Где обрящуся аз?

               

               

                Николай Борисов

      Человек, без Бога в сердце,  сирота…


 1.
      Снежный наст оказался не плотным. Алексей пытался встать на него, но он, то и дело, проваливался под ним, и ноги утопали в снегу  почти по самые колени. Уже больше часа ему пришлось пробираться по глубокому снегу.
      Звёздное, чистое небо, небольшой морозец и лёгкая позёмка подгоняли его, настраивая на бездумное благодушие.
      К церкви он пошёл огородами.

      Выйдя из дома, в третьем часу ночи, Алексей долго стоял на крыльце всматривался в чёрный небосвод, густо усеянный звёздами, внимательно прислушивался, осторожно водя головой то в одну, то в другую сторону.
      Деревня спала.

      Редкое, сонное тявканье одинокой собаки,  хрюканье, или коровье "му" раздавались чтоб, возникнув угаснуть также неясно и неожиданно. Было достаточно светло от ярких звёзд, света луны и снежной белизны.

      Наконец решившись, Алексей, прихватив веревку, осторожно спустился по ледянелым ступенькам крыльца. Оглянулся на тёмные окна дома, удостоверился, что никого из домочадцев не разбудил, натянув поглубже на голову шапку, он зашёл в сарай. Скинул полушубок, надел на себя лёгкую, промерзшую холодом фуфайку. Вышел на улицу. Здесь ещё несколько минут стоял прислушиваясь.

      От его дома до церкви «Ильи Пророка», если идти по деревне, было метров восемьсот, а если в обход через огород, по околице и вдоль леса по большаку, то километра три. Но он уже давно наметил свой маршрут.

      Через огород, по протоптанным в снегу тропкам, выйдет на дорогу, быстро прошагает по ней километра полтора, а там напрямую через лесок и церковь. Часа за два он собирался обернуться туда и обратно. В это время самый сон и его вряд ли кто увидит. А прятаться было от чего. Алексей шёл в церковь воровать икону.

       В той жизненной ситуации, в которой он оказался, или, которую себе создал, был только один выход, украсть икону и отдать человеку который ему её заказал.

       Священник, настоятель прихода, отец Сергий, вчера по делам уехал в город и там никого нет. Церковь никто не охраняет, а два внушительных замка на дверях это для несведущих. Алексей усмехнулся про себя, он знал, как попасть во внутрь храма не открывая замков.

      Мать рассказывала, что её крестили в этой церкви. Дед Алексея, по отцовской линии, прадед и прапрадед записаны в церковных книгах, которые каким-то чудом сохранились в старом сундуке в подвале дома дьякона. Дом, в девятнадцатом году, большевики сожгли вместе с дьяконом и всей его семьёй, а церковь разграбили, осквернили.

      Стены рубили, разламывали, окна выбили, иконы превратили в щепы и даже измазали нечистотами. Святой престол, будущий председатель колхоза, взял к себе в дом, и место Трапезы Господней превратил в обеденный стол. И только одна икона «Спас Нерукотворный», неведомо кем и неведомо как, была спасена.

      Страшное то было время, время беспамятства и слабоумия.

      Убивали, друг перед другом, неповинных, рушили храмы и не могли себе объяснить, зачем это было? Ради чего?  Пол деревни перебили друг дружку, вон и сейчас плеши на бывших пожарищах. А ведь там стояли дома и в них жили люди, трудились, любили, радовались солнцу, жизни и вот кто-то пришёл и порушил устои. Но нет, никто не пришёл из неоткуда, свои же убивали своих, свои изгоняли своих, брат изничтожал брата, сын отца, отец сына.

       Из злобы и ненависти, а может быть и из зависти изгоняли своих соседей. По их улице пять плешей подряд, это дома бывших богатеев или кулаков. У одних Брылиных было тринадцать детей мал, мала меньше. Так пришли  уполномоченные с ружьями, свои же, сняли дверь с петель и унесли, сказав чтобы духу ихнего семейства в деревне не было. И это в двадцатиградусный мороз.

       Пелагея одела всех детей и ушла, а по весне на большаке в десяти километрах от деревни их и нашли. Всех рядышком, кучечкой, малые ребятки в середине, постарше по краям.

       И Савостиных, и Фроловых, и Волобуевых и еще многих кого. Бывало, едет кто весной по дороге, а сам головой крутит, всматривается, где вороньё суетится и принюхивается, не пахнет ли смрадом человеческого разложения.
      Многих замёрзших волки растащили, ещё долго по лесам находили человеческие кости да черепа. Гадали, кто бы это мог быть?
      Откуда эта невиданная человеко-ненависть появилась, где она вскипала до поры до времени, что бы в один миг в одночасье выплеснуться, захватить, одурманить головы, омрачить разум и завести в дебри невозвратные.

      Вот и церковь порушили свои, местные.  Дом дьякона пожгли, подперли в доме дверь и подожгли. И смотрели, и смеялись. Только когда жена его да дети заголосили нечеловеческими голосами, попритихли, но ненадолго.

      На месте пожарища никто не решался строиться, вплоть до окончания Отечественной войны. Во время  войны в деревню приехали новые люди, да так и остались. А им было многое неведомо о жизни предыдущей в деревне. Забылось тяжелое лихолетье, а война и вовсе старую память заглушила.
 
      Когда война закончилась, колхоз решил на пепелище построить дом для беженцев. Собрались всем миром. Начали расчищать заросший бурьяном холм и наткнулись на подвал. Подвал оказался добротным, но и он сгорел. Только до одного угла огонь не добрался, где покоился дубовый сундук, обитый кованым железом в котором и хранилась, какая-то, церковная утварь да церковные книги.

      Удивлялись деревенские люди, многое и о многих вспоминали. Помянули и первого председателя колхоза, убился он с лошади. Объезжал поля на тарантасе, лошадь чего-то испугалась и понесла. Вот он и убился. Поговаривали, что Господь Бог наказал его за грехи перед церковью, телом Христовым.

      Ровно пять годков прошло с того времени, как церковь порушили, день в день. А как председателя схоронили то жена его святой престол, и вернула на прежнее место. Он так и стоял заваленный разным мусором. Просила Господа Бога, что бы он не наказывал больше никого из её семьи за содеянный грех.

      Долго народ не расходился, о многом судачили, поминали и дьякона убиенного, говорили, что душевный был батюшка. Многим помогал, о многих заботился. О детках его сожалели, пятеро их у него было, сейчас бы они…он какие были бы…

       Приехала милиция, и сундук увезли в райцентр.

      Мать рассказывала, что и Алексей был крещён в этой же церкви, как раз, перед тем как её второй раз закрыли. Алексей сколько ни вспоминал, не мог вспомнить, что бы церковь  действовала.

       Когда церковь закрыли, и она поменяла хозяина, что только в ней не размещалось.
      С измальства, он облазил её стены вдоль и поперёк, знал все ходы и выходы.

      Однажды они с ребятами пробрались вовнутрь строения через крышу и оказались в кучах семян льна. У него до сих пор свежи воспоминания детского восторга осклизлости величественных куч. Они прыгали в них со стен и, размахивая руками, плыли в холодной скользкости коричневых масс, словно в волнах моря.

      На другой год вместо льна в храме был устроен склад комбикорма, затем склад угля и брикета, а последние десять лет здесь хранилась известь.

      Как-то, уже после армии, Алексей несколько раз, под покровом ночи, забирался через крышу в опустелость и затхлость храма. При бледном свете полумрака набирал мешок извести и тем же путем выбирался. И всякий раз чувствовал какую-то душевную неуютность, и она не была связана с воровством, нет. То, что он брал известь, он не считал, что ворует. Для себя говорил, что эта мизерная компенсация за неоплаченный его труд, его родимым колхозом. Здесь было что-то другое и это другое заставило его, в конце концов, прекратить  лазанья в бывшую церковь.

      Алексей не задумывался об истинном предназначении строения, хотя когда выясняли в какой склад необходимо ехать, то говорили, что в храмовый склад, то есть в церковь.

      Лет пять назад объявился какой-то священник: шустрый и вертлявый. За два месяца он построил новую, деревянную церковь, на другом конце деревни.

      Народ робко потянулся в новый храм, но  внутренне, как бы чувствовал какую-то неловкость или стыдливость перед старым, заброшенным храмом.

      Пришлый священник развернул бурную деятельность, он даже выступал на колхозных собраниях обличая пьяниц, стращая их судом Божьим.

      А два года назад случилось ЧП. Алексей даже и не успел понять, что произошло. В один день понаехало священников человек двадцать, он с иронией подумал, что это у них какой-то духовный «слёт». Занятый своими делами, он второй день копал новый погреб, Алексей  не стал любопытствовать, зачем понаехала церковная братия.

 «У каждого свои причуды,- подумалось ему.- У попов свои, у меня свои. Погреб за неделю надо выкопать".  Рано утром мать ему рассказала, что церковь сожгли.
      В недоумении он пришёл на пепелище и не узнал знакомого места. Черные головешки остатков сруба, едва тлея, догорали, а вокруг ходили два батюшки с кадилами и пели молитвы.

      Забора вокруг не было, цветник и молодые деревья выкорчеваны. Земля перелопачена и рядом вырыта яма. Когда же догорели последние уголья, то зола или всё, что осталось от церкви, было сброшено в яму, закидано землей и выровнено.

     -Во как!- Сашка Сабуров, сосед Алексея, затянувшись, последний раз дымом сигареты, бросил под ноги окурок и тщательно его вмял в землю.
     - Это тебе Лёха не хухры-мухры это цэ-эрква-а! - и он поднял указательный палец к небу.- Я думал они и батюшку до кучи спалят, нет, пожалели. Изгнали только. Жуть. А чё, спалили бы запросто, у них опыт на это, о-го-го какой. Почитай, пол Европы в свое время поджарили.

     - Сань, а что случилось?
     - А ты чё не в курсе?
     -Нет. Смотрю, церковь сгорела, и никто не тушит, и пожарников нет.
     - Были пожарники, даже акт написали. Говорили, судиться с епархией будут и привлекут епархию за умышленный поджег строения.
     -Сань, так что случилось?
     - Что? Что? Наш батюшка, замутил тут чуду-юду? Взял да двух пидорасов в церкви и повенчал, как мужа и жену. Ну, урод! Говорят они ему, за это венчание, иномарку подарили. Во как!

     - И что дальше?

     - Как что? Это же страшный грех! Святотатством у них называется! Вот царьков и сожгли, священника изгнали, а это место теперь проклятым будет. Ты здесья особо-то не трись, не трись, а то изгнанный дух тех пидорасов, не ровен час, к тебе прилипнет, - он гоготнул, ощерившись желтыми от никотина зубами.- Так ни какой мочалкой не отмоешься.

      Два года назад это было. Заросло то место бурьяном, ещё одна плешь в деревне появилась, что та рана. Люди, проходя мимо, как-то даже с опаской осматриваются, а старушки крестятся.

     На что их нынешний председатель колхоза или директор открытого акционерного общества атеист из атеистов, да и то после этого случая старается мимо бесовского места не проезжать.

      Но, что любопытно для Алексея, Сашка Сабуров после того случая пить горькую напрочь бросил. Что интересно и самому ему в невдомёк, как такое могло с ним случиться. На предложение выпить, Сашка настораживается, как бы прислушивается к себе и отвечает отрицательным «нет». Алексей иногда над ним подшучивает:
     - Что, Сашек, не пьешь водочку и не тянет? Был на церковном пепелище, небось, что-то прихватил там от духа тех…повенчанных. Знамо не напрасно все это с тобой, ой, не напрасно. Будим ждать дальнейших реакций может в тебе ещё, что нибудь прорежется.

     Сашка не спорит, только улыбается и вторит:
    - Дымом святой молитвы надышался, очищение во мне идёт, братки, очищение.

     Справный мужик стал Сашка, они с Валькой, женою своею, ещё одну девчушку народили. Теперь у них детей трое, две девочки и мальчонка.

     А год назад у них в деревне появился другой священник. Большой, грузный мужчина с длинными волосами, стянутыми и перехваченными в косу на затылке, с рыжей редкой бородкой на крупном лице.

       Алексей не интересовался кто он, да что он, но видел, что, тот занялся восстановлением старого храма.

       Однажды он неожиданно столкнулся с ним и внимательно разглядел, священник ему не понравился.
       Рыжий, какой-то весь засаленный, в длинной застиранной и штопаной рясе, с большими мясистыми пальцами, покрытыми такими же рыжими волосами, он напомнил ему иллюстрацию из детской книжки про работника Балду и попа, ему даже вспомнились строки: «Жил-был поп толоконный лоб…». Но, что ещё больше не понравилось Алексею в попе, так это не стриженые ногти на пальцах, а под ними чёрная грязь.

      Они встретились взглядами. Алексей, бесцеремонно осмотрев священника с головы до ног, снисходительно усмехнулся и, отвернувшись, пошёл своей дорогой. Но несколько метров чувствовал на затылке взгляд священника и, решив проверить себя, оглянулся. Да, тот внимательно смотрел ему в след. Алексей, нарочито сплюнув, пошёл дальше.

      Зайдя во двор дома, он сел на крыльцо и закурил.
      - Дарья, - прокричал вглубь сеней. Не дождавшись ответа, крикнул ещё громче, - Дашка!
      -Тридцать лет как Дашка, чё кричишь, - жена вышла из сарая, вытирая руки об передник.
      -Чё, раскричался, заблудился что ли? Аль соскучился?- Жена улыбалась ему той ясной, открытой улыбкой от которой Алексей вот уже больше десяти лет, как сходит с ума.
      - Дашунь, ты нашего нового попа видела?
      - Видела и что? Я и жену его видела и детей. Трое у них, как и у нас.
      - А где они живут?- Алексей затушил окурок, поднялся жене навстречу.

      -Там в пристрое к церкви и живут. В бывшем бидонном складке.
      -Дашунь, скажи матери, пусть вечером соберёт им картошки, там, десятка два яиц, чеснока, луковиц, каравай хлеба. Пусть узнает, может мальцам молока парного, а я завезу.

       Жена ткнулась губами ему в щеку и прижалась к нему всем телом так, что Алексей поперхнулся воздухом.
      -Дашка, не балуй, утащу сейчас на сеновал.
      - Не-а,- жена терлась своей щекой о его щетину.- Лёш, знаешь, за что ты мне люб? А? - И она заглянула ему в глаза своими голубыми озёрами. Алексей застонал.

      -Дашка, прекрати… - Алексей, шутя, стал вроде бы отталкивать жену, но в то же время притягивать к себе её упругое тело, сжимая в объятиях.
      -А потому что ты у меня вот такой, - теперь она, смеясь, стала отбиваться от цепких рук мужа.
      - Какой такой,- Алексей напирал, прижимая её к себе, целуя её волосы, шею.

      Жена смеялась: «А вот такой, добрый и справедливый»,- она, робко изворачиваясь из его рук и в тоже время, мягко, поддавалась.

   Здесь заскрипела калитка:
 -Э! Э! Вот скаженные, а?  Трое детей по лавкам, мал мала меньше, а они ещё не натискались, - мать, улыбаясь, иронично, осуждающе качала головой.

      Священнику помогали многие кто, чем мог. Как-то тихо и незаметно перекрыли на церкви крышу, установили оконные рамы. Восстановили иконостас, вернули на прежнее место Святой престол, развесели иконы, и народ потянулся в храм. А когда  установили спасенную икону, то в церковь стали приезжать не только из города, но и из дальних краев.

     Икона «Образ Спасителя Нерукотворёный» оказалась чудотворной.
     Приезжали больные, молились, просили о чем-то своем и выздоравливали. Никто не удивлялся происходящему, как и тому, что никого не пугало то, что купола на церкви были ещё порушены и на них  были установлены временные кресты.

    Народ тянулся в церковь, что  к роднику, кто для утоления духовной жажды, а кто помолиться, испить или запастись святой водой для какого-то своего долгого жизненного перехода.
    Лето семья священника прожила в пристройке. А поздней осенью, когда уже совсем стало холодно, он детей и жену отвёз, куда-то к родственникам.

    Как-то под осень Алексей с женой и детьми поехали в город. В пятницу был забит добротный кабанчик, разделан и приготовлен на продажу. Нужды были деньги, подошла последняя плата по кредиту за  «жигулёнок» - четвёрочку. Кабанчик специально растился для продажи, для закрытия кредита.

    Конечно, пришлось повозиться, как - никак, а двести пятьдесят килограмм чистого веса. С полчаса четыре мужика ни как не могли повалить кабана на землю.
     Алексей стоял чуть в стороне и, наблюдая, улыбался, подсмеиваясь, как крепкие, опытные свинорезы, не могли справиться с боровом. И только когда мужики отступили. Алексей, ощерившись, подошёл к хряку.

    Тот словно почуял смерть, захрюкал, пятясь назад. Алексей резко нагнулся к нему и со всей силы ударил кулаком между глаз. Хряк взвизгнул ни то от боли, ни то от неожиданности и пал на передние ноги.
   
    Алексей ухватил его за переднюю левую ногу, также резко рванул вверх. Да с такой силой, что что-то у хряка хрустнуло, визжа, он опрокинулся на бок. И в то же самое время нож ударил в область его сердца. Раздался страшный визг. Кабан неистово задергался, желая вскочить, но Алексей держал крепко, здесь подоспели остальные мужики.

     Из раны толчками ударила кровь, Алексей подставил под неё кружку и, когда кружка наполнилась до краев, припал к ней большими глотками.

     Когда его спрашивали, зачем он это делает? Не противно ли ему? Алексей только улыбался и говорил порыкивая: «Волк я, р-р-р, волк!» - и неожиданно ощеривался белыми, крупными зубами. Спросившему чудился в его лице звериный оскал, да ледянный блеск в глазах, а по спине у него, от увиден-ного, невольно пробегал холодок.

     Кабана усердно палили паяльными лампами, горячей водой мочили черноту и ножами скоблили шкуру, а потом, накидав на него копнушку соломы, подожгли её и, пока она горела, курили, предвкушая жареную свеженину, сало на крови и холодную водочку.

    Своих мальчишек он наградил  тщательно опаленными кабаньими ушами, и они стояли рядом, грызли их и с любопытством вслушивались в разговор взрослых.

    В субботу, упаковав тушу кабана  в самодельный полиэтиленовый мешок, они поехали в город.

    Выехав из дома чуть свет, Алексей заехал к родителям жены. Те жили на окраине города. Оставив жену с детьми и гостинцами у них дома, он поехал на базар.

    Сам Алексей не собирался стоять за прилавком, его дело привезти мясо, отдать перекупщикам и забрать деньги. Да, на этом, как он шутил, «писнасе» он терял, но представить себя или жену, торгующую за прилавком,  не мог. Сам торговать не хотел, а жене не разрешал.

    Подъехав на своём "жигулёнке"  к колхозному рынку Алексей долго выбирал место, где припарковаться. Свободного места не было. И тогда он подъехал к самому входу. Выключив зажигание, он медленно вылез из машины и окинул взглядом суетившихся людей. Знакомых лиц поблизости не оказалось.

      Рынок контролировали местные «братки», и Алексей многих из них знал. А с одним из авторитетов, Басовым Евгением Сергеевичем, или просто Бес у него были почти дружеские отношения. И если Алексей привозил мясо, то его встречали и без лишних слов забирали привезённое, тут же рассчитывались. На этот раз он никого из знакомых не увидел.
   
     Постояв несколько минут у машины, Алексей поставил её на сигнализацию, зашёл в здание рынка.

