не видно – то ли его скрывали другие крыши, то ли тень от пролетавшего облачка, да Василий не особо и приглядывался. Вид деревни, а особенно сияющего креста, завораживал. Но время не стояло на месте, а Василий все же надеялся вернуться к вечеру. Ориентироваться в лесу и, тем более, по карте он научился еще в армии, так что заранее рассчитал время. Теперь предстояло обнаружить зарубки, о которых говорил отец Венедикт. Василий осмотрелся и вскоре обнаружил их – неожиданно высоко, на высоте метров двух с половиной, глубокие, словно следы от когтей, - они были нанесены по три на стволах самых старых сосен. Если мысленно убрать поросль орешника и молодых рябин, сосны с зарубками образовывали стены прохода в лесу шириной около семи метров. Судя по всему, раньше тут была тропа или даже дорога, которая заросла несколько лет назад. Василий сверил направление с картой, и неспешно двинулся вперед. Снег в лесу лежал неравномерно – где-то были наметены большие сугробы, где-то снег уже начал таять под пробивающимися солнечными лучами, а где-то снега не было вовсе. По этим местам идти было легко и приятно, Василий старался прокладывать дорогу как раз по таким участкам. Вскоре ровно посередине между деревьями с зарубками появился небольшой овраг, размытый ручейком талой воды.
Постепенно лес становился все старше. В начале пути Василию он казался довольно уютным и обжитым. Теперь же лес бал мрачным, дремучим, непролазным. Воздух словно был напоен кладбищенской жутью. Сами по себе в голову лезли мысли о какой-то нечисти, обитающей здесь. Идти было трудно, приходилось подолгу обходить завалы, чаще сверяться с картой, на которой неумелой рукой были отмечены ориентиры вроде высоких деревьев, больших камней и маленьких озер. Эти приметы больше путали, чем помогали: деревья уже сгнили, камни спрятались в сугробы, а озера из-за талой воды превратились в сплошное болото. Приходилось полагаться только на зарубки. Василий перелез через очередное бревно и поискал метку. Вот и она - на стволе большущей поваленной сосны. Те же три глубоких борозды, словно от гигантских когтей. Дерево, видимо, повалило ветром, теперь оно покоилось на слабеющих руках своих престарелых сестер и дочерей. Василий осторожно двинулся вперед, отметив, что совсем пропал снег . Ему подумалось, что даже снежинки избегали падать в это мрачное место.
Перед ним очутилась стена из густо сплетенных молодых елочек, орешника и еще непонятно какой растительности. Обойти заросли не представлялось возможным. Оставалось лишь поплотнее укутать руки в рукава куртки, закрыть лицо и идти напролом.
Сражаться пришлось долго, едва ли не вечно. В какой-то миг Василию показалось, что ветки сжали его, стремясь задушить, но он рванулся изо всех сил и вылетел на траву с другой стороны преграды. Некоторое время он лежал, сжавшись в комок, а затем приоткрыл глаза. Их, впрочем, пришлось тут же зажмурить от яркого солнечного света.
Василий встал и огляделся. Он попал на неожиданно большую поляну, залитую по-летнему теплыми солнечными лучами. Прекрасная зеленая трава качалась под легким ветром, цвели цветы. Прямо перед Василием стояла небольшая, сложенная из неумело обтесанных бревен, церквушка.
- Вот так и сходят с ума, - пробормотал себе под нос Василий, - ха, не захочешь - поверишь, что морок насылают. Ну-ка, поглядим...
С этими словами он медленно пошел к постройке.
-Эй, есть кто живой?- крикнул он
- Есть-то есть, -ответил ему скрипучий голос, - а вот живой или нет - тебе виднее.
- Очень смешно, - тревожно сказал Василий,- ты бы показался, а?
- А ты чьих будешь? А то каждому показываться - сломается что-нибудь.
- Я-то? От отца Венедикта по поручению его.
- Тьфу ты, - голос вдруг переместился и теперь раздавался прямо над ухом Василия, - а я думал, ты, красный молодец, сам себе приключениев ищешь.
Василий резко обернулся, но не увидел ничего, кроме плотной стены леса. Василий оглянулся еще раз. Вроде бы ничего на поляне не изменилось, но пение птиц словно бы стало громче.
