Не сказать, что Набоков входит в число моих любимых писателей. Стилист он отменный, пишет красиво и ровно, - но, возможно, и слишком ровно. ИМХО конечно, но ему не хватает энергии, накала, страсти (пусть внутренней). На мой вкус – он всё же какой-то холодный и пустоватый. Единственная, наверное, вещь, которая хоть как-то «зацепила» - «Приглашение на казнь». В принципе, «кафкианская» паранойя, высосанная из пальца, но – «что-то в этом есть».
А вот «Лолиту» я считаю самым слабым романом у Набокова (которого в целом, повторю, не считаю очень сильным писателем). Мне пришлось прочесть эту вещь в десятом классе, поскольку от неё пёрлись девчонки, а чтобы грамотно над ними стебаться, нужно знать объекты их поклонения, - но это было весьма скучное чтение для меня. Если б не красивый, всё же, набоковский стиль – я бы точно не осилил. Поскольку вся эта хвалёная «пикантность» темы, все эти «возмутительно» откровенные сцены, для меня тогда, после Петрония, де Сада, Лоуренса – ну было примерно как на выходе из Ковент-Гардена бродячего шарманщика заслышать. Одна оскомина.
Таким же показался и психологизм в «Лолите». Дело в том, что Набоков – хреновый психолог. Видимо, и сам это чувствовал. Поэтому решил скатиться до «психиатрии», по стопам Фёдора Михалыча (который тоже был хреновый психолог, если уж говорить правду). Раз не дано толком чувствовать НОРМАЛЬНЫХ людей – навыдумывать себе патологических уродцев, и всякую несуразность их литературного поведения объяснять одним словом: «Психи-съ!» :-)
Тем не менее, как раз «Лолита», вследствие её широкой и скандализированной известности, сгодилась для меня как своего рода лакмусовая бумажка в тесте на… незашоренность восприятия, что ли? Ну и заодно – на выявление того, что люди почитают за моральность и нравственность.
Сей эксперимент я провожу довольно давно, со школы, можно сказать. И суть его проста. Едва выясняется, что собеседник читал «Лолиту», я невзначай спрашиваю: «Ну и как, по-твоему, этот Гумберт – он вовсе безнравственный негодяй, или его можно понять и простить?»
Ответы доводилось выслушивать разные. В диапазоне от «Педофилов, трахающих тринадцатилетних девочек, – на кол, по-любому!» до «Да ведь Лолита уже и так не была девственницей, и она была развита не по годам, и вообще Гумберт не сделал ей ничего плохого. Не растлил – уж точно».
Что ж, это по-своему интересный вопрос: допустимо ли взрослому мужику трахать тринадцатилетнюю мокрощёлку, когда она по-любому уже не девственница, когда у неё вполне сформировавшийся здоровый сексуальный аппетит и когда нет никакого насилия или обмана в отношении неё?
Тут разные есть точки зрения. Вот пророк Муххамед, скажем, считал, что и девять лет – достаточный возраст для соития (и столько было его юной жене, когда он её трахнул впервые; но взял в жёны – шестилетней; три года – соблюдал всё же её неприкосновенность).
Маркиз де Сад в «Жюльетте» заявлял, что «сорвать ли яблоко зелёным или дождаться его спелости – дело вкуса едока».
Большинство современных уголовных кодексов в развитых странах – однозначно считают тяжким преступлением любой секс взрослого парня с тринадцатилетней девочкой.
Я же отношусь к данному вопросу следующим образом.
Когда не подразумевается изнасилование или обман, когда всё добровольно и при полном осознании происходящего, - я не знаю, какие есть основания полагать, что столь ранняя инициация как-то вредна для девочки. Во всяком случае, до сих пор не проводилось сколько-нибудь серьёзных исследований, которые позволяли бы сделать вывод о вредном воздействии ранних половых контактов на формирование подростковой психики и социализацию индивида. И тем более нет исследований, которые бы выявляли, что половая жизнь со взрослым партнёром как-то вреднее для девочки, чем связи со сверстниками.