     - Эй, русский!- его окликнули. У колоны стояли два азербайджанца в кожаных куртках и приветливо  улыбались ему золотыми зубами.  Алексей внимательно оглядел их с головы до ног и медленно, вразвалочку подошёл почти вплотную к ним. Один из них, крепкого сложения, жевал жвачку и когда Алексей подошёл, он спросил:
     - Чё, русский, мясо привёз? Мы возьмём. Сколько привёз?
     - Мясо, мясо, много мяса, - Алексей усмехнулся:
      - Ара, я не русский,- он пристально смотрел здоровому азербайджанцу в глаза и тот не выдержал, забегал ими и весь напрягся, словно ожидая удара.

 Алексей усмехнулся:
     -Не с-сы, бить не буду.
     -Нэ русский? А кто ты?- меньший в недоумении посмотрел на крепкого. Тот расслабился и ощерился желтым металлом:
     - Нэмиц, да? Нэмиц?
     -Нэмиц, нэмиц,- передразнил его Алексей. - Великоросс я! Велико-ро-осс! Как у вас говорят: Урус! Русич! Малай урюк. А вы что, курагой уже не торгуете?
     Алексей посмотрел по сторонам, но из «братвы» вокруг никого не было и он, повернувшись к азербайджанцам спиной, также неторопливо пошёл к мясным рядам.

     - Эй! Русский! Русыч! У тебя никто мясо не возьмёт. Ми оптом бэром, - его догнал азербайджанец поменьше и ухватил за рукав.- Ми деньга сразу даём. Соглашайся.

      Алексей отдернул руку и здесь увидел одного из помощников Беса, Руля. Тот его тоже заметил, они пошли друг другу навстречу.

      Поздоровались крепким рукопожатием и Руль, словно чего-то боясь, потащил Алексея на улицу и, только оказавшись за каким-то киоском, быстро заговорил:
      - Всё, Лёха, кранты «айзеры» рынок взяли, душат по чёрному.

      - Не понял. Чёрные душат по чёрному, ну вы даёте, - Алексей в недоумении уставился на говорившего.- А, где Бес и все ваши?

      - Где? Где? В Караганде! Бесу червонец впаяли, наркоту подкинули, паровозом пошёл и с ним ещё восемь наших загремели, остальные в бегах. «Айзеры» проплатили. Всех купили. Ментов, прокуратуру, следаков. У них здесь диаспора, как говорят, культурная автономия, деньгами дорогу себе мостят. Вообщем, сейчас они здесь хозяева, так что ты поосторожней. Всё, я тебя предупредил,- и он затравленно оглядываясь, достал пачку сигарет. Щелкнул зажигалкой, пыхнул дымом.

      Алексей в недоумении уставился на него:
     - Руль, я что-то не пойму. Насколько я знаю, ты здесь родился. Твои мама, папа здесь, деды, прадеды лежат в этой земле, о каких хозяевах ты говоришь? Ты здесь хозяин! Ты и такие, как ты! Это ваша земля, а ты мне здесь ахинею плетёшь, я вот смотрю, как ты хвост поджал, что та трусливая собачонка. Ты не у себя дома? Ты у них в Баку? Ты совсем охренел, партизан?- Алексей оттолкнул Руля и пошёл к своей машине.

      - Лёха, без обид, я тебя предупредил, - прокричал тот ему в след.- У них все куплены, будь осторожен. От них можно всего ожидать.
     - Да пошёл ты, конспиратор, хренов, - он остановился, оглянулся и прокричал в ответ.

     - Что теперь по твоему, обосраться и не жить.- И смачно сплюнул.
       Пройдя по торговым рядам, Алексей порасспрашивал цены, словно прицениваясь к покупке. Несколько раз он ловил на себе взгляд уже знакомых парней, что неотступно следовали за ним, держась другой стороны прилавка.

      Цена была хорошая, но многие  покупатели качали головами и цокали языками:
 «Дорого, очень дорого». Но мясо брали, а куда деваться, кушать каждый день хочется.

     Алексей улыбнулся, да покупателю дорого, а торгашу в самый раз, но можно и ещё подороже.

      Подойдя к машине, он увидел, что возле неё крутится мальчишка-азербайджанец лет десяти, двенадцати. Увидев его, тот подбежал и заговорщицки зашептал:
     - Русский! Русский, пойдем, тебя зовут.
     - Кто зовёт?
     - Хозяин! Хозяин зовёт!
     - Твой что ли хозяин?- Алексей усмехнулся. - Передай, что я его жду полчаса в своей машине. Если он через полчаса не подойдет, то я уеду. Так и передай.
     - Хараш!- и мальчишка метнулся в двери рынка.

     Алексей сел в машину, включил музыку, задумался о случившемся.
     Конечно, мясо разойдётся. Часть он оставит у родителей жены, и они продадут по соседям, часть заберёт с собой и мать продаст в деревне. Но всё мероприятие растянется на добрую неделю, а потом ещё собирай деньги. Родители сердобольны и многим продадут мясо в долг, а ему деньги нужны сегодня, ну крайний случай завтра. Кредит не ждёт.

      Да, патовая ситуация. А этот наш криминал хваленный. Братва-ботва, лихо их замели, чуть больше месяца он не был в городе, ан, а город уже оккупировали иноплеменники.

       Рассуждая сам с собой и слушая музыку, Алексей не заметил, как сзади подъехала чёрная, полностью тонированная, иномарка. Из-за тёмных стёкал за ним наблюдали четыре пары напряженных глаз.

    Дверь рынка распахнулась и из неё, плотной гурьбой, вышло человек восемь азербайджанцев они  о чём-то между собой спорили. Уже знакомый Алексею здоровый парень что-то жарко доказывал толстому мужчине. Тот отмахивался от парня рукой, словно от назойливой мухи, но вот остановился и, что-то сказал резкое. Парень разом сник и, повернувшись, побрёл обратно, а за ним, отделившись от толпы, ещё трое среди них и маленький с которым разговаривал Алексей. Они остановились у дверей с минуту стояли, смотрели на машину Алексея и ждали когда оставшиеся подойдут к нему вплотную.

     Алексей нехотя вылез из машины.
     Толстый азербайджанец, ласково улыбаясь, во все свои тридцать два золотых зуба, протянул обе руки для приветствия:
    - Здравствуй дорогой!- Алексей ощутил крепкое, мужское рукопожатие.
    - Привет, - он внимательно посмотрел в глаза толстому.
    - Что за почести? Или это твоя царская свита? - И усмехнулся с вызовом.
    - Что ты, брат, давай говорить. Нэ обращай внимание. Я хозяин базара.
    - Ара, как ты можешь быть хозяином этого рынка? Его двадцать лет назад комсомольцы строили, что бы можно было людям не под солнцем и дождём торговать, а в закрытом помещении.

    -Нэ, нэ, брат. Я нэ ара, я Исмаил. Купил я рынок. Все по чэстному. Документы всэ в порядке, - он развел руками, как бы обращаясь к окружающим.

    - Ты продаешь, я покупаю. Нэ хочешь так, хочешь сам продавать? Покупай у мэня мэсто за прилавком, вэсы, халат. У тэбэ сантарная кныжка есть?
    Алексей оглянулся. Вокруг, обступив их плотным кругом, стояли азербайджанцы.

    - Слушай, ара, а эти, зачем сбежались? Насколько я знаю, вы мусульмане, ну продавали бы свой урюк, говядину, свинина это же не ваш профиль, - он заметил, как Исмаил от досады напрягся:
    - Нэ обижай, а? Зачэм так говоришь, а? Я бэру твоё мясо, даю свои дэньги, а? И тэбе хорошо и мнэ.

    - У меня свинина, двести килограмм чистого веса. Сколько даёшь за килограмм? - Алексей прикинул, какая ему разница кому отдавать мясо. Не возить же его.

    Исмаил ощерился желтизной дорогого металла:
    - Брат, всё по чэстному, без обмана, - он повёл вокруг взглядом словно приглашая, подтвердить окружающим его честность. И залез во внутренний карман куртки, достал пачку денег. Начал отсчитывать:
     - Исмаил никого нэ обманывает. Исмаил хозяин своему слову. Исмаил сам хозяин. Исмаил знает цена дэньгам. Вот дэньги, - и он протянул руку.

     - Я тебя спросил, сколько за килограмм даёшь?- Алексей словно не видел протянутую руку с деньгами. Исмаил назвал цену.
     - Ты, ара, совсем охренел, да? Ты где такую цену взял?- Алексей злорадно улыбнулся:
     - Это цена за вашу собачатину из которой вы, в своих забегаловках, шашлык делаете, а здесь мясо.

     - Брат, нэ обижай, а? Зачэм так говоришь, а? Исмаил никого не обманывал. Мамой клянусь. Бэри дэньги, мы забираем мясо, даже вэшивать нэ будем. Вэрим тэбэ.

     - Ещё столько же прибавь в цене, и я согласен, забирай мясо,- Алексей не видел, как тонированная иномарка медленно двинулась к его машине и остановилась, почти упёршись бампером в его машину.

    Исмаил словно в сожалении поцокал языком. Сам же быстрым взглядом зыркнул поверх головы Алексея и словно нехотя начал засовывать деньги обратно в карман.

     - Нэ, русский, нэ будэт по твоиму. Я хозяин. Как я сказал, так и будэт.

     -Ты, ара, своим "айзерам" хозяин. А здесь я для себя хозяин! Ты не в своём ауле!- Он повернулся, хотел открыть дверцу машины, но, увидев иномарку, осознал, что окружен со всех сторон.  Тонированная «бэха», словно, черный, железный монстр вперила в него свой взгляд белых фар, готовая броситься ни только на него, но и на его «жиголёнок». Алексей осмотрелся и повернулся к Исмаилу:
     - Во, атас! Вы чё, суки, вздумали меня прессовать?

     - Нэ, русский, - Исмаил улыбался. - Зачэм прессовать? Ты нэ Иван-дурак, давай масо и едь домой жэнэ, мамо.- Он улыбнулся, кривой улыбкой внутреннего превосходства и снисходительности:
      - Дэнги через неделю отдам, как продам масо, - он повернулся к Алексею спиной, словно того и не было рядом.

      Алексей ухватил Исмаила за полу куртки, с силой потянул на себя:
      - Слушай ты, как там тебя? Знаешь, за что мы вас черных не уважаем? Я тебе сейчас объясню. Посмотри, сколько вас чиграшей сбежалось. Посмотри,- он с ухмылкой повел взглядом.- А я вас не боюсь, и ты чувствуешь это, ара. Вы ведь смелые когда вас много, когда вас стая, а так вы бздиловатые.…Ну, глянь сюда.- Алексей чуть приоткрыл полу своей куртки, показав рукоять спрятанного ножа.

    -Если кто из твоих чиграшей дёрнится,- он придвинул своё лицо, чуть ли не вплотную к лицу Исмаила и громко зашептал:
    - Я тебя первого свежевать буду, как этого кабанчика, а потом и остальных,- и легонько оттолкнул обмякшего телом Исмаила от себя. Он увидел, как у Исмаила на лбу и носу  выступила испарина.

    -Нэ, нэ, русский. Зачэм? Зачэм? Мы вэд друзья, брат, зачэм ругаца? Зачэм? - Он лихорадочно забегал глазами. Вокруг них уже собралась значительная толпа любопытствующих.

    Алексей спокойно, словно нехотя подошел к иномарке и, не нагибаясь, пальцем постучал в тонированное стекло. Стекло медленно съехало, открывшись наполовину, показав за ним злое лицо хозяина. Алексей чуть наклонил голову:
    -Ара, я сейчас буду сдавать назад, ты отодвинь свое заморское корыто, а то ненароком разобью,- и так же медленно подошел к двери «жигуленка».

    - Ну, так что, братья мусульмане, берёте свинину или как?- он улыбнулся во весь рот, ощерившись белыми зубами. Но эта улыбка ничего хорошего не сулила. Исмаил, увидев её, поежился.

     - Бэру, русский, беру. Зачэм так, а? - и он зло заговорил на своём языке. Да так что некоторые, из окружавших их, его соплеменников, куда-то побежали, а тонированная «бэха» отъехала от «жигулёнка» на старое место.

     - Бэру, русский, беру. Зачэм нам ругаца. Вот дэнги, как ты просил. Вот быри.- Исмаил улыбался открытой улыбкой младенца. Словно эта сделка была для него самая удачная в жизни.

     Алексей взял пачку денег, пересчитал. Сумма соответствовала. Через пять минут возле его машины никого не было.

     Что муравьи, подумалось Алексею, слаженно и быстро, вот что значит денежная заинтересованность и единоначалие.
     Исмаил радостно пожал руку Алексея:
     - Прэвози ищо. Заходи прамо ко мнэ. Чай будэм пить.
     - Хорошо, хорошо, ара. Рад был с тобой познакомиться,- он сел в машину, ощущая на себе добрые улыбки оставшихся со своим хозяином торгашей.

      Осторожно лавируя между машин, Алексей направился в сторону банка. Отъехав достаточно далеко от рынка, он остановился.

      Прижав машину к тротуару, под раскидистым тополем, Алексей внимательно осмотрелся, но ничего для себя подозрительного не обнаружил. И всё же немного подумав, он вышел из машины и направился к банку пешком.

       Перебегая улицу, он несколько раз оглядывался, выискивая того, кто бы мог за ним следить. Но тщетно, окружающие люди были заняты своими делами и никто на него не обращал внимание. Вот только в сердце у Алексея саднила тревога.

       Почему Исмаил поддался? Почему так быстро его отпустили? Испугались? Вряд ли. Что-то здесь другое.
 Закончив формальности в банке он, с облегчением в душе, вернулся к машине.

       «Жигуленок» так же одиноко стоял под тополем. И вновь чувство тревоги пахнуло в сердце Алексея.

       Слова Руля всплыли предупреждением: «Будь осторожен, они всех купили».

    Алексей подошёл к машине, исподтишка огляделся. Нет, на улице было  спокойно и тихо.

    Одинокая собака трусила по тротуару, груженый КамАЗ, тяжело фырча сизым дымом, свернул на перекрестке, да две старушки, медленно брели вдоль забора, беседуя о чём-то  своём.

    Ни что не угрожало Алексею и только одноэтажные домики, стоящие по обе стороны дороги, словно с любопытством всматривались в него своими тёмными глазницами окон.

    Алексей сел в машину, посидел несколько минут, вышел и открыл капот. Беспокойство не покидало его.

    Это не было чувство страха или боязни. Внутренняя дискомфортность возникла в сердце из далекого, раннего детства. Такое же чувство он испытывал переходя по бревну через ручей.

    Бревно было шатким и скользким, а ручей холодным и каменистым. Свалиться в него с двухметровой высоты было бы очень и очень досадно. Да и перешедшие уже ручей друзья с улыбкой наблюдали, кто подбадривал, а кто и ехидничал.

    Неосознанное чувство соперничества «я это сделал, а ты сумеешь?» заводило ребячье самолюбие и в то же время вселяло беспокойство. Именно такое чувство овладело Алексеем.

    Он ещё раз, из-за поднятого капота, внимательно огляделся. Быстро отступив к дереву, вытащил нож  и с силой воткнул его в сук между листвой, так что его не было видно. Тряпкой обтер руки, стряхнул невидимую пыль с брюк и равнодушно, словно нехотя, осторожно опустил капот.

    Щелчок замка, вернул его в реальность. Алексей усмехнулся своей чрезмерной осторожности. Он даже внутренне подался к дереву, чтобы забрать нож, так опрометчиво им оставленный, но остановился.
     Двигатель работал почти неслышно. Машина резво тронулась с места и, едва сбавив скорость, свернула на перекрестке.

     Алексей решил не забирать семью, а вначале съездить домой в деревню.
     Дороги были пусты и он, за несколько минут, доехал к выезду из города.

     До КПП осталось несколько сотен метров, когда Алексей увидел суету милиционеров. Ему показалось, что едущий впереди КАМАЗ привлек внимание стражей дороги. Гаишник, своим полосатым жезлом, властно указал, где необходимо остановиться многотонной фуре. Замигав поворотником, большегруз медленно, что огромный корабль, причалил к бордюрам. Но милиционер переключился на Алексея, также властно указав жезлом, где причалить ему.

     Алексей остановился в указанном месте, заглушил двигатель и полез в карман за документами. Когда же он поднял глаза, то обнаружил возле своей машины ни только трех милиционеров с автоматами, но и несколько человек в гражданском.

      -Здравствуйте, капитан Захарчук, - милиционер небрежно козырнул, заглядывая в салон машины.-  Предъявите ваши документы.

      Алексей вышел из машины, протянул документы. Капитан взял их в руку и даже не заглянул в них.
       -Та-ак, что везём? Откройте капот, багажник, - он обратился к гражданским людям. - Товарищи понятые, подойдите ближе, ближе. Я прошу вас, не стесняйтесь, пожалуйста, это гражданский долг, каждого гражданина, помогать милиции.

       Алексей в недоумении уставился на милиционера и осмотрел людей, окруживших его машину.

        -Собственно, что происходит, капитан? Это что у вас показательные выступления? Вам что делать больше нечего или учения, какие?

        -Гражданин водитель, соблюдайте законность,  выполняйте указанные требования,- капитан сделал очень серьёзное, служебное лицо.- Поступила ориентировка, что в машине ВАЗ-2104, цвета «зеленый сад» хранится холодное оружие и наркотики. И вы не делайте квадратные глаза. Нам здесь и не такое видеть приходилось. Открывайте, открывайте багажник, капот, двери.

         Алексею обдало спину холодом: «Ай да, торгаши! Ай да, "айзеры!" Вовремя нож оставил, вовремя».


 В это время ему на плече кто-то положил руку. Алексей оглянулся. Сержант виновато улыбался:
        - Разрешите я вас обыщу,- Алексей не успел возразить или согласиться, как милиционер быстро и умело ощупал его куртку, брюки, но ничего не найдя отступил. Так же виновато улыбаясь. Когда салон автомашины был осмотрен, перешли к багажнику.

        Понятые, обступившие машину, с любопытством посматривали на Алексея. И здесь один из обыскивающих багажник, младший лейтенант, воскликнул:
       - Есть! Есть! Товарищ капитан! Смотрите, куда засунул. Ну, мудрец-хитрец, - он поднял край полиэтиленовой плёнки.

       Из неё Алексей сделал мешок и для того чтобы края не расползлись, он прошёл по ним горячим утюгом. А что бы полиэтилен не прилип к утюгу, для этого на него он положил газету. Полиэтилен сварился краями, но также и газета приварилась к полиэтилену. И здесь, на стыке, образовалась щель, из которой торчал краешек, белого пакетика.

        -Что есть!? Что есть!? Шерсть на языке у тебя есть! Шерсть! Урод! – Алексей почувствовал, как ненависть ударила в голову. Он ринулся к багажнику.

        -Стоять! – Капитан повис на Алексее. Тот резко мотнул плечами и капитан отлетел в сторону.

 Алексей схватил нашедшего пакетик за грудки,  рванул его на себя в то же время уклоняясь, лейтенант кубарем покатился по асфальту вместе с полиэтиленовым мешком.

        -Стоять!- Капитан дважды выстрелил в воздух.- Сопротивление властям! При исполнении! Наручники на него! Наручники! - И все милиционеры накинулись, навалились.

    Один из них с силой ткнул стволом автомата Алексею в бок. Так, что что-то хрустнуло и его обдало жаром боли. Алексей присел, задохнувшись. Затем резко встал, локтем встретил ударившего его автоматом, тот мешком осел, в неестественной позе, подломив под себя ноги. Другой ударом головы был отброшен к машине и, ударившись о заднее колесо, сник, обмякнув.

       - Убью! Убью! Стреляю!- Капитан отпрыгнул в сторону, выставив вперед руки с пистолетом. Документы Алексея валялись подле, из будки с надписью ДПС бежали вооруженные милиционеры. Один из них ударил очередью из автомата поверх голов.

