Юрия Арбеков
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ВОЕВОДЫ ЛАЧИНОВА
(пьеса в двух действиях)
Действующие лица:
АВТОР.
ЛАЧИНОВ Елисей Протасьевич, воевода.
ЦАРЬ Алексей Михайлович Романов («Тишайший»).
ЦАРИЦА Мария Ильинична Милославской, жена царя с 1648 по 1669 г..
МОРОЗОВ Борису Ивановичу — боярин, Дядька Царя.
АННА Ильинична Милославская — его жена, сестра Царицы.
КАТРАНСКИЙ Юрий Ермолаевич — воевода, строитель Пензы.
ОФИЦЕР, КАЗАК — его подчинённые.
АНДРЕЙ, МАТВЕЙ, КЛИМ, ГЛАФИРА — первопоселенцы.
ИВАН, СТЕПАН, ФРОЛ — три брата Разиных.
ХАРИТОНОВ, АЛЁНА — сподвижники Разина.
НАТАЛЬЯ Кирилловна Нарышкина — вторая жена Царя.
Бояре, дьяки, няньки, повитуха, охранники, воины, жители Пензы.
Действие происходит в России 1612-1676 г.г.:
Москва, Смоленск, Дорогобуж, Дон, Ломов, Пенза…
От Автора:
Мой пращур родился в том самом году,
Когда, поднимаясь из пепла и смуты,
Россия вставала в смертельном бреду,
И жизни иной начинались минуты.
ДОМ ЛАЧИНОВЫХ, 1612 год.
Боярские палаты. Озабоченно бегают няньки, хмуро ходит по дому Отец. Раздаётся плачь младенца. Из горницы, где лежит роженица, выходит Повитуха.
Отец. Ну, что?.. Как там?..
Повитуха. Ох, боярин… Еле вернули жёнушку твою.
Отец. Откуда?
Повитуха. С того света, батюшка. Ещё немного — и того… к праотцам (набожно крестится).
Отец. Не томи, старая!
Повитуха. А теперь — угощай повитуху бражкой, боярин: дорогого гостя тебе принесу!
Отец. Кто?!
Повитуха. Сын. Сын у тебя! Да такой красавец — слов не сыскать!
Отец (крестится на икону). Слава Богу! (Повитухе) Ну неси, показывай! За бражкой дело не встанет. (Повитуха уходит). Всё одно к одному. И смута на Руси к концу пошла, Минин с Пожарским прогнали из Москвы иноземцев. И сын у меня родился, первенец! Загляну-ка в святцы… (Смотрит в церковный календарь). 5 ноября. Елисей, «Бог помог»… Чем ни имя? (Пробует на вкус): Елисей Протасьевич Лачинов… Елисей! Бог помог!
С новорожденным в руках входит повитуха.
Повитуха. Вот он, сынок твой, батюшка. Каков богатырь?..
Отец (берёт первенца на руки). Хорош!.. Ну?.. Расти большим, Елисей Протасьевич! Мне на радость, Родине во славу! (Повитухе). Жёнке лучше?
Повитуха. Как родила, порозовела, заулыбалась даже… Таперича спит.
Отец. Жить будет?
Повитуха. Будет, боярин-батюшка!
Отец. Ну, пущай спит! (Набожно). Елисей. Вот уж истинно: Бог помог!
Занавес.
От Автора:
Не всё было ладно в Московской Руси:
Не долго прожил её первый Романов,
Но Бог примирил эту скорбную рану
И царство Алексия провозгласил.
Он молод ещё, как само государство,
Как свежая, ранней России весна.
С ним рядом в его восхожденье на царство
И Дядька седой, и родная жена.
Кремлёвские палаты, начало 1648 года.
Царь Алексей Михайлович (18 лет) под руку с царицей Марией Ильиничной направляются в опочивальню. Их сопровождают до порога Дядька царя боярин Борис Иванович Морозов (58 лет) и сестра царицы Анна Ильинична Милославская (20).
Морозов (низко кланяясь царю с царицей). Ну… Благослови вас Бог, князь с княгиней молодые! Светлых снов и лёгких пробуждений! (Целует руки новобрачным).
Царь. Храни Господь, боярин. И тебе не хворать, свояченица.
Анна. Бог помощь!
Царица (обнимает Анну). И тебе, сестрица!
(Уходят).
Морозов. Вот говорят, что у Дядьки царя — не жизнь, а малина...
Анна. А разве не так, Борис Иванович? Вся Москва знает, что боярин Морозов — второй человек после государя…
Морозов. С одной стороны оно, конечно, так… Царь любит меня… Да и как не любить? В пять лет отдали его мне на воспитание. Всему, что сам умел, обучил я Алексея Михайловича. Букварю, Часослову, Деяниям Святых апостолов, грамматике, космографии…
Анна. Слыхала я, что даже в немецкий камзол одевал ты Великого Князя?
Морозов. Был такой грех. На Масляную, когда наряжаются кто во что горазд, велел Алёша принесть ему наряд басурманский. Одели — и снимать не хочет, да того он ему к лицу!
Анна. Что же дальше?
Морозов (со вздохом). Дальше кончилось его детство. Умер батюшка Михаил Фёдорович, и в 16 лет стал Алексей Михайлович государем Московским и всея Руси. А это — шутка ли? От Белого моря до Каспия, от Риги до Сибири — вот какое государство наше!!!
Анна. Да, прибавилось у Алёши забот!
Морозов (удивлённо). Однако, как легко ты величаешь царя-батюшку… Алёша…
Анна (с усмешкой). А что ж такого, ежели он муж моей сестры? Она царица, он царь, это я понимаю. Но по-родственному, по возрасту…
Морозов (строго). Уж он не приставал ли к тебе по-родственному?
Анна (горделиво). А если даже так?.. Что я — старуха дряхлая, не хороша собой? (Вертится перед зеркалами).
Морозов. Да нет… Что хороша, то хороша, Анюта! (Пытается обнять).
Анна (игриво вырывается, но говорит со злостью). Почему тогда Машка стала царицей, а не я?! Мы же с ней родные сёстры! Я не хуже её!
Морозов (строго). Значит, Бог так велел: Марии Ильиничне выйти замуж за царя-батюшку, а второй сестре, Аннушке, — за второго человека в Русском государстве!
Анна (с интересом). Это за кого же, Борис Иванович?
Морозов (оправив бороду). За человека доброго, богатого, который ни в чём свою жёнушку не обидит, а напротив, всячески будет любить и ублажать…
Анна. И есть такой человек?!
Морозов (многозначительно). Есть!
Анна (догадавшись). Уж не ты ли, Морозов?!..
Морозов. А хоть бы и я… Человек не бедный, одних крестьян полсотни тысяч душ имею, да заводы железные, промыслы соляные… Чем тебе не жених?
Анна (задумчиво). Да ведь ты моего отца старше, дядя Борис!
Морозов. А на что тебе молодые да нищие?.. Молодость пройдёт, бедность останется. А с отцом твоим мы приятели да-авние!
Анна (с ухмылкой). Знаю…
Морозов. Он, поди-ка, ни за кого другого тебя и не отдаст. Будешь ходить в старых девах до гробовой доски!
Анна (испуганно). Так у вас уж всё оговорено с батюшкой?!
Морозов (смущённо). Не сказать, что оговорено, а так… между делом словцом перемолвились… Породниться со мной не против Илья Данилович Милославский… Сама знаешь: богатства мои не меряны, у царя по праву руку…
Пауза
Анна (приглядываясь к «жениху»). Теперь гляжу: не шибко ты и старый, Борис Иванович… А поклянёшься перед Господом, что любить меня будешь до гробовой доски, обижать не будешь?
Морозов. Да вот те крест! (Молится на образа).
Анна. И прихоти мои будешь исполнять?
Морозов. В шелках и бархате будешь ходить, на золоте едать…
Анна (капризно). И чтобы серьги у меня, бусы да перстни были не хуже, чем у Машки-царицы!
Морозов (оглядываясь по сторонам). Т-шь! Она хоть и сестра твоя, а говорить так — себе дороже. Царь голову то… укоротит! (Проводит рукой по шее).
Анна. Да будет тебе! Царя недаром зовут «Тишайший» — он меня и пальцем не тронет.
Морозов. Бережёного Бог бережёт, Аннушка… А что дарить тебя буду самоцветы — в этом не сомневайся. Я ведь нонича и налогами ведаю, и Большой Казной Государевой. Помни об этом!
Анна (обходит жениха кругом). Ну тогда, так и быть... (пауза) засылай сватов, боярин!
Морозов (восторженно). Аннушка, красавица! (Пытается поцеловать).
Анна. После свадьбы, после свадьбы, дядюшка… (Выворачивается — и всё же даёт себя поцеловать в плечо).
Занавес.
От автора:
А что ж мой прадед?.. Он, как верный воин,
Служил на Тульской засечной черте.
Служил царю и тем уж был доволен,
Что не перебивался в нищете.
А большее, ей Богу, ни к чему.
Что надобно, когда есть честь и шпага?
Есть верность долгу, сила и отвага,
В служенье государю своему!
Но нет предела жадности, когда
Слугу одолевает жажда власти
И золота… Слепая сила страсти —
И вот уже грозит тебе беда!
3. Кремль, июнь 1648 года.
Царь и Морозов, царица и сестра её Анна, жена Морозова.
Царь (любуется в окно палаты на яркий день). Лето пришло. Что-то оно нам принесёт, Борис Иваныч?
Морозов. Ясно, что, Государь. В Диком поле кубанцы появятся, иные степняки… Дело известное, не привыкать.
Царь. Ну не скажи, старик! Там, где крепости есть у нас, там не ходят к Москве кочевники.
Морозов. Да, хорошие крепости славно защищают государство!
Царь. Вот погоди, наберём побольше сил, обустроим и Дикое поле… Жаль, что пушек у нас маловато!
Морозов (со вздохом). А без пушечного грома, без пороха и ядер степняков не испугать, Государь. Лук и стрелы — этого они не боятся, сами горазды!
Царь (несколько смущённо). Насчёт пушек… Глянь-ка, что я тут нацарапал от нечего делать. Да не проболтайся кому!
Морозов. Как можно, царь-батюшка?.. Мало ли я твоих секретов знал — с детства ещё…
Царь. Помню, Дядька, помню. Да ведь и ты меня пойми. В народе принято, что царям к лицу лишь указы писать, всё остальное — не царское дело. А тут — чертёж оружейный*. Засмеют!
Морозов. Не посмеют, батюшка…(Всматривается в чертёж). Да это, никак, пушка?
Царь. Она самая. Но тут вот, и тут — я кое-что новое добавил, от себя. Дальность боя от этого прибавиться должна, как считаешь?
