-Я иногда думаю, что было бы,если бы я сейчас умер...вдруг, неожиданно для всех просто умер...инфаркт, инсульт, разрыв почки, цирроз печени-не важно...важен результат. Вот я мертвый...лежу на полу, процесс разложения еще не начался, а мой мозг уже отключается... тело холодеет... вокруг меня никого.. где то вдалеке слышен ее тихий скромный плач..и ради этих стесняющихся слез я жил все это время? Я ненавижу себя... я ненавижу свою тень... и я боюсь умереть... я боюсь остаться в тишине... я боюсь замолчать... я боюсь стать глухим... я не считаю, что есть вещи поважнее... важен слух... важно то, что ты можешь принимать все звуки, которыми наполнен этот мир...
У меня есть три истины, от которых я вряд ли бы смог отказаться даже под страхом смерти: во-первых, я верю, что можно сойти с ума от любви и никогда более не вернутся в нормальное состояние... я верю в теорию хаоса и каждое утро, просыпаясь, я проговариваю ее... это моя молитва... и последнее... я верю, что если с лица земли исчезнет музыка и все звуки, настанет конец света... это моя религия... Я готов умереть ради музыки..я готов преклонить колени перед ней... я готов стоять так всю жизнь, потому что музыка это все, что нужно мне от этой жизни... я готов, я готов... всего лишь слова...
***
У нее каштановые волосы. Волнистые, как ленточки от подарочных бантиков. Она постоянно улыбается, постоянно смеется, шутит...Глупит, как она это называет... Она ходит по комнате в длинной футболке, с огромной кружкой чая с лимоном в руках... Вечера мы всегда проводим вместе... Она с распущенными волосами, я в домашних тапочках... Вместе мы смотрим кино, жуем полуфабрикаты, потому что она считает приготовление еды неблагодарным занятием, целуемся... Я глажу ее ногу, целую пальцы, она, словно мертвец, смотрит в одну точку на потолке... Она равнодушна к нежностям и ласкам. Часто ее просто раздражает, если люди к ней прикасаются, а за мои ласки она готова меня убить. Она истерична, но истерики случаются редко.
Она любит целоваться, обниматься, когда она в хорошем расположении духа, она как маленький ребенок, требующий постоянного внимания... но часто она замыкается в себе... она называет это своим личным пространством... тогда мало кто может подойти к ней, заговорить...она ответит... но ответит так, что ты начинаешь чувствовать себя ее палачом... Она обклеила все стены разноцветными вырезками из газет, своими рисунками, неудачными фотографиями, даже кое-где я замечал обертки от понравившихся ей конфет. Она писала черным маркером на листах формата А4 афоризмы и понравившиеся ей цитаты и клеила их на потолок...
Часто она выключала звук у телевизора и смотрела просто за движением картинки. Иногда это меня веселило и я начинал сам озвучивать то, что происходило на экране... Мой юмор на грани пошлости ее забавлял, и она смеялась, искренне, как смеются дети, вышедшие зимой кататься на санках и упавшие в первый же сугроб... мы катались по полу, занимались сексом, потом лежали, вдыхая аромат сигарет, смешанный с запахом наших тел...
Когда приходили друзья, мы садились на пол и кто-то из нас брал в руки гитару... Так мы и проживали жизнь... В большой разноцветной комнате, с включенным немым телевизором, кружкой чая в руках и огромной кроватью посреди одной большой комнаты...все изменилось, когда появился новый человек в нашей размеренной жизни...
***
У него из рук выпал микрофон... раздался смех. Он улыбнулся и произнес тихо:
-Ну что ж, напряжение.
Я смотрел на него и думал, откуда ты здесь, черт возьми? Кто ты такой?
Я понимал, что Паша ушел навсегда, что у него появился другой проект и что он, как никто другой понимал, что в этой группе ему, с его потрясающим вокалом делать нечего. Мы все еще репетировали на базе Мэла, где репетируют начинающие рок-группы... Нам было уже три года... вряд ли мы только начали...
-Все, курить. Макс, сходи пока к Мэлу, попроси еще один микрофон, попробуем спеть «Лети» на два голоса.
