Михаил
Музыка Глинки. Стих Ломоносова.
Первый последней династии царь.
Имя – как блоагодать ниспослана –
ныне любимо не меньше, чем встарь.
Бога избранники, Мира посредники,
вы, Михаилы отдушина тех,
кто на пиру государя последние.
Ведом вам блеск, и триумф и успех,
но навсегда с вашей болью диковинной
будете вы – сколько б ни было силы.
Вы ведь не Сталины и не Бетховены!
Вслушайтесь только: вы – Михаилы.
Владимир
Крепкой мерою владея,
мир обмерят и сочтут
и героя от злодея
отличат и вознесут.
Создадут наук науку
и откроют миру свет.
В трудностях протянут руку,
оградив от сотни бед.
В радости одарят солнцем
глаз – лучистых, как алмаз.
Ляхи, русские, эстонцы –
все Владимиры как князь,
первый Князь Руси великой.
Им по меркам пьедестал...
В их плеяде многоликой
каждый в чём-то князем стал.
Иван
Герой народных сказок –
как изменился он!
Один всегда «под газом».
Другой всегда пижон.
Один любитель женщин,
другой любитель сна.
На божествах помешан
один, другой же на
альбомах Ринго Старра.
Завзятый холостяк,
один живёт без пары,
в подругах и друзьях.
Другой очаг семейный
не преминул завесть,
хозяин в доме «ейном»
и трое деток есть.
А мне других дороже
философ и поэт,
психолог и художник,
дающий людям свет.
Георгий
У русских есть любимые святые.
Их именами наречен народ.
Не тот, который «Вани да Марии»,
а подлинный и сокровенный – тот,
что строит с нами жизнь. Сегодня эти
святые вовсе не на алтаре.
Иконами их сами лица светят,
подобно полыхающей заре.
Их жизнь, их дело, подвиг ежедневный
сам за себя о многом говорит.
Святой Георгий – мирный и военный –
простёр над нами свой могучий щит.
Не грозный меч и не копьё златое
оружие разящее его,
а ощущенье мудрого покоя,
величия земного своего.
Он землепашец и победоносец.
Он в детях, внуках и трудах земных.
Для многих на земле он служит осью,
вокруг которой вечно кружит их.
И будет свет из глаз его лучиться.
Не всякому любовь дарует он,
но стоит всем чему-то научиться
у тех, кто этим именем речён.
Антон
Среди звонкости языческих имён
приглушённо-колокольное Антон
благозвучьем спорит с тишиною,
будто с колокольни над водою
растекается тягучий перезвон.
Игорь
Непрост его нрав – своевольный и дерзкий.
Движенья порывисты – тела и духа.
Покой ему чужд, а подчас неизвестен.
Он вечный игрок – Игорян, Игорюха.
Его непосредственность часто плачевна.
Его одержимость нередко слепа.
Его постоянство порой однодневно.
Подчас ему верность – увы! – не судьба.
Но ведом ему ослепительный миг,
когда он всего, чего жаждал, достиг.
Борис
Порядочность.
Гармония.
Порядок.
А в сердце –
вихри очень странных чувств,
так не сопоставимых вместе рядом
ни силой знаний,
ни огнём искусств,
что может показаться даже диким
условный мир
его больной души.
В своём однообразье многоликом
свой страшный ход история вершит,
и, осенив своей печатью тяжкой,
и бремя знаний возложив на ум,
его измучит душу не однажды.
Беспечен он,
смешон
или угрюм,
печален тайно,
радостен,
задумчив, –
всегда кипят противоречья в нём:
хоть сызмальства к гармонии приучен,
он хаос в сердце
носит
во своём.
Сергей
Донской казак,
дитя степей,
по необузданной природе
сильней врагов,
сильней друзей,
он – силы знак в своём народе.
С игривостью своих страстей
он может совладать без боли.
Быть многожёнцем без детей,
быть многодетным поневоле
ему дано.
Дано болей,
страданий, муки,
тяжкой доли.
Среди немыслимых ролей
даны все значимые роли.
Даны ему и семь смертей,
и футов под килём не боле.
Ему жить просто, без затей
охоты маловато, что ли...
Способный жить
других полней,
способный съесть полпуда соли,
на людях простотой своей
он то ли непонятен, то ли
забавен. Но ещё смешней,
что он, такой наивный вроде,
бывает даже и злодей,
бывает пятый туз в колоде...
Ну что ж поделаешь! Сергей...