Морозов. Постой-постой… А ведь толково! Ничего не скажешь, Государь: толково!
Царь. Ежели так, неси оружейникам, пусть сделают по рисунку. На испытание я сам приду, проверю.
Морозов. Будет сделано, государь! (сворачивает чертёж).
Входит царица, низко кланяется супругу.
Царица. Позволишь ли, царь-батюшка?
Царь (хмуро). Время неурочное, Маша. Мы государственные дела решаем...
Морозов. Ваше величество, позвольте удалиться?
Царица. И у меня дело государево! А Борис Иванович не помешает, напротив.
Царь. Ну говори, ежели так. (Морозову). Оставайся, боярин.
Царица. Прости меня, неразумную, но в Москве неспокойно, Великий Государь. Недовольны москвичи новым налогом на соль.
Царь. Ну соль… И что с того?
Царица. А ты спроси любую хозяйку, батюшка. Зимой ещё куда ни шло, можно в погребе припасы хранить, а летом?.. И рыбаки, и мясники, и огородники — все волками воют!
Царь. Морозов! Что молчишь? Правду царица говорит, ай нет?
Морозов. Великий Государь! Давеча ты сам говорил: пушек мало у нас, припасов воинских, чего другого… Вот и подумали мы с боярами, что надобно пополнить государеву казну, подняли налог… по мере сил.
Царица. Ничего себе «мера сил», Морозов! Была соль по пяти копеек за пуд, а стала по две гривны?!..
Царь (Морозову). Это так?!
Морозов. В меру сил, Государь. В меру сил!
Царь. На сколь же возросла казна наша?.. В глаза мне смотри, Морозов! Да не вздумай врать царю, проверю!
Морозов (вьётся ужом). Не столь велики поступления, батюшка… Пока… Из дальних мест не дошли ещё…
Царь (грозно). А из соляных копий морозовских дошли в твою мошну?!.. Сколько нажил за этот срок?.. Говори!!!
Морозов (явно врёт). Видит Бог: наговаривают на меня, Царь батюшка! Всё для казны государевой…
В царскую палату вбегает Анна и в страхе заламывает руки.
Анна. Великий Государь! Сестрица! Москвичи идут на Кремль — видимо-невидимо!
Все четверо бросаются к окнам и видят толпы народа, слышат крики восставших: «Морозова сюда! Плещеева, Чистого! Траханиотова на плаху!»… Голоса всё громче и громче: восставшие ворвались в Кремль и, сметая стражу, приближаются к царским палатам.
Морозов (падает на колени). Спаси, Государь! Зарежут разбойники!
Царь. Говори как на духу: в свою кубышку клал соляной налог, Морозов?!..
А во дворе, уже под окнами, слышен грозный рёв толпы: «Морозова на плаху»
Морозов (бьётся лбом об пол). Моя вина, Государь. Всё верну до гроша!!!
Чей-то камень разбивает окно, все трое в страхе прячутся по углам, лишь Алексей Михайлович бесстрашно идёт к окну и подымает руку, останавливая озверевшую толпу. Раздаются голоса: «Царь!.. Царь батюшка!». «Тихо, охальники, Царь слово молвить желает!». Устанавливается тишина.
Царь. Слушай меня, Москва православная! С этого дня налог на соль возвращается прежний! Новый отменяется! Виновных за самовольство — на плаху!
Среди восставших раздаются робкие голоса: «Двух бояр мы сами... того… порежили уже»…
Царь. Ну порешили — и Бог им судья!
Голоса:
«Государю Московскому — честь и слава, христиане!»
«Не припомни зла, царь-батюшка!»
«По домам, по домам, народ честной!»
Голоса замолкают в отдалении.
Морозов (выходит из тайника, утирая пот с лысой головы). Фу! Пронесло, Государь. Век буду Богу молить…
Царь (гневно). С глаз моих — вон, казнокрад!!! В монастырь, на покаяние! Чтоб завтра же духу твоего не было в Москве! (Уходит)
Анна. Ничего себе — «Тишайший»!
Царица. Первый раз и я его таким вижу… А всё ты виновата, сестрица!
Анна. Я?!
Царица. Ты, ненасытная! Злата-серебра, камней самоцветных — сундуки ломятся, а вам всё мало, мало, загребущим!.. (Грозит обоим). Вспомните заповедь Христову… Не войти вам в царствие небесное! (Уходит вслед за мужем).
Анна (со слезами на глазах). Ну вот… Вышла замуж!.. (Передразнивая). «Второй человек, по правую руку от царя!»… В монастыре будешь правой рукой… звонаря!
Морозов (со знанием дела). Будет тебе, Аннушка. Что ни скажешь под горячую руку?.. Царь меня с детства почитает, как отца родного. Месяц-два поживёт без Дядьки, соскучится, сам позовёт! В монастырь — не на плахе, как некоторые!
Анна. Кто?!..
Морозов. Плещеева и Чистого прямо там — на Красной площади казнили, за Траханиотовым послали тоже... (С усмешкой). Счастье, что Алексей Михайлович — не Иван Грозный! Тот под горячую руку не то, что Дядьку — родного сына мог прибить!
Занавес.
От Автора:
А где же мой прадед?.. Он в грозном бою!
Настала пора возвращать свои земли,
И царь самолично дружину свою
Повёл на Смоленск, его жителям внемля.
Полвека томились они под врагом
И всё же, храня православную веру,
Молились смоляне, молились о том,
Что братья придут…
Прадед был офицером…
Русско-польская война, 1654 год. Царский шатёр. Возле него Алексей Михайлович в окружении бояр наблюдает за битвой. Царю 25 лет, он молод и рвётся в бой:
Царь. Нет, дайте мне коня, я сам!..
Первый боярин: Полно, Государь, не положено!
Второй. Не царское это дело!
Первый. В сечу, как в омут с головой, разве можно?
Морозов (который давно прощён и сегодня — главный воевода). Ты здесь нужен, ваше величество: с высокого холма и победа видна!
Слышен топот копыт, вбегает раненый в голову воевода лет 40 — Лачинов.
Лачинов. На правом крыле тяжко, Великий Государь! Одолевает враг!
Царь. Что ж ты просишь?
Лачинов. Пушек… Наши все побиты…
Царь (оборачивается к полководцу). Слыхал, Морозов? Всё, что есть в печи — всё на стол мечи! (Морозов спешно убегает. Царь — Лачинову). Ты кто ж таков? Не узнал сразу.
Лачинов. Елисей Лачинов, Государь! Протасия Тимофеевича сын…
Царь. Отца знаю, как же! А у тебя всё лицо в крови, не разглядел…
Лачинов. На Тульской черте служил… В Муроме тоже…
Царь (смотрит на драгунскую форму офицера). Вижу, ты в новой форме?..
Лачинов (взяв под козырёк). Сотник вашего драгунского полка, Государь!
Царь. Молодцы, драгуны! Не хуже стрельцов дрались!
Лачинов. И мушкет, и шпага, и бердыш — всё у нас к месту, всё при деле, ваше величество!
Царь. Это хорошо! (Мечтательно). Погоди! Будут у нас и драгуны, и гусары, и кирасиры даже! Если сам не успею, сыну накажу: русскую армию сделать не хуже европейских!
(Появляется Морозов).
Морозов. Пушки на правое крыло отправлены, Государь!
Царь (полуобняв Лачинова). Ну, сотник… Воюй дальше во славу русского оружия!
Лачинов. Жизни не пожалею!
Царь. За Смоленск бьёмся, помни! Был нашим этот городом и будет!!! (Лачинов уходит. Царь — Морозову). Славный воин — этот Лачинов!
Морозов. Такими же были и предки его. Григорий служил ещё Благоверному Князю Василию, начальствовал во Мценске, в Черниговском княжестве… Дети, внуки его все воеводами были: кто в Шацке, кто в Арзамасе, кто в Соликамске…
Царь (пытаясь вспомнить). Лачинов, Лачинов… Из поляков родом?
Морозов (пожимает плечами). Не то из татар… Лачин — значит «сокол» на персидском...
Царь. Сокол?! Ну нехай будет Сокол! Жив останется — определим его воеводой в Дорогобуж.
Первый боярин: А правое крыло то… сравнялось, царь-батюшка!
Второй. Драгуны в атаку пошли!
Первый. Наш будет Смоленск, наш!!!
Морозов (боярам). Ты на левое, ты на правое крыло — живо! Победу надо закрепить! (Бояре убегают). А как стреляют пушки, Государь?!.. Любо-дорого смотреть!
Царь (строго). Не проговорился, Борис Иванович?
Морозов. Как можно, батюшка?.. В Туле спрашивали меня: кто новые орудия смастерил? Я отшучиваюсь: не перевелись на Руси мастера! А сам думаю: узнали бы вы, ахнули!
Царь (махнув рукой). Не это главное, старик. Чертежи чертить и подьячий сможет, а царское дело иное. Крепить государство денно и нощно — вот наше дело! Да так, чтобы границы во все стороны росли, чтобы нельзя было пробиться сквозь них ни хазарам, ни половцам, ни монголам, ни шведам!
Морозов. Мудро говоришь, Государь. Мудро!
Царь (обводя рукой пространство). Мечта моя — со всех сторон обнести Москву надёжными городами, посадить в них крепкую стражу…
Морозов. А пушки на стенах поместить дальнобойные, батюшка, твои.
Царь. Ну, мои ли, чужие ли… Мастеров много, а царь один. Вот на днях объединились мы с Украиной, с Богдашкой Хмельницким — это дело великое! Мало, что вернули себе Киев, мать городов Русских, так отодвинули границу на Запад ещё на тысячу вёрст!
Морозов. Сегодня Смоленск возвращаем: полвека мечтали об этом смоляне!
Царь. С Востока Сибирь великой преградою легла. Нерчинск, Иркутск, Селенгинский острог… Сквозь эту твердь не сразу пробьются кочевники!
Морозов. Где слабое место у нас, Государь, так это Дикое Поле со средней Волги…
Царь (со вздохом). Знаю, Морозов, знаю. В Симбирске крепость возвели — уже славно! Мыслил я далее продолжить крепостную черту, от Самары до Саратова, но война помешала.
Морозов. Вот погоди, завершим поход, царь-батюшка, я с прежними силами возьмусь за мирные дела!
Царь (Сурово). Да смотри, не проворуйся, как с соляными налогами! Второй раз не помилую! (Грозит кулаком). На кол посажу казнокрада!!!
Морозов (испуганно). Великий Государь! Батюшка! Доколь же старое ворошить?!..
Царь. Доколе воровать не будете, окаянные!.. У кого воруете?! У России-матушки?!!
Занавес.
От автора.
