Песня земли.
Телеграмму принесли после обеда. Почтальон смущенно протянул ее мне, попросил расписаться и быстро сбежал вниз по лестнице, видимо, чувствуя себя недобрым вестником. Телеграмма была заверена врачом… Я вскрикнула, муж выглянул из комнаты: «Что случилось?».
Я протянула ему полученное послание.
- Ну и что будешь делать?
- Я поеду.
И, странное дела, муж, вечно ворчащий и всем недовольный, неожиданно согласился с моим решением. Я всегда была легкой на подъем, быстро собралась в дорогу, а душа моя, опаленная горем, уже рвалась из груди, словно стремилась опередить меня и успеть на последнее свидание.
Времени у меня было мало. Нужно было за сутки доехать из Москвы до Саратова, там автобусом до райцентра и из райцентра до родной деревни еще километров двадцать.
С Павелецкого вокзала все поезда до Саратова уже ушли, а на Казанском я была за десять минут до отправления поезда «Москва-Алма-Ата», который проходил транзитом мимо Саратова. Очередь в кассе без обычного возмущения пропустила меня вперед, глядя с сочувствием. Спустя минуту, зажав в руке билет и телеграмму, я уже бежала по перрону. Алмаатинский поезд смотрел на меня разбитыми глазницами окон. Видимо, окна были выбиты во время пути из одной столицы в другую. Кое-где пассажиры занавешивали разбитые стекла одеялами, но вряд ли это могло помочь в декабрьские морозы в стремительно мчащемся поезде. На мое счастье в третьем вагоне окна были целые, но проводник, высокий и крепкий молодой казах заявил, что мест нет. Я протянула ему телеграмму со словами: «Это мой отец»… Он посторонился, а я прошла в вагон.
Свободных мест не было. Вагон набит огромными сумками, коробками, колясками, чемоданами. Я кое-как примостилась на краешке нижней полки и огляделась. Судя по огромному количеству вещей, в вагоне ехали «челноки».
Поезд тронулся. Пассажиры стали готовиться ко сну. Это были русские, которые ехали к себе домой в Казахстан. Все были знакомы друг с другом, я была чужой среди них. Они везли свой дорогой товар, а любой посторонний мог покуситься на него.
Мужчина, видимо, бывший за старшего у них и назначавший дежурных по вагону для охраны товаров ночью, обратился ко мне: «Как вы попали в наш вагон? Ведь все места закуплены нашей группой, мы едем из Польши в Казахстан».
- Билет мне дали в кассе по этой телеграмме.
Он посмотрел на телеграмму и тихо сказал:
- У нас есть одно свободное место, ничего не говорите проводнику. Полезайте на эту верхнюю полку. – И пояснил, - у одной нашей женщины в Варшаве украли документы и деньги. Она не смогла уехать с нами и осталась там.
- Она осталась там одна?
- А что мы могли сделать? Может быть, ей в посольстве помогут, - и он отвернулся от меня. У них были свои проблемы, у меня свои.
Я невольно солгала проводнику. Человек, к которому я ехала, чтобы проводить в последний путь, не был моим отцом. Это был дядя, мамин младший брат, а своего отца я никогда не видела. Он сбежал от моей матери за месяц до моего рождения. Мне потом говорили, что папаша мой женился на донской казачке. Мама воспитывала меня одна, но одиночества я не чувствовала. У матери было два брата, пять сестер и , соответственно, у меня было много двоюродных братьев и сестер – аж двадцать пять!
Всех я знала, всех любила, со всеми поддерживала отношения, знала их слабости, прощала им ошибки. Это была моя семья, а дядя был ее стержнем. Для всех у него хватало любви, доброты и душевного тепла. Он заменил мне отца. И хоть нас разделяли сотни километров, я чувствовала его любовь всегда. В детстве я почти каждое лето проводила в его семье, в селе, которое считала своей Родиной.
А сейчас под стук колес в ночном полумраке вагона передо мной проносилась моя жизнь. В полудреме перед моими глазами мелькали родные с детства лица, которые я увижу завтра. Это будет последняя встреча, на которую собирал нас, всю свою семью, наш дорогой человек, которого уже нет…
Утреннее пробуждение вагона началось с пересчета багажа.
По вагонам ходили «коробейники», подавая свой немудреный товар, кто пуховые платки, кто посуду, кто вареную картошку и квашеную капусту.
