Детективный роман в психоделических декорациях, попозже уточню определение в развёрнутой аннотации, сейчас в затруднении дать подробное определение, могу только добавить, что всё, что здесь выложено, полностью написано на бумаге, на листочках тетрадного формата обычной ручкой (я очень этим горжусь :).
Назвние для книжки - "ОТВЕТ МОЛЧАНИЯ".
Часть I Жить - значит помнить
Глава 4
Донников всегда искренне радовался этим встречам. Приходя к нему, к ним в гости, невозможно было не заметить эту неподдельную радость. И, вместе с этим, на душе становилось тяжело. Тяжело знать и чувствовать чужую беду, горе. Тяжело носить это в себе. Вот, они не знают, живут – и не знают. А ты знаешь и ничего не можешь, даже сказать. И даже права на это не имеешь, и сжимается сердце, и холодеет в солнечном сплетении…
- Юра, расскажите, пожалуйста, как вы познакомились с Вероникой…
Его лицо расцвело в доброй, мечтательной улыбке:
- Мы познакомились с ней на берегу реки. Это было где-то под Пермью… я забыл это место… Был закат… Там было очень красиво. Это было двенадцать лет тому назад. У нас там был туристический лагерь. Знаете, рыбалка, байдарки, костры, песни под гитару – студенческое лето. Я поступил сразу, с первого захода, после демобилизации. Служил радистом на подплаве за полярным кругом, Ну и… Так вот, она стояла и смотрела на закат, вся в солнечном свете, на берегу. Я подошёл и встал с ней рядом. А она вдруг сама… Понимаете, сама взяла меня за руку и сказала: «Ну, наконец-то». Тихо так сказала, но меня словно громом поразило. Я не ожидал. Это было совсем неожиданно. И тогда она сказала ещё: «Я – дух согласия». Со мной тебе будет лучше, чем с другими. Если ты будешь со мной, ты будешь счастлив». Да, она так сказала. Мы стали близки в ту же ночь…
Глаза Донникова заблестели в вдохновенным поэтическим порывом. Голос стал напевным, он совершено отключился от реальности. Он был весь в воспоминаниях того прекрасного прошлого. Он чувствовал только это. Был жив только этим. Не зная, совершенно не зная, что незримая, страшная смерть уже стоит с ним рядом. Рядом с ним и его детьми.
- … Я всегда думал о семье. Мечтал. Не вообще о женщине, а о матери моих детей… Мы были счастливы. Она сказала правду, быть с ней – значит быть счастливым. Найдите её убийцу, Гриша, пожалуйста. Найдите и убейте его. – Это было сказано странным тоном, этот человек говорил так, как будто убийство было доказано, убийца определён и оставалось только найти и покарать. – Да, я знаю убийцу, Гриша, знаю. Вы удивлены? Вам странно, что я так долго молчал? Я просто не мог вспомнить. Долго не мог вспомнить. Я вспоминал. Годы работы в закрытом учреждении, отлаженный быт – многое стёрли в памяти. Удар горя оглушил. Я вам сейчас кое-что скажу. Только вы, пожалуйста, отнеситесь к этим словам серьёзно, и, поверьте, у меня нет совершенно никакого желания вас дурачить, хотя, может быть вам это и покажется странным. Это убийство. Но это убийство растянуто во времени. Я знаю: следующим буду я, потом – наши дети. Смерть стоит посреди нас. Мы были счастливы вопреки. А счастье вопреки не может быть долгим.
- У Вероники был двоюродный брат, он исчез. Давно. Его имя Видослав. Он был намного старше его, считался психически больным и, даже, состоял на учёте в республиканском диспансере. Раз в год, его забирали на принудительный курс реабилитации, Доводили до состояния ремиссии. Но он, тем не менее, числился недееспособным; полностью асоциальный тип. Он был одержим различными маниями, но исходным являлось неизменно одно – он считал себя избранным, способным влиять на судьбы людей. Так вот, этот её кузен однажды совершил над ней какой-то ритуал.
