Ново-Бирилюсская тетрадь. Окончание второго тома

 


     Удивительно,  но  мне часто приходилось вспоминать бирилюсский этап из  творческой биографии  своей жизни.  Когда я мысленно возвращаюсь   к какому-либо прошедшему событию,  то всегда вспоминаю не только  случившиеся факты, но вновь ощущаю  свои личные впечатления о происходящем.  Зрительно вижу своих собеседников,  вспоминаю их голос и манеру поведения.  Однажды  в Ленинграде, когда я, забросив журналистику, трудился на промышленном производстве,  на глаза мне попался профессиональный ведомственный журнал под немудреным названием «Журналист». Пролистав журнал без особого  интереса,  в разделе вакансий я наткнулся на следующее объявление:  «Редакция Ново-Бирилюсской газеты «Новый путь» приглашает на работу литературных сотрудников».  Случайному читателю это коротенькое объявление показалось бы  обыденным и не заслуживающим внимания, но для меня оно прозвучало как выстрел,  заставив   память встрепенуться.  Журнал так и остался открытым на странице с объявлением, а  я  уже  мысленно  отсчитывал  вспять календарные годы… 
   И вспомнилось мне сибирское  таежное село, окруженное вековыми соснами и кедрами. Вновь я увидел своенравный и сердитый Чулым, преимущественно  бушующий  во времена весенних паводков.  Усиленное таяние снега приводило к такому подъему воды,  что  река выходила из берегов,  и села, стоящие на берегу Чулыма,    превращались  в маленькую Венецию.  Вот только живописные итальянские  каналы,  по которым  сновали и снуют гондолы с кабальеро  – это совсем другое  зрелище.   В поднявшейся воде  разошедшегося Чулыма  утопали жилые дома,  хозяйственные  постройки  и огороды, а местные  жители   передвигались по сельским улицам  исключительно на лодках,  спасая свой домашний инвентарь и  животных.  Такие наводнения наносили серьезный материальный ущерб сибирским деревням и селам..
     И вот,  спустя почти полвека,  я вновь посетил  места своей юности,  снова стою на высоком берегу Чулыма, обозревая его окрестности.  Как прежде меня окружают  те же могучие сосны и кедры и,  кажется,  что  ничего вокруг не изменилось за этот большой промежуток времени. Вот только на берегу Чулыма стоит не то село, которое долгие годы будоражило мою память, а новый районный центр, в который преобразовалась  бывшая деревня Чипушево, получившая название Ново-Бирилюссы.   Все увиденное здесь мне  еще предстоит осмыслить позже,   а пока  в своих воспоминаниях  я возвращаюсь в то далекое прошлое,   где  в памяти  всплывают некоторые эпизоды  юности  –   таежного периода моей жизни…