- Может быть, все же покажешься? – спросил Василий.
- Ух, какой торопливый. А знаешь, чего от тебя хочет, как ты его называешь, отец Венедикт? – голос невидимого собеседника сочился насмешкой.
- Сказал, что вы и сами тут все знаете. Кстати, а где остальные?
- Скоро подтянутся, не переживай, тогда и начнется для тебя веселье. Нельзя нам далеко с полянки уходить, а все из-за этого хозяина твоего.
- Ну что же, подождем. Надеюсь, ты не против, если я тут осмотрюсь? – решил перейти в нападение Василий, - интересно, что у вас тут есть такого, что нужно отцу Венедикту?
- Нет. Ты уж стой где стоишь, приятель, - раздался на поляне новый голос, а вслед за ним послышались чавкающие тяжелые шаги, словно говорящий шел по грязи. – И пойми наконец, что этого твоего, как там, Венедикта, тут нет. Только ты и мы.
- Ладно, ладно. - сказал Василий, отступая на пару шагов. Судя по всему, его собеседники скрывались прямо за церквушкой. Удивляло лишь то, что их было слышно так хорошо, словно и не разделяло их почти десять метров. - Я не за проблемами сюда пришел. Давайте вы мне отдадите то, зачем меня послал батюшка, и я пойду.
- Ишь ты, какой шустрый, - проскрипел первый, - по указке неизвестно кого пошел в дремучий лес, чтобы сделать сам не знает что, да еще и занятых господ поторапливает. Не находишь это странным? - На поляне воцарилась тревожная тишина.
- Вообще-то отец Венедикт мне не неизвестно кто, - попытался оправдаться обескураженный Василий, - он много хорошего мне сделать успел, а мама в детстве учила: услуга за услугу.
- Посмотри-ка, - усмехнулся второй, голос которого напомнил Василию лягушек из старых фильмов-сказок - такой же дребезжащий и булькающий, - это что же он тебе сделал? Заморочил, завез в глухомань, почитай что год на шее ездил, кормил объедками - лишь бы не помер, а теперь еще и сюда отправил, лишь бы не отпускать?
Над поляной воцарилась напряженная тишина, но уже через пару мгновений снова зазвучали птичьи трели. Василий решил пока не обращать внимания на слова собеседников, в конце концов священник предупреждал его о несговорчивости местных обитателей. Вместо этого он решительно двинулся к церквушке.
- Ну-ка стой, мил человек! - разом крикнули оба голоса.
- Да? А иначе что вы сделаете? Пока что я вас даже не вижу. Вот что мне интересно - что у вас на поляне делает церковь? - Василий сам не заметил, как к нему капля по капле вернулось хорошее настроение, пропавшее сразу после трагедии. Ему хотелось закончить как можно скорее и рвануть из этого места. Зато он заметил, что слова невидимки действительно обоснованы. Только вот что следовало понимать под «завез в глухомань»? Василий действительно не помнил, как очутился тут, но полагал, что дело все же в пьянстве, а не в чьем-то злом умысле. Точно, морочат, думалось ему.
- Смотри-ка, а все же не пропащий совсем парень, - пробулькал второй голос. И сердце доброе, и помыслы благие. Немудрено, что ему этот черт пузатый голову задурил.
- А не рано ли судишь? - Проскрипел первый - авось не поможет?
- Эй вы там! - окликнул их Василий, убедившись, что дверь в церквушке плотно заперта, и двинувшись в обход, - вы в курсе,что я вас слышу?
-Ты смотри, еще и бесстрашный, - сказал второй, - рвется на нас посмотреть.
- Ну чего ж, пусть поглядит, - скрипнул первый.
Вновь на долю секунды все притихло, словно кто-то стер кусок записи со старой кассеты.