       - Лежать! Всем лежать! Не двигаться!- Попадали понятые, милиционеры даже капитан упал на четвереньки. Только Алексей стоял, тяжело дыша и скалясь белыми зубами, что тот волк, попавший в западню и понявший, что выхода нет.

      Подбежавшие милиционеры окружили Алексея.

     -Я кому сказал лежать! - Майор таращил глаза по сторонам.

     - А ты положи меня, майор. Положи. - Алексей скалился, то и дело щерясь.
     - Парень, не дури! Не усугубляй!- Майор чуть отошел, держа автомат на изготовке.

 Он видел, чувствовал, исходящую от Алексея силу. И эта сила, изливавшаяся из глаз, из злобного оскала не напрягала, а наоборот, словно, гипнотизировала, успокаивая. Майор поддался, успокоился сам:
    - Парень, не дури. Тебе ещё жить да жить,- он повернулся к капитану.- Наручники на задержанного!

    Капитан поднялся,  выставив вперед пистолет, левой рукой стал шарить по поясу, ища наручники.
     Майор достал свои и бросил Алексею:
     -Надень.

     Алексей поймал их, нехотя защелкнул на запястьях.
    -Вот и славно,- автомат был поставлен на предохранитель. Майор вплотную подошёл к Алексею.

     - Ты что, парень? С чего это крышу сорвало? Ты же утром ехал с женой, детьми? Я видел тебя,- он снял фуражку и платком обтёр лоб.- А если б стрельнули? Или попали?- Он уставился на живот Алексея.

     -Ну, ты учудил, паря, ну учудил. Что там у тебя? Капитан, дай аптечку!
     Рубаха Алексея была в крови.

 2.
   Понятые протоколы подписали быстро и, как показалось Алексею, без всякого сожаления о нём. Мужчина в темно синем плаще, немного сутуловатый с чуть выпученными глазами, даже крякнул от удовольствия. Подписав листы, он подошёл к капитану и заговорщицки зашептал тому, чуть ли не в самое ухо:
     - Вы товарищ капитан будьте уверены, я всё подпишу, что скажите. Ишь, какой выискался, - он скосил глаза в сторону Алексея. - Таких расстреливать надо. Вот подле машины и расстрелять, а мы подпишемся.
     Капитан в удивлении поднял на мужчину глаза:
    -Вы протокол читали?
    -А зачем его читать?
    - То есть, как зачем читать? Вы же подписали, а что подписали, не знаете? Может быть здесь написана неправда. Может я это придумал, - капитан потёр авторучкой свой подбородок.- Вы же мою ложь узаконили, подтвердили.

     Он посмотрел на Алексея:
     -Ну что, наркобаран, приговор тебе подписан. Готовься чалиться. Кича тебя ждёт.

     Алексей не смотрел на капитана. Бок полыхал болью. У него было ощущение, что там под рукой, под бинтами тлеют угли. Суета вокруг него: милиционеры, понятые, подписи, протоколы все это словно собралось в одном единственном месте, у него под ладонью, что он приложил к ране.
   
 Алексей повернул голову  в сторону капитана:
     -Ты ведь нормальный мужик, капитан. Ты же знаешь, что этот спектакль и ломаного гроша не стоит. Зачем ты стоишь на их стороне?
    
 Капитан в ответ хмыкнул:
     - Ну, вы, гражданин, полный дурак. Это не спектакль. Об этом ЧП со стрельбой, с пострадавшими уже в новостях показали по телевидению. А ты зачем дернулся? Если такой правый, зачем оказал сопротивление властям? Ты же Генке…Генке Чебету нос сломал, - он мотнул головой.- А меня? Я кмс по самбо, а ты меня так…при свидетелях.
      
 Алексей перебил:
      -Слышь, капитан, ты сопли то не жуй. Кмс, кмс, я таких кмс, через колено ломал. А Генка твой пусть радуется, телёнок, что так отделался. Он гаденыш стволом мне, похоже, ребро сломал. Ты лучше поделись сокровенной тайной своей, капитан, скажи, конечно, только между нами, сколько тебе «айзеры» за меня на лапу кинули? Эй! Господа понятые, вы не слушайте, что сейчас господин капитан чистосердечно скажет. Заткните уши. Это не для вас и протокола.
   
   Капитан побагровел:
     -Ты за базаром то следи. Нам ещё с тобой в воронке на КПЗ ехать. Я тебе там скажу, сколько мне заплатили, всё вспомню, а следак, добавит. Сегодня поспишь на нарах, завтра жизнь другой покажется и сопли свои не жевать будешь, а распускать. Кругленькая  десяточка вам, гражданин, корячится. Через колено? Ты, видать, в чужих руках ещё не ссался?- Капитан резко хлопнул кулак об ладонь.


     -А ты меня капитан не пугай, сам бояться не будешь,- Алексей ощерился. - Советую одному в «зак» не заходить, порву. Мне терять уже нечего. Я вижу у вас здесь всё на поток поставлено, черненькими чёрным «нальчиком» проплачено.

      Капитан ещё больше побагровел, задышал тяжело. Понятые переглянулись, мужчина в тёмно синем пальто с опаской стал озираться по сторонам и с испугом выдавил:
     - Товарищ, капитан, нам можно идти, или как?

     Капитан, не глядя на него, рявкнул:
     - Или как! Я скажу, когда вы сможете идти!

 Повернув голову к Алексею, он заговорил в полголоса, но по лицу ходили рельефные желваки:
     -Через полтора часа подъедет «автозак» повезём тебя в область. Ходу туда часа три, я думою, что мы с тобой наговоримся до твоей  икоты. По приезду первичный акт осмотра проведём. Я думою, что так будет справедливо, - он зловеще улыбнулся.

    Алексей не смотрел в его сторону. Ему было не до разговоров, но он ответил снисходительно и с издевкой:
    - Ты чистые бланки актов и на себя возьми и ещё, что ни будь на замену нижнего белья, ка-апи-итан. КапИтан, капИтан, - он сделал ударение в слове на букву «и».- А чё, ты, мордой так упитан? Подкармливают нехристи с рынка? Аль нет!- Он повернул голову в сторону капитана и улыбнулся, подмигивая  заговорщицки:
    - Греют, греют, черненькие, некоторых витязей в нашей доблестной милиции.

    Капитан встал. Собрал на столе листы исписанной бумаги в папку. Неторопливо, завязал тесёмочку. Подошёл, открыл сейф. Папку положил на полку, демонстративно достал из сейфа резиновую дубинку. Внимательно стал её рассматривать, повертел в руках. Несколько раз, взяв за концы, сжал её, сгибая, словно проверяя на прочность. Искоса глянул на Алексея и, улыбнувшись чему-то своему, прошёл с дубинкой к столу.

    Понятые напряженно ждали. Только Алексей, видя манипуляции капитана с дубинкой, усмехнулся.

    Наручники с него были сняты, и теперь он сидел, покачиваясь торсом в моменты обострения боли.

    Не радужная картина случившегося с ним происшествия ему была ясна.
    Когда в комнату зашли люди в камуфляже и с оружием, он понял, это за ним.

    Низкорослый, крепко сбитый майор окинул помещение быстрым взглядом:
    - Капитан, где задержанный?

    Тот встал из-за стола, кивнул на Алексея.
    - Не понял! А почему не в браслетах? И почему посторонние с задержанным? Это родственники?

    - Это не посторонние, это понятые. А наручники сняли. Местный он. Бежать ему смысла нет,- майор его перебил:
    - Это он тебе так сказал? А ты капитан оказывается моралист-гуманист. - Мотнув головой конвойным, из своего сопровождения, приказал:
    - Наручники на задержанного и в машину его. Мы тут формальности оформим и поедим.

    - Майор, у него, по-видимому, ребро сломано. Так вы его по приезду медикам покажите.

    - Не понял, капитан, ты его адвокат? Нам сообщили, что задержан криминальный авторитет. Не то вор в законе, не то смотрящий, что он поставки наркоты контролирует. Сообщили, что злостно сопротивлялся, имеет от вас пулевое ранение в ногу, множество гематом. Что вы его по полной программе отработали, но без результата. А ты тут за него впрягаешься. Кормишься что ли с него, а капитан?- майор злорадно усмехнулся,- да ладно, капитан, я пошутил. Где тут  у тебя: сдал, принял. За ним целый КамАЗ-фургон отрядили, как в номере «люкс» поедет.- Он хохотнул беззлобно, хлопнув капитана по плечу.

    - А я, что с вами не поеду?

    - Ты то нам зачем? Занимайся своим делом, мы своим. Там с нами следак. Пока доедим, он во всем чистосердечно признается,- капитан в ответ усмехнулся:
    - Сомневаюсь, я что-то.

    - А ты, капитан, не сомневайся. А то одна баба сомневалась, беременная она али нет, досомневалось, пока не родила. Оказывается беременной была. Давай, где здесь подписываться. И вещдоки не забудь.

    В это время два крепких парня заломили не сопротивляющемуся Алексею назад руки и сковали наручниками. Так же лихо задрали его руки вверх, да так, что он, охнув от нестерпимой боли в боку, едва не упал на колени:
    - Да вы что, мужики? Я сам пойду!

    На что один их них гыгыкнул:
    - А куда ты денешься, мразь? Пойдешь!- И с силой ударил Алексея поддых. Тот ещё раз охнул, но удар выдержал. На что, ударивший, усмехнулся:
    - Терпеливый! Ну не чё, дорога у нас длинная, фургон просторный. Во всём сознаешься. Весь расклад покажешь: сколько, где и откуда. - Они, подхватив его с двух сторон, потащили к машине.

    В открытые двери фургона его закинули, что мешок картошки, так что он от боли едва не потерял сознание. Конвойные вскочили вслед за ним весело и с шутками. Так же бесцеремонно посадили на сидение. Дверь фургона захлопнулась, машина тронулась с места.

    - Ну что, гнида, больно да? А тем мальчишкам и девчонкам, которых ты своим зельем травишь не больно?- напротив Алексея стоял парень тот, что его ударил поддых. Он резко ударил Алексея в грудь.

      Но Алексей ждал удара, подавшись чуть навстречу, он, приняв кулак в грудь, неуловимо бросил плечи вперед, корпусом отпрянул назад. Удар у парня не получился и он в недоумении уставился на Алексея.
      - Не вы видели? А? - Он повернулся к трем своим товарищам, сидевшим по бокам.

      - А ну повторим ещё разок!- На это раз он с силой ударил левой рукой, но едва зацепил куртку, промахнулся и тут же нанёс удар правой и опять в пустоту.

       Он в восхищении уставился на Алексея:
      - Я не понял, как это? Я же бью и вижу, куда и не попадаю. Что за система? Ты где служил?- Сидящие, в машине, с интересом уставились на Алексея.

     - Мужики, чтоб вы чётко знали, никакой я не наркоторговец, никакой не вор. Меня просто подставили.- И он, вкратце, рассказал о случившемся.

     Его выслушали молча и со вниманием. Машина остановилась. Майор с наружи открыл дверь и с изумлением уставился на Алексея.

     - Вы что здесь делали? Он признался?-  Рядом с ним стоял мужчина в гражданке, на две головы выше майора и с интересом заглядывал вовнутрь машины.

      Майор заскочил в фургон.
     - Вы что здесь делали?- он злобно осмотрел своих подчиненных. Парень, бивший Алексея, пожал плечами:
     - Так, товарищ майор, он не виновен. Он того, не удел вовсе. Подстава, чистая подстава. Торгаши его слили. Он нам рассказал, как было.

     - Что-о!- Взревел майор,- вы с кем разговаривали? Я сейчас вас самих солью. Недоросли хреновы! Вы кому верите? Этому урке? Вы что должны были делать!? - Он мощно отшвырнул парня в сторону так, что тот полетел в угол кузова, сам двинулся к Алексею.

     Видя, что дело принимает серьезный оборот, Алексей встал, сделав шаг навстречу майору. Этим он выиграл некоторое пространство. Но руки, скованные за спиной наручниками, мешали.

    - Майор, да не кипятись ты. Давай разберёмся. Или тебе всё равно кого рубить лишь бы щепки летели, так что ли?

    Тот молниеносно выбросил левую руку вверх, а правой ударил ребром по шее. Но это ему показалось, поскольку удар, достигнув цели, явился легким касанием, будто майор хотел просто потрепать Алексея по плечу.

     Майор оторопел. Мгновение он соображал, что же произошло, а затем, взревев, раненым медведем, бросился на Алексея. Секунда и он, ударившись головой о стену фургона, рухнул на сидение, медленно сползая на пол. Такого, никто из присутствующих не ожидал.

      Находившиеся внутри фургона конвойные бросились на Алексея.

      Некоторых, из нападавших, ему удалось уронить, но, стесненность помещения и скованные руки сделали своё дело. Его повалили и начали ожесточенно бить ногами.

     Майор поднялся с пола, озираясь, сел на лавку:
     - Отставить! Отставить я сказал!- конвойные нехотя отошли от скорчившегося Алексея.

     -Эй, ты, Аль Капона, или как там тебя? Вставай.

     Гражданский человек, стоявший все это время подле открытой двери, усмехнулся:
     - Да как же он встанет, Сергей Сергеевич. Твои молодцы отрубили его, если не убили,- он легко заскочил в фургон. Подойдя к Алексею, нагнулся, заглядывая в лицо.

     - Н-н да, дела, - он зло посмотрел на окруживших его.- Что встали, как красны девки? Приводите арестованного  в чувство.

 Повернувшись к майору, продолжил.- Сергей Сергеевич, а что без крови нельзя? Вот так и будет через мордобой? Или твои молодцы только и умеют, что кровь пускать?

     Майор с досадой выдавил:
    - Да ладно вам, Александр Николаевич. Все будет нормально. Сейчас этого лоха мои ребята в порядок приведут, и он не только заговорит, он запоёт.
    - Нет уж, Сергей Сергеевич, скажи своим молодцам, что бы пальцем его больше не трогали. Я сам с ним буду беседовать…по приезду на место. И хватит рассиживаться.- Он подошел и участливо улыбнулся.- Эко как вы сами себя то. Он ведь вас даже не коснулся.

    -Да, ситуация,- майор мотнул головой. Обескураженность явно читалась на его лице. Подойдя к Алексею, он опустился перед ним на колено. Перевернул его на спину.

    - Ну не жлобы ли?- Зло посмотрел на подчиненных.- Всю морду парню расквасили. Снимите с него наручники и положите на сидение.

    Подчиненные переглянулись и тот, который бил Алексея, робко заметил:
    - Так, товарищ майор, он опасен,- майор его перебил:
    - Ничего, мы дверь с наружи закроем, пусть он с вами за свою разбитую физиономию поквитается.
   
 Алексей застонал.
     Его бесцеремонно перевернули на живот, отстегнули наручники и усадили на сидение. Алексей ещё раз застонал, не открывая глаз. Все его лицо было в крови, из-под разбитых губ, сочилась кровь.

     Майор потрепал Алексея за плечо:
    - Эй! Аль Капона, местного разлива! Просыпайся, хватит спать.
    Тот медленно приоткрыл правый глаз. Левый глаз затёк кровью и весь заплыл набухшей гематомой.

     - Во, во, во!- Майор заулыбался, обращаясь к гражданскому.- А ты, Александр Николаевич, говоришь, убили.- И тут же резко ударил Алексея кулаком в грудь. Да так, что тот рыгнул  кровью и повалился на бок.

    Гражданский схватил майора за руку:
    - Сергей Сергеевич, ну что вы так? Он же в бессознанке, сейчас что нибудь ему отобьёте и мы правды не узнаем. Оставьте его. Поедем. Я завтра сам с ним поговорю. А если мы с ним не сговоримся, то я вас обязательно приглашу.

    - Уговорили, товарищ Каширский, уговорили,- обращаясь к подчиненным, майор строго заметил.- А вам его не трогать. Кто тронет, башку откручу.
    Дверь в фургоне захлопнулась. Машина поехала, медленно набирая скорость.

    Бледный свет лампочки освещал четверых, напряженных конвойных и лежащего на сидении Алексея.

    Двое из конвойных, тихонько пошептавшись, встали, подошли к Алексею. Один из них достал наручники и они, не заворачивая ему назад руки, защелкнули их на его запястье.

     - Так-то оно будет спокойней.
     Машину трясло и мотало. На одном из поворотов Алексей свалился с сидения. Один из конвойных кинулся к нему, что бы поднять, но его остановили.

    - Зачем? Все равно свалится. Пусть так лежит. Немного отойдет.
    Конвойные курили, разговаривали о чём-то  своём, изредка поглядывая на Алексея. А он лежал на спине, не подавая признаков жизни, и им не было понятно, то ли он жив, то ли мертв.

    Алексей давно пришел в себя и сейчас осмысливал, что с ним произошло.
    Тело болело, оно даже не болело, а ныло нескончаемой болью.

 Он попробовал пошевелить пальцами рук, но забыл, как это делается. Попробовал повернуться на левый бок и подтянуть под себя ноги, но и это удалось с большим трудом.

    Увидев его медленные движения, конвойные заулыбались. Тот, что его ударил поддых подошёл, нагнулся:
    - Помощь ни требуется, Капоня? Ты зачем майора обидел? Сейчас приедем, он тебя ещё не так отделает.

    Алексей едва приоткрыл правый глаз:
    - Мужики, зачем же вы так?- И застонал от нестерпимой боли.

    Конвойные весело заржали:
    - А как надо, гнида? И мы тебе не мужики. Сколько ты своей "дурью" народа загубил?
    Алексей не слушал его, он сосредоточился на своей боли. Полностью расслабившись, он медленно и глубоко вздохнул. Затем на таком же медленном выдохе отдал боли свои ноги. Повторив упражнение несколько раз, он уловил, что боль в ногах отступила.

     Немного полежав, он принялся за свои руки и торс. Конвойные с любопытством наблюдали за его вдохами и выдохами. Всякий раз, комментируя то его вдох, то шумный выдох.

     Боль ослабла, Алексей, встав на четвереньки, поднялся и, без посторонний помощи, сел на сидение.

     Голова гудела, будто внутри её кто-то поставил, пустую бутылку и беспрестанно дул в горлышко, создавая невыносимый звук какого-то утробного завывания.

    Откинувшись спиной на борт, он поднял руки к самому лицу силясь, одним глазом, разглядеть наручники. Тыльной стороной руки провел себе по лбу и осторожно коснулся правого глаза. Отняв руки от лица, повернулся к конвойным:
    - Мужики, вы, что совсем охренели? Я же вам русским языком рассказал, что не виновен. Что это месть торгашей. Или среди вас понятливых нет. Если вы мне глаз выбили я вас козлов из-под земли достану и накажу.

    - Что? Что ты сказал? Кто козел?- Один из конвойных встал, сбросил бушлат и, намотав ремень на правую руку, подошёл к Алексею.

    - Я тебя, урод, сейчас научу, как свой народ любить. Я тебе сейчас второй глаз выбью и скажу, «шо так и було»,- размахнувшись, он ударил Алексею в уцелевший глаз. Алексей слегка отклонил голову. Конвойный промахнувшись, всем телом полетел на Алексея. Тот мягко приняв, потерявшее равновесие тело, легонько оттолкнул его от себя. Конвойный отпрянул, выругавшись, встал в стойку и неожиданно с силой выбросил ногу вперед, норовя носком «берцовки» угодить Алексею в лицо. Тот, легко парировал удар, отбросив конвойного в угол кузова.

    - Вы ещё не наигрались? Вам мало, беспомощной крови почувствовали,- Алексей ощерился, встав с сидения. Конвойные уже стояли на ногах и в нерешительности посматривали друг на друга.