    Улица Ивана Шестакова

     Автомобиль «Шкода», в которой я ехал на встречу с жителями  села Ново-Бирилюссы, вырулил на центральную широкую улицу райцентра.  Я  с нескрываемым интересом  осматривался по сторонам. Крепкие деревенские дома, покрытые  качественной черепицей,  радовали глаз.   Внимательно вглядываясь в  каждый дом,  в каждый подъезд,  заглядывая в лица прохожих, я надеялся  увидеть кого-нибудь из бывших своих знакомых. Странно, но в эти самые минуты, думая о своих  близких тогдашних сослуживцах,  я почему-то  вначале вспомнил первого секретаря Бирилюсского райкома партии  Ивана Степановича Шестакова. Собственно говоря,  именно он в те далекие годы решил  мою журналистскую судьбу.  Я отлично помню тот день, когда впервые приехал в Бирилюссы на предварительное собеседование. Партийный босс вел себя деловито и строго.  Первым делом   он  спросил меня,  приходилось ли мне работать в радиожурналистике?  Тогда я  честно ответил,  что ни на радио, ни на телевидении  никогда не трудился, зато определенный опыт рабкора в городской и многотиражной печати у меня  имеется, и эта работа со словом мне по душе.   Иван Степанович не стал произносить долгих монологов и громких тирад  о роли радиожурналистики в современном мире, о влиянии ее на  социалистическое общество.  Он  тут же дал задание своей секретарше подготовить письмо в организацию,  где я в то время  работал,  с просьбой перевести  меня на работу в Бирилюсский  район.
     Уже через неделю, едва освоившись на новом месте,  я укатил в свою первую в  жизни творческую командировку в один из местных колхозов. Надо сказать, что командировки мои имели постоянный характер. В редакцию я возвращался только для того,  чтобы написать отчет о командировке,  да подготовить материал для выхода в номер.   Так уж вышло, что с пишущей машинкой я познакомился еще в  Ленинграде. И  стучал по клавишам двумя пальцами довольно сносно. В редакции стояла старая машинка «Ундервуд»,  на которую  с первых дней работы я положил глаз. Именно только поэтому мне нравилось  приходить в редакцию засветло, когда  в ее стенах не было ни души.  Я вставлял между валиками пишущей машинки лист бумаги и  начинал печатать. Так рождались информационные заметки и зарисовки для очередного номера. Вечерами я тоже умудрялся задерживаться в уютной бревенчатой хате, хранившей мягкое тепло протопленной печи.  Наш истопник  за печкой следил исправно, растапливая ее  березовыми чурками  рано утром  и вечером под самым покровом темени.
     Каждый день, проходя мимо приземистого бревенчатого здания райкома партии,  мне приходилось замечать свет в окнах первого секретаря Ивана Степановича Шестакова.  Он приходил на службу довольно рано –  в восьмом часу утра.  Да и вечером после девяти часов, возвращаясь на съемную хату,  я обращал внимание,   что Шестаков не торопится уходить домой. После окончания рабочего дня он  продолжал  работать с деловыми  бумагами.  С чиновниками разного ранга  в своей жизни мне  приходилось иметь дело не раз.  Почти все они вели себя вальяжно, подчеркивая значимость собственной  персоны. И попасть на прием  за нужной подписью  с первого раза  было практически невозможно.  Совсем по-другому  вел себя Иван Степанович.  Когда не было совещаний и заседаний бюро, двери его кабинета всегда были полуоткрыты, а  его секретарша не была «цепным цербером», так как  за долгое время работы она научилась разбираться с  каждой  проблемой  отдельно.  Никто к хозяину района не приходил без дела,   и  Шестаков   старался принять  всех,  находя  нужные и ободряющие слова для каждого посетителя.  Даже  выезжая в поля,   с механизаторами,  доярками и скотниками  он общался запросто, называя каждого из них  по имени.  У первого секретаря была просто удивительная зрительная память.
     Мне очень хорошо запомнился  один из эпизодов  той журналистской жизни.  Для одной из своих радиопередач мне понадобилась музыкальная тематическая заставка.  Эфир посвящался очередной годовщине начала войны,  и  мне нужен был соответствующий музыкальный фон или,  может быть,  даже песня.  Как-то в воскресенье я забрел на огонек в дом к Шестаковым. На пороге меня встретил сам хозяин. Он был не в привычном для  него деловом  и строгом костюме, а,  как говорится в народе, «без галстука». Точнее,   в майке и  тренировочных штанах. Вполне домашний вид.  Выслушав меня, он тут же позвал своего сына – выпускника средней школы  Владимира,   и тот среди  нескольких стопок старых заезженных пластинок принялся искать для меня нужные диски по фронтовой тематике. Наконец, отыскав несколько пластинок, я собрался было уходить, как Иван Степанович снова появился в дверях и,  взяв меня за локоть,  увлек за собой  в горницу...  Там за чашкой чая  мы больше часа  болтали о жизни.  Когда я пожаловался районному шефу,  что мой переносной диктофон дышит  на ладан и постоянно выходит из строя, Шестаков пообещал дать команду хозяйственной службе о приобретении нового «Репортера».  И  надо сказать,    слово свое он  сдержал.
     Сегодня повсюду можно услышать о том, что коммунистический режим погубил страну Советов. С этим заявлением я, если и соглашусь, то лишь частично. Все далеко не так просто.  Нельзя утверждать,  что  при социализме  советским людям жилось плохо.   Медицина была доступной, образование тоже,  не было безработицы,   народ жил более-менее ровно  без больших перекосов в сторону.   Люди стояли в очереди на бесплатное жилье и рано или поздно получали его.   Рожая и воспитывая детей, родители были уверены в их будущем, потому что государство выполняло свои обязательства.   И самое главное, советские люди  в то время были значительно добрее и сострадательнее к чужим бедам
     В настоящее время бывшая страна Советов выбрала другой путь. Выиграла ли она от этого, трудно сказать.  Демократический строй, включающий в себя свободу выбора,  соблюдение прав, правосудие,  стабильность, многообразие  политических взглядов,  защиту жизни граждан и контроль над деятельностью властей,   чаще всего присутствует в написанных законах,  которые  не всегда выполняются.  Да и  бюрократы-чиновники  сейчас  стали совсем другие. Не буду оговаривать всех,  но  в бюрократической «бочке  меда» присутствует и «ложка дегтя».  Государственный карман для многих чиновников стал привлекательной кормушкой. Что же касается простого народа,  то  современной власти до него частенько нет никакого дела.
     Иван Степанович Шестаков –  первый секретарь Бирилюсского райкома партии,   был человеком социалистической закалки. Я уверен, что в суматошной сегодняшней жизни  места ему бы не нашлось.   Не вписался бы он в современный ее уклад.  Партиец жил заботами  своих селян и ничем не выделялся от них.  Он жил, как и остальные  сельчане,   в деревенской избе,  машину имел только служебную.  Шестаков  и в баню-то ходил  обычную  –  районную,   и не в отдельные специальные часы, предназначенные,  якобы,  для высокого начальства, а просто в свободное время,   по воскресным дням.  И хлестал его веником по спине не  лакей, как это было принято когда-то на Руси, когда каждый городничий имел официальную обслугу,   а простой деревенский тракторист Ваня, случайно оказавшийся в эту минуту в бане. Вот это и есть, на мой взгляд, самая настоящая демократия. В сегодняшней жизни таких примеров «днем  с огнем» не обнаружишь…  Честное слово,  было бы вполне справедливо, если бы одну из центральных улиц районного центра назвали  именем этого скромного государственного человека,  коренного  сибиряка, пусть и старого  советского замеса.  Во всяком случае, если бы я заседал в высоких кабинетах законодательной и исполнительной власти Красноярского края,  то непременно отдал бы свой голос за трудягу и бескомпромиссного коммуниста той пресловутой советской эпохи.  За одного из многочисленной массы наших современников.  Иван Степанович Шестаков достоин такой памяти.