Остаётся полагаться лишь на собственные наблюдения. И могу сказать, что среди моих подруг водятся барышни, которые начали половую жизнь довольно рано, лет в двенадцать-тринадцать. То есть, потеряли девственность в этом возрасте (ибо оральные всякие ласки – это уж с детского сада; дети – существа довольно похотливые и любопытные, что бы иное кому ни казалось, в силу склероза).
И это довольно успешные барышни, психологически стабильные, разумные, адекватные. Не менее, чем те, кто терял девственность в «надлежащие» годы, где-то от 16 до 18.
Но знаю и таких, кто аж двадцатилетие встретил «девочкой», - и тоже среди них есть вполне нормальные нынче тётки, не обуреваемые сонмищами психотических комплексов (как ни странно).
То есть, зависимость между ранней/поздней инициацией и последующим развитием личности – она совершенно неочевидна. И тем более неочевиден какой-либо ущерб рассудку, психике и личности малолетки от «растления». Рискну утверждать, гораздо более психотравмирующим фактором может быть рестриктивное воспитание в исполнении религиозных маньяков или ханжей-истериков. Да и просто склонность родителей орать на ребёнка по любому поводу, с ясельного возраста начиная, - вернее надломит его психику, нежели секс со взрослым дядей в пубертате.
Другое дело, что я немножко не понимаю взрослых дядь, западающих на тринадцатилетних нимфеток. Нет, понятно, что это НЕ педофилия, когда речь идёт о созревших барышнях, и с точки зрения природы они уже вполне пригодны для уестествления, но человек – существо всё же не только биологическое, но и социальное, к тому же разумное. На мой взгляд, половое партнёрство подразумевает если не «равенство», то всё же близость статуса, жизненного опыта, интересов ("Я трахаю тех, с кем мог бы и станцевать танго"). И мне действительно любопытно: кем нужно быть, чтобы в сорок лет парню было интересно трахаться с тринадцатилетней соплячкой? Нет, девочки в этом возрасте, конечно, бывают очень умненькие и миленькие, но – о чём с ней говорить-то в «антрактах»? Какие общие темы?
Я, конечно, не судья таким любителям «кислятинки» (если они не прибегают к насилию или обману), но некое предубеждение к ним имею. По-моему, если взрослого парня влечёт к «нимфеткам», - у него наличествуют некие суровые проблемы с психической конституцией. Какие-то комплексы, мешающие получать удовольствие от общения с «полноценными», зрелыми девицами, какие-то фобии, застарелые детские эротические впечатления, остающиеся непревзойдёнными, общая болезненная инфантильность.
Впрочем, это всё вопросы психиатрии и сексологии, а не нравственности. Как и вся история связи Гумберта с Лолитой. Поэтому, получив от собеседника оценку поведения Гумберта в нравственном плане, я покашливаю и уточняю: «С чего вы взяли, что я имел в виду его трах с нимфеткой? Это самое плохое, что ли, из того, что он сделал? А это ничего, что он человека убил? Вообще ни за что, на ровном месте».
Примерно половина респондентов честно сознаются, что в действительности не дочитали роман до конца, а бросили странице на сотой, отчаявшись найти в нём сколько-нибудь увлекательную порнушку. А потому и не знали, что главный герой не только трахнул Лолиту, но и грохнул этого несчастного режиссёра, к которому Лолита сбежала от Гумберта. Причём, это нельзя даже считать нормальным (sic!) убийством на почве ревности, типа, «бабу не поделили», поскольку к тому времени Ло уже и от режиссёра ушла, и начала совсем новую жизнь, чувствуя себя вполне благополучно и без Гумберта, и без шоу-бизнеса.