    - И, правда, какие вы мужики, мудаки вы,- Алексей щерился белыми зубами, которые едва просвечивались из-за разбитых губ.- Если снимите наручники и успокоитесь, бить не буду.

    Но было поздно. Конвойные кинулись разом и также разом, ничего не поняв, разлетелись в разные стороны с той же силой, с которой пытались повалить Алексея.

    - Мужики, вы же видите, я вас не бью. Снимите наручники и успокойтесь мне и так тошно, а вы, что петухи наскакиваете.

     Алексей щерился и было видно, что он ждёт их нападения, желает, что бы они вновь сделали попытку повалить его. И конвойные, возбужденные неудачей, вновь, как под гипнозом бросились на него.

     Двое из них рухнули, что подкошенные. Третий, с намотанным на руке ремнем, стоял в стойке возле двери, и было не понятно, толи он готовиться напасть на Алексея, а толи горит желанием открыть дверь и выброситься на улицу.

     Алексей повернулся к четвертому к тому, который ударил его поддых:
     - Ты спрашивал, каким я стилем владею, что за система? А как ты сам думаешь?- В это время стоявший у двери бросился на Алексея. Алексей, чуть отклонившись, встретил его ударом локтя. Мешком картошки нападавший осел у его ног.

     - Так как тебя зовут, ментоша? Да не ссы, ты, бить не буду, хотя надо бы и есть за что.

     - Сергей, Серега, да я вообщем-то не ссу,- конвойный стоял в напряжении.
     Алексей усмехнулся:
     - Ладно, Сергей, Серый. А где у вас оружие? Вы же с автоматами были.
     - Майор забрал. В кабине. Да там и патронов нет.

     - А-а, вот оно как. Рецидивиста везёте и без оружия и без патронов. Не хорошо. Ладно, Серега, отстегни наручники.
     - Нельзя. Не положено.

     - Что не положено? Бить арестованного, значит, положено, а как снять браслеты так не положено. Серега, не гневи меня, отстегни,- он протянул к нему свои руки. Тот неуверенно, достал ключик и словно нехотя снял холодный металл с Алексеевых запястий. Растирая кисти, Алексей сел на сидение.

    - Ты своих то, охламонов, приведи в чувства. И, Сергей, давай без глупостей. Вы так много гадости мне сделали, что я даже не знаю, в какое место вас бла-го-да-рить.

    Сергей не слушал его и занимался своими товарищами.

    Но тут машина остановилась. Послышались разговоры, затем, что-то тяжело заскрипело, запищало, словно деревянный ворот на деревенском колодце и машина вновь поехала. Но через минуту остановилась. Опять раздались голоса, кто-то подошёл к дверям машины. Защелкал замок и дверь отворилась. В проёме света стоял майор:
    - Все живы? А то тут товарищ следователь Каширский переживал за нашего Капоню …, - увидев, лежащих на полу конвойных, он немо уставился на Сергея.

    - Не понял это что за цирк? Нажрались, что ли? Ну, когда успели?
    Сергей шагнул ему навстречу:
    - Товарищ майор, тут такое дело…вообщем, того, мы хотели этому Капоне накидать. Он нас козлами обозвал.…А он вот…

    Майор перебил, запрыгнув в фургон:
    - Тебе мало, Копоня? Ну что ж, педагоги говорят, повторение мать учения.
 Алексей встал ему навстречу, ощерившись разбитыми губами. Уцелевший глаз блеснул лихорадочным светом радости.

    Сергей бросился между майором и Алексеем:
    - Товарищ майор, не трогайте его, он не виноват. Его торгаши сдали.
    - Пшо-ол прочь,- майор схватил Сергея за грудки, отшвырнул его в сторону.- Я тебя, Капоня, местного разлива научу, как законы уважать.
    Алексей радостно улыбался ему в ответ:
    - А может не надо, майор. Достаточно того, что вы законы блюдете. А мы люди простые нам и так сойдет, неучами.

    Майор оглянулся на дверной проём, там возле дверей, стояло человек шесть военных с оружием и с ними следователь Каширский.
    Он с сожалением махнул рукой:
    - Выводите арестованного,- нехотя повернулся к Алексею спиной и спрыгнул на землю.

     Оформление и водворение Алексея в камеру прошло быстро и без суеты. У него даже сложилось впечатление, что его ждали.

     Ночь он промаялся на топчане в мыслях и болях. Камерный свет вначале изводил Алексея своей нескончаемостью. Нет-нет, а мелькала мысль, да когда же они наконец-то отключат это надоедливое светило.

     Под самое утро он забылся, и увиделось ему снежное поле. Бескрайний наст отдавал легкой синевой. На самом краю снежного наста висела луна. Она светила искусственным светом, её свет, зыбкой дорожкой, упирался в ноги Алексея. Он шёл к ней.

    Ноги не проваливались хотя всякий раз, ставя ногу на наст, он замирал ожидаючи, что вот сейчас хрустнет, сломается снег под ногой, и он провалится.

     Алексей брёл уставший, изнемогший. Ему казалось, что он еле-еле волочит ноги, но он шёл и шёл  к Луне.
     Когда наконец-то обнаружился край наста, он увидел, что между ним и Луной пропасть заполненная водой. На другом конце пропасти покачивалась Луна, что та огромная лодка и добраться до неё Алексей не сможет.  Внимательно вглядевшись в уходящую вниз бездну, разглядел слабые очертания дна, а то, что он принял за воду, был воздух.

     Он осмотрелся, но ничего кроме белого снега вокруг не было.
 Бескрайняя, снежная белизна, Луна да он вот и всё, что было в мире, даже звёзды над головой не мерцали.

     Дух одиночества и тоски овладел им. Где же люди, деревья, горы? Как я сюда попал? Зачем я здесь? И зачем мне Луна? Какого чёрта я сюда припёрся? И вообще, где я?

    Он  попытался открыть глаза, глаза не открывались. Алексей сделал усилие пошевелить ногой, тщетно. Ни один член не ощущался. Страх пронёсся по телу. Он почувствовал себя отделенным от тела. Разум, сознание вот они,  он думает, осознает себя, а тела нет. И всё его сознание, понимание себя, как человека, было сконцентрировано в одной маленькой точке, в его мысли. От нахлынувшего отчаянья он дернулся, попытался повернуться на правый бок, приложив все силы, что были в нём. Удар лицом о бетонный пол вернул его в действительность.

      Только на другой день Алексей был приведён к Каширскому.
     Когда его завели в кабинет, следователь стоял у окна, разглядывая ярко иллюстрированный журнал.

    - Ну что, Родионов, начнём плодотворно сотрудничать со следствием,- подойдя к столу, он бросил журнал в ящик, сев за стол открыл папку.
    Алексей молчал.

    - Так, Родионов Алексей Павлович, по нашим оперативным сведениям вы имели тесную связь с криминальным авторитетом Басовым, в настоящее время осужденным за распространение наркотиков. Я ознакомился с материалами дела Басова, и выяснилась интересная деталь. Тогда следствие не предало значение, но, сопоставив наш случай и некоторые недостающие звенья уголовного дела ОПГ Басова, мы пришли к выводу, и для вас не утешительному,- следователь посмотрел на Алексея.

     - Даже более того, для вас и вашего будущего эти выводы фатальны.
    Алексей сидел молча, потупившись.

    Опухлость с его лица спала, но рассеченная губа и бровь, в совокупности с иссиня-зеленым наплывами под глазами, делали лицо омертвелым.

    Следователь, глядя на Алексея, усмехнулся:
    - Что ж вы так, Алексей Павлович, неосторожно с машины спрыгнули. Вон как лицо своё разбили. Осторожней надо. Да и вообще, при ходьбе под ноги чаще смотреть надобноть,- он ждал, что ответит Алексей. Но тот сидел, отрешенно смотря в пол. Весь его внешний вид говорил, что человек морально убит, сломлен произошедшим.

    У следователя мелькнула мысль: «Парень созрел и готов подписать всё, что ему предложат. Да, в машине он был резв, что-то жеребец необъезженный, а сейчас скис. Вот что значит одиночная камера и неизвестность. А может быть выбрал тактику молчания и таким образом обдумывает свое дальнейшее поведение».

    Затянувшаяся пауза Каширского устраивала.

    Он давно поделил людей, попадавших к нему на допрос, на две  категории. И в этой выведенной, для себя, теории он обратил арестованных в животных, а себе отвёл роль погонщика или пастуха. Но ему больше нравилось американское слово: ковбой.

    Основная масса людей, по его незамысловатой теории, составляла людей-баранов. А поскольку бараны бывают нескольких видов продуктивности, то для одних он отвёл роль просто баранов на заклание и он с ними не церемонился. С таких людей-баранов взять было нечего, другая же часть людей-баранов соотносилась им к категории поставщиков шерсти. Вот этим он уделял повышенное внимание и здесь он практически никогда своего шанса не упускал.

    Определив, таким образом, человека на отведенный ему статус того или иного барана, он начинал, по его выражению, того «выгуливать», а затем и «стричь».

    - Ну, что молчишь, Аль Капоня? Вот постановление о твоём аресте, - он протянул Алексею лист бумаги.

     Алексея он определил в категорию поставщиков шерсти и сейчас приступил к выгулу намеченной жертвы.

     Алексей нехотя повернул голову в его сторону. Его руки, скованные наручниками за спиной, онемели, а края металла так врезались в запястья, что причиняли нестерпимую боль.

    -Фамилия моя, к вашему сведению, Родионов. Зовут меня Алексеем, а по батюшки Павлович. И если ты, баран, возомнил из себя пастуха, то ты, поверь мне, ошибся.

    - Что-о! - следователь слетел со стула. - Что-о!? Что ты сказал, ублюдок? Я тебя в порошке сотру, я тебя сгною!...
    Алексей, улыбаясь, смотрел на него.

    Каширский, в два метра ростом, полыхая от ненависти лицом, подскочил к нему. Его ошеломили слова подследственного, он даже внутри себя растерялся.

    - Ты, придурок, Капоня доморощенный, ты хоть знаешь, что тебе корячит-ся?
    - Знаю, знаю. Вы мне уже обстоятельно объяснили. Поэтому мне терять нечего. Подписывать ничего не буду и с тобой…как там тебя…защитник законности, разговаривать не собираюсь.

    - Куда ты денешься, ты, не только говорить, но и писать будешь. Всё что я скажу, - следователь стоял, нависнув над Алексеем, что та скала. Готовый рухнуть и накрыть собою, раздавить подследственного.

    Но первый импульс, яростной ошеломленности, прошёл, и он внутренне удивился, как этот, загнанный в угол, человечишка смог его, самого Каширского, вывести из себя.

     Чуть успокоившись, он заходил по кабинету. Минут пять он то и дело натыкался,  то на одну, то на другую стену.

     Здесь его взгляд остановился на руках Алексея. Руки, что две бесформенные культи, отдавали синевой.

     Каширский участливо спросил:
     - Руки ваши как? Я смотрю, они посинели.
    Алексей, как и в первый раз, нехотя поднял голову, посмотрел в глаза:
    - Я, назвав тебя бараном, думал ошибся, а ты и впрямь баран, только в костюме.

    На этот раз Каширский только усмехнулся в ответ:
    -Это мы скоро узнаем кто из нас баранестее.

    - А здесь и узнавать нечего. Вы что творите, уроды? Вы где живёте? На другой планете? На что надеетесь? Или это у вас такие законы? Вы хоть иногда своей бараньей башкой думаете, что я гражданин, или смысл этого слова вам уже не понятен? Тебя чему в институте учили, на деньги трудового народа. Ты, наверное, и присягу давал, урод?

    - Стоп! Стоп!- Каширский сел за стол.- А вот с этого места давай сначала и по порядку.

    Он сделал серьезное лицо:
    - Гражданин Родионов, откуда и каким образом доставлялся к вам наркотик? Кто поставщик? Через кого реализовывалась поступившая партия?
 Как у вас осуществляется связь?

    Алексей долго и внимательно смотрел на следователя. Тот так же внимательно смотрел на подследственного ожидая ответы на свои вопросы.
    И дождался:
    - Следак, ты, наверное, когда бреишся в глаза себе не смотришь. Глаза, как говорится, зеркало души. Ты посмотри, как нибудь в свои глаза, загляни в нутро своей души. Определи, сколько там дерьма…А так, диагноз, клиника, полная патология,- Алексей злорадно бросил.- Эй, товарищ, вы не подскажите в какой меня дурдом привезли?

    Здесь, Каширский, озадаченно уставился на Алексея. С минуту он молча смотрел ему в лицо. Затем, нажал кнопку вызова, сказал равнодушно:
   - Родионов, возьмёте бумагу и ручку, в камере обстоятельно напишите всё, как было. До задержания и после.

    Алексей усмехнулся:
    - Ваш беспредел тоже описывать? И вообще вы не боитесь? Я ведь и зубочисткой могу убить, а вы мне целую ручку даёте.

    Каширский усмехнулся в ответ:
    - Да, я хотел тебя спросить, чем ты занимался? Что за вид единоборство, «тэхвандо»?

    - Русский рукопашный бой. Слышал про такой?

    - Нет. Я сам «дзюдо» занимался, боксом.

    В это время в кабинет зашел конвойный и в ожидании встал у двери.
    Алексей, мельком глянул на него, продолжил:
    - Дзюдо, бокс да-а, это, конечно, хорошо. В тебе, наверное, все девяносто кг чистого веса есть. Что тот боров. Круто. Слушай, следак, а морду тебе давно не били?

    Каширский засмеялся:
    - Ни разу. Мне приходилось кое-кого приводить в чувство и в миру, да и здесь. Так что удар у меня поставлен,- он похлопал кулаком в ладонь.

     Конвойный стоял и с интересом слушал разговор следователя с подследственным.

     Алексей тоже засмеялся:
     - Знаешь, но в этой жизни, что нибудь всегда бывает в первый раз. И у тебя данная благодать божья впереди. Если ты желаешь, эту несуразность в твоей жизни пройти, я помогу помочь. Если ты, конечно, о-очень желаешь, то прям здесь и сейчас. Мне тоже, ну о-очень хочется по твоей сытой физиономии врезать. Только без обид.

     Каширский захохотал:
     - Ладно трепаться то, Капоня. Какие обиды. Скажи спасибо, что я тебе воспитательный урок не учинил по методу майора,- он кивнул конвойному.- Уведите арестованного.

     Конвойный подошёл к Алексею, но тот вдруг резко повалился со стула ему навстречу и конвойный грузно опустился на пол. Ещё мгновение и Алексей стоял напротив Каширского.

    - Ну, следак, покажи чему тебя, в твоих институтах, учили. Видишь у меня руки в кондалай и за спиной. А теперь смотри,- Алексей присев, кувыркнулся на бок и было видно, что ему невыносимо больно. Он зарычал, мгновение и его руки были уже между ног. Каширский оторопело смотрел на происходящее, как та кобра на дудочку факира. Ещё миг возни на полу и руки Алексея были уже спереди.

    - Как там тебя, защитник законности, в жизни не все так просто, как ты себе мнишь.- Алексей двинулся к нему.

      Каширский лихорадочно давил кнопку звонка, по коридору уже громыхал топот кованых сапог.

    - Я тебя сильно бить не буду. Дефект детства исправлю и только.

    Следователь вскочил со стула и принял боксерскую стойку. Двигая перед своим лицом кулаками, он раскачивался, ожидая удара Алексея.

    Но действие скованных рук Алексея было столь стремительно, что Каширский не уловил момента выпада. Удар наручников пришелся в бровь его левого глаза. Голова дернулась, следователь, словно переломился пополам. Он боком упал на кресла и с него сполз под стол.

    Алексей этого не видел. Он, что огромная  змея, извернулся, возвращая руки за спину. Нестерпимая боль обжигала мозг, на запястьях выступили капельки крови, но он уже сидел на стуле.

    Дверь с силой распахнулась, в кабинет с шумом ворвались трое конвойных с дубинками. Один из них подлетел к Алексею и со всего маха ударил по голове, но Алексей отстранился. Дубинка, чёрной молнией, пролетела мимо, едва коснувшись Алексеевой спины.

    С досады, что промазал, конвойный замахнулся вновь, но увидел, что Алексей в наручниках, замер:
    - Что здесь происходит?- он огляделся и посмотрел на Алексея. Тот пожал плечами:
    - А кто вас разберёт? Вон разодрались, из-за какой-то бабы, что ли?

    Конвойный бросил:
    - Этого в камеру,- сам же кинулся к следователю.

    Каширского подняли и усадили за стол. Блуждающим взглядом тот шарил по кабинету, пока осмысленно не уперся в Алексея. Левый глаз его набухал и краснел. Алексей улыбнулся ему:
    - С почином вас, товарищ следователь. Впрочем, какой я вам товарищ? Гражданин следователь.

    Тот словно в прострации махнул на Алексея рукой:
    - Уведите арестованного и всем…вон…вон…

    После этого инцидента Алексей ещё двое суток провалялся в камере. Он ждал, что Каширский придёт с майором и конвойными, что за просто так, его выходка на допросе, не пройдет.

    Он обдумывал и пытался предугадать их действия, потом плюнул: «Будь что будет. Семь смертям не бывать, а одной не миновать». Что они могут с ним сделать? Избить и только.

    Его никто не тревожил. Даже поесть ему не приносили. Словно и не было в камере сидельца.

    Между четырёх стен витала тишина. Её таинственные шорохи, возникнув, тут же исчезали. Вначале Алексей не мог понять неестественности замкнутого пространства. Затем обратил внимание на то, что в пустой камере не слышно эха от издаваемых им звуков. Эта погребная тишина его насторожила.

    Несколько раз он постучал костяшками руки по стене, стена поглотила звук.

    Прислушавшись, Алексей подобно филину проухал, навостривши слух, тщетно. Ни какого эха.

    У него мелькнула мысль, когда в этой камере кого-то лупсачат, вряд ли
 снаружи, да и в коридоре что-то слышно. Ори не ори, тишина будет, что в той могиле. Ему стало не по себе: «Похоронен заживо».

    Лежа на бетонном топчане, он изучал потолок, стены. И в то же самое время обдумывал сложившуюся ситуацию.

    Из всего, что свалилось на него, его успокаивало только одно, в беседе с женой, он, словно что-то предвидя, обмолвился о незапланированной поездке, которая может у него случиться. И надо же, ему словно кто-то подсказал, предупредить жену, если его долго не будет, что бы она не волновалась.

    «И куда же вас, Алёшинька, кривая выведет?» - задавался он вопросом и, улыбаясь себе, себе же отвечал: «Завести то завела, а вот зги не видно».

     Лёжа на спине, он комплексом упражнений изгнал боль из ушибленных мест. Всю свою волю, он сконцентрировал на восстановлении нормального состояния своего физического тела. Исходным материалом для восстанов-ления нужна была водичка и её здесь было предостаточно, только открой кран.

    Десять часов массажа, дыхательной гимнастики и компрессы структурированной воды сделали своё доброе дело. На теле остались только коричнево-зеленые пятна на месте ушибов.

    Утром, на третьи сутки, когда по коридору разнеслись шаги конвойных, он был готов ко всему.

    Два дня, занимаясь телом, он не мог думать о случившемся, только в минуты расслабленного отдыха, и покоя его мозг работал неустанно, прокручивая возможные варианты своего освобождения.

    Словно с чьей-то подачи выплыло решение: «Прими всё как есть, не протестуй, не будь против. Изначально был не прав, с самого первого шага, действия были не логичны и несли только вред. Для того, что бы выбраться из этой «волчьей ямы» и как можно скорее, необходимо принять любые условия следователя. Первое, что необходимо сделать, попросить прощение». Гордыня встрепенулась, заупрямилась, но он цыкнул на неё и она, тяжко вздохнув, смолкла.