Я вздрогнул. Алекс смотрел на меня. Эта привычка, которую он завел в группе, называть всех на западный манер, меня раздражала. Но он вроде бы был главным в группе, он всех нас поднял с диванов и попросил растрясти жир на задницах. Мы уважали его и не перечили. Он положил палочки на стул и вышел, вслед за другими. И в этой темной, теплой от наших тел комнате, обтянутой красной и синей плотной тканью,остались только я и этот новый человек, появившийся неизвестно откуда....
Он новое влияние... Он свежий ветерок в нашей затхлой группе... Он гость... Нет, он полноправный член, выполняющий голосовую функцию.
-Привет, я Адам.
Он улыбался, как чертов чеширский кот.
-Праотец всех людей?
Я циник. Я бессовестный цикник, которому нравится издеваться над людьми и доводить их до отчаяния. Наверное, я дьявол...с огромной дырой в сердце.
-Ох, если бы...Всего лишь новый вокалист... Ты уж извини, что я так пристал, просто никого, кроме Алекса здесь не знаю. Ты Макс?
Чертов подхалим вызвал у меня приступ мигрени.
-Нет, я великий гитарист!
Пять секунд молчания и смех. Он сблизил нас. В конце концов этот человек не сделал мне ничего плохого.
Через пять минут дверь приоткрылась и в комнату зашли другие циники: Алекс, Большой Стен, Марго-наша клавишница и моя Айрис... почему она пришла? Она редко радовала меня своим присутствием на репетициях, но сегодня она пришла... Она подошла, клюнула меня в губы по-детски наигранно, задела юбкой мое колено и резко развернулась, ударив меня по щеке своим великолепным волнистым локоном... я заметил, что она на мгновение посмотрела на Адама, улыбнулась ему и, достав из сумки книгу, уткнулась в нее.
Алекс произнес в микрофон:
-Так, отыгрываем всю программу и по домам. Макс, «Лети» скорее всего будете вдвоем петь. Ты в конце куплета две строчки и в припеве вдвоем будете... Макс, черт возьми, микрофон где?
Я вышел. Пахло краской. В этом заброшенном здании все время шел ремонт. Молодежь сама пробивала себе дорогу. Поэтому в этом полуразвалившемся здании начался глобальный ремонт. Все своими силами и средствами. Кто что мог то и приносили из дома или покупали: доски, краски, куски линолиума, плотные отрезы ткани, чтобы обтягивать ими репетиционные комнаты изнутри для звукоизоляции. Мы не раз оставались здесь до полуночи, таскали доски, ломали стены, клали плитку, красили полы... Я шел по некогда обшарпанному коридору, теперь наскоро покрашенного в черный цвет...
Я зашел к Мэлу без стука. Правила приличия здесь не играли особой роли. На стуле, с гитарой в руке, напротив монитора компьютера с включенной программой по монтажу звука, сидел Мэл, наш большой друг, недавно женившийся и вечно улыбающийся. Таких людей можно судить двояко: либо они настоящие психи, либо они любят дело, которым занимаются...хотя где разница?
-Мэл, нам нужен еще один микрофон.
-Макс, Макс, черт возьми, я гений! Я чертов гений! Я придумал потрясающую вещь, слушай.
Он перебирал струны пальцами... Перед моими глазами быстротечно исчезала комната... Я погружался в нирвану... Музыка наполняла мой слух, входила в меня, я почти потерял голову.... ноты...струны... аккорды... ми... ля... единственное, что я видел перед собой, это его пальцы, сжимающие медиатор...
Важно не то, что течет по моим венам, важно то, что наполняет мой слух... я разносчик слов, музыки, звуков... я должен слышать только приятные мне вещи... Я полуромантик, полуциник, полумертвец, полубессмертен... Я наслаждался музыкой и понял впервые, что Мэл не гений, не сумасшедший и не влюбленный до безумия в дело, которым он занимался... просто Мэл, черт возьми, талантливый музыкант...
-Я возьму микрофон?
Я решил вернуться на землю, пока мое циничное сердце не разорвало комнату...
-Конечно, бери, бери.