Василий обогнул церковь и встал как вкопанный от представшей перед ним компании. Рука сама собой сотворила крестное знамение, но видение не пропало. Перед обомлевшим парнем стояли, без сомнения, леший и водяной, словно сошедшие с картинки в детской книжке, и самодовольно ухмылялись. Леший напоминал ожившую старую корягу, был выше двух метров ростом, если считать ветки, торчавшие подобно рогам, высоко над головой. Лицо выглядывало из здорового дупла в дереве, которое заменяло ему туловище, ветки, заменявшие ему руки и ноги, были снабжены довольно острыми и на вид прочными сучьями-пальцами. Водяной же был не высок, толст, и прятался от солнца в тени друга. Он не был похож на каплю воды, скорее огромный пук грязно-бурых водорослей, местами украшенный рыбьими хвостами.
- Ну здравствуй, молодец, ухмыльнулся еще шире леший.
Василий в ужасе развернулся, в надежде убежать назад в чащу, спрятаться под любым кустом, но перед ним из земли вырос третий член безумной братии - среднего возраста и телосложения ничем вроде бы не примечательный мужчина, у которого вместо глаз зияли пустые багрово-красные глазницы, а рот был намертво зашит толстой черной ниткой. Все звуки мира исчезли, весь свет, казалось, пропал в этих глазницах. Василий ощутил, что падает в бесконечный колодец, и с этим потерял сознание.
- Вечно ты так. Надо быть приветливее, а ты... как был чурбан, так чурбаном и остался, - услышал Василий, приходя в себя от прикосновения чего-то влажного к щеке.
- А, надо быть как ты - слезливым да скользким, так что ли? Не мытьем так катаньем, так ты, кажется, говаривал?
Василий приоткрыл глаза. Он лежал на пороге лесной церквушки, а странная троица расположилась перед ним. Водяной обтирал его лицо своей влажной рукой - от его попытки продолжить это занятие Василий отшатнулся и вжался в дверной косяк. Леший стоял прямо перед ним, а третий - слепой - стоял чуть поодаль, спиной к Василию и лицом к лесу. Судя по всему, прошло уже пару часов - солнце почти скрылось за деревья окружавшие поляну.
- Ага, очнулся, - усмехнулся леший, - больше так пугаться не станешь?
Василий испуганно помотал головой.
- Ну и молодец, - заметил водной. - ты уж прости, что так тебя встретили, только иначе не могли мы тебя проверить. Видишь ли, только страх быстро срывает с человека все маски, показывая его душу.
- Не морочь парню голову, - прервал его леший, - он и так пока не соображает.
- Вы точно мне мерещитесь, - подытожил Василий. А лежу я сейчас где-то посреди болота. Наверное упал, голову разбил, а теперь помираю.
- Ишь какой разумный. Нет, ты в самом сердце леса, куда тебя поп сельский заслал. - сказал леший.
- Ты поешь, у тебя вон в сумке хлеб есть. - сказал водяной, - от хлеба злого ничего быть не может. Хлеб - дар Божий как-никак. Вон твоя сумка лежит.
Василий не нашел чем возразить, потому поднялся и подобрал сумку. когда он залез за хлебом, он наткнулся и на черный молитвенник. Перед глазами возникло лицо отца Венедикта, вспомнился совет читать молитву, когда станет совсем плохо. Пока, по мнению Василия, совсем плохо не было, но книжечку он переложил в карман, откуда ее было бы проще достать.
Он вернулся к церквушке и уселся на то же место. Из вежливости он отломил половину буханки и протянул ее собеседникам.
- Ты смотри-ка, еще и вежливый! - весело скрипнул леший, - Ну что же, не стоит пренебрегать таким предложением.
Водяной покивал, взял предложенный хлеб и передал его лешему. Тот разделил кусок еще на три части и раздал своим товарищам.
«Любопытно», - подумал Василий, - «а как тот, зашитый, есть будет?». Но, на удивление, тот, кажется, просто спрятал предложенный кусок за пазуху. После еды стало действительно лучше - противное головокружение пропало, а собеседники больше не внушали страха. В конечном счете, за время своего запоя Василий видел еще и не таких страшил.
- Ну что, теперь поговорим? - спросил водяной.
Василий кивнул:
- Только давайте по существу? Уже вечереет, а мне хотелось бы до ночи обернуться.
- Ну конечно, хотелось бы. Только, извини, ничего не получится. Будет у нас с тобой все по правилам, милок, - сказал леший. - ничего от нас не получишь, пока проверку не пройдешь. Слыхал, что сейчас страстная неделя? Понял, о чем я?