    Шаги остановились возле дверей камеры, но словно передумав, пошли дальше.

    Алексей встал с топчана, взял оставленные ему листы бумаги, стал ходить по камере, обдумывая, что писать.
    Когда строки сложились в голове, он приступил к написанию, как он пошутил для себя, «домашнего задания».

    При завершении, Алексей, тщательно вывел:
    - Гражданин следователь, прошу вас верить мне и прошу меня простить за содеянное с вами. Потому как я полный засранец,- при написании последних слов он улыбнулся. Здесь последним аккордом дверь в камеру неожиданно отворилась. На пороге стоял Каширский, майор и четверо охранников, все они были при дубинках.

    Алексей встал им навстречу с листами бумаги в левой руке и ручкой в правой. Каширский попятился назад, спрятавшись за майором. Алексей остановил его:
     - Александр Николаевич, я прошу вас простить меня. Я был трижды не прав. И вы, товарищ майор, простите и не держите на меня зла. Больше, я вам обещаю, ничего подобного не повториться.

    - Я не понял,- майор в недоумении уставился на Каширского. Тот в свою очередь обескуражено смотрел на майора, явно ожидая от Алексея какого-то подвоха.

    - Вот я здесь всё написал,- Алексей протянул обе руки вперёд. - Если не верите, наденьте наручники.

    Майор хмыкнул:
    - Да ты какой-то провокатор, что в наручниках, что без,- он опасливо взял из рук Алексея бумагу и ручку. Повернувшись к Каширскому, который уже выглядывал из-за двери.- Ну что, Александр Николаевич, поверим Капоне? Или воспитательный процесс проведём?

    Алексей держал руки, выставив их перед собой:
    - Не надо, товарищ майор, я сопротивляться не буду. Вы можете убить меня, я пальцем не пошевелю в свою защиту. Виновен.

    Каширский в нерешительности крутил бумагу в руках, смотрел то на Алексея, то на майора. Бросил конвойным:
    -Арестованного ко мне,- сам устремился по коридору, опережая эхо своих шагов.

    - Пойдем, Капоня,- майор взял Алексея за локоть. - Если дернешься, застрелим. Ни я, так они.
    - Не дёрнусь. Не дёрнусь, майор. Вот один раз дёрнулся и едва себя в зеркале узнал.
    - Да, уж,- майор гоготнул. - Ребята перестарались. Да и ты тоже не подарок. Знатно их нахлобучил.

    - Слушай, Алексей, ты, что за цирк устроил в кабинете у Николаича. Он два дня свинцовые примочки с глаза не снимал. Он тут такое про тебя рассказал.…Не вериться мне.

     - Товарищ майор, мне тоже не вериться. Преувеличивает, гражданин следователь. Я такие фокусы лет пять не исполнял. Но тут такое дело вышло у меня, с перепугу, и получилось. А так мне кажется, он поскользнулся в кабинете и об угол стола лбом ударился. Помните, как я с машины спрыгнул…ребра до сих пор ноют.- Майор рассмеялся и похлопал Алексея по спине.

    - Ты где служил? Что за система рукопашного боя? Кадочников?

    - Нет, русский рукопашный бой, хотя многое от Алексея Алексеевича ….Кадочникова тоже есть. А служил я на Краснознаменном Северном флоте. Есть там такое местечко, Западная Лица называется. В бытность мою существовало подразделение ОМИС - особая морская инженерная служба. Вот я там шесть лет бултыхался. Учили нас многому и разному, учителя добротные были. Здоровья бы им и удач, остальное, они сами возьмут. Списан, по состоянию здоровья, под чистую. Переохлаждение,- он улыбнулся майору.- Писаться стал и не только ночью.

    Они засмеялись, заржали так, что эхо по коридору загремело и словно поперхнувшись, лязгнуло дверью следователя.

    Войдя в кабинет к следователю, майор бросил Алексею:
    - Садись на стул и не рыпайся. Александр Николаевич, я пошёл. Вы тут разруливайте, но мне кажется парень правильный, наш. Конечно, это тебе решать, как скажешь, так и будет. Конвой пока с тобой побудет.- Повернулся к Алексею:
    - Глупанёшь. Убьют. Приказ стрелять на поражение, - Алексей в знак согласия кивнул головой.

    Когда положенные формальности были все завершены. Каширский долго читал исписанные Алексеем листы. Он перебирал их, возвращаясь в начало, то в середину, то вновь в начало.

    Алексей смотрел на него и думал: «Фингал почти не виден. Холодным утюгом, наверное, жена ему глаз приглаживала, надо было ему и второй фингал поставить для симметрии. Нет. Это был бы уже перебор. И что он там читает? Я вроде бы по-русски написал. Может он русского прописного алфавита не знает. В словах путается. Может быть, ему надо было печатными буквами написать. Так доходчивей».

    Каширский положил листы перед Алексеем:
    - Подпиши на каждом листе, а здесь в конце поставь сегодняшнее число.
    Отошёл к окну, закурил. Оглянулся и долго, словно изучая, посмотрел на Алексея.
    - Подписал? Вот и хорошо,- бросил конвойным.- А вы пока выйдите за дверь. Нужно будет, я позову.
    Старший из конвойных подошел к столу:
    - Так, товарищ следователь, товарищ майор приказал с вами быть. Вдруг этот взбрыкнёт…
    - Не взбрыкнёт, а если взбрыкнёт, то вы не поможете. Выйдите.

    Конвойные нехотя направились к двери и когда за ними закрылась дверь, Каширский улыбаясь, заговорил:
    - Алексей Павлович, вы уяснили всю безысходность вашего положения,- он навалился на стол, наклонившись к Алексею.- Я много думал, как наказать тебя. Ты уяснил, что у тебя только один выход отсюда…тюрьма. А то, что ты здоровый и крутой это твоя блаж. Бык тоже здоровый, но и его в консервную банку загоняют. Так и тебя. Уяснил, кто здесь хозяин?

    - Уяснил, товарищ следователь.

    - Гражданин, следователь,- поправил его Каширский.-Так вот, я человек отходчивый, да и судя по твоей пространной писанине всему виной торговцы с рынка? Да?
    - Да.

    - А ты колобок. Мягкий и пушистый? А как же Басов, Бес? Ваша связь с ним и наркотик?
    - Я же все написал.

    - Всё да не всё,- Каширский встал.- А вот скажи мне, Алексей Павлович, зачем ты драку с милицией учинил? Я многое понимаю, а вот этого, ну никак понять не могу. У тебя семья, дети. Зачем ты оказал сопротивление? Зачем бросился на младшего лейтенанта? Хотел завладеть уликой, чтобы уничтожить? А?- Он уставился на Алексея.

    - Да, чёрт знает зачем? Не знаю. Как помутнение какое-то  на меня нашло.
    - Ну-ну. Помутнение. Ты скажи, что чёрт попутал. А меня тоже по помутнению? Мне стыдно домой было возвращаться. Сын спрашивает, дочь спрашивает.- Алексей улыбнулся ему.

    - Александр Николаевич, прости меня засранца. Не прав я, везде не прав. Кроме одного.

    - Кроме чего?- Каширский с интересом посмотрел на Алексея. Может быть, впервые увидел в нём человека, а может быть наоборот, того барана, которого он обычно выпасывает и вот пришло время стричь.

    - Кроме того, что я ни в чём не виновен.
    - Ну-ну. Старая песня. Ты думаешь, кто-то в этом душевном заведении по своей воле сознавался в содеянном, - и здесь он словно встрепенулся.
    - А впрочем, знаешь, Родионов. Есть один вариант, как тебе избежать наказания. Есть один вариант…

    - Как?- Алексей весь напрягся. Луч надежды полоснул по сердцу.
    - Ты ведь у нас с Никольского?
    - Да, а что? У вас всё написано.
    - Так вот в Никольской церкви имеется доска 15 века. Она даже без оклада, образ Нерукотворный называется.
    - Доска? Какая доска? Икона что ли?
    - Да, да, икона. Знаешь такую?- здесь весь напрягся Каширский.
    - Знаю. Видел. Что нужно? У нас к ней почёт. Со всего Союза к ней приезжают, говорят, помогает она людям.

     - Вот и хорошо,- следователь заёрзал на стуле.- А как ты думаешь, её эту доску из церкви можно увести?
     - Украсть что ли? – Алексей вопросительно уставился на Каширского. Тот скривился и встал со стула:
     - Пусть будет украсть,- нервно заходил по кабинету.
     - Ты можешь эту доску мне привезти?
     - А чё не привезти? Только как? Я ведь здесь, а икона в Никольском, в церкви под замком. Да и люди…

    - Слушай меня внимательно, Родионов. Сейчас подпишешь подписку о невыезде. Я тебе оформляю пропуск и отпускаю. Тебя отвезут к КПП, там у них твоя машина. Даю тебе месяц, нет, двадцать дней. Ты мне привозишь эту доску, я закрываю твоё дело. И мы разбегаемся в разные стороны. Я тебя не знаю и знать не хочу, ты меня. Как, тебе мой вариант? Устраивает? Одно скажу, другого выхода у тебя нет.

    Алексей ошалело смотрел на следователя:
    - Ещё как устраивает,- сказал он, а сам даже не верил услышенному.

     Дальнейшее происходило, как в сладостном сне. В себя пришел Алексей, когда его «жигуленок» отъехал от  КПП.

     У него даже мелькнула мысль, а было ли что с ним. Не злое ли видение пленило его воображение и всё что ему вспоминается это только сон. Вроде бы только десять минут назад он подъехал к КПП выезда из города, его зачем-то остановили, проверили документы, и он вновь поехал. Он чуть было сам не поверил в эту мысль но, глянув в зеркало заднего вида, увидел себя, вернее увидал глаза свои, полные тоски и тревоги, и ужаснулся, что это не сон.

     Дома только жена и никто больше не догадались о его приключении. Ей же он обещал все рассказать, как нибудь.

 3.
    Быстро идя по неплотному снегу, Алексей разогрелся. Если в начале пути он чувствовал на лице легкое пощипывание мороза, то теперь разгоряченный он его не ощущал. Вот уже и церковь. Он вышел на дорогу. Оглянулся. Цыпочка его следов явно виднелась на снегу. Она темными пятнами вела по снегу и скрывалась в лесочке, откуда он только что вышел. Ерунда, следы пройдут между деревьев и выйдут на большак, а там не то, что его след, следа машины не видно.

    Деловито подойдя к церкви, Алексей прислушался. Тихо. Только стук его сердца, да прерывистое дыхание говорили о том, что здесь в округе, никого кроме него нет.

     Обойдя церковь, он подошел к остаткам железной лестницы и, не медля, не раздумывая, подпрыгнул, ухватившись за нижний прут. Еще мгновение, подтянулся и уже стоял на лестнице, оглядываясь.

      А вот и дверца чердачного помещения. Алексей улыбнулся, на ней поблескивал новый замок. Он просунул пальцы сквозь щель, потянув створку двери на себя, напрягся. Дверь поддалась и со стороны шарниров выдвинулась ему навстречу.

      Алексей подбодрил:
      - Вот милая и молодец, умничка. Ещё чуток, опля, - он створку медленно потянул вверх, и она сдвинулась, шарниры разъединились. Дверь сошла с петель. Алексей потянул дверь на себя открывая. Замок также бесстрастно поблескивал отражением лунного света.

      Проникнув на чердак, Алексей в темноте, наощупь, направился к пожарному люку. Не прошло и десяти минут, когда он уже с иконой спустился по лестнице. Вернее будет сказать, что он спустился один.

    Икона была большой и тяжелой. Алексей не ожидал, что ему будет так неудобно и тяжело её нести. Когда он вылез с ней к чердачной двери то  понял, что с иконой ему не спустится и тогда он бросил икону вниз, на маленький сугробик снега.

      Прежде чем сбросить её сверху он прислушался, но вокруг было также тихо и только какое-то дерево несколько раз скрипнуло, ни то от холода, ни то от одиночества.

     Алексей прицелился и бросил икону. Он видел, как она парила, падая, а перед самой землей, скользнула по воздуху и ударилась углом. Ни то «ойкнув» или «охнув», но Алексей явственно услышал чей-то тяжелый вздох. Он даже замер на мгновение и прислушался. Ему почудилось, что кто-то наблюдает за ним, скрываясь за деревьями или из глубины темного чердачного проема. Робость пробежала по спине.

     Лихорадочно установив дверь на прежнее место, он быстро спустился вниз. Подойдя к иконе, он наклонился, чтобы взять её и здесь встретился взглядом со Спасителем. Они внимательно смотрели друг другу в глаза и Алексей не выдержал.

     - Атас, фигня какая-то. Не надо на меня так смотреть. Не надо,- ему сделалось не по себе. Он накинул мешковину на икону, запеленал  и, взгромоздив на плечи, заторопился к своим следам. Обратный путь показался Алексею короче.

      Зайдя в сарай, он долго высматривал, куда бы спрятать икону и, наконец, решившись, залез на сеновал, расчистил место в стороне от хозяйской суеты и закидал её сеном.

      Оставив фуфайку с веревкой, накинув полушубок на плечи, Алексей вышел на крыльцо.

      Осмотрелся, и ему вдруг почудилось, что всего того, что только что с ним произошло, вовсе и не было. Просто, он  вышел из душной комнаты покурить и здесь, всматриваясь в звездное небо, ему привиделось удивительное дело. Будто бы он, Алексей, ходил в церковь и украл оттуда всеми любимую икону.

      Но, нет, Алексей, никуда не ходил, там же, на сеновале в прорехах сена, нет вовсе никакой иконы. И так это явственно нахлынуло на Алексея, что он даже усомнился в себе, а Алексей ли он? И произошло ли все это с ним?

       Курить желания не было. Он несколько раз втянул в себя холодный воздух, поймал взглядом самую яркую звезду. Она переливалась таинственным дыханием загадочного света.

    Алексей представил себя летящим сквозь синеву, туда, в мерцающую звездами даль. Неведомая сила, словно почувствовав его желание,  вдруг подхватила и понесла его, закружила и словно гигантский пылесос всосала в себя, втягивая сильнее и сильнее.

      Рассекая лицом бездну неба, он физически ощутил невесомость, холодную зыбкость разряженного пространства. Полет будоражил его, он окидывал взглядом проносившиеся мимо созвездия, причудливые спирали галактик и уносился дальше и дальше в глубь необъяснимой, но зовущей в себя бездны.

      Грудь его, неожиданно распахнулась, разверзлась, стремительно и необъятно вбирая в себя все видимое пространство, вместе с созвездиями, галактиками и, от неожиданной, фантастической реальности, он передернулся всеми членами  тела. Алексей оглянулся, чтобы увидеть Землю, но её нигде не было.

      Разноцветье пульсирующих, живущих и умирающих звезд, холодная красота окружения гипнотизировала, звала в себя. Но, ужас, страшной утраты Земли, ударил в голову, заставив сжаться его в маленький комочек, человеческого тела и он оказался, вдруг, сидящим на крыльце в запахах сарая, неясных звуках пробуждающейся деревни.

      Алексей ошеломленный встал с крыльца. Сколько он здесь просидел? Ноги, руки замерзли. Его знобило от холода. Боязливо глянув на небо, Алексей зашёл в дом.

      Крадучись разделся и тихонько полез в кровать к жене под одеяло.

      Тепло, разгоряченного сном, тела жены обдало его такой сладкой негой, что он застонал от удовольствия. Притиснулся, прижался, обнимая жену, стараясь слиться с ней, почувствовать биенье её сердца, единство дыхания.
      - Ты где шлялся?- Жена сонно ткнула его локтем. Остановив весь дух его мужского, благородного порыва.- Холодный, что та ледышка. Время, скоро шесть часов. Вставать уже пора.
      - Дашунь,- Алексей поперхнулся.- Дашунь, дельце небольшое было. Надо было в одно место смотаться.

       Жена повернулась к нему лицом:
      - Смотался? Ой, Лёша, Лёша, чует мое сердце, что ты нехорошее дело задумал,- она шептала страстно, словно и не спала до этого, а ждала, дожидаючясь, его.- Ой, нехорошее.

      -Да, ладно тебе, Дашунь. Хорошее, нехорошее. Кто это определяет, кто судит? Смотри, что вокруг творится. Главное, чтобы нам польза была. А польза будет.- Он притиснулся к жене, наваливаясь на неё, целуя шею, груди. Жена вначале напряглась, но под ласками обмякла, поддалась.

      День пролетел в суете. Алексей иной раз ловил себя на мысли, что непроизвольно останавливает взгляд на сеновале и видятся ему глаза Спасителя.

       Он усмехнулся себе: «Какая-то чертовщина. Нет, нет» и едва не рассмеялся: «Какая-то Боговщина».

       На третий день в деревне поднялся переполох. Бабы, старухи бегали по деревне крестясь, причитая: Горе то, какое! Горе! Ироды какие-то, нехристи, украли икону «Спас Нерукотворный». Господи! Да что же это деется!

       Мужики ходили словно пришибленные. Курили и в недоумении пожимали плечами, но в одном были тверды: «Найти и придавить бы эту заразу. Всю душу обгадили».

       Алексей, прислушивался, слушал разговоры. Сочувствовал, иногда высказывал свои мысли:
      - Да какая она чудотворная? А если б не чудотворная? Икона как икона. Ценные иконы в сейфах хранятся. А здесь висит на всеобщее обозрение, что днём, что ночью. Приходи, кому не лень, бери, что под руку попадёт. Если она чудотворная, что она себя не защитила? Нагнала бы страху на воров, болезнь там, слепоту.

      Дома мать несколько раз плакала:
      - Господи! Зачем же ты нас так. Только с колен подыматься стали, только мир узрели и на тебе. - А через неделю слегла.

      Врач, мужчина средних лет, привезенный Алексеем из города, долго её слушал, мерил давление, в конце резюмировал:
      -Вы, Клавдия Александровна, извините, женщина уже не молодая. Вам бы внуков нянчить, да на огороде цветочки выращивать, а вы за какую-то икону переживаете. Выкиньте, извините, эту дурь из головы. А если невмоготу, пойдите завтра в церковь, поставьте свечку, что бы ваш господь вам помог, - он улыбнулся Алексею. - В поиске иконы.

      Мать не слушала его, но когда он встал и хотел прощаться, она тихо ему сказала:
      - Ничего вы доктор не понимаете. Если бы икона была, то и я бы выздоровела.- На что доктор ласково улыбнулся:
      - Клавдия Александровна, извините, а вы и не болеете. У вас детский синдром. Это знаете, когда у ребенка отбирают его любимую игрушку.…Вот и у вас так же, у вас пол деревни в растроиных чувствах. Нет любимой, извините, цацки и жить не хочется. Так то.

      Проводив доктора, Алексей вернулся в комнату к матери. Подоткнув под нее простынь, он украдкой поглядывал на мать. Материнские глаза смотрели из глубин темных впадин глазниц, взгляд таил в себе непонятную напряженность, если не вопросительность.

     - Мама, ты что? Расстроилась из-за доктора? Не обращай на них внимание. Тебе ли не знать, они ведь на то и доктора, чтобы или лечить или калечить, а этот, по-видимому, из плеяды вторых.- Мать, едва дернув уголки губ, улыбнулась ему.

     - Лёша, а ты бабу Груню видишь?
     -Эту старуху с придурью, Груню Тёмную, что ль? Давно не видел, а что?- Алексей в удивлении посмотрел на мать.
     -Ты это с чего её вспомнила то?
      - Мы ведь с ней, сынок, почитай одногодки, она чуток года на два-три постарше. В девках вместе песни пели, да хороводы водили, - у матери  вдруг дернулись в болезненной кривизне губы, глаза заблестели неожиданной слезой.
      - Видел бы ты сынок, какая она статная, справная была, чёрной смолью коса, сейчас таких волос нет. А глаза большие да такие синие, синие…нет, не синие, а что та твоя бирюза.
      Дородная она девкой была, дородной, все было при ней и даже иное с избытком.