Заскочила и к нам в вагон старушка-хохотушка в серой шали, в коричневом пальтишке и подшитых валенках. Заскочила и заголосила:
-Ой, купите, сыночки, мои свитерочки.
Глаз не смыкала пока их вязала.
Из шерсти, с начесу,
Не будет им сносу.
«Челноки» от свитеров отмахнулись.
Зато свитером заинтересовался проводник и пошел мерить его в тамбур. Вскоре из тамбура раздались бабкины крики:
- Не бей меня , не бей! Помогите!
Через несколько минут все стихло. Никто из пассажиров даже не шелохнулся, никто из мужчин не кинулся на помощь бедной старухе. Я хотела броситься в тамбур, но главный из «челноков» остановил меня:
- Вы не поможете ей. Он хозяин вагона, мы в его власти.
Странно и больно было видеть беспомощность этих сильных русских парней, которые по-рабски смирились с наглостью нового «хозяина» и которые не могли защитить старую женщину от побоев молодого нахального проводника.
Но старушка, видимо, была не одна, потому что минут через десять в вагон влетела молодая худенькая бабенка и набросилась на обидчика:
-Ах ты гад такой! Ты зачем у бабки свитер отнял? Ты зачем ее избил? Ты еще не у себя, ты еще по русской земле едешь и отвечать будешь по русским законам! Я тебя в Саратове в милицию сдам. Будешь знать, как наших обижать!
Она бесстрашно налетела на оторопевшего проводника, потерявшего свой наглый надменный хозяйский вид. Чтобы отвязаться от ее нападок и возможных неприятностей, он швырнул ей вязаный свитер:
- На, подавись!
- Это наше добро! Своим не подавимся, а чужого нам не надо! Мы своих русских в обиду не даем! Запомнил? – и победно вздернув свой курносый нос, бабенка вышла из вагона.
Стало тихо. Взрослые люди опустили глаза. То ли им стыдно было глядеть друг на друга, то ли они боялись выдать свою радость, что такая маленькая женщина справилась с наглецом.
А за окнами уже появились дачные поселки как предвестника большого города, затем заводы, многоэтажные дома… Мы приближались к Саратову. Перекинув сумку через плечо, я попрощалась с попутчиками. Через подземный переход, соединяющий железнодорожный и автовокзалы, я поспешила на автобус.
Кассирша, даже не взглянув на протянутую мной телеграмму, заявила:
- Билетов нет. Ваш автобус отменен, а следующий будет только в шесть вечера.
Вечерний автобус меня не устраивал. Огорченная, я вышла из здания вокзала на посадочную площадку и вдруг прямо перед собой увидела свой автобус, на который шла посадка. Он отправлялся через десять минут.
Я кинулась назад к кассе и возмущенно закричала кассирше:
- Почему вы обманываете людей?! Я ведь не на свадьбу еду! На мой автобус идет посадка, а вы врете, что его отменили!
Кассирша с равнодушным видом выбила мне билет.
Была пятница, народу в автобусе было много, несмотря на то, что билеты в кассе не продавали.
У меня на сердце было тревожно от предстоящих горестных волнений, слезы наворачивались на глаза. Автобус тяжело шел в гору, вдруг что-то ухнуло, стукнуло, и мы остановились. Водитель вышел посмотреть, что случилось. Поломка оказалась серьезной.
Мужчины собрались около водителя, помогая, кто советом, кто делом. Женщины столпились кучками вдоль дороги в надежде на попутную машину. Я боялась садиться на попутку ночью и ехать с незнакомыми по пустынной местности. А сейчас мне просто хотелось побыть одной вдали от взволнованных людей.
Я отошла от дороги к одиноко стоящему невысокому дереву и устало прислонилась к нему. Хотелось лечь на белый пушистый снег и тихонько плакать. Все вокруг было торжественно и величаво. Тишину почти не нарушал шум проезжавших мимо машин. На черном ясном небе зажигались прозрачно-чистые звезды. Бескрайнее белое заснеженное поле вспыхивало снежинками в лучах фар проезжавших автомобилей. Легкий ветерок лениво кружил поземку.