Это было именно сугубо бессмысленное убийство. Маниакальное (и по мотиву, и по исполнению). У Гумберта конкретно порвало крышу (но, возможно, протечки в ней обнаружились и раньше, выраженные, в частности, в его влечении к нимфеткам). Его вдруг обуяла жажда мести ВСЕМ, кто как-то касался его ненаглядной Лолиты (давно сбежавшей и давно потерянной). Он ведь и первого любовника Ло всерьёз собирался замочить, того Чарли, который, будучи сам подростком, дефлорировал пылкую девчонку. И замочил бы – если б не выяснилось, что тот записался в армию и погиб в Корее. Каковое известие вызвало у Гумберта лишь того рода сожаления, что «подлец увильнул от расплаты». То есть, его ненависть была испепеляющей и всепоглощающей, выжегшей ему последние мозги.
Таким образом, для меня это роман – о больном ублюдке, который, свихнувшись окончательно, решил мочить людей, которые не сделали ему, в общем-то, ничего плохого. Да, можно считать, что режиссёр «увёл» у Гумберта Лолиту – но на самом деле она сама сбежала, поскольку Гумберт, вероятно, к тому времени ей смертельно надоел. Ведь ей было уже пятнадцать, и она «переросла» психологический возраст главного героя.
И как раз это, склонность убивать людей, которые не сделали тебе ничего плохого, - я нахожу действительно аморальной. Более того, на фоне этого поступка Гумберта – всё остальное, включая его диковинные половые пристрастия, для меня бледнеет до такой степени, что и разговора недостойно (или же – просто как сопутствующая информация в анамнезе).
Вообще же, меня забавляет, как прочно в сознание людей вбиты стереотипы того свойства, что мораль и нравственность – это что-то вроде регулирования допустимой длины девичьих юбок, глубины выреза декольте и «приличного» возраста половых связей. Но и понятно, откуда идёт такое заблуждение. Дело в том, что главные моралофаги, доминирующие рупоры нравственных ценностей – как правило, сексуально ущербные дегенераты (или же завистливые старпёры), которые неизбежно «клинятся» на именно половых вопросах.
Но нет, для меня мораль и нравственность – вещи гораздо серьёзнее. Поскольку же обычно под этими понятиями подразумевают хрен знает что (и каждый своё), позволю себе дать собственные дефиниции. «Мораль» я бы определил как систему правил и принципов, призванную создавать условия для наиболее плодотворной внутривидовой человеческой кооперации и снижения интенсивности и разрушительности внутривидовых конфликтов. Ну а «нравственность» - как внутреннюю готовность индивида придерживаться моральных норм, приверженность коим он декларирует.
И здесь, вероятно, надо пояснить. На примере. Вот, скажем, очень во многих обществах существует моральный принцип «не укради». И многие люди заявляют: «Да, я не вор, я никогда не возьму чужого». Но лишь единицы – действительно верны этому принципу, действительно нравственны. Прочие же – запросто посягнут на чужое, если им гарантируется безнаказанность (скажем, путём голосования за демагога, который пообещает конфисковать, тем или иным способом «чрезмерную» собственность и раздать её «бедным»). Таким образом, они – вовсе не есть нравственные люди, чуждые воровства принципиально. Что они есть – ТРУСЛИВЫЕ воры, которых от посягательства на чужую собственность удерживает лишь страх наказания. И чем они отличаются от разбойников – так лишь отсутствием «яиц».
С другой стороны, доводилось встречать уголовников, которые даже и не делают вид, будто придерживаются принципа «не укради» (лишь разве перед судом, да и то фарс). В их моральной системе – присвоение чужой собственности является достойным делом, поскольку «так по жизни правильно», чтобы хорошие вещи переходили от слабых и глупых – к сильным и умным. Типа, таков естественный отбор. Типа, волки и лисы – не обязаны уважать права овец и кур. И занимаясь грабежом либо мошенничеством – они не изменяют своим основополагающим моральным принципам. Поэтому, даже нейтрализуя их, приходилось признавать их гораздо более высокую и целостную нравственную природу, нежели у тех баранов, которые блеют «я не возьму чужого», но охотно берут его, способствуя перераспределению чужой собственности через государственный аппарат и налоги.
