- Фу, Шарик, фу! Да фу, скотина ты такая!
Дернули за ошейник, ярмом висящий на тонкой щенячьей шее, придушили, отдернули от драгоценных туфель, выстраданных скандалом с прижимистым мужем. Ну как же рассказать, что в пасти все зудит и ноет, что по ночам ему снится, как во рту кто-то копошится, режет десны, разрывает плоть. Знаю я, что нельзя, знаю, что опять морду тапком набьете, но…
Звонкий шлепок по лоснящейся спине осой впился в кожу. Любимый поводок же! Его звон – как колокол освобождения! А тут по спине, да еще так больно и обидно! Ну, подумаешь, утянул со стола чуть-чуть! Ну ведь сами с утра покормить забыли…
Испуганные щенячьи глаза глядят во властные и своевольные – хозяйки, умоляя не сердиться, полные влажного страха и волнения. А ну как опять хлестнет, с прошлого раза еще лапа болит…А ну как из дома погонит, как того беднягу, с которым вчера во дворе снюхались…
Униженно, на полусогнутых, с прижатыми обрезками ушей, с поджатым обрубком хвоста, до сих пор стреляющим болью в непогоду, подползает под длань хозяйки, замаливая грехи, зализывая вину…
…Намордник больно врезался в шкуру, ошейник с шипами властно надавил на горло, не давая дернуться. Красные налитые глаза оглядывают собравшихся, и в душе копошится что-то горькое и неутоленное.
- Михалыч, привет! – Над головой звонко шлепнули ладони, чужой запах ворвался в ноздри, ударив по нервам. Лапы недовольно переступили, поменявшись местами. Ошейник впился иглой, подавив рычание. – Ты чего это свою животину привез? На прививки что ли?
- Да какие прививки, - низкий хриплый голос затих. – Усыплять привез.
- Чего так?
- Да кидаться на всех стал, собак во дворе драть, нас с Верой сколько раз уж кусал. И чего такое с ним стало, ума не приложу, ведь нормальной собакой был же…
Был. Он глубоко вздохнул и свернулся возле ног хозяина, подтащив ноющую ногу под себя. Бок дернулся болью в незажившем еще синяке.
Был. Тогда, когда закрывали на весь день голодного на балконе. Когда хлестали под пьяную руку чем ни попадя. Когда дружкам подпитым с гордостью показывали, что уж ХОЗЯИНА-то он никогда не тронет и били по морде. Когда есть по нескольку дней не давали. Когда ремнем с пряжкой до крови хлестали.
Был.
Смачные шлепки по мокрому от крови лицу звонко разносились в замершем морозном воздухе.
Еще! И еще!!!
Вокруг орали голоса, подначивая его дать еще, призывая противника дать сдачи. Но ни один из них не смог прорваться сквозь красный туман перед глазами, когда захлестнуло…Когда ярость и обида вырвалась из чахлого тела, повалив обидчика на землю, когда хилые руки, помнящие ссадины и побои, врезали по ненависному ухмыляющемуся лицу.
Четыре года обид и злости вырвались в одном бешеном крике из груди, разорвали ворот куртки и повалили здорового детину на выпавший вчера снег. Пятнадцать лет отцовского воспитания, щедро приправленного горечью и унижениями, дубасили по расплывшимся в кровавом месиве губам, по заплывшему глазу…
Хлоп!!!
Подъезд содрогнулся, заставив обитателей на секунду замереть и прислушаться. Любопытная баба Зоя жарко задышала на ободранный дермантин двери, приникнув к глазку.
Звонко отсчитывая этажи дешевыми сандалиями, прижимая к себе родную ношу, крепко держа рукой маленькие пальчики, она бежала вниз, плечом вытирая залившие лицо соленые слезы. В голове стучало, ноги сводило от ужаса. Что она наделала! Что! Она! Наделала!
Ну ведь сотни так живут! Ради детей, ради дома, ради семьи.
Что она наделала! Одна, с двумя детьми!
КАК?!
Ночь проглотила светлое платье и детский плач. Асфальт отбивал новый ритм жизни.
КУДА?!
Стоп.
Вернуться. Приползти и просить о прощении. Все выгладить, напечь завтра пирогов, зашить, наконец, брюки…
Она закрыла глаза.
- Мам…
В свете фонаря бледнело маленькое личико в лохматых кудряшках. Насмерть перепуганные глаза зареваны, под носом блестит…На левой щеке ссадина от удара.
Ну уж нет.
Она присела, нежно придерживая сверток в руках, и крепко обняла малыша. В груди перестало барабанить. Унялась тошнота.
Круглые глазешки испуганно глядели на мать, вспотевшая ручка крепко держалась за палец.
- Мам, а мы куда?
- Все будет хорошо, малыш, - она поцеловала прохладную щечку и не смогла удержать слез. – Теперь все будет хорошо…