Безмолвие и вечность окружали меня. И вдруг я услышала тихую мелодию. Я не поняла, откуда взялась эта еле слышная нежная музыка. Волшебство этой странной никогда не слышанной мной мелодии поразило меня. Таинственная симфония была проста и неповторима, сердечна без вычурности, легка и светла. Откуда лилась эта божественная музыка, услышанная моим сердцем? Что пело? То ли одинокое дерево напевало о своей любви к далеким звездам, то ли холодные звезды дарили свою прозрачную нежность невесомым снежинкам, покинувшим небеса и лежащим белым пушистым ковром на усталом уснувшем поле, то ли ветерок напевал эту услышанную им где-то чистую и вечную песнь…
Я слушала эту мелодию тишины с необъяснимым волнением и восторгом в сердце. Горечь уходила из моего сердца, душа словно очищалась, соприкасаясь с божественными звуками, во мне что-то открывалось навстречу им. И вдруг я поняла, поняла не умом , а сердцем. Меня словно озарило. Это пела моя ЗЕМЛЯ, это пела ЗЕМЛЯ моих предков!
В нелегкий для меня час она пела мне СВОЮ песню! Душа моя с благодарностью внимала этой вечной неповторимой мелодии. Я ощущала себя частичкой этого огромного и прекрасного мира, который дарил мне сейчас свою древнюю таинственную песню!
Кто-то из женщин окликнул меня. Вмиг разбилось хрустальное волшебство музыки, сразу стало холодно и одиноко.
Я подошла к женщинам.
Неожиданно около нас затормозил полупустой автобус. Водитель, приоткрыв дверь, весело спросил:
Ну что, бабоньки, загораем? Подвезти вас, что ли?
- Подвези до райцентра, будь человеком! А то замерзнем здесь!
- Ох, садись, народ! Подвезем вас с ветерком и песнями! Мы со свадьбы едем.
Народ быстренько забрался в автобус, с шумом рассаживаясь по местам. Несколько мужчин остались с водителем. Им дружно пообещали прислать помощь из райцентра. А мы с шутками и песнями поехали дальше.
Сначала пели только хозяева автобуса. Высокий женский голос запевал, а водитель и три его попутчицы подхватывали:
«Ивушка зеленая, над рекой склоненная,
Ты скажи, не тая, где любовь моя…»
Затем начинал водитель, а его попутчицы поддерживали:
«Помнишь, мама моя, как девчонку чужую
Я привел к тебе в дом и тебя не спросил…»
Им было весело, они ехали со свадьбы. Они сделали доброе дело, взяв с собой незадачливых пассажиров с поломанного автобуса., которые потихоньку отогревались и начинали потихоньку подпевать:
«Зачем вы, девочки, красивых любите?
Непостоянная у них любовь…»
За окном был зимний вечер, а в автобусе:
«Черемуха колышется,
Распуская лепестки свои…»
Скоро голоса хозяев и пассажиров автобуса слились в единый звонкоголосый хор. Только мне одной было не до песен. У меня на сердце было горе, душа моя плакала невидимыми слезами. Их песни словно задевали натянутые струны моих нервов. Ноя слушала эти песни, и боль в моем сердце постепенно стала затихать. Моя душа с трепетом внимала этим полузабытым словам. Я не слышала их уже десятки лет, а их, оказывается, помнит и поет их народ! Я уже забыла слова многих песен, и с волнением стала вспоминать знакомые полузабытые мелодии:
«Разговоры стихнут скоро,
А любовь останется…»
И вдруг водитель запел:
«Но не бойся, тебя не обидим мы,
Не пугайся земляк земляка, Здесь держать двери можно открытыми,
Что надежней любого замка…»
И эти слова словно всколыхнули мою душу. Они не просто пели. Они разговаривали со мной. И мне становилось легче от добрых, давно знакомых сердечных слов.
Вдали показались огни райцентра, и все грянули, не сговариваясь:
«Огней так много золотых
На улицах Саратова,
Парней так много холостых…»
Я пела вместе со всеми. Я сердцем поняла, что это моя ЗЕМЛЯ приветствует меня не только тихой волшебной мелодией, но и задушевной русской песней. Душа моего народа жива, а я являюсь капелькой-кровинкой этого народа, который заставил меня петь тогда, когда плакало сердце.
Я словно прошла очищение музыкой, соприкоснувшись в песне с душой русского народа, поняла всю широту и доброту души русской.
Из райцентра я позвонила в дом дяди, чтобы за мной прислали машину. Племянники, приехавшие за мной, были серьезны и немногословны. А я, глядя на них, вспоминала их отцов из своего детства. Я ехала домой… Свет фар осветил толпу, стоящую у ворот. Меня встречали. Они не надеялись, что я приеду в такое смутное время. Но меня ждала ЗЕМЛЯ моих предков, ждали мои предки, лежавшие в ней, и я приехала. Я вышла из машины.