    Один эпизод из далекой юности.

     Почему-то в Бирилюссах я не приобрел себе близких друзей. Слишком кратковременным оказалось мое пребывание  на этой таежной земле –  всего  около семи месяцев. Парнишка коммуникабельный, я со всеми людьми  сходился легко, общался ровно, но в душу ни к кому из них не лез,  соблюдая определенную дистанцию.  Всегда был подчеркнуто доброжелательным и вежливым.  Однажды, после вечернего сеанса кино,   я разговорился с одним симпатичным пареньком.  Алексей Шпагин работал инспектором в  местом райфинотделе. Было мальчишке не больше восемнадцати – двадцати лет. Собственно, он  был в то время  моим ровесником. У паренька  было добродушное круглое лицо,   на щеках играли маленькие ямочки. Этот парнишка запомнился мне своей аккуратностью и открытой доброжелательностью.  Он всегда был гладко выбрит,    от него  исходил свежий запах  одеколона «Шипр».  Несколько раз Леша бывал у меня в гостях на хате, где я снимал угол у хозяйки,  да и я частенько заглядывал к нему на огонек. Он,  как и я по работе,  постоянно был в разъездах  по району.  Как-то летом мы с Алексеем случайно столкнулись в одной из деревень Маталасского сельсовета. Прошло уже много лет и название того населенного пункта стерлось из моей памяти.   Была пятница.  Рабочий день подошел к концу,  и мы с Лешей  по случаю встречи «раздавили малька», закусив квашеной капустой и  ядреными,  хрустящими солеными огурчиками.   Хорошо посидели,   поговорили по душам,  и в конце небольшого застолья    договорились  на следующий день прошвырнуться на прогулку в лес, чтобы  полюбоваться местной природой,  а если повезет, то  набрать  грибов или  ягод.
     Утречком мы встали пораньше. Солнце только-только  позолотило верхушки деревьев. Наскоро выпив по кружке чая,  с приготовленными  с вечера туесками мы  углубились в таежные дебри. Алексей был бывалым грибником, он  постоянно  ворошил траву  длинной палкой,  изредка находя тот или иной гриб.  Мне же с грибами везло меньше,  но я был рад прогулке и с удовольствием  дышал свежим воздухом, любуясь     неповторимой сибирской природой.  Так   мы с Лешей  пробродили до полудня.  Под ногами хрустели опавшие ветки,  из травы  изредка взлетали встревоженные птицы. Приходилось нам пробираться  и  сквозь колючие кустарники,  а также  отбиваться  от надоедливых комаров.  В те  часы  прогулки  по лесу я пожалел о том, что был слишком легко одет. На мне была  короткая хлопчатобумажная футболка и укороченные полотняные брюки. На ногах – спортивные кеды.  У развилки двух лесных тропинок мы с Алексеем разошлись по сторонам.  Решив обогнуть могучий кедр  –   где-то  впереди в траве мелькнул гриб,  –  я   сделал шаг к своей находке,  но вдруг неожиданно  оступился.  Земля подо мной разверзлась, и я почувствовал, что падаю в бездну. Сколько секунд продолжалось время моего падения,  я не знаю, но  мне показалось, что летел я долго...   Приземлившись  ногами на мокрую почву,  обнаружил, что нахожусь в просторной яме. Тут надо признаться, что мне  очень даже повезло. Почти в центре  ямы-западни была вбита жердина с заостренным верхом. Хорошо, что она стояла не под прямым углом, а была заметно наклонена в сторону.  Вот на нее я и угодил всем телом. Удар пришелся по касательной,   я не получил никакой травмы, разве что сильно перепугался. И вот сижу я на дне этой ловушки, опершись ладонями в землю,  и с унынием смотрю  в просвет   далекого неба.  Что-то надо было предпринимать.  Алексей ушел в другую сторону от тропинки,  и кричи – не кричи,  вряд ли он  меня услышит.   А в моей голове тем временем стали мелькать картинки –  одна ужаснее другой. Посидев так минут десять,  накормив досыта надоедливую мошкару,  я стал искать пути к спасению.   Измерив глазами глубину западни,  определил  ее немногим более двух метров.  Значит,   выбраться из ямы можно,   нужно только подумать о том, как умело это осуществить. Я тут же стал искать какой-нибудь сучок, чтобы  в стенке ямы  – на уровне груди,  – расковырять небольшое углубление.  Цель у меня была такая:  при подъеме вверх резко  оттолкнуться и,  зацепившись за углубление,  перекинуть свое тело за край неизвестно для кого предназначенной, ловушки.
     И тут подоспела нечаянная подмога.  Над верхним краем моей вынужденной тюрьмы показалась голова Лехи.  Присвистнув от удивления, он  участливо спросил:
      – Ты жив,  братуха?
     У меня был жалкий вид. Светлые полотняные брюки в момент превратились в грязную тряпку, футболка в нескольких местах была порвана. В эту секунду я ощутил себя таким беспомощным,  что на глазах выступили слезы. И все же  мне явно повезло. Во-первых,  я был не один – со мной был товарищ.  Во-вторых,  в яме была всего одна жердина,  да и то,  стоящая косо. А если бы в этой ловушке действительно  стоял добротный капкан на зверя, и не один, а два или даже три кола торчали своими острыми пиками, пришлось бы мне, грешному,  взмыть ангельскими крыльями за облака прямо в небесную канцелярию Всевышнего.
     – Я сбегаю в деревню и притащу веревку, – прикинув что-то в голове,  вызвался мне помочь Алексей.
     Я же подумал о том, что пока он будет бегать,  комары и таежный гнус сожрут меня до самых костей.  Включив мозги,  стал стаскивать с себя брюки.
     – Брось ты это бесполезное занятие, – выдохнул Шпагин. – Твои штаны сработаны из легкой ткани, они никакой нагрузки не выдержат.  Давай мои брюки свяжем с рубашкой,  и я тебя с Божьей помощью вытащу.
     Отбиваясь от гнуса, я натянул штаны обратно и с благодарностью посмотрел на приятеля. Такого благородного поступка  я от него  не ожидал.   Щепкой  выдолбил в стене углубление  для опоры, а Леха спустил вниз импровизированную веревку и,  что есть силы, напряг мышцы. В то время я весил мало — не более шестидесяти килограммов. Ухватившись за край штанов, я все внимание  бросил на вырытую в стене отметину  и,  как только мое повисшее тело оторвалось от земли,    левой ногой зацепился за вырытую «норку». Только оттолкнувшись от нее, помог товарищу завершить маневр. Весь измазанный сырой землей,   с лесным мусором в волосах – уже на поверхности, – я смеялся как беспечный мальчишка.  А у Лехи от напряжения – по лбу, застилая глаза,  – катился пот.  Его руки и грудь  сплошь были залеплены гнусом.  Вот только Алексей Шпагин не замечал этого. Глаза парня светились от радости и гордости одновременно.  Он как всегда  оказался  вовремя и в нужном месте…
     Я мог бы вспомнить и другие эпизоды, связанные со мной в Бирилюсском районе, однако именно этот случай запомнился особенно. Позже,  работая  в редакции Боготольской газеты, до меня донеслась страшная  весть. Мне сообщили,  что Лешка Шпагин трагически погиб от рук уличных хулиганов.  И мне было очень больно от того,   что этот светлый мальчишка, дожив до двадцати лет, так и не увидел настоящей жизни. Мой ровесник остался навсегда молодым. Я с грустью и теплотой  вспоминаю о тебе,  мой юный друг!  Мир  твоему праху!.