А где-то на Волге, где Минин родился**,
Иной воевода вершил Балахной.
То Юрий Катранский. Да вот пригодился
Он в месте ином, и гадает с женой:
Балахна, зима 1663 года.
Юрий Катранский и его жена Елена.
Катранский (читает бумагу из Москвы). «Воеводе Катранскому велено быть незамедлительно в Москве»… Что бы это значило, Елена, как думаешь?
Елена. Что тут думать, батюшка? Ты семь лет на русской государевой службе, и куда тебя только судьба не швыряла? В Добром Городище был, Виленским воеводой был, Балахнинским тоже… Не приведи Господь, загонят в Архангельск или ещё куда выше…
Катранский (строго). Выше Архангельска жизни нет, глупая. Дальше — ледяное море, край земли…
Елена. Избави Бог! Я страсть как морозы не люблю, Юрий Ермолаевич. Упроси царя послать тебя в Астрахань, что ли?
Катранский. В Астрахани свой воевода, не болтай глупости. Лучше собирайся в дорогу: до Москвы путь не близкий, хорошо, если в марте приедем.
От Автора:
Меж Волгой и Доном станица была,
Дарила и пищу, и кров…
На радость и горе здесь мать родила
Трёх вольных донских казаков.
Весна 1663. Станица Зимовейская, кабак.
За столом с богатым угощением сидят родные братья: Иван, Степан, Фрол.
Иван (Степану). Ты сегодня по-царски гуляешь, брательник! Славно сходили в Крым?
Степан. Куда как славно, брат! И с ханом поквитались за прошлое, и вернулись не с пустыми руками!
Иван (мечтательно). Помню я такое тоже! Мы ещё дальше — в Персию ходили, на ладьях, по Каспию!
Степан. Ты старший брат, больше видел. Ничего. Поживу в станице, сколочу артель — и снова в путь, за зипунами!
Оба смеются: «ходить за зипунами» у казаков значит пограбить богатых купцов, разжиться ворованным товаром.
Фрол. Возьмите меня, братцы! Я тоже хочу…
Иван. Мал ты ещё, Фролка.
Степан. Мать с ума сойдёт, если все трое уйдём.
К столу подходит крепкий, но плохо одетый казак — Харитонов.
Харитонов. Хлеб да соль, хозяева!
Иван. У нас хлеб да соль, а кто и рядом постой. Не видишь? — братья сидят, разговаривают?!
Харитонов. Простите, хлопцы, я не здешний, но казак тоже. Хопровские мы.
Степан (великодушно). К Дону-батюшке всяк ручей течёт, казаку на Дону завсегда почёт. Как вы, брательники?.. Я угощаю!
Иван. Ну, ужели так… (Харитонов). Садись да пей!
Харитонов. Благодарствую, люди добрые. Храни вас Бог!
Всё четверо, налив по чарке, пьют.
Степан. Ты что же? Так и шествуешь от Хопра — в этом рубище?
Иван. Как святой апостол — гол и наг? (Смеются).
Харитонов. Нет, братцы. Третьего дня был я тоже в человеческом облике: и кафтан, и сапоги… Даже конь был подо мною! Да вот также зашёл в кабак чарку опрокинуть… А за соседним столиком в кости играют… Шибко я кости люблю!
Иван (насмешливо). Ну и как?
Харитонов (со вздохом). Как видите, хлопцы…
Братья дружно смеются.
Иван. Хорошо гульнул, хопровец!
Харитонов. Лишь крестик на шее остался (показывает). Истинно — и гол, и наг…
Степан. Всё проиграл, а крест оставил? Настоящий казак! (Снова смех). Ладно. Выручу тебя, хопровец. Эй, хозяин! (Подбегает хозяин трактира). Из того, что я принёс, подбери казаку порты да камзол, сапоги да шапку. Лучшее отбери! (Трактирщик кланяется и уходит)
Харитонов. Век буду Бога молить, казаки! Скажите, за кого?
Иван. Разины мы. Три брата: Иван, Степан, Фрол…
Харитонов. А я Харитонов, Михайлой кличут. Ежели нужен товарищ в дальнем походе — кликните, не подведу! (Встаёт).
Степан (оценивая взглядом). Казак ты видный, не робкого десятка… Я артель подбиваю… На Каспий пойдёшь со мной за зипунами?
Харитонов. Глазом не моргну!
Степан. Ну подгребай сюда после Пасхи.
Иван (с насмешкой). Да по дороге в кости не играй!
(Все четверо смеются)
Харитонов. Ну, храни вас Христос, братья Разины! Авось, пригодится Мишка Харитонов! (Кланяется в пояс).
Занавес.
От автора.
А что же Катранский — наш друг, воевода?
Он ныне в Москве средь боярских палат.
Уже нет Морозова скоро три года…
Но Юрий с любым расторопен и хват.
Кремль, весна 1663. Боярин и Юрий Катранский.
Боярин. Карты читаешь, Катранский?
Катранский. Непременно, боярин.
Боярин. Тогда смотри… Вот от Москвы идёт дорога на Рязань, вот южнее, на Тамбов…
Катранский. Вижу...
Боярин. А между ними, на юго-восток — Спасск, Наровчат, Ломов, Мокшан…
Катранский. Слыхал.
Боярин. Далее — Дикое поле. Леса, луговины, реки, болота… Много болот! И кочевников много!
Катранский. Тоже наслышан.
Боярин. Коренные жители, мордва да чуваши, сами прячутся от степняков. А ты пойдёшь не прятаться — стоять открыто!!! Преграждать путь кочевников силой оружия!
Катранский. Понимаю... Надобно крепость строить?..
Боярин. Именно так, воевода. Знаем, что не просто, да куда ж деваться!.. Эти степняки обнаглели в конец, ходят по Дикому, будто по собственному полю! Дай им волю — не токмо до Оки, до Москвы дойдут!
Катранский. Дело сурьёзное, ваша милость… Кого дашь с собою?
Боярин. Перво-наперво детей боярских — молодых, безвотчинных***. На новом месте земли много, хватит каждому!
Катранский. Числом сколько?
Боярин. Полсотни…
Катранский. Сто! Дело трудное, степняки кругом. Кто будет оборону держать?
Боярин. Жадноват ты, Катранский!
Катранский. Не себе прошу, боярин. Крепость строить — не плетень плести!.. Казаков сколько?
Боярин. Вволю. Да там, на месте, ещё возьмёшь. По слухам, черкесская слобода есть на слиянии Пензы с Сурою… Под себя заберёшь.
Катранский. Простого люду много ли дашь?
Боярин (махнув рукой). Этих бери сколько хошь. Давеча медный бунт усмирили, в острогах полно народу!
Катранский (в гневе). Какой же это народ — висельники?!
Боярин (строго). Они не всегда были такими, воевода! Те же, кто монеты льют, — страсть какие толковые! И в кузнечных делах, и в жестяных, рудных — любого за пояс заткнут!
Катранский (с сомнением). А пойдут они со мной?
Боярин (весело). Пулей полетят!
Занавес.
Острог московский.
В ожидании казни сидят три мужика: Андрей, Матвей, Клим и 18-летняя девица Глаша. Она молится в углу.
Матвей (толкает в бок Андрея). Андрюха, слыш?
Андрей. Чего тебе?
Матвей (кивая на Глафиру). Девка то смачная!
Андрей. И что?
Матвей. Всё одно пропадёт… Перед смертью потешимся?..
Андрей (показывает кулак). А это видел? Быка с ног сшибаю!
Матвей. Ну и дурак! Завтра всех плаху, какая разница?..
Андрей (смотрит в зарешеченное окно, с тяжёлым вздохои). Похоже, не завтра — сегодня уже. Зорька наклёвывается…
Матвей (горько напевает):
Последний нонешний денё-ёчек
гулял, гулял я холостой!
Клим. Холостой — ещё бы ладно. «На белом свете я гулял» — это правильнее будет.
Глафира. Нешто казнят, мужики?!
Андрей (с горькой усмешкой). Нет, пирогами накормят и домой отпустят.
Матвей. Не надо было серебро плавить, Глафира!
Глафира. Не сама по себе, истинный Бог! Тятенька с братцем плавили, а я на подхвате…
Клим. Это ты палачам скажешь, девка... Ежели успеешь…
Андрей (с усмешкой). У них это скоро. Двое тебе рот раззявят, третий огненный металл вольёт…
Глафира (кричит). Не говори так!!! Я боюсь!
Клим. Бойся, не бойся, а придёт наш час, никуда не денемся.
Глафира. Я молодая ещё, неженатая! Я жить хочу!!!
Матвей (коварно). А кто не хочет?.. Весь острог набит сегодня такими, как мы: кто за медный бунт, кто за фальшивые монеты…
Слышатся тяжёлые шаги за дверью, лязг ключей. Острожники вскакивают, со страхом жмутся к стенам. Входят охранники с секирами, боярин и воевода Катранский.
Боярин. Слушать со вниманием, висельники! (Нудно читает приговор). «За изготовление фальшивых монет из меди, серебра и протчего — приговариваются к смертной казни путём вливания в горло расплавленного металла означенные злодеи»… (Оторвавшись от чтения, по очереди смотрит на заключённых). Тебя как зовут, девица?
Глафира. Глафира… Я не виноватая, ваша милость! Это тятька с братцем, я рядом была…(Падает на колени). Пожалейте меня, боярин!!!
Боярин. Сколько годков тебе?
Глафира. Осьмнадцать… Ещё и замужем не была, детишек не нянчила!..
Боярин (задумчиво). Нешто пожалеть тебя?..
Глафира. Век буду Богу молить, ваша светлость! Служить до гроба! (Подползает к нему на коленях, целует руки).
Боярин (прищурившись). Ну, а ежели повелю в дикий край ехать, щи варить, бельё стирать?..
Глафира. Всё сделаю, ваша светлость! Только не губи!!!
Боярин (указав на Катранского). Это как решит воевода. Вздумаешь удрать или своевольничать — приговор остаётся в прежней силе. Согласна ли?
Глафира (вся в слезах от радости). Согласна, батюшки!!!
Боярин (страже). Вывести её! (Сам тоже поворачивается к двери).
Матвей. А меня, ваша милость?! Я кем угодно готов: копать, пилить, строить!
Андрей. Меня хошь в каменоломни, бояре! (Показывает крепкие руки). Силушкой Бог не обидел!
Клим (бьёт себя в грудь). Я охотник. Белку бью — в глаз!
Боярин (с деланным сомнением). По мне, так казнить бы вас всех, казнокрады, да воевода едет в Дикое поле — крепость рубить. Места глухие, кругом кочевники…
Андрей. И кочевники нам нет ничто! Я один ходил на медведя с рогатиной!
