Тогда я блистал на трибуне, мадам, и было бы странным, если бы я его заметил.
Как, мадам, вы сможете увидеть червя, если являетесь стремительным соколом, рассекающим острым крылом революционные спазмы? Воздух в те времена стоял исключительно плотный, насыщенный; он поддерживал крылья на сладостной высоте – да, мадам, и азарт, азарт! – все это пьянило исключительно. Как упоительно было мне ощущать силу слов, воздействие на толпу революционной риторики – разумеется, мадам, я не заметил червя.
Знаете ли вы, мадам, о ком я ? Тем лучше для вас, тем лучше.
Ленин, Ленин… Между нами, мадам, я считал его несколько приземлённым в целях. Он был , знаете ли , профессиональный эксплуататор всякой отсталости с зачатками диктаторства, что тщательно ,однако же, скрывал. Речи его, как я продолжаю считать, не имели бы успеха, будь аудитория чуть более просвещённой в политических вопросах. Его якобинство, впрочем, компенсировал довольно трезвый ум, и стойкое терпение – кроме того, Ленин оказался не таким уж и мстительным. Верите ли, я с удовлетворением вспоминаю о нём.
О черве? Вы бередите мои раны, мадам.
Из сладостного словоблудия и подполья всех нас вырвал выстрел в Сараево, это был 1914 год, мадам. Это был наш шанс, поскольку история приобретала мировые масштабы – ситуация безоговорочно работала на дело революции, сблизив обе платформы. Война наиболее непопулярная акция из всех, что мне известны, мы воспользовались этим сполна… Впрочем, мы о черве?
Я и тогда не заметил его, в пылу революционной борьбы. Все это время червь яростно рыл унавоженный потом и кровью ораторов грунт, пропуская его через смрадное тело. По указанию партии он занимался терактами и грабежами на благо нашего дела – деньги, деньги, то, в чем нуждалась партия. Червь добывал их – но пускай бы он добывал их и дальше.
Когда я почувствовал вонь, было поздно – он уже пользовался немалым доверием Ленина.
Кроме того, он превозносил и меня, и его, в чем я не заметил опасности, пока не постиг суть приема. Он прост: превознося, ты причащаешься к лидеру, сокращая дистанцию. Превознося, ты можешь пройти путь от восхищенного высокой политикой зрителя до осторожного, а потом все более агрессивного критика – и все это, мадам, безо всякой на то оппозиции.
Косноязычный, червь не ставил на публичность и свое красноречие, червь добывал деньги для дела самым наикровавым путем
А я ставил, мадам! Не только красноречие, я ставил жизнь… я оказался доверчив.
Куда же вы, мадам? Я готов заплатить за текилу… конечно, вот деньги, всего лишь несколько песо.
Право мадам, ваш уход словно обухом по голове! Прощайте, мадам…