       - Мам, ты это что вспоминать тут начала?- Алексей легонько отодвинул край матраца и присел на краешек кровати в ногах у матери.- Ну-ну, кались маманька, что за воспоминания на тебя нахлынули, а, чудесной юности, прекрасные порывы.- Алексей ощерился своим волчьим оскалом.

      Мать посмотрела на него осуждающе:
      -Лёша, ты так не улыбайся, не надо так. Ты ведь по-другому можешь. Зачем так? По-людски надо улыбаться, по-человечески.
      -Да ладно тебе, мам. Так не улыбайся, так не говори, так не делай. Да что ты, мам…?
      - А я тебе и говорю, не надо так улыбаться. Люди про тебя и так судачат разное, бабы говорят истинно Клавдия сын у тебя Волк, а мужики и то, Волчара…
      -Ну, мама!… - Алексей вскочил с кровати, норовя уйти из комнаты. Мать его остановила.
      -Сынок, так я о бабе Груне.

      - Ну, что мне твоя Груня-Тёмная,- у него в памяти возник образ  старухи. Сколько он её помнил, она вечно была в одном одеянии. Чёрная кофта, чёрная юбка, длинные седые волосы стянуты на затылке какой-то бечевкой и чёрный платок, завязанный на подбородке. На ногах, зимой и летом, чёрные шерстяные носки в калошах. Ходила она, сгорбившись, выставляя впереди себя, обитую на конце, чёрную клюку.

    Алексею она всегда казалось страшной колдуньей или ведьмой, из какой-то сказки. При редких встречах с ней он робел, останавливался, если она шла мимо, и старался не дышать. Но старуха всегда шла, уверено и стремительно по своим делам, ни на что, не обращая внимания и, ни на что не реагируя.

      Алексею было лет двенадцать, когда ему почему-то захотелось узнать, как эта слепая бабка продвигается в полной для неё темноте и находит дорогу. Однажды он притащил на себе здоровенный кусок бревна и положил на тропу, где обычно ходила Груня - Тёмная.

      Ждать пришлось не долго. Постукивая впереди себя неизменной клюкой, бабка шла уверенно, но, не спеша, она будто ожидала чего-то. Поравнявшись с бревном,  она вдруг остановилась и обстучала его с боку и сверху. Подняв голову, повела ею, словно высматривая лихоимца. Остановив на Алексее белки, невидящих глаз она сказала:
      -Подойди,- у Алексея мелькнула мысль, он даже хотел ей сказать: «А хрена тебе, бабулька, не надо?» Но его взяла оторопь, а затем захватила какая-то невидимая сила. Он не хотел подходить, только ноги сами поднесли его к старухе.

      Она сильно и властно взяла его за локоть. Белки её глаз смотрели поверх головы Алексея.

      -Чей будешь?- Алексей что-то залепетал про мать и отца. Неожиданно почувствовал, как рука старухи дрогнула, она отпустила его. Затем так же властно провела правой рукой по голове и лицу.

      - Ступай. Больше такого не делай,- перешагнув через бревно, она ушла прочь.
      Алексей ещё долго стоял и смотрел старухе вослед, не в состоянии сдвинуться с места.

      И сейчас он вспомнил этот давний забытый случай.
      - Мам, а ты чё о бабе Груне то? - Он повернулся с секунду постоял и вновь присел в ногах у матери.

      -Так баба Груня зачем-то спросила про тебя.- Алексей едва не поперхнулся.

      -Откуда она про меня знает? Мам, она же слепая.- Алексей почувствовал, как токи той давнишней невидимой силы пробежали по спине словно изморось.

      -Слепая то она, сынок, слепая. Только Груня порой  видит лучше иных зрячих, - мать тяжело вздохнула.- Не знаю зачем, но она сказала: Передай своему сыну, что бы он больше так не делал.

      Алексей тяжело сглотнул слюну.
      - И чего я не должен делать?
      - Я её тоже спросила, а она мне сказала, что ты, мол, сам знаешь.
      - Что я знаю!?
      - Я не ведаю. Но она так и сказала: «Передай сыну своему, что бы он больше так не делал».
     - И всё?
     - И всё.
     - Да ребус,- Алексей глубоко вздохнул.
    - Лёша, а ты знаешь, как она ослепла?
    -Откуда, мам. Ты не рассказывала, а мне как-то не до сказок было. Болтают люди, что в детстве менингитом болела, вот осложнением по глазам и ударило.

    -Менингитом…,-мать передразнила. - У нас отродясь в деревне этой заразой никто не болел.
    Она зашевелилась, закопошилась. Алексей подскочил со стаканом воды. Мать тяжело сделала несколько глотков, продолжила.

    -Груня была девкой справной, боевой, от парней отбоя не было. В то время деревня наша была нечета нынешней. Почитай в каждом дворе то девка на выданье, то парень в женихах,- мать замолчала. Она смотрела в потолок, не мигая. Алексей смотрел на мать, ждал продолжения рассказа. Пауза затянулась, и Алексей не выдержал:
    -Ну, и?

    Мать вздрогнула, словно только что, увидев сына.
    - Что, ну и?- Она будто проснулась, смотрела на Алексея, не понимая, о чём он её спрашивает.
    - Вот я и спрашиваю, что дальше то было с Груней?
    - А, с Груней?- мать опять замолчала то ли, вспоминая, то ли, подыскивая слова.

    -Так вот парни вокруг неё так и вились, так и вились, что ужи голодные. Твой батяня, царство ему небесного, - мать перекрестилась, тоже увивался…,пока меня не увидел. - Алексей хихикнул. Мать тоже улыбнулась:
    -А ты не гогочи. Я такой заводной была, что за мной табун молодых жеребчиков бегал. Но твой отец их потихоньку поотвадил. Он тогда молотобойцем на кузне работал. Глянула, я как-то, а вокруг никого. Только твой батяня глазки опустил и говорит: «Давай Клавдия, поженимся, а то я скоро некоторых надоедливых по самую макушку в землю забивать буду. Неровен час инвалиды на голову, у нас по деревне, скакать начнут. А ты мне люба, да так что без тебя на луну выть хочется». И вот как ты сейчас, ощерился и завыл, я аж обомлела. Оборотень думаю что ли?- Мать улыбнулась.- Вот с этого вытья ты у нас и появился. Ну ладно, что это я о себе.

     Алексей засмеявшись, повел плечами:
     -Мам, а я и не знал, как вы с папкой слюбились. Мне даже очень интересно.

     Мать улыбалась как-то для неё нехарактерно, наивно. Воспоминания пережитого прошлого, словно, накинули ей на лицо маску далекой юности. Только маска оказалась прозрачной и это слияние прошлого и настоящего породили на её лице гримасу вымученности, если не сказать дебильности. Алексей насторожился, но мать заговорила, и выражение её лица приняло осмысленность:

    - Тут зачастил к нам в деревню молоденький оперуполномоченный. Были в наше время такие. Хаживали по дворам, вынюхивали, а потом у людей разные неприятности происходили, - мать потянулась за стаканом с водой. Алексей соскочил, опережая мать, поднёс ей стакан. Она вначале пригубила чуток живительной влаги, затем сделала несколько больших, жадных глотков. Откинулась на подушку, продолжила:

   - Мать у Груни была дюже верующая. Икон в хате было в каждой комнате и не по одной. По тем временам нарушение социалистической жизни. Мать на отрез отказалась убирать иконы из комнат, а Груня из своей комнаты икону Богородицы вынесла в сени и поставила ликом к стене,- мать поправила одеяло.
   
 - Почитай добрых пол года икона так у них в сенях и простояла, пока они с этим уполномоченным не оженились. Свадебку они тихую сыграли. Так, мужики день водку попили и успокоились.- Мать вдруг посерела и тяжело задышала.
   
 -Забрал он Груню в город. Не знаю, как там они жили, но она в нём души не чаяла.
 Четвертый месяц под сердцем ребёночка носила, когда её суженного кто-то порешил.
    
 Подкараулили ночью, когда он домой возвращался. На мосту стрельнули, он с лошади упал в воду. Говорят, сил не хватило выплыть. Так и утонул.    Тело за два километра вниз по реке к берегу прибило. А Груня, как узнала о горе, ребеночка и скинула. Вернулась она в деревню чёрная вся, неделю лежкой лежала, а через полгода ослепла.

    - Как ослепла, от слёз что ли?- Алексей в недоумении пожал плечами.

    -Болтают люди разное. Только мне Груня сама рассказывала, что являлась ей во сне несколько раз Богородица с той иконы, что в сенцах стояла. Являлась к ней и просила икону ликом к свету поставить. Груня заупрямилась, обиделась на Богородицу за мужа своего убитого и ребёночка сброшенного. Не стала икону к свету обращать, так она у них в сенях и стояла ликом в темноту,- мать тяжело вздохнула.

    -Груня мне так и сказала: «Слепота моя, наказание мне за дерзость мою перед Богородицей и непослушание». Теперь и Груня ничего не видит, как икона та в сенях.

    Алексей засмеялся:
    - Мам, ну вы совсем с катушек съехали. Как может икона, доска намалеванная, человека ослепить? Ну, ты подумай, как? Вы все в деревне, словно с ума посходили, только и слышно: «Образ Нерукотворный», «Образ Нерукотворный» и, правда, что малые дети. Мам, давай я тебе персонально журнал выпишу, «Наука и религия» называется. Может быть, от дремучести своей, немного просветлеешь и на небо будешь чаще поглядывать, но не для того, чтобы боженьку увидать, а звезды рассматривать, спутники там, созвездия разные.

       Мать перебила его, осуждающе покачала головой:
     -Лёша, не богохульствуй, мы иконе не поклоняемся, но почитаем её, как святыню, поскольку на ней Образ Господа Бога нашего и не говори Образ Нерукотворный, а говори Образ Нерукотворенный.

     -Да ладно тебе, мам, привязываться такой образ или не такой,- он встал:
     -Спасибо, вам, мама, за чертовски душевный рассказ. Я тронут до глубины души, пойду переваривать услышанное, - и по волчьи ощерился на прощание.

      На другой день заболел Данила младшенький, а ещё через день средний Сашенька.

 Алексей разрывался между работой, городом и семьей.
 Боясь, что следующим заболеет старший сын Трофим, он отвёз его в город к родителям жены.

      Вечером они у магазина столкнулись с Сашкой Сабуровым, тот был пьян.
      -Сашёк, ты это с какого праздника?- Алексей с любопытством уставился на товарища.

      - А чё? - Тот пьяно махнул рукой. - Грустно, Леха, мне, грустно. Тьма египетская поселилась в моём скорбном сердце. Тоска зелёная гложет мой воспаленный разум. Айда со мной по маленькой махнём.

      -Ты ж в завязке. Домой к Вальке иди она, небось, тебя заждалась?
      -Не-а. Она меня на улицу выгнала: «Иди, говорит, свою зелёную печаль на свежем  воздухе лечи». А мне Лёха на самом деле пакостно,- он рванул рубаху на груди показывая, как ему пакостно.
      - С чего тебе пакасно, Сашёк,- Алексей полуобнял друга за плечи, успокаивая.

      - Так я того, Лёха, месяц назад, как крестился  под украденной иконой. Это можно сказать крёстный мой, Спас Нерукотворный. А какая-то …какая-то…,- он пытался найти применительное слово к вору иконы, но не найдя его в безнадежности махнул рукой. - Глиста, нет амеба. Всю душу испоганила. - Он смачно сплюнул.

     -Знаешь, Лёха, если бы я эту гниду нашёл я бы её вот так между ногтями бы и раздавил.
     - Ладно тебе, Сашёк,- Алексея резанули сказанные слова. - Ты ведь не знаешь тех, кто украл, они может тебе шею то самому отвернули.

     -Они мне одному, может быть, и отвернули, но мы бы с тобой были, нас двоих они бы хрен взяли, мы бы с тобой их самих враз сделали.

     Алексею разговор стал неприятен:
     -Ладно, Сашёк, иди домой и я к своим. И завязывай с выпивкой. Может икона найдется, что тогда своему крёстному скажешь?

      Сабуров как-то внимательно посмотрел на Алексея, словно и не пьяный:
    - Ты знаешь, Лёха какое у меня самое заветное желание? Такое заветное, что даже жена не знает,- он неожиданно повалился на Алексея, тот усмехнулся, подхватив подмышки друга:
     - Ну-ну и какое же желание, но ты учти я не золотая рыбка, что бы мне свои желания загадывать.

      Сабуров устоял, чуть отшатнулся от Алексея и вновь навалился на него, пытаясь, что-то нашептать тому в ухо.

       - Сашек, ну ты поосторожнее, поосторожнее, какое, какое желание, повтори, повтори, не понял.

        - Леха, только ты не смейся, я хочу, что бы Иисус Христос вернулся на землю, ты даже не знаешь, как я этого хочу. Что бы он увидел, что без него мы с этой нечистью, всякой, не справимся. Вот до чего дошло, даже икону ироды украли, эх! - Он резко повернулся и крупно, не по пьяному, зашагал в сторону дома.

     Алексей долго стоял и смотрел ему в след.

     Что они с этой намалеванной доской так носятся. Вон сколько икон. А то Образ Нерукотворный? Какой же он Неруко-творен-ный? Доску кто-то сделал, на доске икону нарисовал и что здесь нерукотворного? Полоумные люди, совсем свихнулись со своим Богом. Люди в космос летают, атом расщепляют, - он нервно закурил. - Вселенная, учёные говорят, от взрыва образовалась. Несёмся мы на своей планете неведомо куда, неведомо зачем, а они о доске плачутся. Я понимаю следователя Каширского, того деньги интересуют, он людей не видит. Он икону доской назвал, Алексею как-то и в голову не приходило так до него икону называть. А сейчас ничего и вправду, доска она и есть доска. Только одна  дороже, другая подешевше. Это на какую доску больше краски ушло, да времени та и дороже.

      Алексей курил, а мысли ершились в голове, рвали сердце, садня и выворачивая его до  тупой, то острой боли. Чем дольше мысли крутились вокруг иконы, тем пасмурней и тоскливей становилось у него в груди.

      Мать, дети, болезнь. Трижды привозил из города докторов и всех разных. Каждый талдычит: «Температуры нет, стул нормальный, анализы соответствуют, давление в норме, значит, не болеют».

 Как не болеют? Лежкой лежат, что мать, что детишки. Мать желтая стала, глаза ввалились, ни ест ничего, только воду пьёт. Сашка средненький ещё держится на горшок сам ходит, а вот, Данилка, нет, под себя все норовит
 Да-а, боговщина какая-то.

      Алексей, тяжелея мыслями, пошёл домой.

      Зайдя во двор, он обнаружил, что жена уже прибралась и в сарае, и во дворе. Запах парного молока с запахом сена неуловимо витал в воздухе, будоража его ноздри.

    Постояв несколько минут в раздумье своих тяжелых мыслей, Алексей двинулся к сеновалу. Тяжело скрипя лестницей, забрался на него, угадывая в темноте, куда засунул икону. Он шарил долго, даже холодея нутром оттого, что не мог её сразу найти и вот, нащупав край, успокоился. Потянул на себя тяжелый свёрток, удивляясь тяжести иконы.

    Алексей размотал мешковину. В темноте сеновала не было видно ни самой иконы, ни лика на ней. Он, кряхтя, кое-как проковылял на коленях, до слухового окна.

    Затемненное пылью маленькое стекольце едва пропускала наружный свет.
    Алексей повернул икону к едва мерцающему свету. Он пытался разглядеть лик на иконе, уловить тот взгляд, коей ему померещился возле церкви. Но тщетно. Темнота не давала разглядеть ему даже свои руки.

     Алексей поставил икону, уперев её в сено. Сам же сел, вытянув ноги, напротив, едва уловив на иконе слабый отблеск света. Этот маленький отблеск, в кромешной темноте, что полёт светлячка в зимнюю ночь озадачил его. Он присмотрелся, прищурившись, ему даже показалось, что возникший свет, порхает.

     -Ну, что мне делать с тобой?- Алексей вспотел, ползая по сеновалу и сейчас откинувшись на деревянную стену сеновала, расслабился.

     Все эти дни для него впряглись в один кошмарный день. Он уже стал не понимать, где его реальная жизнь, а где жизнь, скрытая от других людей. Ему уже стало казаться, что все в округе знают, что это он украл икону, но почему-то не говорят во всеуслышание и не указывают на него пальцем. А может быть завтра кто-то и скажет: «Что же ты, Алёшка, суки сын, наделал? Тебе же сказала бабка, Груня-Тёмная: «Больше так не делать! А ты?»

      Алексей ещё больше вспотел. Он чувствовал, что его словно выворачивает наизнанку, но не желудок, нет. Это было другое. Внутри него будто происходила брань, тяжелая и беспощадная. Неведомо кто и для чего, сходился в смертном бое у него под сердцем и ему, от этого, становилось так плохо, так плохо, что захотелось и в самом деле, не играючись, завыть. Он уже готов был, задрав голову кверху, издать тоскливый и болезненный вой.

     И здесь он явственно уловил взгляд Спасителя. От неожиданности Алексей  схватил икону, сдавил так, что затрещала рамка.

     Дрожащий отблеск света едва коснулся иконы, и она отозвалась неземным сиянием.

    Алексей весь сжался, едва выдавил сквозь зубы:
    - Боговщина, какая-то,- ухмылка на лице сложилась в гримасу. Он хотел хихикнуть, только тяжелый ком в горле задушил дыхание.
     Алексей отстранил икону, в висках с токами крови бухало: «Больше так не делай! Больше так не делай!»

     Он всматривался в темноту, пытаясь уловить хоть какие-то черты на иконе, хоть что-то разглядеть в кромешной тьме. Нет, ничего не видно, ничего. И не было вовсе никого сияния, блажь все это. Понаслушался ерунды разной вот уже и самому мерещится непотребное трезвому разуму. Но взгляд он чувствовал на себе, будто это, ни он, а темнота смотрела в его распахнутые глаза. Смотрела, всматриваясь, вникая в него, впиваясь неизведанной тайной своей черноты.

      Алексею сделалось невыносимо жутко. Он попытался уползти с иконой назад и здесь осознал, что не знает в какую сторону двигаться. Вот же за спиной стена, здесь правая сторона, здесь левая. А откуда я приполз сюда? Слева или справа?

      - Ну, атас!- Алексей ладонью хлопнул себя по лбу.- Теперь ясно, как люди с ума сходят.
      Определившись, он полез с иконой к выходу. Не таясь, спустился вместе с ней по лестнице.
      Открыв дверь сарая, при свете, попытался, заглянул Спасителю в глаза, не зная зачем, прошептал:
      - Отнесу я тебя обратно, отнесу. Ты только прости меня и не наказывай строго. По недоумию это у меня, по недоумию.

      Аккуратно и бережно обмотал мешковиной икону, он спрятал её за дверь сам же пошёл к избе.

      На крыльце остановился, осмотрелся вокруг:
     -Соседский петух второй день не горланит, знать во щах. И я, что тот петух, по краюшку кастрюли хожу. Кто тот, кто меня ощиплет? Перышки уже отлетают, а я всё кукарекаю. Истинно, придурок, а?- Бормоча себе под нос, он оглянулся на дверь сарая.

       И вдруг  его грудь всколыхнулось неимоверной радостью. Мягкая нежность обволокла сердце, оно встрепенулось, заколотилось, волнуясь, словно куда-то торопясь и, восхитилось, неудержимой любовью.