Анатолий
Величествен и прям, как Капитолий,
кокетливо расчётливый с женой,
неважно – со своею ли, с чужой,
огромный замок созидает свой
вальяжный импозантный Анатолий.
Геннадий
Мягкость, кротость серых глаз,
излучающих приказ
женщине, которой с ним
много лучше, чем с другим,
потому что он, как кот,
то наскочит, то замрёт,
то мурлычит, то шипит,
и глазищами блестит,
а она-то, а она,
как девчонка, влюблена
и украдкой стих в тетради
пишет: «Милый мой Геннадий...»
Ольга
Повинуясь чувству долга,
станет жертвой и рабой,
но всегда – княгиней. Ольга
сохранит характер свой –
будет в жертве наслажденье,
и свобода – в рабстве. Ей
не знакомо примиренье
в сердце с волею ничьей.
И себя совсем не зная,
будет всё-таки собой:
путь раба и не святая –
но святой и не рабой!
Ирина
Мягкие руки.
Мечтательный взгляд.
Музыка голоса тихого.
Медленный вздох
между медленных фраз
муку скрывает великую.
И не объять ни души, ни ума,
и не увидеть объятого!
И не откроется даже сама,
имени тайною спрятана...
Шелест шагов.
Шорох движений.
Шёпот улыбчивых губ.
Шум за спиной отгоревших сражений...
...А с ней – однолюб-душегуб...
Татьяна
Сидит она за фортепьяно,
игриво голову склоня.
Как часто мучает меня
Татьяна.
Как нов непостоянный лик!
В нём свет и тень непостоянны.
Печаль и радость каждый миг
Татьяны.
Игрой причудливой дразня,
то ненавязчиво поманит,
то гонит от себя меня.
О, Таня!
За что ты управляешь мной
и сладкой болью гложешь душу?
Владеешь силой неземной,
Танюша.
И будут чувства очень странны.
Я верю... и не верю ей,
дитю игры, дитю страстей,
но знаю – нет её верней,
Татьяны.
Алла
Огонь в глазах
и губы алы.
Всё песня в ней или порыв.
Какой на свете коллектив
в круги свои допустит Аллу!?
Всё в ней не так.
Всё не по ней.
Но это – мука или счастье?
Владея тайной сладострастья,
презрев свободою своей
зависимости и каноны,
она стремится неуклонно
к вершине света и страстей.
В своей решительности дикой,
в непримиримости она
сама с собой в борьбе.
Дана
судьба ей женщины великой,
но в выборе всегда одна.
Елена
Мудрости холод в ладонях.
Глаз нераскрытая тайна.
Тела нестройная грация.
Верности тяжкое бремя.
Радость и мука – вдвоём.
Зоя
Жизнь сочится мощною струёю,
огненная, жаркая, как лава,
опаляя тех, кто удостоен
взглядов её, страстно-величавых.
Жизнь лучится искрой огневою,
зажигая в смертных вечный пламень.
Мать сыра Земля явила Зою
от Ярила быть огнём меж нами.
Нина
О, Вечный Город, Ромула и Рема
в потомках воплощённая гордыня!
Хранимый силой тайного тотема,
заклятьем жриц и верностью рабыни!
Воспетый амфибрахием поэта,
сожжённый и воскресший, точно Феникс!
О, Рим священный, ты ль не чудо света,
уверовавший заново, изверясь?
В тебе - краса языческой гетеры
и сила гладиатора шальная,
в тебе - единство подлости и веры,
тебя неутомимо воспевает,
со всею страстью сердца роковою,
с уверенностью права гражданина,
со вскинутой в приветствии рукою
к тебе стремясь, воительница Нина.
Лидия
Прохладные длани возложит на лоб
избранника - думы отвадить.
Прохладные речи. Прохладные очи.
Холодные слёзы проронит на гроб,
оплачет приличия ради.
Покойные ночи. Покойные ночи.
Напутствие путнику верное даст,
вручая вериги и посох.
Прохладные речи. Прохладные речи.
И, верность храня, никогда не предаст.
Молчанье - в ответ на вопросы.
Молитвы и свечи. Молитвы и свечи.
Тамара
Нет, мы с тобой ещё не стары,
царица вечная моя!
Я демон твой, моя Тамара,
и перебор ночной гитары
звучит тебе во все края.
Нет, ты не ведаешь иллюзий;
ты знаешь мир - он Правь твоя,
и в нашем призрачном союзе
подобна ты волшебной Музе,
где тень Орфея - это я.