Я взял микрофон, шнур и вышел в полном моральном опустошении...радовало меня сейчас только одно...где то там, всего в десяти метрах от меня, находились бабочки, любившие поселяться в моем животе...
***
Не знаю, как так произошло. Я увидела его в первый раз и что-то во мне перевернулось. Макс вышел, а я даже не подумала выйти за ним. Я уставилась в книгу и думала только о том парне, стоящем напротив меня и держащим в руках микрофон... Мы шли домой... Я не сказала Максу ни слова... Было ли мне стыдно, когда я на следующей репетиции сунула Адаму записку со словами:"Я вряд ли смогу без тебя дышать"... нет... мне не было стыдно... Все поступки, совершаемые из-за любви оправданы Богом... Мы встретились с ним внизу. Он чуть раньше ушел с репетиции, я стояла на улице, наслаждаясь запахом летней суеты... Я не помню, как он подошел ко мне, как посмотрел на меня, заглянул в глубину моих зеленых глаз, потом резко развернулся, и ушел...он не сказал ни слова мне в тот раз..в следующий я уже шла за ним...и к черту Макса..к черту наши совместные вечера, к черту эту глупую преданность..я начала уходить по ночам к Адаму...слава Богу, мой характер позволял мне это. Я говорила, что иду гулять по мостовой... Я одиночка по натуре, мне лучше быть одной, я так начинаю хоть немного себя понимать...но за одиночество люди осуждают...и к сожалению я полюбила Макса не из-за того, что что-то к нему почувствовала, а из-за того, что была вынуждена это сделать..я была вынуждена кого-то любить, а он очень неплохой человек...но Адам...это мое все...я готова была стоять перед ним на коленях, я готова была отдаться ему, умереть за него...я всем сердцем вросла в него и не готова была отпустить...Максим...прости меня...но мне не стыдно...
***
Когда я захожу в квартиру и слышу голоса, я подсознательно готовлю себя к тому, кого должен увидеть...в этот раз я думал на Марго...Но в нашей комнате, на нашей большой кровати лежал Адам...Айрис сидела на полу в его рубашке и рисовала что-то абстрактное, впрочем как и всегда...
Адам от ужаса потерял дар речи и лишь легонько похлопал Айрис по плечу. Та обернулась. Я увидел в ее глазах лишь недоумение. Еще через секунду она поднялась и, подойдя ко мне, произнесла тихо:
- Это замечательно, замечательно, что ты сам увидел, насколько я счастлива с этим человеком. И мне не стыдно, Макс, мне совсем не стыдно.
Я не знал, что говорить, что делать, какие движения совершать. Мне казалось, что все, что я могу сделать или сказать в следующую секунду будет глупым и обязательно нелепым.
Я просто развернулся и хлопнул дверью.
Включил музыку в плеере.
Цой.
Я не ждал перемен, в кармане нет сигарет, и все, что окружало меня, не согревалось под лучами звезды по имени Солнце.
Мне не было больно. Страшно. Я был ко всему этому готов.
Просто мне хотелось чего-то другого. Хотелось постоянства. Глупого, смешного, всего этого ненормального, но все же постоянства.
Айрис сейчас переживает, я знаю. Даже если совсем ничего ко мне не чувствует, ей сейчас очень больно.
Она всегда боялась причинить боль человеку,который понимает ее больше остальных. Я и был этим человеком.
У нас были странные отношения. Но это были наши отношения,мы были ими вполне довольны и этого довольства нам хватало с лихвой. Я понимаю, почему она решила, что так будет лучше, но не понимаю, почему скрывала все это.
Ложь всегда была первоисточником проблем.
***
Адам сварил мне кофе.
-я не пью кофе. Чай с лимоном.
Он посмотрел на меня и послушно вылил кофе в раковину.
-Сейчас, подожди тогда немного.
-Сколько мне еще ждать, Адам?! Сколько мы вместе? Уже год? И ты не можешь запомнить одну простую вещь насчет кофе?! Это ненормально, черт возьми!
Я устраивала истерики в последнее время все чаще и чаще, но не понимала в чем причина.
-Что опять не так? Айрис. Я тоже устал, но я не срываю злость на тебе!