       Алексей в недоумении замер, прислушался к себе. Потоки беспредельного счастья нисходили токами тепла и чьей-то ласки. Алексею стало хорошо, легко и весело. Сердечная тяжесть, таившаяся где-то в самой глубине, растворилась, исчезла. Породив взамен, им никогда не испытанную, невесомость. Впрочем, было что-то похожее, когда он встречался с Дашкой, но это ощущение сильней и явственней. Ему захотелось обнять, любить весь мир, всех людей. Желание излить свое необычное ощущение на все окружающее было так велико и сильно, что он, боясь что-то сделать непотребное, с размаху сел на ступеньку крыльца. От избытка нахлынувших чувств сорвал с головы шапку и уткнулся в неё лицом. Тем самым, не давая своим эмоциям выплеснуться в крике. В крике радости и счастья. Слёзы умиления хлынули из глаз. Он растирал их по лицу в недоумении от неосознанного счастья.

 «Что, что это со мной?» - Стучало в голове. Мысли захлебывались в хаосе, то, порождая яростный калейдоскоп каких-то забытых воспоминаний, раннего, раннего детства, то исчезали, образуя пропасть безмыслия. И то ли стон, или крик вытолкнулось из самой глубины его сердца:
    -Господи! Прости меня грешного! Господи! Прости меня неразумного!

    Он зашёл в сени. Включив свет, долго шарил по полкам и ящикам. Бессмысленно перебирая какие-то ключи, инструмент и здесь взгляд его остановился на верёвке. На той самой веревке, с которой он ходил воровать икону. Он взял её в руки зачем-то встряхнул, рассмотрел кольца и, словно решившись, открыл дверь в комнату.

     - Дашуня,- поперхнулся воздухом.- Даша, подойди сюда.
     - Лёша, зайди в хату чего ты двери расхлебянил. Я здесь с мамой занимаюсь. Ты что хотел?- жена выглянула из-за занавески держа в руках ни то одеяло, ни то подушку.
     - Дашунь, я на часок отлучусь. Сабур…Сашка, там что-то затеял, просил подойти.
     - Так я его видела, он пьянющий весь, какое там дело?- жена внимательно посмотрела на Алексея.
     - Ну, пьянущий и что? Человек просил, что бы я подошёл вот я и пойду.
     - Я верёвка зачем?

     - Тьфу ты, Дашка-промокашка. Ну, какого тебе женского ума дела до мужских дел. Я пошёл.- Он захлопнул дверь и остановился. Алексей знал, что жена сейчас выскочит, раздетая с расспросами и когда дверь распахнулась, он остановил её.
     - Дашунь, иди, иди в комнату, а то простудишься.
     - Лёша, Лёша, вы, что там задумали.
     - Да ни что мы не затеяли. Сено вот перетащим. Помогу ему.
     - А-а, - жена понимающе кивнула головой.- Ты только с ним ни пей.
     - Нет, нет, Дашунь, мне не до выпивки иди в комнату. Иди,- он чмокнул жену в щеку и закрыл дверь.

      С полчаса он простоял на крыльце, слушая улицу и собираясь с мыслями.
 Неторопясь спустился с крыльца. Зашёл в сарай тщательно и бережно замотал икону в мешковину. Перевязал её веревкой и, закинув неудобный груз за спину направился огородами в сторону церкви.
    

 4.
    До церкви Алексей шел тем же маршрутом, что и в первый раз. Как и в первую воровскую ночь, небо светило ему звёздами. Шлось ему ходко.
 Перед самой церковью он попал на свой прошлый след. И здесь его обожгла мысль, что икону он не воровал, нет.

    Да он вынёс икону тайком и вот, пройдя двести метров, решил вернуть её на прежнее место. А то, что ему привиделся следователь и всё остальное, то эта минутное отрешение от действительности, наваждение, сон. И от таких мыслей ему сделалось покойно, легко.

    Алексей, совсем не таясь, взобрался по лестнице к чердачной двери. Замок блеснул ему своим приветствием, как старому знакомому. Заученным движением он провёл манипуляции с дверью, она, слабо скрипнув, открылась.

    Он только на мгновение замер перед зияющей тьмой чердака и что тот ныряльщик кинулся с иконой в липкую черноту проёма.
    Через несколько минут Алексей находился внутри храма. Торопливо пройдя между колон, он подошёл к тому месту, где раньше находилась икона.

     Напротив пустого пространства на стене горела лампадка. Её слабый огонёк, казалось, едва тлел. Когда же Алексей установил икону на прежнее место, то огонёк разгорелся так ярко, что ему показалось, весь храм осветился этим светом.

     Он с тревогой посмотрел на Спасителя, взгляды их встретились. Алексей ощутил неимоверную теплоту на сердце, токи ласковой любви обволокли его, подхватили и понесли ввысь под самый купол. Он явственно услыхал пение церковного хора и страстную молитву.

     Слова молитвы произносились чьим-то тихим голосов, они звучали вместе с храмовой тишиной, будто источались из стен, из молчаливых икон. Алексей вслушивался в себя и явственно ощущал дыхание покаяния:
 «Верую, яко приидеши судити живых и мертвых, и вси во своем чину станут,- Алексей оглянулся, всматриваясь в лики икон, замер, боясь сделать даже малейший вдох,- стари и младии, владыки и князи, девы и священницы; где обрящуся аз? Сего ради вопию: даждь ми, Господи, прежде конца покояние».

     Где? Где обрящуся аз? Господи я знаю, знаю я. Я буду рядом с тобой!
     Радость, восторг поглотили его. Поддавшись слышимой молитве, он сам запричитал, вглядываясь в лик Спасителя:
     - Господи, прости меня. Я больше не буду так делать. Прости меня, Господи!

     Алексей пришёл в себя только на улице, когда брёл по снегу в сиянии звёзд, вдыхая в себя холодный, морозный воздух.

     Торопливо ступая по снегу, он почувствовал, как окоченели от холода руки, полез в карман за перчатками и обнаружил, что одной из них нет. От досады на себя остановился, оглянулся в сторону церкви.

     Где, где он мог её обронить? Ладно, если где-то на улице, а если в храме?

     Несколько минут, потоптавшись в нерешительности, с досады махнул рукой и направился домой.
     Через несколько минут поймал себя на мысли что никакой досады от потерянной перчатки у него в душе нет. Напротив, ему шагалось легко и даже весело, словно он только что сбросил со своих плеч тяжеленный груз, который он неведомо зачем и для чего-то таскал на себе столько дней и ночей.

     Зайдя во двор, он увидел среднего сынишку Даньку. Тот стоял в валенках и распахнутой шубе, сверкая голыми ногами и грудью, и писал с крыльца.

     Алексей в отцовской любви подхватил сына на руки:
     - Данька, сынок, ты почему раздетый? Ты же болеешь? И это что за детские фантазии у нас дома туалета нет? Ах ты, негодник! - он прижал сына к себе, пытаясь, полой своего полушубка, прикрыть маленькое тело. Сын радостно засмеялся, обнимая отца:
     - А я не болею! Пап, я здоров!- и радостно закричал в сени:
     - Мама! Мама! Папка приехал!

    Мать, жена, с младшеньким на руках, стояли и в изумлении смотрели на Алексея.
     Он поставил сына на пол:
     -Что не ждали?- жена улыбнулась ему радостной улыбкой.

     - Лёша, мы тебя всегда ждём,- она вместе с сыном прижалась к нему:
     - Лёш, ты весь светишься. Будто тебя только что крестили. Помнишь, как детки наши после крещения сияли Духом святым. Так и ты.

     - Правда, что ли?- Алексей в недоумении, пожал плечами, глянув на мать.

 Та, молча, утвердительно кивнула головой. Сама же, прижав руки к подбородку, расширенными от удивления глазами смотрела на сына.

     - Да полно вам,- Алексей весело засмеялся.- Вы ещё скажите, что надо мною нимб витает. - Он ощерился своей волчьей улыбкой, тихо порыкивая и клацая зубами.

     Все засмеялись, мать всплеснула руками:
     - Вовсе и не страшно, а даже хорошо.- Вот так всегда улыбайся, по человечески.

      Утром Алексей проснулся поздно. Никогда в своей жизни он не позволял себе задерживаться в постели больше пяти часов. В этот же начатый день он припозднился. Словно кто-то властный не выпускал его из своих объятий, запеленав, что малого младенца в одеяло.

    Сон, только что отпустивший его, был с ним, он даже ощущал чьё-то присутствие рядом в своей постели.

    В мозгу пульсировала мысль: «Ещё чуть-чуть, ещё миг и он бы пропал».
    Алексей тяжело сглотнул слюну и выдохнул вслух:
    - Слава тебе, Господи.

    Лицо человека во сне, позвавшего его за собой, он разглядел, но почему так опрометчиво сам Алексей пошёл за ним? Почему?

     Сейчас он попытался более подробней, в деталях, вспомнить сон.
    Поле, не поле, луг не луг и вокруг вроде бы есть строения какие-то или только тени строений. Сплошная серость вокруг и небо обездвижено без единого облачка.

    Человек, возникший перед ним, был крепок, по-спортивному уверен в себе.
 Дорогой костюм, ладно сшит, подогнан выгодно подчеркивал атлетическую фигуру человека.

    Он в приветствии, словно старому знакомому помахал Алексею рукой и когда Алексей в ответ кивнул ему, он сказал:
    -Ты что здесь застрял в раздумье? Не надо думать, пошли со мной. Сейчас если будешь стоять на месте и озираться, ища правильное решение, пропадешь. Сейчас надо жить, наслаждаться жизнью. Пойдем со мной.- Он повернулся и двинулся в сторону ни то леса или болота. Алексей, подумав с секунду, пошел за ним. Отметив для себя: « А куда это он идёт, здесь даже тропинки нет?»

    Почва под ногами опускалась с каждым шагом, и он нет-нет оглядывался назад, только сзади него образовывалась темнота. Он удивлялся, видя спину мужчины позвавшего его за собой, что тот словно и не идёт вовсе, а как бы скользит над травою.

    Когда же Алексей, с каждым шагом стал опускаться в землю по самую щиколотку, ему захотелось окликнуть человека. Он посмотрел в любопытстве вперед, пытаясь разглядеть, куда же он его ведёт. И в удивлении остановился, видя, что впереди человека идут маленькие люди. Их было много, они шли не по тропинки, а маленькими группками и россыпью. Люди были в тёмных накидках, ростом Алексею до колена: «Лилипуты что ли?- Подумалось ему.- Сколько же их? Ба, да этой мелкоты здесь больше сотни. Откуда столько понабрали?»- Он окликнул человека:
    - Эй, мужики! Куда это мы в болото тащимся? Что дороги нет что ли?- Но никто на его возглас не отреагировал. Люди шли молча, словно его не слыша.

    - Эй, вы! Что оглохли? Я за вами не пойду.- Человек, идущий впереди, остановился и повернулся к Алексею:
    - Это почему же ты не пойдешь? - Маленькие люди тоже оглянулись на Алексея, он замер в недоумении. На него, из-под балахонов, смотрели кошачьи морды.

    Человек,  улыбнулся ему, показав мелкие зубки и клыки:
     - Это почему же ты не пойдешь? Мы так долго тебя ждали,- и вся кошачья стая двинула к нему урча и облизываясь. Некоторые из них, встали на четвереньки и кинулись в торопливости, полоща на ветру накидками.

    Алексей в ужасе отпрянул назад, к берегу, но ноги увязли, он с трудом их вытаскивал, чтобы снова увязнуть.

    Сзади догоняя его, слышалось чавканье, похрюкивание.

    Он с трудом выбрался на берег, но его уже облепили со всех сторон.

     Маленькие кошачьи тела обхватывали руки, впиваясь когтями в ноги, лицо, шею норовя откусить уши, нос. Он сбрасывал их, стряхивал, отпинывал. Схватив за шкуру, отрывал от себя, отшвыривал.
   
     Иных в злости давил, чувствуя, как упругие тела лопаются под ногами, вызывая в нём омерзение.
    
     Алексей двигался в ярости, ничего не видя, только слыша визг и довольное урчание тварей. Он понимал, что еще немного и они его сожрут. Что еще немного и у него не останется сил с ними бороться. Но там, совсем рядом он видел небольшой храм и устремился в его сторону.
    
     Чем ближе он пробивался к храму, тем яростней усиливалось нападение. И вот он возле храма, но двери храма закрыты.

      Алексей в отчаянье бросился к дверям, понимая, что ему пришел конец.
 Неожиданно двери храма распахнулись, и из его глубины полился свет. Ослепительное сияние ударило в Алексея и кошачьих людей. Вой, визг ужас охватил дерущихся. Кошачьи тела, что были сверху, слетели в темноту, те, что остались стали плавиться, стекая на землю сгустками нечистот. Алексей, сбросил остатки осклизлой массы с себя и ввалился в храм, упав ниц у амвона.

    Стоя на коленях, он ещё не верил, что спасся. Тяжело дыша, вслушивался в тишину храма, пытаясь ухом уловить, что делается сзади него, там, где были двери. Боясь поднять голову и оглядеться.

    Переждав некоторое время в нерешительности, он медленно повернул голову. Взгляд его уперся в монаха, что так же, как и он, стоял ниц.

    Монах повернул голову к Алексею и улыбнулся ему:
    - Вот ты и дома. Слава Богу!
    - А ты кто?- Алексей всматривался в монаха, ощущая всем своим телом исходящую от него доброту и любовь.

    - Я твой Ангел хранитель!

     И всё. Сколько бы Алексей не пытался вспомнить дальнейший сон, ничего более. Только чувство осклизлости на теле не давало покоя. Он легонько провел ладонью по груди и его всего передернуло. Он в ужасе отбросил одеяло, соскочил с кровати, уставившись на свои ноги, руки грудь. Ему почудилось, что остатки тягучей массы, расплавленных светом тел, прилипли к нему. Лихорадочно стряхивая руку, он пригляделся к себе, но ничего на теле, кроме пота, не было.


     - Фу-у! После таких снов точно дураком сделаешься,- Алексей оглядел себя в зеркале.

      В доме стояла тишина.

    Сегодня закончился отпущенный следователем Каширским срок и Алексей должен был явиться в строго установленное время.

     Он рассматривал себя в зеркале, перебирая неторопливые мысли:
     «Вот вроде бы и всё. Икону не привезу и, слава Богу. Каширский конечно взбеленится. Система наказания закрутится своим чередом.

     Суд определит степень вины его, Алексея, перед гражданским обществом и впаяют ему по «самое не могу», на всю катушку. А как же? Социально опасный элемент. Каширский, как обещал, постарается. Ладно, если лет пять дадут. Выйду, дети взрослые будут. Что я им расскажу про себя, уголовника. А как Дашунька? Мама? Да и все деревенские, когда узнают что он наркоторговец? Эх, какая стыдобищя. Никто в нашем роду и никогда по тюрьмам не сидел».

    Алексей, закряхтев от внутреннего неудобства, что тот столетний старик.  Оглядел свою кровать, комнату. Когда ещё он вернётся сюда? Да и вернётся ли? Как там, в тюрьме, жизнь сложится? А что как? Там тоже люди живут. Другая будет жизнь, другая. Неволя для него в тягость, всегда делал то, что хотел.

    Шаркая тапочками, неторопливо побрёл на кухню:
    - Дашуня,- позвал в полголоса.- Мама,- чуть громче. В доме стояла неимоверная тишина, даже шума с улицы не доносилось.
    - Что за ерунда,- Алексей в недоумении огляделся.- Эй! Кто нибудь, в доме есть?!

    Он побрёл по дому, отворяя двери и заглядывая в комнаты. Но дома никого не было. Алексей посмотрел на настенные часы и оторопел. Стрелки бесстрастных часов показывали двенадцать часов дня.

    -Атас! Что же они меня не разбудили? А я, что старый мерин. Как же? А? Проспал! Атас! Опоздаю…вообще, башку оторвут. А это и лучше что никого нет. Спокойно соберусь без расспросов.

    Он быстро умылся. Бриться не стал, подумав, там, в камере времени много будет, там и побреюсь.

    Собрал необходимые вещи в спортивную сумку, оделся и сел на табурет, как перед дальней дорогой. Но спохватившись, нашёл школьную тетрадь, вырвал чистый лист и размашисто написал:
   «Дашуня! Спешу. Срочно пригласили на хорошую «шабашку» в соседний район. По приезду напишу. Люблю. Целую. Алексей». Немного подумав, дописал: « Не переживайте». Лист положил вместе с ручкой на стол.

    Решительно повернулся и шагнул к двери, но, словно наткнулся на невидимою стену, остановился и, полуобернувшись, глянул на божницу, что была в красном углу. На него внимательно смотрел лик Богородицы.

     Алексей несколько секунд всматривался в икону, так же резко повернулся к ней лицом и несколько раз неистово перекрестился, выдавив: « Богородица благослови».

     Подхватив сумку, вышел из комнаты, осторожно прикрыв дверь.
     Пока заводил «жигулёнок» и выезжал со двора просил Бога, чтобы никто из домочадцев не вернулся домой до его отъезда и Бог, словно услышал его молитвы, ни с кем из родственников он не столкнулся.

     Выехав на большак, он подумал, что поскольку его судьба решена то не следует оставлять торговцев в их благодати. Что не мешало бы Исмаилу и ещё кое-кому, из торговцев, морду набить. И с этим внутренним убеждением он направился на рынок.

     Проезжая мимо КПП он увидел знакомого капитана, тот мельком глянул на машину, Алексея и продолжил заниматься своим делом. Чем немало удивил Алексея.

     Некоторое время Алексей ехал в недоумении: « Не узнал что ли? Да нет, машину и его, капитан до конца своей жизни будет помнить, но почему он никак не отреагировал на появление Алексея? Занят был? Вряд ли, ментов мёдом не корми только дай возможность свою власть показать, а тем более после такого случая, как с ним. Нет, здесь что-то другое».

     Время, отведенное для явки к следователю, прошло и Алексей, уже не торопясь, подъехал к рынку. Так же как и в тот раз, он оставил машину у самого входа.

     Несколько минут всматривался в, проходящих мимо, людей выискивая знакомые лица, но знакомых не обнаруживалось. Новоявленных хозяев тоже не было видно.

    Посидев в машине минут десять он вышел и сразу направился в админис-траторскую, внутренне готовясь к расправе с Исмаилом.
     Пройдя между рядами, он обратил внимание, что ни одного из торгашей ему навстречу не попалось. Алексей остановился и огляделся.
    Народ суетился: грузчики таскали туши, рубщики здесь же рубили мясо ни то, переругиваясь с продавцами ни то, что-то обсуждая. Покупатели трогали рубленые куски, принюхивались, ковыряясь, выискивая лакомые, по их мнению, сахарные нарезки.

     Алексей увидел знакомого рубщика и подошел к нему. Поздоровавшись, кивком головы, Алексей спросил:
     - Брат, ты не подскажешь, как мне найти Исмаила,- рубщик перестал рубить мясо, достал из кармана тряпку и тщательно обтёр руки.
     - А зачем он тебе?- Алексей усмехнулся:
     - Да так, разговорец есть.
     - Ну-ну,- рубщик огляделся по сторонам и направился к Алексею.
     - Брат, я тебе вот что скажу. Не ищи ты его и уезжай, побыстрее. Тебя ведь Алексеем кличут?- Алексей утвердительно кивнул головой.

    -Так вот, Алексей, тут у нас вся милиция на ушах стоит. Всех, кто знал Руля, выискивают.
    Алексей насторожился:
    -А что с Рулем то?- Рубщик, продолжая мять в руках тряпку, хитровато усмехнулся:
    - Да с Рулем что будет? Он пятерых пристрелил во главе с Исмаилом и как в воду канул. Вот его и ищут,…ищет пожарная, ищет милиция…
    - Как пристрелил?- Алексей уставился на рубщика. - Ты че несёшь?
    - А так,- рубщик сделал серьёзное лицо.- А ты не знал? Неделю назад. Зашёл с пятизарядным охотничьим обрезом, а у них там планерка была, он всех и укокошил. Главное что никто даже не слышал. Только одна бабка видела, как он выбегал на улицу. И всё, как в воду канул.

