ПОДДЕРЖКА ИЗ-ЗА ГРАНИЦЫ.
Первое, что следует отметить - это посылки с вещами и денежные переводы из-за границы.
Следует напомнить, что все это было условиях, когда нас , евреев гнали с работы и нас постоянно
мучила проблема добывания средств существования. Надо отметить, что вещи из-за границы
выгодно отличались как качеством, так и расцветкой от советской продукции. Еще во время войны
с Германией мы получили посылку-мешочек из Палестины. В посылке были женские туфли. После
краткого совещания женщины решили туфли продать. Торговцем на Центральном московском
рынке был я. Работал я киномехаником вечером, а днем мог и поторговать. Весь рынок бегал
смотреть на мои туфли. Подошел и какой-то тип в милицейском галифе. Приценился. Как только
он отошел ко мне приблизился какой-то парень и доверительно рассказал, что этот тип из
милиции и мне надо срочно смываться. Я проигнорировал предупреждение. Ко мне подошел
милиционер и повел меня в отделение милиции на рынке. Там сидел этот «галифе». Он стал
выяснять, откуда у меня туфли. Я дал ему номер телефона матери. Он позвонил, расспросил и
отпустил меня.
В то время в Москве существовали магазины «Березка». В этих магазинах все продавалось не на
советские обесцененные рубли, а на сертификаты. Сертификаты были разного цвета. Синие –
давались в обмен на арабскую валюту. Доллары были самой полновесной валютой. Какого цвета
были сертификаты, я не помню, но хорошо помню яркие шелковистые платочки в этих магазинах.
Женщины сохли и чахли от желания иметь эти платки. Я покупал в «Березке» платки, а потом
продавал их. Видимо спрос на платки был большой, и цена на них подскочила вдвое. Однако ж
это не остановило ни женщин, ни меня.
На праздник Песах приходили пачки с мацой. Мой тесть на Песах сходил с ума: ему необходимо
было скушать пару кугелах и гефилт фиш. Я, «проклятый сионист» спасал положение. Помню,
получил из Швейцарии пачку мацы. Пачка была вся разворочена. Видимо на таможне искали
бриллианты. Так каждый год на Песах. Теща варила, и тесть на Песах ел кугелах «из моей мацы».
Нет сомнения, что борьба советских евреев за свободу встретит и встретила поддержку евреев
других стран. Советская власть пыталась прервать все контакты евреев с зарубежными странами.
Телефонный разговор с зарубежьем мог прерваться в любом месте. Встречаясь с
корреспондентом иностранной прессы, я заранее знал, что за ним следуют сыщики. Следует мне
заговорить с корреспондентом, как эти сыщики уже будут следить за мной. Цензура пыталась
заглушить все сведения из-за рубежа, которые могли просочиться в СССР. Но мы знали, что рав
Кахана в США ведет активную борьбу за нашу свободу.
Массовые демонстрации протеста во многих странах вынудили советскую власть отменить
суровые приговоры похитителям самолета.
Конгресс США принял поправку Джексона – Веника, которая стала на долгие годы тем гвоздем, на
котором сидела советская власть.
В 1972 году в СССР был издан указ, согласно которому эмигранты, имеющие высшее образование,
были обязаны оплатить затраты государства на их обучение в вузах (Указ Президиума Верховного
Совета СССР от 3 августа 1972 года «О возмещении гражданами СССР, выезжающими на
постоянное жительство за границу, государственных затрат на обучение»). Например, размер
компенсации для выпускника МГУ составлял 12200 рублей (при средней зарплате по стране 130—
150 руб.). Указ отменён 20 мая 1991 года, но фактически сбор денег был прекращён ранее.
Я жертва этого указа. С меня потребовали оплатить учебу в этом проклятом ВМУ в Лениграде.
Такого допустить я не мог. Я считал, что мне должны заплатить за потерянные в этом ВМУ годы.
Никакой денежной помощи я не искал и с этой проблемой ни к кому не обращался.
ПОСРАМЛЕНИЕ МАКСИМИЛИАНА ВОЛОШИНА.