   Встреча в библиотеке

     Районная библиотека гудела как осиный улей. Народ прибывал, а я в это  время вглядывался в людей, пытаясь вновь и вновь отыскать глазами знакомые мне лица. Еще перед началом творческой встречи  я  разговорился с местным  библиотекарем  Евгенией Федоровной Цайтлер.  Фамилия  женщины показалась мне знакомой,  и я  мгновенно вспомнил одна тысяча девятьсот шестьдесят шестой год,  июньский  вечер выпускников школы. Среди них был не по годам серьезный мальчишка с пытливым умом. Звали его Василий Цайтлер. Так уж получилось,  что когда я в начале  года приехал в райцентр, меня поселили в комнату,  где жил этот школьник. Вместе с нами жил и инструктор районного комитета партии Рим Аслаев. Мы  часто и подолгу вели беседы с Василием. Парень в то время  мечтал о военной карьере офицера.  Когда я рассказал об этом библиотекарю, Евгения Федоровна всплеснула руками, улыбнулась моей осведомленности и подтвердила, что она является женой, точнее вдовой офицера запаса Василия Андреевича Цайтлера. От нее я узнал,  как сложилась судьба моего бывшего знакомого  – немца по национальности.   Василий, получив аттестат зрелости, связал свою жизнь с армией. Окончив Ачинское авиатехническое училище, он отправился  на военную службу. Где ему только не приходилось служить.   Судьба забросила  его и в Афганистан, откуда офицер Цайтлер вернулся домой уже с подорванным здоровьем. Демобилизовавшись из армии по болезни, он не нашел себе желаемого  применения в гражданской жизни, а вскоре и умер. Евгения Федоровна показала мне несколько фотографий, где  Василий был заснят в парадной форме капитана Советской Армии. Ему было  жить да жить! Только почему люди уходят в мир иной в пятьдесят лет или чуть постарше? Ведь это так противоестественно. Действительно, странно…
     В Сибири из своих ровесников и ребят чуть постарше  я почти никого  не застал. А как хотелось пообщаться,  посидеть вместе за хлебосольным столом, вспоминая прошлое!  Но вышло так,  что и разговаривать на этот раз оказалось почти не с кем. Единственного живого свидетеля той поры – бывшего инструктора райкома партии Михаила Сметанникова я узнал лишь по глазам,   да по его улыбке.  Уж больно она оказалась запоминающая. Михаил Михайлович постарел.  Лицо изрезано глубокими морщинами, но походка все та же прямая и молодцеватая. И опять моя память начала откручивать черно-белую пленку бытия назад,  невольно возвращая  меня в  комсомольскую юность.
     Отдел пропаганды и агитации района помещался в небольшой комнатке. Главный двухтумбовый стол по праву занимал  шеф отдела Федор Степанович Грахов,  которого все любовно называли «Колобком»  за гладко выбритую,  похожую на футбольный мяч, голову.  Стол Михаила Сметанникова стоял по правую сторону кабинета. Молоденький инструктор, а было в то время  Михаилу двадцать четыре года, всегда был опрятно одет. Он приходил на работу  непременно в отглаженной светлой рубашке и  с повязанным галстуком. Я ни разу не видел Мишу небритым, чего не скажешь о его коллеге Риме Аслаеве. Тот и причесывался  почти всегда небрежно, да и брился бывший тракторист из рабочего поселка «Рассвет» не всегда аккуратно.  Любопытно мне было тогда узнать, что идеологические кадры в то время  не присылались из края по заявке,  – их растили непосредственно в районе. Вот и Федор Степанович в своих местных командировках присматривался к людям. Михаила он заприметил в деревне Орловке,  куда молодой коммунист Сметанников вернулся после службы в рядах Советской Армии. За плечами у парня была школа мужества, аттестат о среднем образовании и крепкая вера в завтрашний день. Именно по таким критериям и отбирались районные партийные кадры. И,  конечно же, когда Грахов приехал в поселок «Рассвет»,  он обратил внимание на скромного тракториста-коммуниста, который дельно отстаивал свою точку зрения на партийном собрании. Федор Степанович полистал личное дело молодого человека,  увидел,  что у парня законченное среднее образование и вызвался с ним лично побеседовать…
     Давно уже нет в живых умницы и эрудита Грахова,  давно уехал  из района и бывший инструктор Аслаев. Его следы затерялись где-то в центральной полосе России. Сменил место жительства и отправился в столицу края  Иван Степанович Шестаков,  а вот он,  Михаил Сметанников –  свой доморощенный кадр,  – так и прикипел к Бирилюсской земле. Вся его жизнь как на ладони, а  вся география в пределах одного района. После школы – армия, затем партийная работа и заочная учеба в техникуме,  и в завершении образования – диплом высшей партийной школы.  Все как в пословице:  «Где родился, там и пригодился».  Здесь  в районе он и семьей обзавелся, и двух   дочерей вырастил, а скоро и внуки выйдут на трудовую дорогу жизни.