    - Надо же, а когда это случилось? - Алексей ошалело огляделся.
    -Да я ж тебе говорю, неделю назад. Обрез в мусорном баке менты нашли в пакете. Он так и стрелял из пакета и никаких отпечатков. Даже говорят стрелянные гильзы там в пакете. Металлические. Сам видать заряжал картечью. А тебе надо, Алексей, уходить. Ты же дружил с ним?
    - С кем?
    - Ну не с Исмаилом же. С Рулем.

    - Да, да, конечно,- Алексей огляделся.- Спасибо, брат. Скажи, а откуда менты взяли, что это был Руль, может быть кто-то на него похожий.
    - Так он тут дня за три, перед своей "виндетой", бузу с ними учинил…тут такая драка была. Руль один, а их набежало, что та стая псов только и слышалось их тявканье,- рубщик покачал в удовольствии головой и улыбнулся.- Мочил он их классно, вот только один был, но всё равно ушёл. Через вон тот прилавок перемахнул, рубанул встречного ихонного и ушёл.
      Алексей слушал напрягшись:
    - Ну, а вы что?

    - А что мы? Мы смотрели,- рубщик в недоумении пожал плечами.- Он же из братвы. Свяжешься с ними, потом сам не рад будешь.
    - Да не с ним надо было связываться, а заступиться за него. Что вы так стояли и смотрели, как его мочат?
    - Так не его, а он же мочил,- рубщик нервно задергал головой. Алексей перебил его:
    - Эх вы…дятлы, вы и есть дятлы. Нет, бараны и не просто бараны, а бараны драные. Вашего соплеменника бьют, а вы…
     Рубщик обескуражено пробубнил:
     - Так мы чё? Мы не чё.
     - Вот я и говорю, что вы не чё и не дерьмо, и не мороженное так хренотень какая-то.

     Он, повернувшись, пошёл к машине.
     В голове был сумбур: «Ситуация. Значит, замочили торгашей? Этого и следовало ожидать, совсем рынок под себя подмяли, что те оккупанты. Надо же, ай да партизан Руль. А это вышкарь, или пожизненное. Теперь от меня Каширский не отвяжется, теперь-то он дело состряпает, так что не отобьёшься. Эх! Вот влип, так влип. Надо ехать, сдаваться. Он, наверное, уже кипятком ссыт, небось, заждался икону в руках подержать. А тут такой облом. Ну да ладно на всё воля Божия. Зачем-то этот путь мне необходимо пройти. А Руль? Видать накипело. Ох, накипело, если на такое пошёл. Бог ему судья. А может и  мне в бега, как Руль? Друзей пол России-матушки. Отсидеться годик другой, а там поутихнет, позабудется. Нет. Надо принимать всё, как есть. Надо ехать».

     Трасса до областного центра была чиста, только по обе стороны дороги возвышались горы снега.

     Прогретое ярким солнцем,  дорога была суха, без наледи, словно летом и «жигулёнок» домчал Алексея так быстро, что он удивился, что в мыслях не помнит всего пути.

    Не заезжая в центр городка, он, улицами и переулками, добрался до автобусной остановки, там у него работало несколько друзей, они трудились водителями на автобусах.

    Витьку Елизарова он увидел сразу и подумал, что это судьба. Тот был с ним из одной деревни и частенько приезжал к своим родителям на выходные.
    Поставив машину, Алексей подошёл к Виктору:
    - Здравы были, земеля!- Виктор, занятый своим «пазиком» от неожидан-ности вздрогнул, но увидев знакомое лицо, улыбнулся.

    - Здорово, Алексей! Какими судьбами?- И, раскинув руки для приветствия, ещё радостней расцвёл в улыбке. Алексей тоже был рад увидеть в этот для себя непростой день именно Елизарова.

    -Каким ветром занесло к нам, Серого Волка? Надо же, Лёха, я вот только десять минут назад чё то вспомнил тебя. Вот блин, богатым будешь! - Они обнялись, но Виктор не решился тягаться с Алексеем в силе объятий, да и Алексей особо не напрягался. Обнялись крепко, по-мужски.

    -Ты к нам по делам или за шмотками? Как там мои родные батяня, маманя?
 Ты один или с благоверной своей?- Елизаров ещё хотел что-то спросить, но Алексей его перебил:
    -Ну, пулемет. Остановись. Скажу всё попорядку. Твои, слава Богу, живы и здоровы, а я по делам, по долгим казённым делам. И у меня к тебе, Виктор, просьба есть. У меня времени в обрез, в одном месте уже заждались. Я вот тебя о чем хочу попросить. Ты когда к своим собираешься в гости?

    - Так в эту субботу. А что?- Виктор насторожился.
    - Да вот машину хочу тебе оставить, чтобы ты отогнал её к моим.- Елизаров еще больше насторожился:
    - С чего это? Я, конечно, отгоню, мне не трудно. А ты куда?- Алексей махнул рукой:
    - Виктор, ты сейчас не спрашивай. Я потом тебе всё объясню. Тороплюсь, - он сунул опешившему Виктору документы с ключами, - не обессудь.

    Пока Виктор в недоумении хотел что-то спросить, Алексей уже зашагал от него своей  напористой походкой.
    - Не понял, что за дела?- Виктор огляделся по сторонам, переложил документы из руки в руку. Пожал плечами, свёл губы в гримасе, изобразив на своем лице явное недоумение, пробурчал себе под нос;
    - Опять, Волчара, что-то замутил.

    Алексей, до знакомых ворот, добрался быстро. Подойдя к высокому кирпичному забору, окутанному сверху колючей проволокой, он на мгновение замедлил шаг, словно оценивая свои силы в преодолении данной высоты и зашагал дальше также уверенно и целеустремленно. Там за колючей проволокой его ждала другая, пока ему не понятная, неведомая и чужая жизнь.

    Пройдя вдоль ворот и окинув огромное, красное, казенное здание он усмехнулся себе: «Здесь буду не долго. У Каширского документы все собраны, я только подпишу признательные показания, а там суд. Да увезут меня горемычного куда-нибудь на лесоповал, на свежий, таёжный воздух. А может, куда на шахту и буду я, Алексей божий человек, давать стране угля хоть мелкого, но …очень много».

     Зайдя в проходную, он остановился у решетчатых, металлических дверей. На той стороне военный с повязкой на руке участливо спросил:
    - Вам что нужно, гражданин? – Алексей поставил сумку на пол, огляделся:
    - Мне бы к следователю Каширскому. Он меня ждет.

    - Это в дежурную часть,- военный подошел ближе к дверям и указал рукой, где находится та самая дежурная часть.- Вы прошли мимо двери.
    Алексей оглянулся и правда, как он мог незаметить металлическую дверь с красной вывеской «Дежурная часть».

     - Благодарю.- Алексей мотнул головой, взял сумку и направился к двери.
    Войдя в помещение, он увидел комнату всю в металлических решетках, налево была такая же дверь, как и в проходной, а прямо напротив окошечко с вывеской «Дежурный». Алексей направился к окошечку.

    Молоденький старший лейтенант поднял на него голову:
    - Я вас слушаю.- Алексей наклонился к окошечку.
    - Мне бы к следователю Каширскому. Он вызывал меня, сегодня.
    Старший лейтенант достал какой-то журнал, полистал его и остановился на какой-то странице:
    - Паспорт ваш дайте, пожалуйста.

    Алексей сунул паспорт в окошечко. Старший лейтенант сначала долго осматривал паспорт, затем сверял записи в журнале. Потом ещё раз перечитал паспорт Алексея и ещё раз сверился с журналом.  Затем поднял телефонную трубку и, сверяясь то с паспортом Алексея, то с журналом о чем-то с кем-то говорил.

    Было понятно, что старший лейтенант ведёт беседу с человеком звания выше его. Он, всякий раз, вскидывался телом и Алексею слышалось, его чёткое: «Есть!» «Так точно!».

    Старший лейтенант повесил трубку, с чувством исполненного долга сложил аккуратно журналы. Затем полистав паспорт Алексея, стал записывать, что-то в журнал.

     Алексею стало скучно, он оглянулся на решетчатую дверь и подумал: «Вот и все. Сейчас эта дверь откроется, выйдет конвой, наденут наручники и поминай, как звали».

     -Товарищ, Родионов, паспорт возьмите.- Алексей нагнулся, протянул руку, взял паспорт, уставился на старшего лейтенанта:
    - Это, а мне куда?
    - Что куда? - Старший лейтенант непонимающе уставился на Алексея.- Не понял, вы, что не слышали. Езжайте домой. Живите и радуйтесь.
    - Как это домой? Мне нельзя домой, меня Каширский ждёт.
    - Товарищ, Родионов,- старший лейтенант изобразил неудовольствие на своём лице, и с этим неудовольствием чеканя слова, заговорил вполне по-военному.

    - Повторяю для особо непонятливых, следователь Каширский не работает, против него самого возбуждено уголовное дело, в сданных им делах фамилия Родионов не фигурирует.- Последнее слово он выговорил чётко и с нажимом, будто подражая кому-то.

    -Вопросы есть? Я думаю, что я достаточно ясно изложил свою мысль и суть вашего дела? Или вам ещё что-то непонятно, Родионов?- Он, улыбаясь, смотрел на Алексея.

    - Не понятно. Что мне делать? А если завтра придут и скажут, что я не явился к следователю Каширскому, что тогда?
    Старший лейтенант тупо уставился на Алексея, затем чуть приподнявшись, закрыл окошечко.

    Алексей еще несколько минут потоптался у окошечка и, видя, что на него никто не обращает внимания вышел на улицу.

    Он не понимал, что произошло. Радоваться чудесному разрешению его дела, а по другому, кроме, как чудо назвать, услышанное им, невозможно, или огорчаться, заранее ожидая еще большие нападки со стороны органов.
 Состояние духа, в котором находился Алексей, было для него странным и неопределенным, да и сам он, со своими мыслями, стал для себя неосознан и нов.

    В этом новом для себя качестве он не заметил, как прошагал путь до автовокзала.

    Когда он зашел на площадку с автобусами, то увидел, что Елизаров также занимается своим «пазиком». Подойдя к Виктору, Алексей хотел его окликнуть, но тот, улыбаясь, опередил его, сунув навстречу ключи с документами.

    -Судя по твоему кислому виду, у тебя полный облом и на твоей тачке мне покататься, не придётся? Не срослось, Лёха?

    - Что-то я в этой жизни, Витек, не понимаю, а может быть и не понимал. Знаешь, какая ситуация? Вот представь, едешь ты на своем автобусе, а тебе на встречу вылетает КАМАЗ, самосвал груженый щебнем. Вот он в десяти метрах. Ты что будешь делать, а?

    Виктор уставился на Алексея, наивно хлопая ресницами:
    - А я того, пустой еду или с пассажирами?
    - С пассажирами, с пассажирами, что будешь делать?
    - Ну, ты даешь, Леха. Не приведи Господь, если такое на дороге случиться, а ты че на автобусе ехал, да?
    - Нет, ни ехал, ты мне скажи, что будешь делать?

    - Да пошёл ты, Алексей, знаешь куда? Ну, ты знаешь. Я и представлять такое не хочу. Свят, Свят, Свят,- Виктор перекрестился.- И вообще ты какой-то странный сегодня. Вроде бы Волчара и в то же время какой-то другой. Ты часом того, не ширнулся?

    - Не ширнулся. Вот и у меня только что так же было. Вылетел мне на встречу КАМАЗ и всё, труба, никуда не деться. Если только взлететь или сквозь землю провалиться и то не успеешь. А он, знаешь, сквозь меня пронесся, аж ветром обдало, воздухом он перегретого двигателя. Я оглянулся, а его нет.

    Виктор внимательно смотрел на Алексея, в тоже время, зыкая глазами по сторонам:
    - Так ты пешком, что ли по дороге шел? И он рядом пронесся? Ну что за народ, вот из-за таких лихачей-водителей, что превышают скорость, достается нам добропорядочным труженикам дороги. Ты Алексей не переживай главное что ни чем не зацепило. Или зацепило?

    - Да, да, Витек, не зацепило, а впрочем, кто его знает?- Здесь Виктор рассмеялся. Теперь на него уставился Алексей:
    - Ты что ржешь добропорядочный труженик дороги?

    -Да после твоего рассказа анекдот вспомнился: « Тут как-то заяц в лесу ружьё нашёл. Ну и решил Михаила Потаповича порешить. Спрятался за дерево и ждёт того. Потапыч идёт себе посвистывает, соломинкой в зубах ковыряет. Заяц выскакивает из-за дерева и как закричит: «Стой косолапый стрелять буду!» и направил ружьё на Потапыча. Потапыч с перепугу аж присел. Оглянулся, смотрит, а это косой с ружьем. Заяц нажал на курок, а ружьё не заряженным оказалось. Он туды, сюда, а что делать сейчас Потапыч его схватит и порвёт на части. Тогда он упал перед медведем на колени и взмолился: « Не убивай меня, Мишенька, я только пошутить хотел!» Потапычь взревел в ярости. Схватил зайца за шкирку и вытер им свою задницу: « Видишь,- говорит,- косой, чем твои шутки пахнут».- И Виктор засмеялся:
    - Ты, Леха, это…сам то, как Потапыч…,- но осекся под пристальным взглядом Алексея. Более того неожиданно почувствовал, как свело низ живота, до невозможности. Он даже растерялся, испарина обдала спину, и гадливая мыслишка метнулась в мозгу: «Сейчас двинет Волчара в пятак и враз обделаюсь. Дернуло меня с этим анекдотом».

     Алексей усмехнулся:
    - Не ссы, Витек, детей не обижаю. Домой  поеду. Устал. Это я тебе хотел про своё душевное состояние рассказать. А ты, видать, только о дерме и думаешь, заяц.- Он тяжело повернулся, переложил сумку из руки в руку. Еще раз глянул на Виктора:
    - Бывай, друган, к своим приедешь, заходи в гости.- Алексей пошел, тяжело ступая на асфальт, словно боясь поскользнутся на нерастаявшей наледи.

    "Жигулёнок" нёс Алексея, будто на крыльях. Двигатель пел свою, нескон-чаемую песню о дороге, а он внутренне удивлялся, что на весь этот кусок его непонятной жизни ушло всего четыре часа времени. Всего четыре часа жизни, но эти четыре часа он будет помнить всю оставшуюся жизнь. Эти двести сорок минут показались ему целой жизнью.

    К дому он подъехал уже в темноте. Окна дома зияли холодной чернотой.

 Во дворе свет не горел и тихий страх вкрался в сердце Алексея:
    -Господи, что еще могло случиться в моё отсутствие. - Он открыл ворота, включил во дворе свет. Стал подниматься по ступеням крыльца, как калитка распахнулась и соседка прокричала, словно он был глухой:
    - Ляксей! Ляксей, твои все в церкви на вечерней службе.
    -А что это они? С детьми что ли?

    - Да, да с детьми. И ты иди. Служба еще не началась. И я бегу. Вот увидела тебя. Забежала сказать. Радость, то какая! Радость!- Алексей открыл замок, кинул сумку в сени и вновь закрыл дверь:
    - Это что у вас за радость, тёть Маш? Что ты по холоду бегаешь нараспашку и простоволосая?

    - Как, Ляксей, а ты разве не знаешь? Так икона нашлась! Явилась на стене где и была!
    - Да ну? Так прям и явилась?- Алексей усмехнулся.

    - Да. Вот истинный крест,- тетя Маша перекрестилась.- Наша попадья чуть чувств не лишилась. Это она первая увидела.

    - Ну, пойдем, тетя Маша, пойдем. Посмотрим явление иконы народу, - он улыбался многозначительной улыбкой.- Да ты застегнись, тетя Маша, застегнись. Не май месяц на улице.

    Вокруг церкви народу было так много, что Алексей удивился. Он думал, что в их деревни осталось человек двести-триста, а тут люди стояли на улице и вокруг храма. Иные поднимались на цыпочки и пытались заглянуть вовнутрь храма. Любопытствуя, что же там делается.

    Он походил вокруг церкви поздоровался со знакомыми и какая-то сила вдруг, повела его в храм. Нет, он не хотел, но и не противился, понимая, что пройти внутрь храма ему не удастся. Поскольку народа было очень много. Но неторопливо поднимаясь по ступеням, он неожиданно для себя оказался напротив иконы.

    Служба ещё не началась, и народ медленно двигался по направлению к иконе. Всем непременно хотелось посмотреть на образ, всем непременно хотелось перед ним перекрестится и эта неуемное движение толпы влекло за собой и Алексея. Медленное, неторопливое движение действовала на Алексея умиротворительно.

    Подойдя к амвону, он увидел батюшку. Тот о чем-то разговаривал с молодым священником, но вот оглянувшись, встретился с взглядом Алексея. Они несколько минут смотрели в глаза друг другу и батюшка наклонил голову в знак приветствия. Алексей в ответ тоже мотнул головой. Здесь батюшка чуть приподнял руку, приглашая Алексея к себе. Сам же ушел к алтарю, но через минуту вышел, отыскивая Алексея взглядом.

     Когда они сблизились, батюшка перекрестил Алексея и о чем-то заговорил с ним. Алексей не слышал его слов,  волна стыда накрыла его с головой, он едва не задохнулся, увидев в левой руке священника свою оброненную перчатку.

    - Алексей, всё хорошо. Возьми  перчатку, на улице ещё зима, а это,- он протянул Алексею небольшую книжечку.- Молитвослов, здесь есть каноны к святому причастию и всё, что необходимо христьянину. На досуге почитай. Тебе исповедоваться надо. Господь тебя любит и хранит.- Он говорил ещё что-то Алексею, но Алексей его не слышал. Он смотрел на икону, а образ смотрел на него и Алексею было покойно на душе. Он чувствовал всем тело, что словно со всех сторон на него снисходила любовь. Батюшка отошел, а Алексей стоял в толпе не ощущая неудобств и какого-то давления других тел. У всех было достаточно место и он удивился с чего бы это? Храм что ли раздвинул стены? А может быть и раздвинул и он не удивился своему умозаключению. Наверное, оно так и есть.

    Постояв несколько минут и вслушиваясь в молитвы, он неожиданно для себя открыл молитвослов и прочёл: «Верую, яко приидеши судити живых и мертвых,  и вси во своем чину станут, стари и младии, владыки и князи, девы и священницы; где обрящуся аз? Сего ради вопию: даждь ми, Господи, прежде конца покаяние».

    Здесь Алексей уловил, что не сам он читал наугад выбранные строки. Может быть священник, или кто-то рядом с ним. Он поднял голову и оглядел храм, всматриваясь в лица,  увидел, что здесь стояли другие люди, нет не чужие. Он их всех знал, но они были другие, ему не ведомые.

    Вот вроде бы обличаем дядя Петя, на все руки мастер, но вроде бы и не он.
 А вот дядя Семён с тетей Дуней, но вроде бы и не они. Сашка Сабуров какой-то взрослый, даже выше ростом. Может быть, и я сам уже не такой как был, может быть и я другой? Алексей, засунул молитвослов за пазуху дубленки, поднял глаза на икону, перекрестился:
    - Господи, прости нас грешных.- Ему показалось, что образ, в знак понимания, слегка кивнул ему.
    Алексей улыбнулся, на душе стало покойно, он вздохнул полной грудью и стал вслушиваться в молитвы.




 *   *   *   *   *