Клим. Из мушкета могу, боярин! Ежели надо, и пушку освоим!
Боярин. (Строго). Великий Государь повелел: ежели кто из вас, злодеев, согласится добровольно на работу тяжкую, на бои, на лишения и муки — освободить от казни лютой. Ну а нет — вольному воля.
Андрей. Я согласен!
Матвей. Я тоже!
Клим. Степняки лучше, чем палачи!
Катранский делает шаг вперёд.
Катранский. А теперь меня слушай, висельники! Коли задумали удрать по дороге или ещё какую подлость учинить, тогда лучше здесь оставайтесь: и мне спокойнее, и вам… Плаха — вон она (кивает за окно).
Арестанты падают на колени. Возьми, воевода! Крест целуем!
Катранский. А ежели так, то почитать меня, как отца родного! Скажу в прорубь — в прорубь, скажу в огонь — в огонь! Ясно?!..
Все трое. Ясно!
Катранский. Зовут меня Катранский Юрий Ермолаевич. Я отныне ваш Бог и царь, и дух святой: хочу казню, хочу милую!
Клим (выступив вперёд). Веди куда хошь, воевода! Отныне мы рабы твои — до гроба!
Занавес.
Катранский, царь и боярин.
Царь. Ну что, Катранский? Всё собрал в дорогу?
Катранский. Ещё не всё, Государь.
Боярин (с досадой). Вот ненасытный!
Царь. Ну говори.
Катранский. Поскольку армия ныне преображается на европейский лад, появляются драгуны и гусары, нельзя ли моим офицерам иной знак отличия иметь помимо пики, бердыша, мушкета?..
Царь. Что ж ты хочешь?
Катранский. Шпаги, Государь! Где бы мы ни были — в сражении, в походе, на привале — шпага всегда напомнит, что перед вами — русский офицер, подданный Московского Царя!
Царь (боярину). А ведь он прав!.. Пиши, боярин: «Юрью Катранскому — сто шпаг». (Обнимает воеводу за плечи). Ну… с Богом, Юрий Ермолаевич! Помни, что великое дело тебе предстоит: построить новую крепость Московскую вдали от Москвы, в Диком поле. Но мы завсегда будем знать, что там, в шестистах вёрстах от Белокаменной, есть ещё одна наша защита, новый рубеж земли Русской!
Катранский (с волнением). Умирать буду — не забуду твои слова, Государь!
Царь (весело). Помирать не велю! Велю крепость срубить и возвращаться обратно! Ещё мно-ого дел у нас, бояре!
Катранский низко кланяется и уходит.
От автора:
Скрипят и скрипят по дороге подводы,
Мушкет за спиною — и шпага в руках…
И Нижний Ломов, и приказ воеводы:
Последний ночлег не в безлюдных местах.
Нижний Ломов, 1663. Катранский и Елена.
Катранский. Славный городишка — этот Нижний Ломов!
Елена. По мне везде славно, где тепло. А здесь, чем дальше от Москвы, тем жарче!
Катранский. На юго-восток идём!
Елена. А дальше?
Катранский. Ещё южней, до реки Пензы… Но без тебя, Елена, без тебя!
Елена. Это как понять, Юрий Ермолаевич?
Катранский. Так, что впереди мои дозорные видели разъезд кубанцев или крымцев… Далеко было, не разглядели хорошенько. Кочевников одним словом!
Елена. И что?
Катранский. То, что в Ломовском остроге ещё можно укрыться от набега, а в чистом поле мы останемся с ними один на один!
Елена. Все?
Катранский. Все, Елена, все!
Елена. Тогда и я останусь с тобой! Муж и жена — одна сатана!
Катранский. Жена да убоится мужа своего!.. Пойми, Елена: мы умеем держать в руках оружие, это долг наш, а женское дело — ждать нас с поля боя и готовить ужин. Когда срубим крепость, я сам пошлю за тобою. (Целует жену).
От автора:
О, женщины, женщины! Всё в вашей власти,
Когда есть любовь, а иначе всё зря…
На Волге есть Нижний, а там, в Арзамасе
Вдова — у ворот монастыря.
1663. Ворота женской святой обители в Арзамасе.
Алёна и Настоятельница. Стук в ворота.
Настоятельница. Кто там? (Открывает).
Алёна. Это я, матушка. Должна ты помнить меня: приезжали давеча на богомолье…
Настоятельница. Помню, дочь моя. Что привело тебя к нам сегодня?
Алёна. Беда, матушка. Горе горькое!
Настоятельница. Взойди… Слушаю тебя…
Алёна. Осиротела я. Муж помер, детей нам Бог не дал… Мирская жизни опостылело, прошусь в ваш скит, матушка.
Настоятельница. Мы ведь, ты знаешь, лишь Божьей помощью живём. Как птицы небесные: что добудем, тем и сыты…
Алёна. Возьмите в скит, не пожалеете. Я уже в девках крепкой была. Коня взнуздать, землю вспахать, хлеб собрать, на мельницу отвезти — за мной не всякий мужик угонится!
Настоятельница (после паузы, строго). В монахини стрижём не скоро, на усердие твоё глядя. Знаешь об этом?
Алёна. Знаю, матушка.
Настоятельница. Ну… ступай в келью, молись!
Занавес.
От автора:
А к Матушке-Волге несла свои воды
Сура… И приток её — Пенза-река…
А люди Катранского-воеводы
Глядят и глядят на неё свысока!
Лето 1663. Высокий холм на берегу реки Пензы. Катранский, Казак, Офицер… Затем — арестанты…
Катранский (смотрит попеременно то на реку, то на карту). Братцы! А ведь мы пришли! Вот она — Пенза-река!
Офицер. Слава те, Господи! (Крестится). Сколько дней по болотам комариным, по лесам звериным… Неужто правда, Юрий Ермолаевич?
Казак. Да Пенза это, я вам говорю! Бывали мы в здешних местах...
Катранский (смотрит то на карту, то вдаль). А другая где река? Сура называется…
Казак. Эта ниже по течению, во-он она! (Указывает рукой). Там они сходятся, далее вместе бегут.
Катранский. Ну, хлопцы, объявляю большой привал с ночлегом! (Слышны голоса: привал! Привал! Ночлежить будем!). А мы с вами должны покуда оглядеться, место для крепости выбрать.
Офицер. Дело это не простое, батюшка воевода. Землемера нужно звать.
Катранский. Позовём. Времени нельзя терять ни минуты, православные. Лето в осень упирается, а там дожди, холода, морозы…
Казак. По нашему, по казачьи, острог надо делать у реки, в камышовых зарослях. Налетят степняки — мы на чёлн и в камыш!
Офицер. Комаров кормить?.. Здесь, в лесу, куда как проще укрыться от неприятеля…
Катранский (гордо). Ни в камышах, ни в лесах мы с сегодняшнего дня прятаться не будем! Запомните все: мы не кочевники, а царское воинство, пришедшее сюда надолго! Навсегда!!!
Офицер. Вот это славно! Драться с крепости, по науке — не то, что партизанить по лесам!
Казак. Да и казаки не прочь сойтись в открытом поле!
Катранский (указывая рукой). Для начала велите обозы в круг свести, пушкарям и казакам держать оборону во все четыре стороны! А крепость будем рубить здесь: на высоком берегу! Отсюда и прицел хорош, и взор за рекою на много вёрст вперёд… (Смотрит вдаль, прикрыв глаза ладонью, потом поворачивается налево, направо)…
Казак. Этой дорогой Мамай на Русь ходил, купцы бухарские…
Катранский. Купцам мы рады, а всем остальным — от ворот поворот!
Офицер. Леса вокруг могучие! Хватит дерева на три крепости!
Уходят
Бывшие арестанты.
Андрей (любуется рекой). А простор-то! А, братцы?
Матвей (задумчиво). Да… Отсюда ежели вниз спуститься, переплыть на тот берег и — гуляй, Ермила, твоя сила! Вдаль, по камышам...
Клим. Погоди, Матвей… Мы же крест целовали, что не сбежим от Катранского!..
Глафира. И я целовала! Нас Бог накажет! Гром убьёт, когда нарушим!
Матвей. Бог прощает, когда под угрозой клялись, подневольно…
Андрей. Подневольно?!.. Ты как хошь, Матвей, а я своей волей из острога шёл. Забыл, где б мы были сейчас без Катранского?
Глафира. В земле сырой!
Клим. С расплавленной медью в глотке!
Матвей (с усмешкой). Э-эх! Я думал, вы товарищи мои, свободные беглые люди, а вы как псы на цепи! (Указывает вдаль, за реку). Вот она, свобода наша! Через реку Катранский не сунется, а мы к утру уже далече будем.
Андрей (решительно). Нет, Матвей. Неволить мы тебя не будем, но и ты нас не замай, не подговаривай на дурное дело.
Клим. Мы Катранскому ничего не скажем — до утра. А там, как хошь, обязаны будем шумнуть. Иначе подельниками назовут.
Глафира. А с подельников, воевода говорил, такой же спрос.
Матвей. Тьфу! Друзья называются! Вы не вольные беглые люди, а холопы воеводские!
Клим (сжав кулаки). Я тебе покажу холопы! (Андрей удерживает его). Мы люди вольные, но честные, в отличие от тебя!
Андрей. Оставь его, Клим. Кто Бога обманет, долго не живёт!
Занавес.
От Автора:
Опасно, опасно ты, Дикое поле!
Тропою Батыевой назван не зря
Маршрут твой: от воли — к стреле и неволе,
А ворон здесь — вместо поводыря.
Встаёт солнце, там, за рекой, слышен конский топот и ржание, крики людей на чужом языке. В центр сцены вонзается стрела.
Катранский, Офицер, Казак, бывшие арестанты.
Катранский. Все в укрытия!
Офицер. Орудия к бою!
Казак. Защитись! (Показывая пример, как укрыться под щитом).
Катранский. Что там?
Казак (выглядывая из-за щита). Степняки на том берегу, ваша светлость.
Офицер. С полсотни будет, не меньше.
Катранский. Полсотни нам не указ, бивали и больше… Похоже, хитрость затевают басурмане.
С той стороны раздаётся крик на ломаном русском:
— Эгей, Катранка!.. Мала-мала менять будем…
Катранский. Обмен предлагают…(Встаёт в полный рост). Что меняешь, Гассан?
— Ваш человек на девку… На Глашку, однако…
Катранский (своим). Всё знают, сволочи… Кто мог донести?
Казак. Не иначе, как арестанты. Они вечор шушукались о чём то…
Катранский (своим). Ведите ко мне арестантов. (Те входят). А где ваш четвёртый?.. Сбежал?!