     Еще при въезде в село на берегу Чулыма я заметил раскидистый кедр, пустивший глубокие корни в землю. Вот и Михаила  Михайловича мне  хочется сравнить с этим самым кедром. Ни дать, ни взять – старейшина района. Еще несколько лет назад Сметанников трудился первым заместителем руководителя администрации района, а сейчас он внештатный советник нового шефа. Ни одно деловое совещание не обходится без его мудрого совета. И это правильно. Недаром в народе издревле ходит поговорка: «Все в жизни можно пропить и разбазарить,  кроме опыта».
     Уже после того, как моя встреча с читательским активом подошла к концу,  я ответил на все интересующие вопросы,  а  люди начали потихоньку расходиться,  Михаил Михайлович сам подошел ко мне.  Я подарил ему книгу с автографом,  заметив при этом:
     – А ведь раньше,  Миша,  мы были с тобой на «ты».  Помнишь  ты это?
     Сметанников не растерялся и тут же парировал:
     – Молодость, Борис Михайлович, это средство для обеспечения старости. А старость требует к себе уважительного отношения. Так, что обращение на «вы»  в сегодняшней ситуации выигрышнее…
     Я не стал углубляться и продолжать диалог. Мы с Михаилом не виделись долгих сорок семь лет. Каждый из нас прожил свою  жизнь самостоятельно,   прокладывая свою собственную колею.  И встретившись вновь через толщу лет,  не так легко просто взять и перейти на «ты».  В этом, конечно же,  вы правы,  Михаил Михайлович!

    Перекличка в краеведческом музее

     О том, что в райцентре открыли местный краеведческий музей,  я и не предполагал, поэтому каждый экспонат разглядывал с большим любопытством.  Директор музея Елена Михайловна Коденко водила меня от стенда к стенду и, тыча указкой в тот или иной экспонат, давала подробные объяснения. У стенда с фотографиями знатных земляков я замер как скульптурное изваяние.  С пожелтевших снимков на меня  смотрели когда-то   хорошо знакомые и почти родные люди. Вот на фотографии бравый защитник родины фронтовик Алексей Георгиевич Савенков. Никогда и слова  не молвил он о  своих ратных подвигах. Скромный ответственный секретарь редакции никогда не носил на лацкане своего пиджака боевые награды, а все наши разговоры и беседы сводились лишь к тому, что касалось   редакционных дел.  Для меня было большим откровением   узнать,  что  Савенков 24 июня одна тысяча девятьсот сорок пятого  года был участником парада Победы.
      А вот и профиль моего партийного наставника — Федора Степановича Грахова. Я хорошо запомнил   общую нашу  командировку в город Ачинск на совещание редакторов радиовещания и телевидения Красноярского края. А какая нервная обстановка предшествовала этому мероприятию!  Заведующий отделом пропаганды и второй секретарь райкома КПСС Петр Иванович Блажнов кропотливо и придирчиво  проверяли мои квартальные планы мероприятий по организации  программ радиовещания,  делали пометки, заставляя вносить в программу те или иные коррективы. Мы  с Граховым провели даже репетицию. Он на правах модератора проэкзаменовал меня на возможных вопросах, которые могли всплыть на совещании,  и остался доволен моими бойкими ответами. Это совещание, к счастью,   прошло  без сучка и задоринки. К нашему району вопросов не возникло, и Федор Степанович сиял как начищенный медный таз. Перед тем,  как сесть на рейсовый автобус и отправиться в обратный путь,  мы успели обмыть финиш командировки в пристанционном буфете. Почти всю дорогу, пока  ехали до Большого Улуя, Федор Степанович  напевал  какие-то мелодии, а потом, утомившись,  тихонечко заснул. На его лицо легла умиротворенная улыбка.
     Здесь же на стенде я увидел и много других знакомых лиц. Говоря о своих редакционных сослуживцах,  не могу не вспомнить редактора Валерия Митрофановича Трубицина.  Я лично не помню, когда мой шеф смеялся. Он был угрюмым и немногословным,  и лицо его часто было сосредоточенным.
     В помещении редакции постоянно толкались люди, поэтому в рабочее время я старался  больше находиться вне редакции, то есть в поиске материалов. Ведь журналиста, как и волка,  ноги кормят. Вот почему я обожал тишь редакционного кабинета по выходным дням. Кому отдых на речке с удочкой, а у меня  было раздолье  – пообщаться с пишущей машинкой. Организовывая формат радиопередач, я был действующим журналистом районной газеты и практически в каждый номер  давал не менее двухсот строк.
    По роду своей деятельности мне часто приходилось общаться и с прежним  руководством райисполкома,  а также  с его подразделениями.  Сложились хорошие добрые отношения  с бывшим комсомольским лидером, а впоследствии с главным ветеринарным врачом Степаном Романенко,   с главным врачом больницы  Валентиной Гавриловной Прожиловой и другими руководителями подразделений исполнительной власти.
     Елена Михайловна  радушно познакомила меня и гостей райцентра с местным творчеством народных умельцев. Уезжая из Ново-Бирилюсс, я пообещал директору пополнить экспозиции музея своими книгами с автографами.  И сразу же по возвращении домой в Германию  отправил в Красноярский  район обещанную бандероль. Я не знаю, сумею ли  еще, хоть разок, побывать на сибирской земле, но частицу своего сердца,  знаю точно,    я  здесь оставил…    

