огда на улице апрель,а в душе все еще сентябрь сложно верить в простые истины о быстроте жизненного хода. я человек, живущий прошлым. Я обладатель редкой способности характера: я могу искренне простить любого человека, предавшего меня. Я уверен, что когда мне кинут нож в спину, я обернусь и, улыбаясь, тихим и спокойным голосом произнесу: "Мне не больно..."
Я редко бываю счастлив. Также редко бываю зол. Скромный, тихий, не терпящий шума и суеты. Наверное поэтому я вечно в сентябре....
Я никогда не искал муз. Они сами меня находили. Их тянуло ко мне. И скромный художник, весь испачканный красками, вдруг становился лучшим любовником. Сколько обнаженных, словно созданных из фарфора, тел почувствовала на себе моя постель, я уже не смогу пересчитать. Но только от вида этого я получал истинное творческое наслаждение. И каждая из них навсегда засела у меня в памяти...
Я не искал обладательницу красивого лица. Мне нужны были глаза, волосы и фигура, словно выточенная из камня. Я рисовал их, а они всегда молчали. Когда я начинал покрывать их тела поцелуями, они продолжали молчать. Я делал их несчастными. Никого из них я так и не смог полюбить... Мерзко, глупо, пошло... Но если бы я полюбил одну, то обманывал бы ее, продолжая спать с другими... По-другому я бы не смог...
В редкие минуты, когда на меня находило то странное состояние человека, когда он погружается в детство с головой, я рисовал на их телах героев мультфильмов. Я ничего больше не хочу слышать, наблюдать, видеть. Я человек, страдающий патологической формой депрессии. Патология моей депрессии состояла в том, что она совершенно не доставляла мне неудобств. Я даже любил ее. Любил серость. Лишь на картинах своих я мог лицезреть яркий мир, который никогда не замечал, глядя в окно...
***
У нее ярко рыжие волосы. Зеленая шапка. Зеленый шарф. В ее руках чашка кофе. Губы красные, как спелая рябина. Она читает, сидя за столиком в кафе. Переворачивает страницу за страницей. Хмурит лоб, но при этом улыбается. И видно, что не нужна ей депрессия и тем более боль. Это удел серости. Она-яркость...
На улице конец августа, листья еще не начали умирать, но уже находились в глубокой старости.
Из ее глаз катились слезы. Она как хорошее кино. У нее есть возможность совмещать трагедию с комедией. Я сижу напротив и понимаю, что больше всего на свете хочу украсть ее. Выкрасть из этого мира серости и перенести в мир контрастов. Я должен рисовать на ее теле подсолнухи и осенние кленовые листья. Я должен любить ее. Она снизошла по Божьей лестнице ко мне, прямиком из рая. Она принесла с собой свет, принесла в мир, в котором люди разучились его видеть. Она дарит нам способность наблюдать мир во всех его красках....благодаря ей, люди все еще чувствуют, что они не одиноки....
И если я отпущу ее, я никогда больше не смогу рисовать. Краски просто потеряют для меня смысл, как и все яркое в этом мире. Зачем нужна серость миру, в котором правит яркость? Я бы рисовал ее при дневном свете, чтобы яркие лучи солнца, соприкасаясь с ее длинными рыжими волосами и белоснежной фарфоровой кожей, создавали нимб ангельский над ее головой...
Я бы запрещал ей краситься, портить то, что Бог дал ей в награду за все грехи человеческие. Ее божественную красоту...
Такие люди глубоко несчастны. Бог дает им ум, красоту, но поселяет их в мире, который делает их красоту и ум главным женским проклятием. Они становятся мученицами. И в ее спину полетит ни один нож. Она вдоволь узнает, что есть предательство. Ее заставят плакать на глазах у толпы. А она научится глушить боль в книгах, черно-белом кино, сигаретах и мартини...
Я создал ее образ в своих мыслях. Я бы целовал ее белоснежную руку каждый раз, когда она поправляет шапку. О Бог, как я наказан тобой! Она бросила на меня взгляд исподлобья. Улыбнулась, накинула пальто и в дверях вновь обернулась, чуть наклонив голову. Я кинул деньги на стол и бросился за ней, как тринадцатилетний подросток на неудачном первом свидании. Она шла по противоположной стороне. Я подбежал к ней и, схватив за руку, резко развернул к себе. Она ахнула от неожиданности и боли, настолько сильно я схватил ее руку, но в глазах ее играли черти. Она тихо спросила у меня:
- Вы любите джаз?
Я одобрительно кивнул, не в силах что-либо произнести.
- А старое кино?
Я вновь одобрительно кивнул. Я бы кивал каждый раз, когда она спрашивала меня о чем-либо. Я готов был это делать всю оставшуюся жизнь.
- Тогда совместим две ваших любви. Пойдемте смотреть "В джазе только девушки".