Но приходится признать, что в современном цивилизованном обществе – не прокатывает «хищническая» мораль в духе Александра Великого или Кортеса. Особенно, когда применяется она не к покоряемым народам, а к согражданам. Интересы стабильного экономического развития – требуют отказа от беспредела и «права сильного». А усложнение системы социальных ролей и связей – требует более терпимой и миролюбивой морали, в идеале сводящейся к формуле: «Живи сам – и не мешай жить другим. Но если мешаешь – изволь ОЧЕНЬ убедительно обосновать, каким образом их действия образуют агрессию против тебя. Иначе – будет твоя немотивированная агрессия против них, а это – беспредел».
Ну и в такой моральной системе, понятное дело, самым тяжким моральным прегрешением является убийство человека, который никоим образом не совершил против тебя агрессии.
Именно с этой позиции я всегда воспринимал и литературные произведения, сколь бы вымышленным ни был их сюжет.
Раскольников грохнул старуху-процентщицу и её сестру, двух безобидных тёток, которые не сделали ему ничего плохого, просто ради обогащения? Как будто других путей не было зашибить деньгу, в тогдашних-то условиях? Да он просто лох и чмо. К тому же, конченый отморозок. И что хуже для него – неудачник, слабовольный и скудоумный ипохондрик. Он – тварь не только дрожащая, но и дикая. Не адекватная тому социуму, в котором выросла, этак увечно (вот был бы он монгольским воином у Чингисхана или легионером Цезаря – тогда другое дело, конечно). И мне плевать на все движения этой жалкой Родиной душонки, как бы старательно господин Достоевский их ни расписывал. Вся эта муть, включая воспоминания детства, – нисколько не отвлекает меня от мысли о главном событии в жизни Раскольникова. Именно: что он взял топор и порешил двух тёток без сколько-нибудь уважительной причины. Но начав отыгрывать такую роль «конкистадора» в собственном же социуме – оказался слаб для неё. А потому вдвойне достоин презрения: из него даже бандоса толкового не вышло. И место ему – либо в дурке пожизненно, либо на зоне пожизненно.
То же и с «Лолитой». Гумберт сожительствовал с малолеткой? Я не могу одобрить его выбор, но, по хорошему счёту, мне на это и наплевать, это не моя печаль, когда они, кажется, были счастливы.
Но вот то, что он завалил режиссёра – на это мне не может быть наплевать. У меня много знакомых режиссёров, в том числе – и подрабатывающих порнухой, и это довольно милые люди, притом занятые в социально полезном труде, и, конечно, я крайне отрицательно отношусь к мысли, что какой-то маньяк, от которого девчонка перебежала к такому режиссёру, возьмёт револьвер и пойдёт убивать соперника (тем более, напомню, Гумберт совершил убийство не «по горячке», а тогда, когда оно вообще уже не имело никакого смысла).
Однако, благодаря тому, что обсуждение морали, как правило, узурпировано выше помянутыми ущербными дегенератами и завистливыми импотентами, получается, что «Лолита» - это роман о сожительстве взрослого мужика с тринадцатилетней страстной цыпочкой. И что будто бы это – как раз и есть самое важное в романе (и самое неблаговидное в поведении Гумберта).
Ну что ж, поскольку любая моральная система всегда имеет некую рациональную основу, а не есть нечто «данное свыше» (со сторонниками такой, «божественной» версии происхождения морали – я не стану спорить, поскольку с психами не спорят) – можно выявить и корни морального запрета на слишком ранние половые связи для девочек (замечу, что к «совращению» мальчиков взрослыми тётками – всегда относились довольно снисходительно, что бы там ни было прописано в уголовных кодексах).
Резонное обоснование есть. И оно – в следующем. В давние времена ранний (и внебрачный) секс – с очень большой вероятностью приводил к рождению ребёнка у такой матери, которая сама по себе ещё ребёнок. Которая сама – физически не способна позаботиться о своём ребёнке. И значит, перед общиной вставал неприятный вопрос, что с этим ребёнком делать.