Андрей (падает на колени). Прости, воевода! Вчера подговаривал нас тоже, не поддались мы…
Клим. Но донести не решились сразу. Товарищ всё же…
Глафира. Умоляли его не гневить Господа, клятву не нарушать…
Катранский (понимающе). Не внял?.. Ну что ж.. (Казаку). Что там у неприятеля?
Казак. Наш беглый стоит посредине. Связанный.
Клим. Это он, Матвей…
Катранский. Раз так… собаке собачья смерть! (Делает отмашку)
Офицер (солдатам)… По изменнику — пли!
Гремят выстрелы, слышен предсмертный крик Матвея.
Занавес
От Автора.
А там, где жестоко был ранен Лачинов —
В боях за Смоленский Дорогобуж,
Сегодня он в гордом заслуженном чине:
Сидит воеводою славный сей муж.
Дорогобуж, 1662.
Воевода Лачинов (50 лет), его казначей, Настасья Кузьминична — (30). Воевода принимает просителей.
Казначей (читает список). Настасья Кузьминична Хопрова, местная, из Дорогобужа, вдова.
Лачинов (морщится от боли). Ну что ж, зови вдову.
Казначей. Ваша светлость, Елисей Протасьевич! Никак снова хворь достала?
Лачинов (трёт правое плечо). Ничего, от этого не помирают.
Казначей. Может, отменим приём?.. Поправишься, тогда.
Лачинов (с сомнением). А много просителей осталось?
Казначей. Вдова — последняя.
Лачинов (решительно). Зови! Грех обижать старушку (помощник идёт к двери, зовёт): Настасья Кузьминична, пожалуйте!).
Входит Настасья — русская красавица в тёмном.
Настасья. К вашей милости, воевода.
Лачинов (указывает на кресло). Прошу пани… Обидел кто или с другой нуждою?
Настасья. Вдова, ваша милость, как рябина вдоль дороги — кто проедет, тот и обидеть норовит.
Лачинов (грозно). Кто и в чём?! (Казначею). Ступай, Мефодий! Завтра продолжишь.
Казначей уходит.
Настасья. Дело долгое у меня, боярин.
Лачинов. Говори, Настасья Кузьминична.
Настасья. Мой отец служил под командой самого Шеина, когда Дорогобуж был взят его полком в 1632 году. Батюшку ранили, воевода оставил его здесь на излечение, дал скромное именьице на Днепре.
Лачинов (сжав зубы). Дальше, дальше!
Настасья. А через год был объявлен Поляновский мир, город отошёл к Речи Посполитой… Король Владислав отказал нам в Магдебургском праве, стал жестоко притеснять всех русских… Отец бежал в Москву, а меня в пятнадцать лет силой выдали замуж за местного аптекаря… Тот бил меня нещадно, любил крепко выпить и зимою, переходя Днепр, провалился в полынью.
Лачинов (изнывая от боли). Слушаю…
Настасья (замечая неладное). Э-э! Да вам дурно, Елисей Протасьевич?
Лачинов. Сейчас пройдёт… Старая рана...
Настасья. Вы тоже были в бою?
Лачинов. Здесь же, под Смоленском…
Настасья (решительно). Ваша светлость, дозвольте натереть рану! Всё же я — аптекарская вдова.
(Она очень ловко обнажает его плечо, трёт… Воевода чувствует огромное облегчение).
Лачинов. Ты волшебница, Настасья Кузьминична!
Настасья. Я принесу мазь, которую сама готовлю из пятнадцати трав. (Хочет уйти).
Лачинов. Потом, потом, аптекарша! Побудь со мной ещё…
Занавес
От Автора:
О, горькая участь первопроходца!
Не просто даётся тот холм над рекой,
Что будущей крепостью назовётся!
Что будущим городом назовётся!
Но прежде умыт был он кровью людской!
1663. Холм над Пензой, боевой шатёр. Клим и Глафира.
Слышны отголоски большого боя. Андрея, тяжело раненого, вносит в укрытие Клим.
Клим. Как ты, Андрюха? Что молчишь? (Разрывает на нём рубаху). Эвон, как стрела пронзила! Достать, так кровью истечёшь...
Андрей (открывает глаза). Клим!.. Как ты?..
Клим. Пустое! Царапнуло слегка.
Андрей (дышит с трудом). Отбили кубанцев?
Клим. Отбили! (Крестится). Пушкаря Данилу — наповал, так я встал к орудию. Ничего, славно накрошил басурманов!
Андрей. Крепость строится?
Клим. А куда она денется? Седьмой венец пошёл на нашей стороне!
Андрей. Это гоже…
Клим. Да не болтай ты, Андрюха… Силы уходят, когда понапрасну болтаешь.
Андрей. Не напрасно, Клим... Скоро уж мне помирать, а в гробу не наговоришься… Лежу я и думаю: не зря мы с тобой согласились идти в эту глушь?.. Комаров кормить, иноземцев бить, таскать брёвна неподъемные…
Клим. А иначе-то что ж?..
Андрей (с улыбкой). Иначе давно лежали бы мы в земле сырой, не знали бы этих мук каторжных!.. (Задыхаясь). Помирая я, Климушка. Выполни просьбу мою на прощание.
Клим. Говори.
Андрей. Позови мне Глафиру, будь другом.
Клим. Ладно (уходит).
Тимофей (один). Вот ведь жизнь какая глупая! Всё богатство искал, чеканил монеты фальшивые, а счастье нашёл, где и не думал…
Входит Глафира.
Глафира. Звал, Андрюша?
Андрей. Звал, красавица.
Глафира. Ты или бредишь, Андрей?! Всё дорогу от Москвы звал меня Глашкой, дурёхой непутёвой, а нынче что ж?..
Андрей (с улыбкой умиротворения). Нынче я помираю потому что, Глаша. Не спорь со мной, моё время уходит. Помни, что любил я тебя, как никого в этой жизни своей — глупой, беспутной, коротенькой… Ведь Матвей, ты помнишь его, предлагал надругаться над тобой — ещё там, в остроге. Я не дал… Всё… Прощай, Глафира Патрикеевна! (Умирает)
Глафира (плачет). Клим, а, Клим!
Входит Клим.
Клим. Отошёл? (Закрывает другу глаза). Что он тебе говорил?
Глафира (всхлипывая). Теперь уже неважно. Знаем я да Господь Бог.
Клим. Да! Было нас четверо в остроге, теперь двое. Чую, и мне недолго осталось…
Глафира (строго). В тот день, как ты уйдёшь, и меня не станет…
Клим (удивлённо). Это почему?
Глафира (очень просто, без жеманства). А зачем мне жить без тебя?!
Клим (раскрыв рот от удивления). Так это что же?.. Никак, любишь?!..
Глафира. Думай как знаешь! (Уходит).
Клим. Вот тебе и Юрьев день!.. Пойду к батюшке. Авось, обвенчает нас до поста?
Занавес
От Автора:
А где же мой прадед? До Пензы добраться
Зимою куда как быстрее, в санях.
По тракту Московскому в гору подняться
И вот уже крепость — в лесах и снегах!
1664, январь. Пенза. Катранский и Лачинов, их жёны.
Катранский в свежесрубленной палате воеводы. На дворе слышен внеурочный колокольный звон. Входит Казак.
Катранский. Что там? Почему колокола внеурочно?
Казак. Москвичи приехали!
Катранский. Вон как?
Дверь открывается, входит Лачинов, за ним его жена, слуги.
Лачинов. Привечай, хозяин, гостя! Еле добрались до тебя.
Катранский. Лачинов? Елисей Протасьевич? Ты ли это?
Лачинов. Я, Юрий Ермолаевич! Дай обнять тебя!
Обнимаются душевно, по-русски.
Катранский. Как доехал, старый одинокий бродяга?
Лачинов. Был одиноким. Теперь женат, и несказанно рад этому. Позволь представить мою хозяйку. Настасья Кузьминична! А тебе, милая, представляю давнего друга моего Юрия Ермолаевича Катранского, созидателя этой славной крепости. Прошу любить и жаловать.
Настасья. Душевно рада, Юрий Ермолаевич.
Катранский. В свою очередь представляю мою благоверную, которую украл в Европе, потому и зовётся Еленой.
Елена. Ах, милый, ты вечно шутишь надо мной! (Делает книксен, берёт Настасью под руку). Пойдёмте, я покажу вам свою опочивальню. (Дамы уходят).
Катранский. Как добрались?
Лачинов. Сносно, мой друг, сносно. Зимний путь до Пензы, насколько я понимаю, намного легче всех иных?
Катранский. Да, дружище. Зимою нет ни комаров, ни кочевников, а дорога не в пример мягче, чем летом. А скоро и вовсе никуда не доберёшься: весна, половодье!
Лачинов. Когда подъезжали мы к крепости, не могли не порадоваться, как много сделано за столь короткий срок!
Катранский. Погоди, отдохнёшь с дороги — покажу тебе всё свою красавицу, от церквушки до башен, от ворот до засечной черты. Скажу только, что не щадил ни себя, ни людей, когда возводили её.
Лачинов. Догадываюсь, мой друг.
Катранский (крестится). Бог меня накажет за это: непосильный труд и набеги свели на тот свет немало первых поселенцев… Но срубили крепость, срубили!!! За три месяца воздвигли стены длиною 113, шириною 106 сажен, восемь башен, из которых две проезжие, на стенах 9 пушек медных да железных, колокол вестовой, стража не дремлющая… Сколько было набегов кочевничьих — ни разу в крепость сию враг проникнуть не смог!!!
Лачинов. Это главное, Юрия Ермолаевича, за этим тебя и посылал Государь. Мне же велено крепость от тебя принять и приращивать вокруг неё посады, слободы...
Катранский. Ну что ж. Дело нужное, угодное и царю, и Господу Богу. Без людей и самая грозная крепость ничего не значит, а будет людно, и подступиться к ней трудно!
Лачинов. Мудрые слова, воевода!
Катранский. За это и выпьем по чарке. За город Пензу, проще говоря!
Занавес
От Автора:
Давно ли мы о смерти слагали мы строки,
Но всё изменилось, когда поутру
Весна пробуждает древесные соки
И всё расцветает на вольном юру!
1664. Пенза, весна. Клим, Глафира, Лачинов, Настасья…
Клим. Слышишь, мать? Сегодня стою на башне, несу караул… Всё как положено. Светать стало, и мне вдруг показалось, что на дереве чернеет кто-то, шевелится…
Глафира. Степняки?!
Клим. Поначалу я тоже так подумалось: разведка ихняя, что ли? Потом пригляделся: а это грачи! Целая стая прилетела с вечера и сидит, отдыхает с дороги!
Глафира. Что же ты?