Это было давно, она ещё ходила в детский сад. Он что-то дал ей съесть, потом выпить. После этого, он всерьёз стал считать её своей наречённой, невестой. И объявил это во всеуслышание. Разумеется, никто это не воспринял так, как ему этого хотелось. Хотя, к его заявлению отнеслись более чем серьёзно. Родители Вероники были сильно встревожены. Попытались возбудить уголовное дело за совращение, но психически больной, сами понимаете, делу ход не дали. Полгода спецучреждения, и этот тип опять был на свободе. Эта идея притупилась в нём, но не оставила. В нём открылась другая странность – он стал молчалив, вроде как ушёл в себя. По-видимому, он стал заниматься духовными практиками. Его стали замечать, обращать на него внимание, обычные люди, рядовые обыватели. Прошёл слух, что вокруг него создалась какая-то община. Он то исчезал, то появлялся в нашем городе. Это был неплохой актёр, умел себя подать. Он ничего не проповедовал, ничего не исповедывал. За него это делали другие. А он – молчал. Кажется, он прошёл Волгу от моря до моря, был на Кавказе, за Уралом, в Сибири…
Она мало о нём говорила. Она его не любила, но и не боялась. Я о нём знаю больше от родителей Вероники, из рассказов других людей и, разумеется, из собственных наблюдений. Так вот, чутьё этого человека, если его можно так назвать феноменально. Именно чутьё, нюх, не интуиция, он чует как зверь, у него чисто звериные инстинкты и повадки. Гиена – он вызывает именно это чувство. Мы ещё с Вероникой друг друга толком и не знали, а он уже учуял возможность нашего сближения. Мне довелось пару раз встретиться с ним лицом к лицу. Его лицо, его глаза выражали явную угрозу. Я был ещё очень молодым, для того, чтобы понять причину этой злобы, для меня, как и для многих он был просто психом. Он шёл и нюхал, нюхал воздух, пристально вглядывался в прохожих. Обросший, в каком-то тёмном балахоне, сутулый. С виду больной, даже дряхлый, но это было обманчиво. Его тело не было видно, однако, чувствовалось: крепкое, жилистое, ловкое. Мне довелось однажды услышать о нём рассказ, и я этому поверил безусловно, как он сражался со сворой бродячих собак в одном из посёлков заречья. Он сам бросался на них и хватал зубами. В день нашей свадьбы мы с Вероникой, по примеру многих молодожёнов, решили возложить цветы к монументу на Мамаевом кургане и сфотографироваться не его фоне. Он показался вдруг, из-за статуи. Было такое чувство, что он долго стоял там и ждал, именно ждал,и именно нас. Увидев нас с Вероникой, он затрясся, глаза его стали мутными, вязкая пена клочьями падала из его рта – отвратительное зрелище. Я даже тогда подумал: он набросится на нас или скажет что-то злое. Он не сделал ни того ни другого. Он стоял и смотрел до тех пор, пока наши друзья не прогнали его. Уходил как зверь, озираясь и скалясь. Кажется, он тогда вообще перестал разговаривать. Спустя какое-то время, он и вовсе пропал. А Вероника…
Время приближалось к полуночи. Донников на минуту заглянул в спальню детей, и вернулся к собравшимся. В очередной раз разлили чай.
Какой странный рассказ! Неужели он имеет отношение к тому, что произошло с Вероникой, её мужем и их детьми? Со всей этой семьёй? Да, довелось однажды услышать об этом психически больном. Одни называли его пророком, хотя он не пророчествовал, другие целителем, хотя он никого не лечил. Для третьих он был учителем, хотя никто толком не мог объяснить, в чём заключается его учение. Были и те, для кого он был святым, а точнее, юродивым, вот эти накручивали вокруг него всякую всячину.
Донников отхлебнул из чашки, поморщился, и продолжил рассказ.
- Вряд ли она относилась к нему всерьёз, он был для неё просто больным родственником, племянником матери. Бывшим детдомовцем. После бабушки на Ахтубе остался дом с участком, он отошёл к нему. Жил ли он там, не знаю, но прописан был по тому адресу. Тёща жила там в детстве, потом уехала в Волгоград учиться… Сестра тёщи – его мать в шестнадцать лет была изнасилована какой-то сволочью, скончалась в родах. Её насильника спустя какое-то время нашли мёртвым. Какой-то беглец из закрытого поселения. Так вот, Гриша, этот её двоюродный братец, он… Он непростой псих, и он действительно обладает способностью воздействовать. В нём заключается какая-то тёмная, страшная сила, и Вероника, и я, и все мы, мы поражены ей, этой силой. Он, конечно не преступник в вашем обычном понимании, профес-сиональном. Но он убийца, настоящий. Он – убил всех нас. Мы умираем, мы все скоро умрём, и я это знаю. Я вспомнил всё и всё понял…
- Ф-фу ты, чертовщина какая-то…
- Именно, Гриша, именно чертов-щина.
- Юра, неужели вы это серьёзно?!
- Более чем!