   Обед в сельском кафе

     Перед тем, как выехать из села, мы решили заглянуть в местное кафе.  И хотя зал оказался небольшим, все здесь выглядело  довольно пристойно: несколько обеденных столиков, буфетная стойка, окно раздачи пищи. Повсюду чистота, на столах  наборы со специями. Мне  вспомнилась  старая Бирилюсская чайная. В то время в   воздухе  помещения постоянно витала гремучая смесь табака и винного перегара.  В небольшом зальчике  – шум, гам, толкотня.  Лица посетителей  расплывались  в облаках табачного дыма.  Принесенный из соседнего магазина алкоголь присутствовал почти на каждом столике. Тогда  большой строгости в общепитовских точках не было. Тем  более,  что  в  местной чайной   мелькали  одни и те же лица. А как своему откажешь?  Теперь же совсем другое дело. Мы заказали вторые блюда, чай и беляши с мясом. Еда оказалась довольно качественной и вкусной. Раздатчица пищи   была с нами вежлива, а  буфетчица настороженно предупредительна.  Будь помещение кафе чуть больше размером,  а пищеблок  скрыт от посторонних глаз,  получился бы неплохой ресторанчик.
     Плотно подкрепившись, мы вернулись к машине. Впереди меня  вновь ожидал  Красноярск. Моя творческая командировка в Восточную Сибирь подходила к своему логическому завершению.
     Наша «Школа» уже катила по бетонному тракту, а  в моей голове  последовательно выстраивались  главы будущей  книги.  Тогда мне казалось,  что она состоялась.  Пусть  пока  еще и не на бумаге…

      Посткриптум
               
   Беседа с Валентиной Меренковой 

     Когда работа над этой книгой подходила к концу, неожиданно  позвонили из маленького немецкого селения Бурбах.
     – Здравствуйте! – в трубке прозвучал  звонкий женский голос. – На проводе  Валентина Меренкова  из Ново-Бирилюсс.
     Далее последовало вступление,   и я весь превратился в слух.  А дальше пошли воспоминания, оживившие  в моей памяти многие забытые  эпизоды молодости. Валентина оказалась в Германии не случайно. Здесь давно живет ее дочь Ольга, в семье  которой растут пятеро детей. Мы  с сибирячкой договорились о встрече.  Валентина   радушно пригласила меня в гости,  и я с благодарностью  согласился.  Оказалось, что нас разделяет расстояние всего лишь в  сто километров.  Я и Валентина  находимся  на одной земле – Северный Рейн Вестфалия.
     И вот я сижу в уютном доме  большой семьи, где мы с Валентиной Меренковой начинаем беседу через длинные сорок семь лет. Последние наши контакты по службе состоялись летом одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года.  Новая встреча — почти через полвека,  — разве это не журналистское везение?  Кстати ,  у меня к тому  времени как раз не хватало фактурного  материла для заключительной тетради второй книги, а тут появилась возможность восполнить информационный  вакуум. И словоохотливая Валентина Михайловна начала свой рассказ…

