Выбор Тряпичной Куклы

Дана Давыдович
Луна в Зените 3 (предыдущая глава) http://www.proza.ru/2013/02/15/2061

                ДГ14 Выбор Тряпичной Куклы
                Шквальный ветер – ее союзник, а не противник. И ей нужны союзники, так как этой ночью она встретится со своим страхом. Лицо Хенессады освещено бликами далеких огней, и она делает один большой вдох концентрированного лунного света, прежде чем поравняться с нереальным действом – на коне мчится оборотень – полу-человек, полу-волк.
                Даже теперь, когда она знает, что под маской скрывается обман, извечный страх, что мы вынесли из глубоких пещер в доисторических скалах, режет ее душу глубоко и пронзительно. Но бояться должна не она, а всадник чуть впереди. Он понимает, что своим видом ее уже не отпугнет. Наверное, догадывается, что тайна «оборотня» разгадана, и все-таки мчится вперед.
                Впереди город Варнареаль, не имеющий ни ворот, ни крепостных стен. Он покрыт свежим снегом, поблескивающим ослепительной, первозданной красотой. Все, что всаднику нужно сделать – это обогнать преследовательницу, ворваться в нужный дом, и убить того, кого приказано. Он не окажет сопротивления, потому что будет спать.
                Стук копыт накрывает пустынные улицы зловещей звуковой волной, и убийца на секунду скрывается из виду. Но крепкий, и вечно молодой конь, направляемый моим сознанием, выносит свою цепкую всадницу через лабиринт улиц наперерез преследуемому.
                Под маской не видно его лица, исказившегося страхом, когда он, думая, что ушел от погони, чуть не сталкивается с Хенессадой, и все-таки не сдается, и пришпоривает, снова уносясь во тьму.
                - Я его потеряла.
                «Он уже почти у дома Мидландори. Я выведу тебя по параллельной улице.»
                Хенессада обнимает шею Сарджи, отпуская поводья, и конь поворачивает налево, потом направо, и резко останавливается.
                «Он прямо впереди, спешился и замер.»
                Пророчица, убирая с лица волосы, вглядывается в конец улицы, и вытаскивает из-за спины лук. Приложив стрелу к тетиве, она стреляет в почти невидимую цель, вкладывая в этот выстрел всю свою неутоленную жажду добраться до сути мучивших ее кошмаров.
                Я вижу стрелу, пронзающую ледяную тьму. Ее чарующий полет завораживает мое сознание.
                Убийца, решив, что тихая улица означает, что он оторвался от преследования, уже подошел к окну, чтобы сломать ставни, и влезть в дом.
                И свист подлетающей стрелы – слишком мгновенный, слишком ликующий, чтобы закончиться чем угодно, кроме надрывного крика. Оборотень падает, и звериная маска слетает с человеческого лица, застывшего в удивленном выражении.
                «Теперь я понимаю, зачем ты взяла с собой лук.»
                И потом, без перехода, даже сам удивляюсь, как легко было это сказать:
                «Дело сделано, прощай. Я не вернусь в тело. Это мой шанс положить конец страданиям жизни.»
                - Теперь я понимаю, что означало мое последнее видение. – Хенессада, не смутившись на мои последние слова, стучит в дверь четырьмя короткими ударами.
                Дверь открывается, и на пороге стоит Мидландори Лиатрис. У него в руках – небольшая тряпичная кукла. Такая же, как и та, которую он однажды прислал мне в Дейкерен. Это моя точная, трогательная копия – бледное лицо с застывшим трагическим выражением лица, обрамленное длинными черными ниточками вьющихся волос, черный камзольчик с вышитыми на груди  золотом инициалами «ДГ», и черные штанишки с кружевным поясом.
                - Доброй ночи, Домиарн. Я знаю, что ты здесь. Моя милая подруга жива, и вы успели вовремя, а значит, я буду жить и еще один день. О чем попрошу и тебя.
                В наступившей тишине момент эмоционального осмысления происходящего не дарит никакого облегчения. Последнее, чего я ожидал – так это Мидландори при полном параде. Получается, что Хенессада не рассказала мне и половины. Она знала, что я приму удар мечом от Ясеремшана, чтобы ускользнуть из мучительной жизни. И она к этому подготовилась.
                - Мне известно о том, что ты родился с зависимостью от этого яда, на котором сидел твой дед. – Лиатрис вздыхает, и мнет в руках куклу. – И поверь, я сострадаю той безысходности, во тьме которой бьется твоя одинокая душа. Я содрогался от ужаса, когда Хенессада рассказывала мне о твоих мучениях. Но... я люблю тебя. Ты лучик света в моей жизни. Каждую ночь я засыпаю вот с этим твоим подобием. Пожалуйста, вернись в свое тело, чтобы я снова смог увидеть тебя...
                Мидландори тяжело вздыхает, садится на крыльцо, и начинает плакать, вытирая слезы маленьким Домиарном, и в конце концов застывает, уткнувшись в куклу лицом. Волосы куклы прилипают к мокрым от слез щекам моего друга разметавшимися черными морщинами, от чего в гротескном лунном свете он похож на странное мифическое существо, обреченно сгорбившееся от какой-то непоправимой потери.
                Моему потрясению нет конца. Почему она устроила эту ловушку? Разве ей не должно быть все равно, что я хочу умереть? Я же последовал клятве нашего Северного Альянса, и сделал все, что нужно. А теперь я хочу уйти! 
                «О чем было твое последнее видение?» - Наконец спрашиваю я Хенессаду, не в силах справиться со сжимающей сердце болью.
                Она вздрагивает от неожиданности моего голоса у себя в голове.
                - В последнем видении оборотень тебя убивает. Но тряпичная кукла касается твоего тела, и возвращает к жизни.
                На одну краткую секунду лабиринт сознания пророчицы открывается мне, и я вижу... нет, не куклу, а саму Хенессаду, молящуюся о моем спасении в расплывающемся во все стороны светлом перламутровом сиянии.
                И это все, что она хочет мне сказать. Отпустив Сарджи, пророчица берет под руку Лиатриса, и уходит с ним в дом. На крыльце остается лежать кукла Домиарна Гидеалиса с черными смородинками глаз. А под ней – записка всего с одним знаком ортосерезиса – «Спасибо».