- Нас скоро не станет… мы все умрём. Отомстите за нас, избавьте мир от этого чудовища. В память о Веронике, в память о всех нас…
Зарбут внимательно выслушал рассказ, ни разу не перебил, и, вообще, было такое ощущение, что он заснул.
- Знаешь, - каким-то странным, отрешённым голосом вдруг произнёс он, не открывая глаз. – А я ведь помню этого типа, и очень хорошо помню, и вот почему.
Дядя Виктора, брат отца, Зарбут Семён Семёнович, ординатор психоневроло-гического диспансера и куратор отделения клиники, где раз в год Видослав (кстати, кто ему дал это имя?) проходил курс обязательного лечения, поспособствовал тому, чтобы племянник, в своё время, проходил практику по психиатрии у него в отделении, как наиболее разнообразном различными патологиями… Виктора сразу поразил образ этого больного, это был необычный больной. Он не страдал галлюцинациями, у него не было состояния бреда, он никого не имитировал, рефлексы были в норме. Он был в состоянии поддерживать любую тему в разговоре. Но, разговаривая с ним, возникало ощущение, что он говорит не то, что думает, и не то, что хочет. И ещё, от него исходил странный импульс, злобный, таинственный. В общем, он не производил впечатление больного, просто злой человек. Не озлобленный, а злой. Изначально. Он не повышал голоса, говорил ровно, вкрадчиво, плавно, очень чётко. Грамотно. Создавалось впечатление, что у него высшее образование. Он не задумываясь отвечал на вопросы, когда хотел отвечать. В его речи не было слов-паразитов, и, что не характерно для психбольного, ничего искусственного. Естество. Высокомерность, злобность, презрительность, но не актёрство, не поза - суть.
И, вот с этой сутью, пришлось, в своё время, столкнуться Виктору. Характер ему попался стойкий, личность неординарная. Но наблюдая со стороны эту уникальную личность, нельзя было не заметить одну особенность, а особенность была. Глядя на него, возникало ощущение, что это животное. И это было странно, это не была имитация. Видослав, скорее всего, не давал сам себе отчёта как выглядит со стороны. Но и физиология его лица, и его повадки выражали, именно, выражали зверя. Зверя конкретного – гиену. Одна из особенностей этого животного из семейства собачьих: неподконтрольная жажда убийства. Наслаждение убийством. Гиена убивает и не будучи голодной, а лишь находясь под мощным импульсом агрессии. Вот это несоответствии - высокий уровень интеллекта и звериная сущность гиены, носил в себе Видослав. Интересное обстоятельство: в детстве он был похищен цыганами, несколько месяцев провёл в таборе, потом покинул его, потом опять туда вернулся. Он бродяжничал, но не воровал, не грабил и не убивал. Держать его в закрытом учреждении не было смысла. Он не был социально опасным. Да, сначала был детдом, потом интернат для душевнобольных, но - он страдал. И Виктор это понял. Он понял всю силу этого страдания: Видослав хотел убивать, а интеллект давил в нём этот импульс, подавлял его, не давал выхода. Видослав не убивал, не потому, что боялся, а потому, что не мог. И вот это и была его болезнь, его горе: невозможность совершить страстно желаемое.
Ему вводили сыворотку, стараясь вскрыть подсознание. Но каждый раз было одно и то же, вместо слов в ответ на вопросы, звучал жуткий хохот гиены. В состоянии агрессивного возбуждения гиена издаёт такой звук, именно такой звук. Вот это и был его диагноз – синдром гиены. Видослав Александрович Истомин – фамилия и отчество по матери - был не душевнобольным, в сущности, он был духовно-больным. Не раздвоение души, шизофрения, а раздвоение духа – спирофрения. Он убивал. Но убивал в мыслях, в сознании, наслаждался этим многократно. У него была целая философия, которую он никогда не озвучивал, не проповедывал… Но Виктору удалось это определить. Видослав не страдал – наслаждался. Наслаждался, в мыслях совершая то, что не смел осуществить явно. Высокий уровень интеллекта, явился сдерживающей крышкой, и, чем сильнее был импульс, тем тяжелее становилась крышка. И, тем темнее становилось сознание. Энергия выходила наружу, но в словах, взгляде. В котле его души кипела жуткая смесь чувств. И чем больше Виктор общался с ним, тем явнее он это чувствовал, почти осязал.