Комсомолка Валя

     – Мое венчание с комсомолом состоялось сразу же по окончании средней школы в одна тысяча девятьсот шестьдесят первом  году.  Назначили  меня  заведующей школьным отделом райкома. Одновременно я  поступила в Красноярский педагогический институт на биологический факультет, а в одна тысяча девятьсот шестьдесят пятом году  благополучно вышла замуж за Виктора Меренкова.
     Услышав эту фамилию, я  от удивления  чуть ли  не  подпрыгнул на стуле.  Конечно же,  с Виктором мы  были знакомы,  но не настолько, чтобы влезать в личную жизнь друг друга.  За те семь месяцев, что я проработал в районе,  мы с ним частенько общались в районном Доме культуры,  куда я заходил по своим делам к директору Анатолию Гурьеву.  Виктор в то время служил художественным руководителем Дома культуры  и виртуозно играл на баяне.  Да и голос у него был отменный,  пел просто загляденье!  Иногда мне приходилось бывать на репетициях студии художественной самодеятельности, после окончания   которых,  мы с Виктором обменивались  впечатлениями. Но дальше клуба наши контакты не продвигались.  В доме Меренковых  я  никогда не был,  да к этому  и не было должного повода,  так как  до близкой дружбы между нами дело не доходило.
     Валентина разлила по чашкам горячий чай и подвинула поближе тарелку с горячими блинами.
     – Борис, а  ты помнишь,  как началось наше знакомство?
     Я отрицательно покачал головой. Пытаясь выхватить из памяти эпизоды моего общения с комсомольским активом района,  я натыкался на туман и пустоту. Хорошо запомнилось лишь знакомство накоротке с первым секретарем комсомолии Алексеем Сотниковым. Я приходил к нему за информацией для газеты, интересуясь  лишь тем,   как проводится пополнение союзных рядов. С другими аппаратчиками райкома я имел лишь поверхностное знакомство, поэтому вопрос Валентины меня  очень заинтриговал.
     – А дело было так. – Валентина отхлебнула из чашки  глоток чая и продолжила:
     – Слушай…

    С агитбригадой — в Зачулымку

     – В один из мартовских дней одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года  агитбригада нашего района отправилась по деревням  с концертной программой. Среди участников была я, мой муж Виктор Меренков, девочки из хора и слепой баянист Петя с женой Юлией. Так получилось,  что в наш фургончик подсел и ты.  У тебя,  кажется, была командировка в местный колхоз, вот ты и воспользовался этой оказией.  Это небольшое путешествие у нас вышло чересчур веселым. На улице хоть и была добрая минусовая температура, но мы пели задорные  песни,  травили анекдоты,  смеялись над ними и,  если образно сказать,  согревали друг друга своим дыханием. Сельские дороги в ту пору были такими, что нашу машину раскачивало из стороны в сторону,  и  нас постоянно подбрасывало на ухабах.  Уже на подъезде к деревне фургон так сильно встряхнуло, что ты не удержался за поручень и растянулся на дне кузова.  А я,  неожиданно для себя,   тут же свалилась сверху, накрыв тебя своим телом. Со стороны это выглядело  довольно комично,  хотя нам с тобой было не до смеха. Без ушибов  падение не обошлось, да и перед попутчиками  было как-то неудобно. А слепой музыкант Петр на удивление быстро сориентировался  в обстановке по нашему шуму и возне,   и тут же без баянного сопровождения напел мелодию из известной песни, вставив туда твою фамилию. Получилось очень смешно. 
     Валентина  мягким грудным голосом  запела:
     – Зачем поверила, зачем ответила…   В машине с грохотом легла на Мейтина…
     Я с восторженным вниманием слушал  Валентину, недоумевая от мысли:  «Откуда баянист Петр знал мою фамилию?    Ведь я ему никогда не представлялся». Но в народе говорят,  что  у слепых от рождения людей очень обостренный слух.  Видимо, где-то  в круге общих знакомых он  услышал мою фамилию  и  запомнил.
     А Валентина  улыбнулась  мне и завершила эту историю:
     — Тем временем фургончик въехал в Зачулымку,  наша  агитбригада сразу же побежала в клуб,  а ты помчался в правление к председателю. Кстати,  и много позже,  меня частенько подкалывали этой песней. Ты уже уехал из района, а твою фамилию все еще  продолжали склонять…  Вот так и разносится молва людская… 
     Много  информации я почерпнул от Валентины в тот день. В начале семидесятых годов она возглавила комсомолию района, получила диплом педагога и с головой окунулась в кипучую молодежную деятельность. Удивительно, но прошло уже почти полвека с той поры, а Валентина Михайловна, как мастеровой рассказчик,   продолжала сыпать эпизод за эпизодом, воскрешая в моей памяти стертые страницы того периода. Мы с ней   даже устроили перекличку. На мой вопрос о том, как сложилась судьба у прежнего литературного сотрудника Юрия Васильевича Мещерякова,  бывший комсомольский лидер ответила с тихой грустью:
     – Юра ушел из своей жизни еще  совсем молодым. Произошел несчастный случай.  Утонул он в Чулыме. Оставил жену и двух дочек. Кстати,  его жена долго учительствовала у нас,  а потом с детьми снялась с места и уехала  неизвестно куда.
     Поведала мне Валентина и о судьбе Валерия Митрофановича Трубицина. Он тоже  погиб безвременно и трагически  – отравился угарным газом. Нет больше и Алексея Георгиевича Савенкова. А в  одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году пришло печальное известие из  города Красноярска…  Не стало Ивана Степановича Шестакова.
     На мой вопрос,  как сложилась судьба у Риммы Петровой  – она в то далекое время по совместительству работала  диктором радио, –  Валентина Меренкова,  вздохнув, приступила к следующему рассказу…