- Да вы что, я тут на неделю застрял? - воскликнул Василий, - и что, договориться никак?
- Да ты не волнуйся, первую проверку уже прошел,- ласково сказал водяной, - но какая проверка была- пока не скажу.
- А пока послушай историю, - подхватил леший.
- Знаете, у меня другая идея, - сказал Василий доставая молитвенник. Леший и водяной отпрянули, безглазый немного обернулся.
- Ага, поняли, значит, - ухмыльнулся Василий. - так что, договоримся, или вам почитать?
- Погоди-ка, тревожно скрипнул леший, - спрячь книжицу эту.
- Да-а, сейчас все тебе объясним. - замахал рукой водяной, щедро рассыпая капли и рыбью чешую, - то что хозяину твоему надо, оно вон, в церкви лежит. Да только нам-то туда хода нет.
- Так бы сразу, - сказал Василий, вставая. Он дернул дверь, толкнул, но та и не думала открываться.
- Вот балда. Тебе же говорят, все не так просто. Теперь слушать будешь?- ехидно спросил леший.
- Ладно, послушаю. Но предупреждаю - чуть что не так - сами знаете, что будет.
- Ну уж не пугай, не такие пугали. - парировал леший.
- История вот какая, - начал водяной, - мы же вовсе не та нечисть, которую ты видишь. Во всяком случае, не всегда такими были.
- А кто же вы тогда?
- Не перебивай, умнее будешь, - скрипнул леший.
- Раньше - полвека назад мы жили в поселке, служили в церкви. Я был иереем, ну, как бы тебе объяснить? Таинства совершал, куличи да яйца на Пасху освящал, понимаешь? Вижу, что понимаешь. Эта коряга - дьякон наш, а тот, третий - служка, в хоре запевал. Да только не сказать, что жизнь благочестивую вели. В Бога верили только по должности, а сами только богатства да почета алкали.
- И вина, - скрипнул леший. - А однажды нашли в церковной библиотеке книгу старую, где прочитали, сто священники могут своей властью любую нечисть усмирить. И решили мы тогда призвать бесов, чтобы те прихожан напугали, а те к нам за защитой прибежали. Да только малость не рассчитали.
- Да, возгордились мы тогда, а гордыня есть самый страшный из всех грехов, - продолжил водяной. - Бесы сначала слушались наших глупых приказов, а потом так нас заморочили, что мы и сами перестали добро о зла отличать. И вот тогда-то они против нас восстали, а нас в самую чащу загнали. Только тут мы поняли, как далеко с пути истинного ушли, да и обратились к Господу Богу.
- И что дальше? - с жаром спросил Василий. Поначалу история вызвала у него сомнение, но постепенно разгорелось любопытство.
- А что дальше? Бог - он милостив, но суров. Явился нам ангел, и сказал, что за грехи наши Бог нас и накажет соразмерно, - вздохнул водяной. - Меня за пьянство да лживую личину в водяного оборотило, а этого сухаря, - указал он на лешего, - в деревяшку ходячую.
- Ты говори, да не заговаривайся, - парировал леший. - А вернет Господь нам облик только тогда, когда мы в грехах раскаемся да сами к Нему вернемся.
- Понятно, - вздохнул Василий, но тут же встрепенулся, - а с этим-то что не так? За что его-то наказали?
- Тут другая часть истории. - воодушевился леший, - он, понимаешь, за нами проследил, да тут же к батюшке побежал, к отцу, то есть, настоятелю. Так вот он побежал, да ему все рассказал. Он - святая душа, все правильно понял, да решил главную ценность церковную - икону Божьей Матери да евангелие старинное унести подальше от оскверненного нашим обрядом места. И в лес, в схиму унес.
- А как главный бес про то проведал - рассерчал, следом погнался,- подхватил водяной, - да ты, поди, по его следу и шел, небось, следы от когтей и крыл бесовских видел. Ну вот, нагнал он их тут. Мы-то в кусты схоронились и все видели: паренька он лишил зрения и языка, чтобы тот больше ничего и никому, а вот батюшке навредить не смог - святой был человек. Бился на ним бес, бился, да только и смог, что в бабку оборотить. Потом ослабел, да назад в поселок убег.