Клим. А ничо. Не палить же по ним из пушки?.. Рассвело, они грай подняли на всё округу! Прилетели, дескать, радуйтесь!
Глафира. Чему?
Клим. Ну, а как же, дунюшка моя? Весна пришла — разве не радость? Осенью не задели нас стрелы ногайские, зимой не померли с голода, а весна пришла — разве вдвоём пропадём?
Глафира (смущённо). Разве вдвоём, Климушка?.. Втроём!
Клим. О, Господи! Забыл!.. Что же? Скоро ли, милая?
Глафира. Теперь уже скоро. Он уже колотится, на волю хочет… Да ты потрогай!
Клим трогает её живот, ощущает новое биение жизни.
Клим. Глашенька, матка ты моя славная!
В это самое время воевода Лачинов пришёл проведать свою жену, которая лежит на кровати в окружении перин и подушек — тоже ждёт приближения новой жизни: в первом браке не было у неё детей.
Лачинов. Ну что, Настенька, как ты?
Настасья. Боюсь, Елисеюшка…
Лачинов. Чего, милая? Все рожают — и ничо…
Настасья. Всему в своё время, муженёк. Вон Глафира, пушкарка… Ей и двадцати нет — почему не рожать? А мне за тридцать, да первый раз… Боязно!
Лачинов. Ничо… Бог милостив, не даст в обиду!
Так в дин день сразу в двух уголках новой крепости появились первые её новожители. На воеводском дворе праздновали появление нового «княжича», а в караульной, где служил отец, обносили бражкой за здоровье первой девицы, рождённой в крепости над Пензой.
От Автора:
А где-то там, где плещет вольный Дон,
Сошлись казаки и скорбят о том,
Кто не дожил, и рвут в сердцах рубахи:
Не в чистом поле он сражён — на плахе…
Весна 1666, Дон. Братья Разины: Степан, Фрол, и Харитонов.
Степан (с трудом сдерживая слёзы). Говори, Фрол! Всё без утайки!
Фрол. Я сам не видел, братушка, но казаки докладывали в один голос. Пока ты плавал по Каспию, брат Иван вошёл в большую силу, атаманом его избрали. А тут боярин Долгорукий приехал с проверкой, решил страху навести...
Харитонов. Это уж как водится! Есть вина, нет ли, а распушить казаков бояре любят!
Степан. Погоди, Харитонов! (Фролу). Дальше говори, братишка…
Фрол. Придрался боярин, что не все казаки в полку… А чего им делать всем? Весна, в поле сев... Вот и уговаривались казачки: один в одну неделю едет до хаты, другой в другую… Службу за него товарищ несёт.
Харитонов. Завсегда так было!.. Ладно бы война, а то так… безделица…
Степан (Фролу). Говори!!!
Фрол. Ну и… Повелел боярин казнить Ивана. Пытались уговорить: мол, до станиц далеко ли? В два дня возвернутся казаки обратно! Но где там?.. Свою власть хотелось показать боярину, нагнать страху на казаков… Казнили брательника…
Степан (гневно). Ты сам где был?!!
Фрол. Домой отпустил меня Иван. Сам понимаешь: семья у нас большая, старики да бабы разве одни управятся?..
Степан (грозно). И что?! Глядели молча казаки, когда их атамана казнили?! Ни один не вступился?!!
Фрол (всхлипнув). Я спрашивал их то же… Говорят, Долгорукий с собою сотню стрельцов привёз, за ними прятался…
Степан (вскочив в полный рост). Меня там не было!!! Я за Ивана, за старшего брата любимого, того воеводу в мелкое крошево бы порубил!!! (Выхватывает саблю, грозно машет её над головой). Где эта сволочь?!
Харитонов. Остынь, Степан!.. Долгорукова уже и след простыл, давно в Москве... А бояр да дьяков, прочей нечисти и здесь хватает.
Степан (садится на место, но всё ещё трясётся от гнева). Всех порублю! Всех, кто гробит простой народ, в распыл пущу!!!
Харитонов. Бери меня с собой, Степан! Я это крапивное племя с зыбки терпеть не могу!
Фрол (с юным азартом). И меня бери, брательник. Вместе поквитаемся за Ивана!
Степан (размышляя). Подо мной сегодня десять челнов... Народ отчаянный!
Харитонов. О! Расскажи, расскажи, Степан, как ты персов топил на Каспии!
Степан. Погоди, Михайло. Сначала помянём брата нашего старшего, Ивана Тимофеевича (наливают в чарки). Любил я и чтил его, как отца родного. Самый мудрый он был, самый храбрый! Но вот налетел чёрный ворон и сбил в цвете лет ясного сокола. (Снова встаёт). Но не жить мне на свете, не видеть солнца алого, если не отмщу за родного брата! До Москвы дойду, но достану его врагов!!! Это я говорю, Разин Степан Тимофеевич!
Занавес
От Автора:
И вот пришёл тот самый тёмный год,
Уже беда над Родиной витает,
И много витязей отважных упадёт,
Но вряд ли кто из них об этом знает.
1670, январь. Кремль. Анна Морозова потом Иван Милославский.
Анна. Господи! Как быстро время летит! Давно ли всё было ярко, весело, игриво? Царь батюшка женился на Марии, меня взял в жёны боярин Морозов… Славный был старикан, царствие ему небесное!.. Детей у нас не было, ну так что ж? Зато племянников — пруд пруди! Машка царю 13 детей нарожала, прежде чем померла…
Входит Иван Милославский
Иван. Анна Ильинична, тётушка! Всё хорошеешь?
Анна (с горечью). Вдовам не положено, племянник. Это вам, молодым, цвести да расти… Слыхала, что ты окольничим стал?
Иван (горделиво). Ну так что с того? И царь-батюшка меня любит, и сынок его, Фёдор Алексеевич, жалует.
Анна (со вздохом). Всех нас, Милославских, покуда жалуют… Боюсь, что скоро поблажки кончатся.
Иван (настороженно). Что так мрачно, тётушка?
Анна. А ты не знаешь?.. Подыскивает царь-батюшка другую невесту. Поговаривают, что Нарышкину облюбовал…
Иван. Это какую Нарышкину?
Анна. Племянницу Артамона Матвеева, управляющего Посольским приказом. Девка видная из себя, осьмнадцать годков…
Иван. И что же?
Анна. А ничо… Женится Государь, Нарышкины и Матвеевы в гору пойдут, а мы, Милославские, подвинемся… Хорошо, если на крайнюю лавку, а то и вовсе — в заднюю избу, к холопам!
Иван. Пугаешь, тётушка?
Анна. С чего бы? Вспомни, где сегодня Стешнёвы? Умерла одна царица — другая всё меняет вокруг себя. Царю некогда, он в походах, а в Кремлёвских палатах завсегда жёны верховодят, их дядьки да братья…
Иван. Что же делать?
Анна. А что тут сделаешь?.. Царь ещё молод, мне ровесник… Женится — нас не спросит. Тут или к Матвееву прислоняйся, к будущему тестю, или…
Иван. Ну-ну!
Анна. Или к Лёше, царевичу. Алексей Алексеевич — старший сын, его Государь сделает наследником.
Иван (после паузы). Я думал об этом… Мы и по возрасту с ним близки… (Оглянувшись по сторонам). Да ведь хворь напала на царевича… Не дай Бог!..
Анна. Да. Не тем будь помянута сестрица: рожала много, да всё квёлых. Из тринадцати пятеро померли, да ладно бы девки. Царевичи уходят до срока — вот что плохо! Не дай Бог, Нарышкина сына родит, да крепенького! Тогда и в будущем царствии нам счастья не видать!
(В царских палатах начинается беготня, все шепчутся, переглядываются, все в тревоге).
Иван. Что там?
Анна. Стой здесь, я разведаю (уходит).
Иван. Как подумаешь, сколько хлопот при дворце! Иной в мои годы возьмёт дружину да пошёл воевать! В тридцать лет уж он воевода! Победит басурманов — ему почёт и слава, и надел хороший… В Пензе, говорят, жирная земля! Степи широкие, зимы мягче, чем в Москве. Повезло Лачинову!
Пауза.
Однако… Воеводой быть — тоже палка о двух концах. Сегодня ты победил, завтра тебя… В царских палатах тоже бывает всякое, ну да мне не привыкать! Тут главное, нос держать по ветру…
Входит Анна.
Анна. Ты как в воду смотрел, племянник. Похоже, помирает царевич Алексей… (набожно крестится). Господи! Шестнадцать годков не исполнилось!
Иван. Что ж теперь делать?
Анна… Тут надо всё хорошенько обмозговать, Иванушка. (Пауза). Мы с тобой Мстиславские, и Лёша-царевич — тоже Мстиславский по матери. Помрёт — кто этому возрадуется?
Иван. Наши враги.
Анна. Соображаешь! Стало быть, что нужно делать?
Иван (искренне). Не знаю…
Анна (оглядываясь). Нужно слух пустить по Москве, что враги Милославских замышляют против царевича, объявляют о смерти его. А Лёшенька жив и здоров, только скрывается, дабы не погубили его Нарышкины да Матвеевы. Понял?
Иван (с изумлением). Хитро! Однако, ежели помрёт, всё откроется?!
Анна (беспечно). Правду узнают не многие — те, кто за гробом шёл. А слух разойдётся по всей Москве, по всей России! Нарышкиным мы заранее подложим змею за пазуху. Наташка ещё и на трон не взойдёт, как чёрный слух впереди побежит: «загубили Нарышкины царевича Алексея!»…
Иван (с восторгом). Ну ты и стерва, тётка Анна!
Анна (сурово). Старину нужно знать, Иванушка. Слышал про царевича Дмитрия? Сам ли он накололся на нож или Годунов убийц подослал — мы того не ведаем. Но пустили слух, что жив, — и всё! Нет Годунова! Весь род его под корень извели!
Занавес
От Автора:
Ещё не зная, что их завтра ждёт,
Святую Пасху празднует народ.
1670, Пенза. Весна, Праздник.
На берегу реки Пензы гуляет народ. Сегодня Светлое Воскресенье, Пасха. Звонят колокола.
Глаша под руку с Климом, навстречу идут Елисей Лачинов с Настасьей Кузьминичной.
Клим (низко кланяется). Христос воскрес, Елисей Протасьевич!
Лачинов. Воистину воскрес, Климушко. (Христосуются).
Настасья. Христос воскрес, Глашенька.
Глафира. Воистину воскрес, Настасья Кузьминична.
Настасья. Как дочка поживает?
Глафира. Хранит Бог… А как сынок ваш?
Настасья. Господь милостив.
Лачинов. Я ведь помню: наша детвора в один день родилась.
Клим. Именно так, воевода.