Это был солидный фолиант созданный таинственным любителем поэзии. Каждая страница
размером А4 была напечатана на пишущей машинке на тонкой папиросной бумаге. Одна
закладка позволяла отпечатать сразу 7 листов. Получалось семь экземпляров книги. Какой-то из
этих семи экземпляров, аккуратно переплетенный в оклеенную серебристой фольгой
картонную обложку был у меня. На обложке ничего не было написано, но на каждом листе
папиросной бумаги было напечатано стихотворение поэта Максимилиана Волошина.
Моя молодая сотрудница была большой любительницей поэзии, и я обязан был ознакомить ее
с творчеством Волошина. Так фолиант попал на московский завод “Калибр”. Потом она
рассказывала мне: “Я сижу, читаю. Он приближается ко мне, я закрываю. Он отходит, я снова
открываю и читаю. Он бесится. Ему так хочется знать, что я читаю, а я не даю”. Он - это
единственный член партии в нашем КБ. Начальник, хитрый еврей Володя Слуцкер, тоже был
членом партии, но он сидел в аквариуме и “поэзией не интересовался”.
После работы я, бодро помахивая своим портфелем, прошел через проходную завода. Я уже
был метрах в тридцати от проходной, когда пьяный вахтер, запыхавшись, догнал меня и за
шиворот поволок обратно в проходную. В его руках была карточка с моей фотографией. “Вот
тебя то мне и надо!” - радостно вопил он довольный тем, что поймал меня. В проходной мой
портфель обыскали и, обнаружив фолиант, конфисковали его, а меня отпустили.
Первым делом я предупредил о конфискации тех, кто дал мне фолиант:
- Что они могут сделать? - поинтересовался я.
- Прочтут стихи Волошина.
Действительно, на другой день меня вызвали на заседание какой-то комиссии. Помимо
Слуцкера
1
, как я полагаю, “представителя еврейского меньшинства”, в комиссию входил
секретарь парторганизации КБ. Поскольку я не был членом партии, то не был с ним знаком и
могу лишь добавить “как я полагаю”. Именно этот, “дюже партийный” был в комиссии
председателем и только он говорил, остальные кивали головами, поддакивали. Третьего члена
комиссии я уже не помню.
Все стихи Волошина были прочитаны, но мне в качестве обвинения предъявили только два:
“Красногвардеец” и “Матрос”.
- Это образы наших воинов? - возмущался критик. - Это же какие-то хулиганы и бандиты.
- Это не я написал, - защищался я. - Обратитесь к Волошину. Мой отец ушел добровольцем на
фронт и погиб под Наро-Фоминском. Он был инженером и не был хулиганом и бандитом.
Комиссия конфисковала фолиант и передала его в отдел кадров “для расследования”.
1
Уже в Израиле мне сообщили, что Володя Слуцкер обосновался в США.
Теперь охотничий азарт передался мне и я начал охоту на своих преследователей. Первым
делом я отправил жалобу на незаконный обыск и конфискацию в прокуратуру. Я,
“прожженный сионист”, не был наивным и знал, что моим “любителям поэзии” ничего не
будет. Прокуратура сделает запрос и, когда выясниться суть дела, дело замнут.
- Где моя книга? Верните мне ее! - на повышенных тонах вел я разговор с начальником отдела
кадров.
- Ее еще органы проверят, - ответил спесиво начальник. Его не смущал мой тон.
Как раз в это время был популярен анекдот:
“В качестве кандидата в Верховный совет на предвыборном собрании была выдвинута
женщина. Предложивший ее кандидатуру “товарищ” в качестве достоинств отметил: “ее все
органы проверили”.
В разговоре с начальником отдела кадров я вспомнил этот анекдот, не выдержал и, заливаясь
хохотом, вышел из его кабинета.
Пару дней было тихо, но вот в аквариуме у Слуцкера брякнул телефон и тут же он покинул
аквариум и исчез. “Пришел запрос из прокуратуры”,- екнуло у меня в голове. Через сорок минут
Слуцкер вернулся. Он смотрел на меня, как нашкодившая собака и мне даже показалось, что он
виляет хвостом. Я был доволен, мои предчувствия меня не обманули.
Это я знал, что все этим “любителям поэзии” сойдет с рук. Они-то не знали. Хоть денек я
повыпендриваюсь.
Еще через два дня меня вызвали в отдел кадров и вернули мне фолиант.
- Так что сказали “органы”? - спросил я с насмешкой, делая акцент на слове “органы”.
- Волошин хороший советский поэт. - Спесь с начальника слезла.