Путник. действие пятое

Сергей Убрынский
 

АВТОР:    Когда  толпа   врывается   в  театр   и,  сразу,  рвётся  к  сцене,   чтобы    разрушить   всё.       Когда ,  кричит  толпа:  -    Долой!    Срывайте  маски!   Крушите   всё   вокруг!     Мне   хочется  уйти   куда-нибудь…






                Действие     пятое

Не так   и  много времени прошло, как перед Путником обрушилась Стена, которая всем управляла в городе безликом. Но как всё  изменилось. Там, где еще недавно был Дворец   Двух Главных Масок, теперь лежат развалины в пыли. Вместо стен – груда кирпичей разбитых. Внушительные ворота лежат здесь же, снятые с петель. Рядом с ними, положив на лапы лохматую голову, вытянулась большая собака. Прежде стоявшая в дозоре у городских ворот, она и теперь оставалась на своем посту. Смотрела она  пристально   в сторону городской площади, откуда доносился шум голосов, надеясь увидеть своих хозяев, но стражники не шли… Из всего привычного, что составляло прежний уклад её жизни, оставались лишь эти тяжелые створки ворот, лежащие на земле. Тоскующий взгляд помутневших  глаз сменился вдруг настороженным выражением, до чуткого уха собаки донесся тихий, еле уловимый скрежет. Она подняла голову, чуть склонила её  набок, и стала выжидающе смотреть в сторону, откуда доносился  царапающий тонкий звук. Раздвинулись стебельки трав, прижатые к земле тяжелыми воротами, и из своего укрытия выглянула мышь, местом  прежнего обитания которой было темное подземелье.  Рухнувшие стены спугнули её и неожиданно предоставили свободу, о которой она никогда и не помышляла. Привычный мир  её  был нарушен,  и теперь  маленькая  мышь   пыталась найти  новое убежище, подальше от шума и яркого света. Вздрагивая всем телом, боязливо принюхивалась она к воздуху, пронизанному солнечными лучами.  – Нет, это не для меня, слишком здесь всё  открыто и,  негде  спрятаться, - подумала   мышь и исчезла под чугунными воротами.
Мохнатый пес некоторое время  ещё  смотрел, не появится ли она снова, затем утратил к ней интерес, зевнул, обнажая желтые клыки, и, уложив голову на вытянутые лапы, застыл в ожидании, что, может, вспомнят о нем люди и позовут к себе.
Солнечные лучи, пробиваясь  яркими  бликами  сквозь ветви деревьев,  сплетали на  листьях  золотистый  узор. Выше деревьев были лишь облака, неторопливо плывущие по  небу. В небесную синеву был устремлен взгляд Путника, лежавшего на прогретой солнцем земле.

 - Хорошо бы забыться в глубоком сне, - подумал он, - чтобы никого не слышать и не видеть.  И добавил вслух: - Не так и много ведь прошу.
 - Но и не так и  мало,  - донесся до него приглушенный голос камня.
Путник приподнялся, с удивлением глядя на развалины: - Это снова ты, Стена?
 - Когда-то,   ею   я была, - откликнулся  камень, - той, на которой были маски.
 - Так ты еще жива?
В  ответ   Стена   лишь рассмеялась. Смех этот, казалось, звучал со всех сторон. Он,   то стлался по земле, то стремительно взлетал в небо и тут же тяжело падал вниз.
 - Хоть сотни раз вступай со мною в бой,  но все равно мы в поединке новом встретимся с тобой,  - произнесла   Стена.
 - Что толку оттого,  что голос  твой   ещё   звучит  в  осколке  этом  жалком - Путник поставил ногу на  камень.
 - Пусть так, - ответила  Стена, и  всё  же  я  сильней.
 - Сильней?  Кого? Довольно… Ты  показала  всё, на что способна.
 - Как   плохо знаешь ты меня, нельзя разрушить стены до конца.
Эхо подхватило сказанное и унесло вдаль  вместе  с шелестом сорванных листьев – «Была и остаюсь стеною…» - медленно таяли последние её слова.

Неторопливый шум реки, крик   летящих птиц, - вот и всё,  что могло теперь нарушить тишину летнего дня.   Путник  хотел   было    идти в город, как вдруг услышал  знакомый голос, напевающий грустную песню.  В тот день, когда рассыпалась перед ним Стена, он так и не смог ничего сказать этой певунье. Она исчезла так же неожиданно, как и появилась. И теперь, он  вновь  её   услышал.
  Он  пошел на зов песни,  спустился к реке, раздвинул ветви кустарника  и, наконец-то, увидел её. Она сидела на большом гладком камне и держала в руках букет полевых цветов.  Ощутив устремленный на неё  взгляд, повернулась, увидев Путника, смутилась и замолчала.