Лачинов. А нынче уже — полсотни юных пензенцев, не меньше! Растёт город, а?
Клим. Куда как растёт, Елисей Протасьевич! От нашей крепости — во все стороны!
Лачинов. И всем наделы! (Климу). Ты получил?
Клим. Получил, батюшка! Премного благодарен.
Лачинов. В «Строельной книге» я всем прописал, кто радеет за город!
Клим. Век будем Бога молить, Елисей Протасьевич!
Лачинов. Ну-ну… Пойдём гулять дальше. (Расходятся).
Глафира (прижимаясь к мужу). Как я счастлива, Климушка! Свой надел! Дом строим… А помнишь ли ты?
Клим. Суд да острог?… Лучше не вспоминать!
Глафира. А сегодня — ты подумай: сам воевода с нами христосуется!
Клим. А что ж ему нас сторониться? Я в крепости пушкарь известный, ты — повариха… Твоими пирогами дорогих гостей угощают!
Глафира. А Пенза-то, Пенза!.. Всё шире и шире день ото дня! (Уходят, мечтая). Своим хозяйством пора обзаводиться, Клим…
Клим. Коль пора, обзаведёмся…
Лачинов. Весна, пришла, Настасья Кузьминична!.. Не жалеешь, что уехала со мной в эту тьму-таракань?
Настасья. Я с тобой хоть на край света, Елисей Протасьевич! А Пенза не хуже Дорогобужа получается. И река здешняя — не меньше нашего Днепра***, истинный Бог!
Лачинов (оглянувшись по сторонам). Всё бы хорошо, Настенька, да вести я получил плохие. (Крозит пальцем). Только смотри: никому ни словечка!
Настасья. О чём ты говоришь, воевода? Мой отец стрелецкой сотней командовал, знаю.
Лачинов (со вздохом). Объявился на Волге донской казак — некий Стенька Разин. Поначалу ходил по Каспию, персов грабил… Это бы ладно. А пришёл на Волгу, начал русских купцов обижать, Астрахань взял, Царицын… Сейчас на Саратов плывёт…
Настасья. Но он же — вдоль Волги… Пенза в стороне…
Лачинов (горько). Пишут мне, что восстание его как снежный ком растёт, отряды Разина по всей округе рыщут…
Настасья. Запрёмся в крепости! Не впервой, Елисеюшка… Степняков эвон по сколько бывало!.. Не впервой!
Лачинов. Главное я тебе не сказал, Настенька. Кто-то слух пустил, что царевич Алексей Алексеевич… не помер нынешней зимою… Жив остался!
Настасья. Я тоже слыхала, ну и что? Выдумки всё это!
Лачинов (тяжко). Простой народ на байки гож!.. Поверил про царевича Дмитрия, и что случилось? Смута великая, иноземцы в Москве, разорение государства!
Настасья. Не пойму я, Елисей: причём здесь царевич — и Разин?
Лачинов (грозно). Притом, что Стенька впереди себя «пленительные грамоты» рассылает. Извещает народ, будто едет с ним… сам Алексей Алексеевич — Великий Князь, старший сын Алексея Михайловича! И кто ж из простого люда не пленится службою будущему царю?!
пауза
Настасья (в страхе). Да, Елисеюшка. Вот теперь я тоже боюсь за нас!
От Автора:
А там, на Волге, утром рано
Сошлись два грозных атамана,
Два верных разинца, и вот
Один другого узнаёт…
1670. Лето. Симбирск. Харитонов и Алёна.
Шатёр, очень похожий на царский. В него рвётся женщина в мужской одежде, с саблей на боку.
Харитонов. Тебе кого, эй?
Алёна (грубоватым голосом). Если ты Степан Тимофеевич, то тебя… Только вряд ли…
Харитонов. А ты его видела?
Алёна. Нет.
Харитонов. Тогда почему меня не признаёшь? (Горделиво приглаживает усы). Я самый он и есть!
Алёна (приглядываясь). Баламут ты. Степан Разин он такой… Он с Государем сидит за одним столом!
Харитонов. Это и я могу сидеть с Государем…
Алёна. Рылом не вышел!
Харитонов. Вот и всё! Возьми её за пятак. (Строго). С чего ты взяла, что сам Степан Тимофеевич обязан здесь быть?
Алёна. Народ сказал. Будто на правом берегу от Волги большой отряд объявился.
Харитонов. Ну у меня большой отряд, и что? Сама ты кто такая, чтоб выпрашивать?!..
Алёна. Алёна. Алёна Арзамасская, монахиня.
Харитонов. Монахиня? (Смеётся). Монашки Богу молятся, а не с саблями ходят в барских зипунах…
Алёна (обиженно). Какой есть. Сняла с барина, его и ношу!
Харитонов (догадливо). А барин где?
Алёна (задорно). А он с Богом беседует!
Харитонов (вновь смеётся). Поменялись, значит, местами? (Серьёзно). Я — Степана правая рука, атаман Харитонов. Не слыхала?
Алёна (честно). Нет.
Харитонов (догадливо). А ты что здесь?..
Алёна. Свой отряд привела вам на помощь.
Харитонов. И что же… велик твой отряд?
Алёна. Не знаю, Харитон. Я считать умею до ста, а народу у меня много больше!
Харитонов (смеётся). Вот воевода! Считать не умеет, а полком командует!
Алёна. А ты не смейся, оглобля! Народ ко мне каждый день прибывает — других дел нет, как пересчитать его?..
Харитонов. И это верно. Да ты садись, Алёна, угощайся, расскажи о себе.
Алёна. Рассказ мой скучный будет, атаман. Девицей выдали замуж за старика, вскоре овдовела, пошла в монастырь близ Арзамаса… Там читать научилась, травы знаю… Силой меня Бог не обделил… Как услышала, что народ идёт на Москву, за правдой, бросила монастырь! Подпоясалась, по селам пошла… В несколько дней сотню собрала, вот те крест! (Крестится на икону).
Харитонов. Молодец, Алёнка! Но не сотни нам нужны сейчас — тысячи! Ступай по городам и сёлам, набирай людей поболе и говори всем, что не против царя идём — за него!
Алёна. Это как понять, Харитонов?
Харитонов (горделиво). Вместе с нами идёт царевич Алексей Алексеевич, а сын с отцом не воюет, это последнее дело! Мы с Московским царём заодно! Мы освободить его хотим — от предателей-бояр да дьяков-захребетников! Понимаешь ты?
Алёна. Не шибко…
Харитонов. Вот и многие не понимают. А дело ясное, как репа. Вокруг царя сплелась паутина из предателей-бояр, окольничих, стрелецких сотников, дьяков-захребетников… Все они жируют, грабят народ православный, мордуют… А Государя нашего взяли в полон и к народу не подпускают. Поняла?
Алёна. Начинаю…
Харитонов. Старший сын Государя, Алексей Алексеевич, вырвался из этого плена и бежал к нам на Дон! Мы не сами по себе — его мольбою решили избавить от захватчиком и царя-батюшку, и землю Русскую! Ну? Поняла теперь, Алёна?
Алёна. Будто пелена с глаз! Одно прошу, Харитон: позволь взглянуть на царевича, получить его благословение.
Харитонов (сурово). Великий Князь Алексей Алексеевич Романов плывёт за нами на своей царской ладье и будет в Симбирске со дня на день. Но ждать его не надо, Алёна, а надо идти в сёла, города поволжские, нести слово Царевича и набирать всё новых и новых воинов Его.
Алёна. Словно солнце проглянуло сквозь тучу — до того просияли мне слова твои, Харитоша! (Пауза). Ты сам-то куда теперь?
Харитонов. По Волжским городам пройдусь, Алёна. Саранск, Керенск, Шацк… На Суре новая крепость объявилась — Пенза называется. И в неё зайду…
Алёна. А пустят?
Харитонов (с усмешкой). Это ж царские города?.. Царские. Именем Царевича — не могут не пустить!!!
Алёна. Это верно.
Харитонов (встав, обнимает её). Ну… с Богом, Алёна? (Целует). Приведёт Господь — в Москве встретимся!
Алёна. Береги себя, атаман! (На прощание крепко целует его).
Занавес.
От автора:
И вот подоспела то тяжкое время,
Когда подрастает смертельное семя,
Когда мой прапрадед, увы, не в бою,
Но принял тяжёлую долю свою.
Сентябрь 1670, Пенза.
Клим в форме пушкаря стоит на крепостном валу. Подходит Лачинов, одетый в латы, с мушкетом и шпагой.
Лачинов. Ну что, Клим? Отстоим родную крепость?..
Клим. Отстоим, Елисей Протасьевич. Не впервой.
Лачинов. Что ж не весел, пушкарь? Или степняков бывало меньше?
Клим. Да нет, бывало и больше… Тут другое… Нынче пред нами (указывает вдаль) не басурманы — люди русские!
Лачинов (без лукавства). Да, это так. Но они изменили своему Государю, воинской присяге, России! А это значит, что они — враги хуже кочевников. Понял?
Клим. Понял… (Лачинов уходит). Ему легко говорить: «хуже кочевников!» А как быть с заповедью Божьей: «Возлюби ближнего своего»?.. «Не убий!».. Это же православные русские люди!!!
Неподалёку вонзается стрела, на ней — клочок бумаги. Клим разворачивает её, читает:
«Воины славного города Пензы! К вам обращается Великий Князь Алексей, сын царя Алексея Михайловича Романова. С великого Дона мы идём на Москву, дабы защитить русский люд от притеснителей бояр и дьяков. Все города Русские открывают нам ворота без боя, а с колокольным звоном и церковным пением. Если же не сделаете оного, проклятие падёт на вас и лютая казнь государева!»
Казак. Что читаешь, Клим? Дай-ко… (Читает) …и лютая казнь… Тихо!.. (Мимо проходит офицер, казак прячет от него бумагу). Где взял?!
Клим. Стрела прилетела.
Казак. Ну и что думаешь, пушкарь?
Клим. От дум голова пухнет. Первый раз со мной такое.
Казак. Да-а… Это не ногайцев пушкой пугать. Тут дело сурьёзное! (Отвлекает пушкаря от орудия, к которому подкрадывается рядовой казак, возится с затвором).
Клим. Ты думаешь?
Казак. А как же? Этим угодишь, те придут — вздёрнут; тех послушаешь, эти отобьются — тоже вздёрнут! Куда ни кинь, везде клин!
Клим. Что же делать?
Казак. А что тут сделаешь? Я слышал, Разин Симбирск взял! Там уже и Нижний, и Рязань, и Москва… Кто за ним — тому почёт и слава, кто против — кандалы и плаха…
Клим. Вот жизнь! Монеты лил — плаха, на царской службе нахожусь — снова здорово!