Он отвернулся. Глупая привычка.
-Все не так. Все. Каждая минута не такая, какой должна быть. Ты не читаешь со мной книги на ночь, ты не вдыхаешь со мной пыль с пола после занятия любовью, ты не комментируешь новости и не пускаешь в адрес ведущей пошлые шуточки, ты не…
-Я не Макс!
Адам развернулся и с яростью швырнул в стену будильник.
Он был прав. В это время зазвонил сотовый. Сплин.
Он чуть отдышался, и взял в руки телефон.
-Да, да, Алекс, уже еду.
Я молча смотрела в окно, пережевывала ссору и старалась понять, что не так со мной в последнее время. Почему я не воспринимала музыку, как нечто весомое. Почему не воспринимала Адама, как нечто божественное.
Я не такая. как он. Или он не такой. Как я. Может просто не две половины целого? А существует ли что-то целое в мире, где кругом война за части земли и веры?
-Я поехал на репетицию. Отдохни и подумай над своими словами. Может нужно все исправить, пока не поздно.
Он хлопнул дверью, а меня затошнило.
Вытолкнув из себя всю грязь, я поняла. Что именно со мной было не так.
Две полоски на тесте через пять минут это подтвердили.
Мне стало страшно.
После расставания прошел уже год. Я не боялся перемен. Жил. Дышал. И самое главное продолжал играть. Давал уроки детям, учил их играть на гитаре и пианино. Самосовершенствовался. наслаждался игрой. Но скорее играл с самим собой. Просто пытался восстановиться.
На репетицию Адам пришел расстроенный. Где-то в глубине души что-то ёкнуло. Пел очень плохо.
Алекс не выдержал, накричал на него. Тот в ответ нагрубил и выскочил из комнаты.
Дальше репетировать было бессмысленно.
Мы собрали вещи, упаковали инструменты, как вдруг в комнату ворвался Мэл.
Он бешеными глазами смотрел на всех нас, не мог сфокусироваться. Потом схватил Алекса за руку и прошептал:
-Ваш парнишка, Адам, повесился…
Вдалеке звучал Стив Гудман.
Дальше было бессмысленно продолжать дышать…
Я не стал оставаться и сразу же поехал к Айрис, запретив кому-либо что-то ей сообщать по телефону.
Приехав к ней, я буквально ворвался в квартиру. Не найдя ее в комнате, я открыл дверь ванной.
Она лежала в ванной полной красной воды.
Из рук тонкой струйкой поднималась вверх кровь.
-О Боже, Айрис!
Я схватил ее обмякшее тело из воды и положил на холодный кафельный пол, она еще дышала. Позвонил в скорую, которая ехала десять минут. За это время Айрис успела сказать, что беременна и не хочет рожать ребенка, и что она не хочет умирать, и что хочет быть со мной, и что ей жаль Адама, что она испортила ему жизнь и успела потрепать нервы. Она спросила, где он и я ответил, что он репетирует.
Где-то в раю он наверняка репетировал.
Я ушел из группы. Айрис выписали через месяц. Ребенка мы решили оставить. Когда Айрис узнала о смерти Адама, она ушла из дома и вернулась только через неделю. С новым взглядом и совершенно иным желанием жить. Не таким, какое было до этого. Она хотела семью, хотела работать, хотела готовить для нас. Она попросила меня уйти из группы, потому что сказала, что только так она сможет полностью восстановиться, и что только так мы сможем начать новую жизнь.
Она слушала джаз. И запрещала мне доставать гитару. Зато мы купили пианино и я теперь давал уроки детям на дому. Мы ходили иногда в кино, в театр.
Изредка посещали различные концерты живой музыки.
Мы стали серой массой, мы не любили друг друга. Просто привыкли. Я знал, что она ненавидит кофе. Она знала, что три ложки сахара. Я знал, что утром чайник должен быть всегда горячим и ванна не должна быть занята, она знала, что носки должны быть разделены по цветам и никакого мяса в доме, я знал, что час медитации для нее должен проходить под красивую музыку, она знала, что я украдкой слушаю рок…
У нас родилась дочь. Мы назвали ее Евой.