                - И все-таки я не понимаю, зачем нужен был весь этот маскарад. – Странар с красными от слез глазами, сидит на полу, и гладит мои волосы. – Он что, не мог просто подослать убийц?
                А я лежу, положив голову ему на колени, ожидая, когда система полностью залатает рану на животе.
                - Ясеремшан знал, что Хенессада станет вглядываться в лица убийц, решив сбить ее с толку маской оборотня. И ему это почти удалось. В частности и потому, что в одну конкретную ночь убийство совершал всего один из «оборотней», а остальные разъезжались по окрестностям, создавая иллюзию всеобъемлющего присутствия.
                - Хорошо, Ясеремшан таким образом собирался захватить власть, стравив Дорилина и Мидландори, но тогда почему он стал убивать своих же соратников, владевших тайной производства стали?
                - Это была моя мысль. – Позади нас раздается низкий, хриплый голос Аланиры, до этого сидевшего молча. – Дело пошло очень хорошо, каждое новое убийство нагнетало еще больше страха в провинции, Горбун винил Лиатриса, Лиатрис винил Горбуна, и они оба тряслись от страха реальности оборотня, непредсказуемого, и не поддавашегося объяснению. И тогда я предложил идею не просто власти, а абсолютной власти. Уберем старейшин труберенского клана, владеющих секретом – и Ясеремшан станет главным.
                - Ну и что вам помешало? – Я вздохнул, и задумчиво потерялся в звуке трещащих в камине поленьев. – Убили бы и нас, довели бы дело до конца.
                Ответом мне долгое молчание, и какое-то время не слышно ничего, кроме ветра, завывающего и бушующего за стенами замка. Когда я уже совсем проваливаюсь в сон, из приятного небытия меня выдергивает дрогнувший голос.
                - Я не знал, что на самом деле любил Странара безусловно. – Аланира садится рядом с нами с грустным, смущенным лицом. - Понял это, когда мой хозяин уже готов был отправить его на тот свет. Я осознал, что никакая власть не заменит мне сына. И пусть я никогда не смогу принять его жизненного выбора, но если я для начала превращу ненависть в сострадание, то это шаг к свету, а не во тьму.
                - Отец! – Юноша сжимает руку старика, уже не сдерживая слез.
                - Так что приходите жить сюда. Ты, и твой... как его там. И я для начала пожалею вас, юродивых. Это лучше, чем то, что было у меня в душе раньше.
                Они еще долго говорят о чем-то своем, и засыпая под их разговор, я почему-то больше не хочу умирать.