 -  Как вы чудесно пели, жаль, я   вам  невольно помешал.
 -  Нет, нет, что вы, - возразила девушка и тихо добавила: - Песню нельзя прервать, пока она не замолчит в душе.
 - Как  странно говорите вы,  с улыбкой на губах и с грустью в голосе.  И, глядя в глаза девушки, произнес:  - Мне  кажется, что в прошлой нашей жизни мы уже встречались,  мне голос  ваш знаком.
 - В прошлой жизни? – переспросила она и  звонко рассмеялась, -  о, боже, как, выходит, я стара!

Смущение, которое вначале вспыхнуло на её  лице, сменилось любопытством. – И, потом, мне кажется, что даже в такой форме не стоит говорить   девушке  о  её   возрасте.  Ладно, так и быть, прощаю, тем более,  что с вашей стороны  это,  скорее  всего,   была  лишь шутка. Ведь так, не правда ли?
Путник молча пожал плечами, не находя слов для ответа, а девушка продолжала настаивать.

 - Признайтесь, вы пошутить хотели, говоря о прошлой жизни?
 - Нет, отчего же… -  пытался  возразить   Путник.
 - Что же,  получается,   вздохнула  девушка,  что я уже была когда-то?
 - Да, - утвердительно кивнул  Путник, - я помню этот голос.   Та   девушка,  похожая  на  вас,  я  помню,   как  сейчас,   когда  вот  так,   на  берегу  реки  она  сидела.    Глаза   её,  такие   же,   как    ваши,  и   брови   тонкие   дугой. И у виска – след   родинки.

Путник подал ей руку и она, поднявшись, потянулась к нему. Стоя рядом и держа в  ладони пальцы её  руки, Путник продолжал говорить: - Я помню сад тенистый у реки. Луны печальной отраженье. И песню, ту, что  вы недавно пели.
 - Хотелось бы поверить, - с нескрываемым сожалением произнесла девушка, осторожно освобождая руку.   Но  родинки   нет приметной у меня. И брови вполне  обычные, – не тонкие и не густые. А глаза - скорее  карие, чем голубые.

 - Но это  всё  же  вы,  тогда, средь  общего веселья,  Стена внушала мне, что это   только  сон.
 - То сон, наверное, и был, - девушка отступила в сторону.
 - Но,  голос   ваш, - продолжал  настаивать  Путник, - не мог я ошибиться.
Девушка    отвела   глаза в сторону: - Что  голос  мой,  он   словно птица. Летит, не зная своего гнезда. Куда? Зачем? И где он приземлится… Не знаем мы, а музыка слышна.

     Боясь, что она сейчас   опять  исчезнет, Путник  протянул к ней руки и ощутил вокруг лишь пустоту. Он  повернулся   в одну,  потом    в другую сторону – её не было нигде.

Вздрогнула ветка кустарника. Путник бросился к нему, но вместо девушки из-за  раздвинувшихся ветвей показался Маляр.
 - Наконец-то я тебя нашел. Тут в городе, такое  происходит, - выпалил он, утирая пот с лица.
 - Постой. Ты девушку, случайно, здесь не встретил? - оборвал его Путник.
 - Какую девушку? - удивился Маляр
 - Только что была со мною рядом. Мы говорили  с  ней, буквально за минуту, как ты пришел.
 - Не было здесь никого. Я бы заметил…
 - Тебя увидела,  смутилась и ушла, -  сожалел  Путник.
 - Да, и не иначе, как ушла под землю, -  сказал  Маляр, задетый тем, что Путник ему не верит  и,   по–прежнему, говорит о какой-то девушке, которой здесь просто не могло быть, иначе Маляр бы её увидел. Место открытое, если не считать несколько редких кустарников. И, потом, есть новость  более  важная.  Так   он и сказал, добавив: - Нам нужно срочно что-то предпринять, чтобы   порядок  навести.  - Ты слышишь меня?   Я  говорю,  в городе  сейчас   такое происходит.

 - Что происходит? – спросил Путник, до которого,  наконец-то дошла озабоченность Маляра какими-то событиями.