- Дивная история, - выдохнул Василий.
- Сдается мне, не поверил он ни единому слову, - вполголоса заметил водяной.
- Я тоже так сначала думал - что это все какой-то дурной сон, - покачал головой Василий, - но теперь вот думаю. Вы стоите тут, прямо передо мной - нечисть из сказок, да и объяснение ваше похоже на правду. И знаете, что? Даже если это у меня предсмертные видения, а сам я помираю в лесу - я готов рискнуть. Мне тут нравится - тепло у вас на полянке и приятно. Только в начале я проверю другую гипотезу.
- Что за огород он городит, - спросил леший.
- Мне батюшка дал молитвенник как оружие от морока вашего. И раз уж вы - настоящие, то и морок может быть. Так что все же проверим, не получится ли мне спастись без вас.
- Да что ты несешь, дурья башка, - крикнул леший, - как не понимаешь, что поп этот твой - он и есть главный бес? Он дождался, пока наш храм оскверненный рухнул, а на его месте свой поставил и там людей к своему владыке переманивает исподволь, тьфу!
- Так это или нет, но меня он из запоя вытащил.
- Ох, мил человек, сдается мне, что не его в том заслуга, - сказал водяной, - но пойми вот что: у самого него нет власти над этой полянкой. В церквушке этой, что мы сложили, как могли, хранятся наши святыни. Он каждый год сюда кого-нибудь посылает из своих присных, но не выдерживают они света Господня, удирают назад в лес.
- А почему я никакого света не увидел?
- Как же это не увидел? А это что? – гаркнул леший, обводя рукой поляну, - а это что? – указал он на позолоченное закатными лучами небо, - а это что? – ткнул от пальцем в церковь.
- Ты же сам чувствуешь, как здесь хорошо, - поддержал водяной, - это все потому, что твоя душа все еще с Богом. Готов спорить на что угодно, что на проповеди ты к этому… не ходил.
- Мало ли, куда я не ходил.
- Вот, не ходил. А теперь послушай, - доверительно продолжил леший, - Если ты тут начнешь сам, по своей воле читать заклинания из этой книге, то власть бесовская увеличится. С другой стороны, ты должен знать, что от нечисти, коей мы тебе видимся, должна и заученная с детства молитва «Отче наш» защитить. Если не веришь – проверь.
Неожиданно для себя, Василий зевнул. Оказывается, за разговором прошло уже несколько часов, и теперь очень хотелось спать. Сладкий воздух поляны пьянил и убаюкивал. Несмотря на то, что было только начало весны, тут казалось значительно теплее. Василий посмотрел вокруг, прикидывая, готов ли он спать на земле.
- Обязательно проверю, - сказал он собеседникам, - но не сегодня. Сегодня я хочу спать. Может, поможете сначала вы мне?
- Нахал какой, - скрипнул леший и пощелкивая коленями убрел в лес. Оттуда он вернулся пару секунд спустя, сжимая в руках огромную вязанку еловых веточек. Ветки он кинул на землю перед ногами Василия.
- Устраивайся, мил человек, - хлюпнул водяной, - с утра продолжим, - с этими словами, все трое растворились в сумерках.
Василий оглядел свое импровизированное походное ложе, поправил его кое-как, было улегся, но тут вспомнил еще кое что из детских сказок. «Раз уж заварилась такая каша, не буду пренебрегать и такой защитой», - сказал он сам себе и очертил защитный круг вокруг лежанки.
Ночь прошла на удивление спокойно. Только один раз Василий проснулся от того, что вроде бы скрипнула дверь церквушки, но он решил, что ему показалось, повернулся на другой бок и вновь заснул. В этот раз он снова увидел во сне семью, но они уже не звали его. Они прятались за его спиной, а с разных сторон к ним тянули руки то лесная троица, то отец Венедикт, почему-то с огромными когтями, но все это меркло перед ощущением какого-то великого Света за спиной. Именно там прятались его жена, мама, а еще, Василию казалось, что там же он слышал голос своего деда, который умер когда Василию было всего лет пять. Но обернуться он не мог – приходилось следить за тянущимися к ним руками.