Лечить? От чего, от злобы? От естества? И – потом, разве может быть опасным существо, ни разу не проявившая себя активно и явно? В начале своего пути Видослав, несомненно, страдал, в младенчестве, в детстве. Он убивал мышей, крыс, змей, пауков, котят, щенков… Как? Разрывал – отрывал головы, лапы. Кого этим удивишь. Хотя, его с детства записали в категорию душевнобольных с социально опасными тенденциями. Он был под постоянным наблюдением с самого начала. Детдом от него быстро отделался. Интернат до восемнадцати лет стал его постоянным прибежищем. Он туда возвращался после каждого ухода. Возвращался сам, не совершив никаких противоправных поступков. Ему совершенно не в чем было каяться. Он не был бунтарём. Переходный возраст для него не ознаменовался социальным взрывом. Да, асоциален, но не социально опасен. Отвержен. Но не обществом – самим собой. Как он учился? Достаточно успешно – способности выше среднего. Была потребность повышать уровень знания. Что он читал? Предпочтений не было, техническая, художественная, специальная литература – всё читал. Освоил ли какую ни-будь профессию? А вот здесь пробел. Любое профессиональное развитие, рост, это, прежде всего, социальный контакт. Вот здесь проблема…
***
- В общем, Гриш, я тебе так скажу: интеллект человеческий, это ещё не человек.
Человек – это способ восприятия, миро-ощущение. Мироощущение, обусловленное морально-этическими критериями – вот это настоящая человеческая психология, дух человеческий, а наш Видослав…
Разговор затянулся глубоко за полночь, новых сведений по делу на майора Огнева в эту ночь вылилось с преизбытком.
Человеку свойственно сомнение, на человека оказывает воздействие логика, человек слаб, если не верит в сои силы и силён верой в себя. У человека всегда есть шанс исправиться. Ему свойственно ошибаться, но ему свойственно и исправлять свои ошибки. Несмотря на многочисленные беседы, Виктору так и не удалось выйти на доверительный уровень общения с Видославом. С каждой новой беседой, тот отстранялся всё дальше и… выше. Он рос в собственных глазах, это явно читалось в его взгляде: тот, кто ему не нужен, нуждается в нём, значит, он, Видослав, значим. Значит он выше. Кстати, Видославом его назвала цыганка-соседка. Были похороны его матери, проводы, увидев внука-сироту на руках у бабушки, оседлая цыганка Оглая сказала, что «у младенца славный вид». Так он стал Видославом. Уж не этим ли объясняется его тяга к цыганам и, вообще, к бродячему образу жизни. Обо всём этом Виктор узнал из истории его болезни, это из свидетельских показаний бабушки, матери его покойной матери.
Убитая горем, она, однако, надолго пережила свою дочь, но быть опекуном психически больного внука не захотела. Хотя дом записала на него. Покидая неоднократно интернат, Видослав, однако, не посещал бабку, при всём том, что достаточно часто бывал в тех местах, на Ахтубе. Виктор был уверен: захоти Видослав увидеть её, он бы без труда осуществил это. Ну, а что там у него произошло с Проталиной? Да ничего особенного, в смысле, ничего страшного. Инцидент имел место быть, но всё завершилось благополучно. Он взял её из садика, как родственник, ей к тому времени исполнилось шесть лет, на берегу Волги, он переодел её в длинную рубашку, они купались, потом ели пирог, испечённый им, пили что-то вроде кваса. Затем он отвёл её домой и объявил тётке и дядьке о помолвке, дескать, Вероника – его невеста и будущая жена. Все были в шоке, но потом всё улеглось, а племянник был отправлен на очередную принудительную психокор-рекцию. Как всегда. Ну да, а спустя шестнадцать лет после этой помолвки повесилась. Облучение? Когда она его получила? В день свадьбы, на Мамаевом кургане? Или раньше? И чем таким этот психопат «облучал» её, что даже науке не известна природа этого излучения? Может быть у него какая-то воя лаборатория? Подпольная? И что ещё может начудить этот мизантроп, если его не остановить. И, кстати, где его нынешнее местонахождение? А вот тут то Григорию Огневу и карты в руки. Вот здесь то и начинается сыскная оперативка. Нужно ли шмалять этого типа при встрече, ещё не известно, но вот то, что его нужно найти и «прояснить» - несомненно! Итак, нужна его фотография – это первое, самое основное.
- Будет, будет у тебя его фотография, Григорий. Обязательно. – Обнадёжил Виктор.
Он вырвал из блокнота лист и быстро написал записку. На другом листке он написал адрес.
- Вот! По этому адресу отправляйся за фотографией этой личности… Удачи тебе, дружище!
- И тебе удачи, Витёк…
Тот кивнул в ответ, пожимая руку.
- Да, удача мне нужна. Очень…