 - Стены  мы разрушили,  а  маски   на  лицах  остались,  и  снимать их   они  не собираются. Каждый  выбрал   себе, что   по душе, – улыбку или грусть.
 И теперь не могут  они   между   собой решить, как дальше им в безликом государстве   жить.   Слышишь,   они  уже  сюда подходят, - указал    он   в сторону дороги, откуда доносились голоса людей.
 Даже сейчас, начиная различать сквозь нарастающий шум отдельные выкрики, Путник  продолжал думать о недавней встрече с девушкой.
 - Неужели   все это мне только привиделось, - спрашивал он мысленно себя и не мог ответить, слишком реальным  было  её  присутствие, но,  таким же,  реальным и загадочным было и её исчезновение. Неожиданно,  рассеивая   нежный  образ, прямо перед Путником оказался человек в маске. Отчаянно жестикулируя, он что-то кричал, то, обращаясь к Путнику, то, поворачиваясь к толпе, которая постепенно заполняла  всё  пространство.

 - Я требую   границы   проложить, отсюда,   и   до   той  дороги. Справа будет наше государство, а слева  их.
 - Правильно! – поддерживали его печальные маски, на что весельчаки отозвались  громким смехом и криками: - Долой…
 Какая разница для них, быть слева или справа? – напомнил  Путнику о себе  Маляр, которого   более  всего беспокоил воинственный настрой  людей, разделившихся  на два противоборствующих лагеря.
 - Стена, наверное, сейчас сказала  бы,– всё  дело в масках,  - усмехнулся Путник. 

Тем временем обстановка все больше накалялась. Стараясь перекричать, друг друга, каждая из сторон настаивала на своём.  И все почему-то пытались определить для себя территорию справа от дороги.

 Под шум толпы на пригорок вскарабкался веселый толстяк, подняв  руки,  он  пытался привлечь внимание к себе.  Выждав, пока стихнут голоса,  человек   в  маске  смеха, стал спокойно  говорить,    обращаясь  ко  всем.

 - Мы  можем долго спорить и ни к чему так и не придем. Смотрите сами, -  он  повернулся  к печальным маскам,  – слева   от дороги  пустырь, как будто бы сама природа  вам это место создала для грусти и печали. Тоскливый взгляд   ничто не потревожит.   А справа, извините, будем мы.

 - Так  не пойдет, -  сменил его  мужчина, печальная маска   которого   стала обретать  зловещий оттенок. - Ишь,  чего   захотели, чтобы, нам – пустырь,  а  им – тенистые аллеи.  Нет, так не пойдет, - снова повторил он.  В голосе его звучала  неприкрытая  угроза.  Он был на голову выше человека в маске смеха и в плечах гораздо  шире. Хоть маска    улыбалась, глядя на него снизу вверх, но застывшая эта улыбка выглядела довольно жалкой.
 
 - Однако,  если дальше  так пойдет, то дело может обернуться дракой,  - сказал Путник, наклонившись к Маляру.  - Тогда и нам несдобровать, - высказал тот   своё   опасение, - достанется  от   тех и этих, за   то, что мы стоим  с  лицом открытым.

 - Справа будет наше государство, - настаивал человек в маске грусти, - а слева, - говорил  он  голосом, не  терпящим возражения, - пусть территория отходит к тем, кто зубы скалит целый день.
Маски смеха отозвались громким свистом, сквозь который пробились крики: - Нет,  не   быть этому.  Справа  наше государство.  Тесни  их  веселее  влево!
В   ответ   раздался   сердитый   голос: - Да что смотреть на них,  пора  их  проучить.

Кто-то уже засучивал рукава, другие  подбирали  с земли  камни, и в этот момент,  между воинственно настроенными сторонами  встал  Путник.  Переводя взгляд  с  одной  маски  на другую, он говорил, обращаясь  к каждому:  - Посмотрите, в кого вы превратились! Как дышит злобой каждая из масок, улыбка против скорби.  Неужели затем разрушили вы стены, чтобы  воздвигнуть   их  теперь  между  собой? Что вам делить?

Невнятный шум  прошелся по толпе волной. И где-то,  из глубины её,   послышалось:  - Вопросы  задавать и сами мы умеем, ты лучше нам скажи – что делать, как   нам   дальше жить?

 - Я не пророк и не могу вам истину открыть,  одну  для всех. Такого не бывает. Прошу лишь об одном,   чтоб  каждый  был  самим собой,  а  для начала, - Путник положил руку на плечо стоящего рядом, - сбрось маску.
 