Утро не принесло ему облегчения. На поляне было пусто, но ощущалось чье-то гнетущее присутствие. Василий зябко поежился и полез в карман. Вчера его так запугивали содержанием этой невзрачной книжицы, что ему стало интересно, правда ли она так опасна. Молитвенник был совсем небольшим, размером с ладонь, совсем тонкий. Черную кожу переплета перетягивал кожаный же шнурок. На обложке не было ни надписей, ни опознавательных знаков. Книга не выглядела опасной. Василий потянул за шнурок, но оказалось, что тот завязан на хитрый узел. Развязать его было затруднительно, он даже сломал ноготь, из поврежденного пальца капнула кровь. Василий выругался, но все же развязал неподатливый узел и открыл книжицу. Открытая наугад страница была пуста. Удивленный этим Василий пролистал всю книжку – в ней не было ни единого слова. « Что такое», - подумал он, - «а пугали-то как. И зачем мне ее тогда священник сунул, если она пустая?». Вдруг он ощутил, как что-то изменилось. Стало заметно холоднее, на солнце, похоже, набежала тучка, а птицы запели тревожнее. Стена леса, окружающая поляну, словно бы нависла над ним, грозясь упасть и раздавить под своим весом. На страницах по-прежнему открытого молитвенника проступили бледные слова. Василий увидел это сначала краем глаза, потом вгляделся в написанное. Язык был ему не знаком и слабо напоминал те церковные книги, что он видел раньше. Скорее буквы напоминали какой-то готический шрифт, но концы их были еще больше заострены, словно когти или клыки. Василий пробежал взглядом страницу, затем другую, в поисках хоть какого-то знакомого значка. В дальней стороне поляны затрещало и рухнуло высокое дерево, лес словно бы приблизился. Поднялся ветер, прижавший траву к земле. Стало еще темнее. Василий хотел было обернуться на шум, но не смог – его взгляд прилип к проступающему тексту. Руки больше не слушались его, он не мог спрятать книгу. Он понял, что читает книгу вслух. Странные, страшные, гортанные звуки слетали с его губ сами собой. Из леса донесся отдаленный голос, сливающийся со скрежетом качающихся под порывами ветра деревьев. Василий напрягся, пытаясь разобрать слова.
- Молитва… Вспомни… учили, - с трудом расслышал он.
Мысли путались, но он уцепился за слово «молитва». Сразу вспомнилось начало «Отче наш, иже еси на небеси…». В раннем детстве бабушка заставляла его учить эту молитву. Он не понимал многих слов из нее, но сейчас, когда он вспомнил бабушку, ее добрые глаза и теплые руки, ему стало легче. Он смог прервать чтение и произнести начало молитвы. Стало еще легче, образ бабушки ярче засиял перед глазами памяти. Вместе с ней появилась и нищенка перед храмом в поселке. Молитва постепенно всплывала из глубин воспоминаний, как бревно, которое вытаскивают из мутной болотной воды. Василий читал ее все громче и увереннее. Ветер постепенно стихал, стало светлее. «Хлеб насущный дай нам днесь...»,- продолжал Василий, вспоминая о том, как давеча преломил хлеб со сказочной нечистью, в чей мир он неожиданно угодил и понял, что все, что они рассказали ему, было правдой. «И прости нам долги наши…», -теперь на поляне звучал не только его голос. Рядом с ним, поддерживая его под локти, встали леший и водяной, они тоже молились, но, каждый – о своем. Наконец, Василий снова овладел руками и тут же с усилием захлопнул книжицу, мгновенно отбросив ее от себя. «И избави нас от лукавого…», - с этими словами вновь засияло солнце, под пламенными лучами которого черная книжка задымилась, как-то пронзительно засвистела и вспыхнула. Горела она неожиданно ярко и дымно, и сгорела за пару секунд, оставив о себе на память только черное пятно на траве. Василий утер пот и понял, какой груз до сих пор лежал у него на душе. Теперь он ясно видел истинную природу Венедикта, который словно паук опутал своей паутиной весь поселок, отрезав его от остального мира, завладев умами всех жителей. Василий обернулся к лешему и водяному. Те как-то неуловимо изменились – теперь в них угадывались