Я вдруг ожил и резко спросил:
- Что?!
Она недовольно посмотрела на меня, словно я сказал непростительную глупость. Черти в ее глазах тем временем начали ссорится...
- Ну что вы? Пойдемте кино смотреть.
- Куда?- глупо спросил я.
- Ко мне...
- К вам?- вновь переспросил я, стараясь скрыть свой шок.
- Да, ко мне...только добираться будем по крышам...
***
Мы пробирались по лестнице на крышу. Наконец, открыв люк и увидев ясное чистое небо, я спокойно вздохнул. Она улыбнулась, приставила ладонь к лицу, подошла к самому краю и, гляда куда-то вдаль, произнесла:
- Я ненавижу лето...
- Почему же?- тихо спросил я, глядя на ее развивающиеся по ветру волосы.
- В нем нет души. Есть пространство, но нет души. Это страшно. Такая большая пустота...вы рисуете?- спросила она, чуть помедлив.
- Да,- произнес я, утвердительно покачав головой и взглянув на свои пальцы, пропитанные гуашью.
- Я тоже. Плохо,конечно, но это не имеет значения. У меня, в отличии от лета, есть душа. Осень тоже рисует. Осень великий художник. У нее много красок. Зима на окнах рисует...-она замолчала.
- А весна?- тихо спросил я.
- А весна все смывает. Омывает палитру, обновляет кисточки.
Я дышал воздухом недельной засухи. Дышал запахом горячего солнца, сожженного асфальта, горелой резины. Я наслаждался жизнью. И не было отвращения, и не было слепоты. Я все видел, все замечал, все чувствовал.
Она подошла вплотную ко мне, окутала мое лицо руками. И в душе моей революция, и в глазах моих страсть.
- А глаза у вас мудрые и печальные...
Она развернулась резко, ударила меня волосами по щеке и, громко крикнув: "Бог!", подошла к самому краю крыши. Она обернулась и посмотрела на меня. Ветер играл с ее волосами. Черти в глазах ее начали борьбу за душу ее...
- Послушай меня. Никогда и ни с кем не связывайся, отключая разум, никогда никого не люби до безумия, никогда не забывай предателей! Прощай, но не забывай. Пусть их лица навсегда впечатаются в твою память. Я всего лишь хотела дочитать книгу и найти человека, который увидит мой полет...
- Нет, ты что?!- от страха, сковавшего мое тело, мне казалось, я начал терять сознание.
- Не подходи! У Бога нет оправданий! И у тебя их нет! Я всего лишь попыталась стать человеком. Я всего лишь хотела полюбить жизнь. И не повторяй мне известные истины, они давно умерли в этом пошлом мире! Бог не принимает самоубийц? Так почему он доводит людей до такого состояния, когда они готовы кромсать вены свои и глотать сотни таблеток, запирая все двери при этом изнутри на замок?!- она яростно продолжала кричать, из глаз ее потекли слезы,- Ты слышишь? Ты слышишь! Это ветер зовет к себе, это Бог свирепствует.Когда идет дождь, Бог плачет, омывая нас святыми слезами. Никогда не ходи под зонтом. Под дождем у тебя есть шанс смыть хотя бы часть своих грехов...
- Тихо, успокойся, расскажи мне, что случилось...-я пытался успокоить больше сам себя, нежели ее.
- Прощай, художник. На том свете, если Бог позволит, свидимся...
И она полетела. Последнее, что я увидел, это взмахнувшие ввысь рыжие волосы. Словно разгоревшийся костер, который вспыхнул и резко угас. Это все нормально. Каждый день в мире жизнь самоубийством кончают тысячи человек. Это норма. Естественный психологический отбор. Это приемлемо....
Я даже не знал ее имени...
Я просто понял, что никогда не смогу больше различать краски и видеть яркость в толпе. Она была одна такая. Это нормально. Я успокаивал себя. Я ей понадобился. Я проводил ее на тот свет. Я последний свидетель ее земного существования. На асфальте расползалось красное пятно, а рядом с ее холодеющим, покинутым Богом телом, лежал первый желтый лист, который я увидел в этом году. Был последний день августа, значит скоро пойдет дождь. И совсем не останется следов ее на этой Земле. Но в памяти моей ее образ, ее глаза, ее зеленый шарф, ее манера смотреть исподлобья, пронизывающая насквозь, и тот взгляд в дверях, умоляющий пойти за ней, я не смогу забыть все это...это вечно на моих полотнах...это все не умрет никогда...
Я помню запах ее тела, цвет кожи, разрез глаз, цвет помады. Я ее муза. Я человек, вдохновивший ее на смерть. И никогда я себя не прощу. Я уничтожил живую картину. Я весна. Я смыл краски с полотна. Я умолкаю, но даю совет всем, кто живет во сне...
Не просыпайтесь...