Человек, к которому так  неожиданно   он  обратился,  испуганно  отшатнулся:  -   Как  можно, всю жизнь,  считай,   прожил  я  в маске,  и  вот  так, сразу,  взять и бросить.  Да я  и  в мыслях это не держал.
Маска печали, которую он носил на лице, имела скорее виноватый вид, чем грустный. Давно   заметил Путник  особенность  эту  в застывших выражениях, как будто им передавался характер человека. У   робкого,  любую маску  он  надень, тоска  была  какой-то  безысходной,  а улыбка,   слишком  уж   смущенной. У  тех,  кто был  характером  покрепче,  - печаль была  подчеркнуто  печальной,  а смех так выразителен, что вызывал  ответную улыбку.  Были маски, независимо от линий губ,  и строгие, и добрые, и злые.   Одни – таящие испуг,   скорее  испугать  могли,  другие...

 - Не верю   я, -   отвечал   Путник  на  пытливые    взгляды,  - чтобы  никто из вас  не думал,   хотя  бы  раз,   какое   у него лицо  без   маски.
 - Но может быть, и думал иногда, -  сказавший  это,   прикоснулся  к  своей  маске,  словно  желая  убедиться, что она   всё  так  же,  плотно  закрывает   лицо.  -  Вот,  если   бы,   все  разом   маски  скинули  свои, тогда  бы,    может  быть  и  я, а так…

       Они  стояли  перед ним,   разделенные  на  смеющиеся  и   грустные  маски,  стояли,   задумчиво  храня  молчание.    В  этой,   на какое-то мгновение   воцарившейся тишине, шел отсчет времени, когда   нужно  было   принять  непростое   решение.  Плохо или хорошо, но  раньше  они жили по установленному  сверху порядку. Все танцуют – и ты веселись, коснулась всех печаль -  склони голову и смотри на мир с грустью. Это было легко – идти, куда скажут, делать то, что делают все. Зачем менять привычное на неизвестное… Зачем?  Как  часто этот вопрос   звучит, не требуя ответа.  – Зачем? - пожимаешь плечами и разводишь руки. Коротко бросишь: - Зачем? – и обрываешь разговор.

Путник  чувствовал, что достаточно кому-нибудь сейчас произнести это  -  зачем,    и, тут же,   все его подхватят.

 - Я не хочу навязывать свою вам волю, - произнес он,   прерывая тягостное молчание.  – У вас есть выбор, и   это  главное, ради чего   нужно было разрушить стены. Те  стены, что указывали один-единственный лишь путь, лишая возможности  самим    решать, как  дальше   жить.

 - И что даёт  нам этот выбор? - спросил, вышедший  из  толпы  человек, - возможность сожалеть потом, что выбор  сделан   был поспешно и неверно? Какое  бы решенье не принять,  мы  обретаем  вместе с ним сомненье.
 - Довольно интересное сужденье,  и   верное во многом, -  согласился  Путник.  Конечно, и сомнение, и мысль,-  а   правильно ли я живу. И, что оно такое,– правда   жизни?   И снова перед  вами   будет   новый  выбор. Но главное, что сделаешь его ты сам. В том и значенье  человека – перед самим собою   отвечать и принимать решенье самому.

 - Но разве мы готовы? – раздался чей-то голос из толпы.

 - Спросите  каждый   у  себя, - ответил Путник, - я лишь совет даю.
Толпа   была  уже   не той толпой, где всё  определяли  маски. По-прежнему они  ещё  на лицах, но было ощущение такое, что, прежней силы не имея, они   воспринимались   скорей,   как   только  часть    одежды.

 - Если   нужен  вам   пример, то  я готов  его   вам   дать, - произнес, слегка заикаясь  от   волнения,  юноша, который давно уже стоял рядом с Путником и не сводил с него восторженных глаз, теперь он обращался  к жителям города.    - К чему лукавить, сколько раз мы думали, нет – мы  мечтали, надеялись, что он  придет, – тот день, когда  мы,  наконец -то,   обретем свободу… Мы думали об этом, но говорить боялись. Так что же нам теперь мешает? Чего сейчас боимся мы?
С этими словами  он  резко сдернул маску. Путник обнял его за плечи и привлек к себе. Они были даже в чем-то похожи друг на друга. У обоих густые волнистые кудри обрамляли лицо. Еще одно мгновенье – и  рядом с маской  грусти  на землю  упала маска смеха.

 Молодая женщина вышла из толпы, и когда она сбросила маску, все увидели, как прекрасное  её  лицо с веселыми искорками в  глазах.
 Теперь, даже те, кто ещё недавно и представить не мог свою жизнь без маски, спешили избавиться  от   неё.

 - Долой  маски, долой! – звучало со всех сторон. Радуясь обретенной свободе, они обнимали друг друга, как при встрече после длительной разлуки.