(Вредитель закончил своё чёрное дело, машет рукой, уходит).
Казак. Думай, голова, думай! (Уходит).
Клим. Вот жизнь! Только всё наладилось: в Пушкарской слободе избу начал рубить, конём разжился, жена инее сына родила… Нет! Опять всё не как у людей!
Входит офицер с шашкой в руке.
Офицер. О чём мечтаешь, дубина? Враг в атаку пошёл. Целься, пли! (Убегает, слышны не частые выстрелы).
Клим. Ну… Делать нечего. Назвался груздем, полезай в кузов! (Возится с прицелом, но пушка странным образом не слушает своего хозяина). Что за чёрт?! Испорчена!!! Кто это сделал?!
Внезапно раздаётся колокольный звон, церковное пение — всё, что говорилось в послании от неприятеля. Мимо пробегает воевода.
Лачинов. В чём дело, пушкарь? Почему не стреляешь, Клим?! Стреляй, сукин сын!!! (Убегает дальше)
Слышен рёв толпы: кто-то открыл ворота, и в крепость врываются разинцы.
Клим. Теперь стреляй, не стреляй — что толку? Ворота открыли. Разин идёт!
В Пензу входит Харитонов со своим воинством. Взобравшись на телегу, он держит речь.
Харитонов. Слушай меня, православные! Степан Тимофеевич Разин и Царевич Алексей шлют низкий поклон славным жителям города Пензы! (Кланяется). Не вняли вы мольбам боярским, не стали проливать кровь единоверцев — открыли нам ворота. Так бывало всюду, куда входили Степан Тимофеевич и юный Царевич Алексей. Великая армия наша взяла без боя Астрахань и Чёрный Яр, Царицын и Камышин, Саратов и Самару, Саранск, Инсар и Верхний Ломов, Керенск, Тамбов и Шацк, дошла до Тулы и очень скоро под звон колоколов войдёт в Москву Белокаменную!
Многочисленная толпа взрывается рёвом одобрения. Хмуро молчат лишь арестованные: воевода Лачинов, Офицер и ещё двое-трое, оказавших сопротивление.
Казак (Климу, с гордостью). Это я тебе затвор повредил!
Клим. Ты?!!
Казак. Скажи спасибо, чудак-человек. Сейчас бы, с ними заодно, отправился в царствие небесное.
Харитонов. Но были среди вас предатели, которые нарушили присягу царскую, пошли против Царевича, а потому приговариваются к казни скорой и справедливой…(Мёртвая пауза). Боярин Лачинов Елисей Протасьевич — приговариваешься!
Лачинов. Эх-х! Глупый вы народ! Обманывают вас такие, как Харитонов, Разин и прочие. Нет у них никакого «царевича». Подлинный Алексей Алексеевич, царствие ему небесное, умер своей смертью в январе сего года и погребён в Архангельском соборе патриархом Иоасафом... Вот правда! Всё остальное — наговор досужих лиц дабы больнее сразить сердце любящего отца — Государя нашего Алексея Михайловича.
Харитонов. Не слушайте его, православные! (Палачам). А вы что возитесь?.. На ворота его, окаянного! Не хотел открывать — пусть весит!
Лачинов. Прощайте, люди добрые! Прощай, Пенза! Помни своего воеводу Елисея Лачинова! Смуты проходят и уходят — Россия остаётся!
Занавес.
От Автора:
Таким он был — трагический финал.
Ушёл мой прадед честно и достойно,
А городу как будто завещал,
Что впредь его уж не коснутся войны.
Но тех героев, что упомянул,
Я должен проследить судьбу до гроба.
Вот Разины. Два брата. Но шагнул
В историю один из них, не оба.
Лето 1671, Москва, острог.
Братья Разины в темнице. Обессиленные от побоев, они лежат в изнеможении на грязной соломе.
Фрол. Что же, брат? Сегодня придут за нами?
Степан (равнодушно). Похоже, сегодня. Да и хватит уже. Полгода мучают, пора нам отдохнуть.
Фрол. Где?
Степан (блаженно). В могиле, Фрол, в могиле! На земле устал я! Не осталось здесь друзей моих верных — все там, куда и мы уйдём сегодня. Не только мужиков — женщин казнят изверги. Алёны Арзамасскую помнишь?
Фрол. Как же!
Степан. На костре сожгли монахиню нашу… Все там! (Указывает вниз).
Фрол. Не все, Степан! Мишка Харитонов, Хопровец, так и не сыскался, говорят! Не нашли вражины!
Степан (с радостью). Да правда ли?.. Ай Мишка, сукин сын! Молодец!
Фрол. Последний раз о нём известно было, когда Пензу брал. С тех пор ни слуху и ни духу…
Фрол (мечтательно). Значит, ушёл куда-нибудь… На Кубани сейчас…в кости играет с местными…
Фрол (весело смеётся). Это он любил!
Степан. А не в Сибири… (С досадой). Вот куда нам надо было подаваться, брат!
Фрол (мечтательно). Да… Сибирь — земля большая! Есть где укрыться казаку!
Степан (весело). Зато в Москву попали, Фролка! Мы ж с тобой мечтали об этом?..
Фрол. Всё б тебе шутить, Степан…(Со страхом). А ну как и впрямь — в ад попадём? В гиену огненную?
(За дверью слышны голоса, звенит тяжёлый ключ).
Степан (с усмешкой). Вот где гиена огненная, брат. Всё остальное казак переживёт!
Входит стража, боярин, дьяк…
Боярин. Встать, шаромыжники! Царский указ зачитают вам! (Разины с трудом встают). Читай, дьяк, да покороче. Они и так всё о себе знают.
Дьяк. «…за великие злодеяния, им сотворённые, Разина Степана Тимофеевича на Болотной площади в виду всего народа московского — четвертовать!»
Фрол. Как же это?! Обещано было — просто казнить!..
Степан. Молчи, Фрол… (Его ведут к выходу).
Фрол (решившись на донос). Я знаю слово и дело государево!
Степан (в страшном гневе). Молчи, собака!!!
Занавес.
От автора:
А вот ещё прошло пять лет,
И скорбь проникла в царскую палату:
Тишайший царь, оставив мудрый след,
Почуял смерти роковую дату.
Январь 1676. Кремль, Теремной дворец.
Алексей Михайлович тяжко болен. Возле него — молодая жена Наталья Нарышкина, 24 года.
Царь. Помираю ведь я, Наталья!
Царица. Окстись, Государь! Не гневи Бога! Тебе 46 годков всего, жить да жить!..
Царь. Знаю сам, что мало… Мало сделано мною, царица!.. Не дал Господь долгой жизни Романовым. Батюшка в расцвете лет оставил меня, сироту. Дети один за другим уходили на облака, ангелочки. Из девиц только и остались, что Евдокия, Мария, Феодосия, Марфа… Ещё есть София…
Царица (уважительно). Софья Алексеевна — Княгиня начитанная, мудрая, иному боярину не уступит.
Царь. Что есть, то есть! Ей бы парнем родиться — оставил бы Софье престол без боязни!
Царица. Есть же Фёдор Алексеевич…
Царь (со вздохом). Квёлый! Один был у меня достойный сын — Алексей Алексеевич! Вот уж кто начитан, и зорок, и мудр. Когда я на войну уходил, его оставлял подписывал бумаги царские, а было Лёшке 15 лет!
Царица. Царствие ему небесное! (Крестится).
Царь (склонившись к жене). Подозреваю я, Натаха, что отравили сынка моего. За день до этого был весел и здоров!.. (С улыбкой). Я ведь женить его хотел на полячке — на королевской племяннице… Вместо того, чтоб воевать, породнились бы с Польшей!
Царица. Куда б как славно!.. А Иван?
Царь (со вздохом). Этот тоже хворый. Себя еле носит — какое ему государство?
Царица (весело). Петруша, хоть и младше, на голову его перерос!
Царь (с улыбкой). Да, Пётр велик! Ещё малец, а эвон какой верзила! (Чувствует приближение смерти). Вот что, Наталья. Когда помру… Не смей перечить! — дело государево!.. Когда помру, начнутся меж вами козни. Милославские тебя не любят, это ясно. Их бы воля — сжили бы со свету вас всех: и тебя, и дочь мою Наталью, и Петрушу…
Царица (крестится от страха). Господи, помилуй!
Царь. Государем будет Фёдор: он старший, я его благословил... Он слаб, но есть Софья, эта своё тоже не упустит! Есть Анна Морозова, моя невестка... Эта и вовсе змея подколодная — целиком сожрёт, не подавится!
Царица (со страхом). Я её всегда боялась, колдунью!
Царь. Да, жизнь твоя невесёлая будет, царская вдова!
Царица (бросается на колени). Алёша, милый, не уходи! Не покидай меня, царь-батюшка!!!
Царь (со вздохом). Если б то от меня зависело, Натальюшка... На всё — воля Божья. (Привстав). Но, покуда я царь ещё, велю: жить вам, Нарышкиным, не в Кремлёвских палатах, а в Коломенских, Преображенских… Здесь, в Кремле, вас поедом съедят, изведут не ядом, так словом!
Царица (всхлипывая). Истинно так, Государь.
Царь (решительно). Зови дьяка, царица! (Входит Дьяк, низко кланяется, берёт перо). Пиши мою волю, чернильная душа! «Дабы случится так, что в живых останутся кто из Милославских и кто из Нарышкиных мужского полу, препоны не чинить ни тем, ни другим, а в цари избрать лучшего!» (Наталье). Я детей своих всех люблю, но Отчизну — больше каждого! Не по наследству ценить Государя надобно, а по знаниям, уму и воле!
(Пауза, в течение которой Царь борется со смертью из последних сил).
Царица (с ужасом). Батюшка! Лекаря крикну?!
Царь. Не смей!!! Последняя царская волю — закон!.. Пиши, дьяк: «Беречь государство Российское что есть мочи, число друзей растить, недругов уменьшать всемерно. Окружать Москву крепостями крепкими, городами славными да богатыми. Чтобы слава о них по всему миру шла!»…
(Пауза, которую никто не смеет нарушить).
Конец.
Комментарии.
*По свидетельству очевидцев, Алексей Романов обладал инженерными знаниями тех лет и лично усовершенствовал устройство пушки.
**По преданию, Козьма Минин родился под Нижним Новгородом, в Балахне.
***Безвотчинными называли молодых дворян (как правило, вторых по счёту и т.д.), которым отец не оставлял в наследство землю (вотчину), чтобы не дробить её. Своё имение они добывали на государевой службе, в основном ратной.
****Дорогобуж расположен в верховьях Днепра, который там не шире Пензы при слиянии её с Сурой.
71.000 знаков с пробелами.