человеческие черты. Водяной указал ему на дверь церквушки. Та приоткрылась, изнутри лился теплый свет от свечей. Василий подожел, перекрестился и вошел внутрь. В этот миг всего его заполнил невероятный восторг. Он услышал хор ангелов, поющих на небесах во славу Господню. На невысокой подставке посреди комнаты лежала большая книга и стояла потемневшая от времени икона. От них исходил неуловимый свет, который было не столько видно, сколько становилось невероятно легко. Василий осторожно приблизился, встал на колени и стал молиться. Он не произносил никаких слов – от них тут не было никакого толку. Бог и так знает о нем все. Василий лишь просил прощения за то, что винил Бога в своих бедах, что боялся, что бросил семью в тяжелое время. Он потерял счет времени, но когда-то почувствовал, что просить прощения не за что. Бог никогда и не сердился на него, ведь нельзя сердится на свое дитя. Он лишь позволил Василию самому понять свои ошибки, показал, как много определяется волей человека, показал, что всякий поступок имеет целую череду последствий. Именно от этого пострадали забывшие о своем долге священники, именно от этого и происходит вообще все страдание на свете. Но теперь именно воля стала главным орудием Василия. Он осторожно приблизился и взял книгу и икону. Не говоря ни слова, он вышел из церквушки и вошел в лес. Поляна позади него изменилась – оказалась такой же, как многие другие в этом дремучем и древнем делу – пустой, заснеженной. Церквушка превратилась в шаткую полусгнившую хижину. Ощущение святости не покинуло это место, лишь время взяло свое. Василий шел вперед, не разбирая дороги, но ясно видел свою цель. Ангел-хранитель простер над ним свои крыла, оберегая от трясины и коварных корней, попадавших под ноги. Вот уже и закончился лес, впереди показался поселок. Послышался праздничный колокольный звон, Василий шел не быстрее и не медленнее – чинно, словно попав в самый центр пасхальной службы, он нес свои драгоценный груз. На улочках, по которым он проходил, старушки, идущие к церкви, и несущие туда куличи и крашенные яйца в корзинках, удивленно уступали ему дорогу и провожали его, крестясь. Они тоже причащались неведомого Божественного света, тоже чувствовали, что видят самое настоящее чудо.
Василий приблизился к храму и подошел к юродивой. Та прервала свои обычные восклицания и подняла на него слезящиеся выцветшие глаза. Василий протянул ей принесенные из леса дары. Она протянула за ними трясущиеся руки, но, как только прикоснулась к ним, дернулась, распрямилась и превратилась в могучего седобородого великана-богатыря, закутанного в рясу. Тем временем, из распахнутой двери выскочил Венедикт, тоже весь в черном. Он закричал дрожащим голосом: «Что тут такое…» - и осекся. Старый священник обернулся к нему и громко и твердо сказал одно лишь слово: «Изыди!». Венедикт побледнел, схватился за сердце, отступил на пару шагов, но двери за его спиной захлопнулись со страшным грохотом. В этот же миг, Венедикт исчез, а на его месте остались лишь грязные тряпки и облако серного дыма.
- Христос Воскресе, - улыбаясь, обернулся старый священник к Василию и своей пастве.
Эпилог.
-Ну, спасибо тебе, - сказал Василию невысокий толстяк, - с самого начала я знал, что ты нас не подведешь.
- Что, теперь – домой? – спросил другой, высокий и сухой мужчина.
Они стояли на автобусной остановке, а вдали пылил по дороге старенький автобус. Неподалеку стояла телега, запряженная кобылкой. На козлах сидел молодой и молчаливый паренек.
- Да, возвращаюсь к семье, - улыбнулся Василий, - И так задержался слишком долго. А так – вам спасибо, открыли мне глаза на жизнь.
- На все воля Божья, - хлопнул его по плечу толстяк.
- А вы как? Опять в церковь?
- Нет, нельзя нам пока. Отец Владимир нам епитимью назначил – местным во всем помогать – на поле и по дому, нести добро, так пока грехи и искупим.
- Тогда – Бог в помощь, - улыбнулся Василий и залез в подъехавший автобус. Впереди его ждала целая новая жизнь.