     У каждого своя судьба

     – Сколько лет живу, а все больше склоняюсь к мысли – каждому из нас предначертана судьба самим Всевышним. В одна тысяча девятьсот шестьдесят пятом году  я оказалась живым свидетелем разыгравшейся трагедии на воде.  Был воскресный день,   я с  мужем Виктором  и Анатолием Ивановичем Петровым  решили покататься на лодке.  Озеро, поросшее камышом,  было спокойным и тихим. Светило солнышко и настроение у нас было отличное.  Наша компания вдоволь уже накаталась по водной глади, и мы собрались уже  плыть к берегу, как Анатолий Иванович,   приподнявшись в лодке,  вдруг не удержал равновесия  и выпал из  нее.  Лодка накренилась, зачерпнула бортом воду и…  внезапно  перевернулась вверх дном.   Я плавать совсем не умела.  Отчаянно колотила по воде руками и ногами,  но быстро устала и стала захлебываться. Уже под водой меня подхватил мой муж Виктор. Он великолепно держался на воде, схватил меня за волосы и потащил сквозь заросли травы и камыша к берегу.  А Анатолий Петров так и не вынырнул на поверхность. Как потом показало вскрытие, в воде у него  случился сердечный приступ.  Обессиленный,  Анатолий  не смог выплыть к берегу.
     Валентина на  некоторое время замолчала, как бы вглядываясь в тот страшный день трагедии.   Потом, зябко поведя плечами, продолжила:
     – А  его жена Римма Петрова осталась с двумя малолетними детьми. Вскоре ее назначили заведующей отделом культуры района, а еще спустя некоторое время – ты уже уехал от нас, – она вышла замуж за инструктора райкома партии Рима Аслаева,   и они уехали.

        Плывут над тайгой есенинские строки


     – А с Михаилом Яковлевичем Хитровым ты не был знаком? – спросила меня Валентина.
     Заведующего местным отделом народного образования я видел несколько раз, мы даже перекидывались с ним второстепенными фразами, но близко никогда не общались. Все наше общение в райцентре сводилось к тому,  что  при встрече мы вежливо  кивали друг другу  и здоровались за руку.  И вот ведь, что удивительно! В школах района я бывал часто  и много писал об этом, а вот в кабинет главного районного чиновника, так уж вышло,  мне заходить не приходилось.
     – А зря ты с ним не познакомился,  – упрекнула меня Валентина. – Очень интересный  и неординарный человек он был
     – Да вот как-то не пришлось, – посетовал я.
     – Я и говорю,  зря!    Мы с Михаилом Яковлевичем  были большими друзьями. Собственно, он  и нацелил  меня на учительскую профессию.  А ведь с заведующим отделом народного образования я частенько сталкивалась  не только в кабинетной тиши, но и на таежных сибирских тропах. Однажды ехали  мы  с ним на телеге по бездорожью. Лошадь вязла в дорожной грязи, телега тряслась и раскачивалась из стороны в сторону,  а я словно и  не замечала этих неудобств. В это время Михаил Яковлевич с упоением читал мне стихи Сергея Есенина. Читал наизусть:
    «Шаганэ ты моя, Шаганэ! Потому что я с севера, что ли, я готов рассказать тебе поле, про волнистую рожь при луне…»
 – звучало над сибирской тайгой,  и было в этом что-то волнующе странное. Он был очень начитанным и разносторонним  человеком. Интересным собеседником. Общаться с Михаилом Яковлевичем  было всегда  приятно.   На все мои вопросы у Хитрова всегда находились мудрые ответы. Он никогда меня не ругал,  а лишь с юмором резюмировал:
     —Валька! У тебя же мозги, а не кочан с капустой. Включай извилины и вперед! Баба ты  боевая.  И все у тебя получится, потому что  у тебя есть кураж и собственные взгляды на вещи….    
     – Сколько лет я проработала  в школе, – добавила Валентина,  а такого учителя по масштабу мышления  никогда  больше  не встречала…

      В этот вечер мы проговорили с Валентиной Меренковой  почти до утра. Счастливый все-таки  она человек. С мужем Виктором подняли двоих детей. Сейчас Валентина помогает дочери растить внуков. Жаль только, дедушка не дожил до этой счастливой поры. Виктор ушел из жизни на шестом десятке. Подвело больное сердце…
     – И как ты, Валентина, живешь сегодня? — спросил я старую знакомую  на прощание. Ее дочь Ольга уже подогнала  свой микроавтобус,  чтобы отвезти меня к вокзалу.
     – Живу как и все, ничем от селян не отличаюсь. Зимой гощу у дочери в Германии, остальное время торчу в своем огороде. Я ведь человек от земли. Жаловаться не люблю. Дом есть, пенсией какой-никакой – обеспечена.  Дети и внуки здоровы и счастливы. А мне только это и надо!
     Микроавтобус уже  тронулся с места,  а  я  все оглядывался  на дорогу.     Валентина Меренкова   долго   махала  рукой   мне вслед. 
     «Как здорово, что есть еще в России-матушке такие вот добрые и сердечные люди, – подумалось мне. – Со стальным стержнем внутри. Таких  людей не согнешь в подкову,  и не сломаешь как прут. Ведь на этих крепких русских  бабах и мужиках вся страна держится.  Сибирские корни  сказываются».
     И я снова вспомнил правый приток Оби – сибирскую речку Чулым, ее неповторимую прибрежную красоту. Вспомнил,  и поймал себя на мысли,   что мне  глубоко полюбились эти  незабываемые края.   Вот  только удастся ли мне побывать  там   хотя бы  еще раз?

  2013 год.