Совершить «пост-натальный аборт»? На это решались лишь очень немногие и очень суровые общины, поскольку, вообще говоря, убийство младенцев противоречит нашим видовым инстинктам, и лишь от крайних обстоятельств люди на это решаются.
Или предоставить эту малолетнюю мамашу самой себе, с её чадом, и равнодушно смотреть, как они страдают? Это тоже противно эмпатическим инстинктам человека как стадного примата.
Или – взять их на довольствие общины либо семьи? Такой вариант выбирали большинство обществ, следуя инстинктивной человеческой сострадательности, но при этом понятно и их раздражение: вот нахер же ты, дура, обрюхатилась, да так, что теперь всей общине в тягость стала!
Поэтому – формировалась мораль, которая порицала внебрачные связи слишком молодых девчонок, которые биологически уже способны родить, но социально – не способны самостоятельно взрастить своё чадо.
Замечу: именно внебрачные. И тут речь не о раннем сексе как таковом. Тут речь – о залёте не пойми от кого, кто открестится от отцовства либо вовсе установлению не подлежит, и бремя воспитания младенца ляжет на семью/общину.
Но супружеский секс с малолетками – да он никаких возражений не встречал в традиционных культурах. И отдавали замуж девчонку лет в двенадцать, и как созреет – так и трахали, с менархе начиная. А если чего уродится – так муж же есть. Он и берёт на себя заботу о потомстве.
Казалось бы, сейчас, с развитием контрацепции и ранней диагностики нежелательной беременности (и способов избавления от неё) – вопрос о «вольном» пубертатном сексе должен был бы притупиться, потеряв актуальность. Но с «моральностью» всегда имела место та фишка, что, отрываясь от действительных жизненных основ того или иного табу, мораль превращается в маразм, стараниями тех «авторитетных» её трубадуров, которые уже не осознают, ради чего было введено правило, но настаивают на его сакральности.
Плюс к тому, охлос (я не использую здесь слово «быдло», дабы не оскорблять тягловый скот, имеющий всё же полезную функцию) всегда жаждет какой-то «охоты на ведьм». Просто потому, что если человек в дерьме – ему очень непросто признать, что виноват в этом он сам, со своим слабоволием и скудоумием. Напротив, ему всегда приятнее сознавать, что а) в его униженном положении виноваты какие-то злые силы; б) он всё-таки выше и нравственней хоть кого-то в этом мире. Хотя бы – тех же «педофилов» (ну это когда исчерпаны возможности винить во всём вражеских шпионов, колдунов и НЛО). А правительство – естественно, потакает таким страстям охлоса, поскольку это позволяет канализировать агрессию простонародья на какие-то безобидные (в рассуждении правительства) объекты.
В этом, собственно, заключается нехитрая механика той педоистерии, какую мы наблюдаем в последние десятилетия. Изначальное моральное правило, запрещающее маленьким девочкам трахаться напропалую с кем ни попадя, - было разумным в момент его формирования. Ибо никакой общине не хочется тянуть на себе детей, прижитых малолетками хрен знает от кого. Но вот трансформация этого правила, когда оно утратило актуальность, – она, конечно, совершенно шизофреническая.
Как и восприятие романа «Лолита» большинством читателей (осиливших его до конца). Возможно, Набоков был великим провокатором (и «троллем»). Он написал роман, где самое чудовищное деяние персонажа – убийство. Бессмысленное и отмороженное. Но введя эту тему сожительства с Лолитой – сделал так, что на первое место выступает именно она, эта «педофильская» тема. Чем создал действительно хорошую лакмусовую бумажку для анализа мировосприятия и общей здравости читателей.
За это мне бы хотелось поблагодарить господина Набокова, хотя он не входит в число моих любимых писателей, а конкретно роман «Лолита» я дочитал, превозмогая скуку. Но этот роман имеет если не художественную, то «психотестерскую» ценность, всё же.