Когда условленное время минуло, Павел Дмитриевич забеспо¬коился.
Регулярные свидания с сыном начались со случайной встре¬чи. Уже год как он развелся с женой и столько же времени не ви¬дел сына. Он считал, что не стоит тревожить детскую душу, бере¬дить рану... Но частенько, проезжая на работу мимо прежнего своего дома, Павел Дмитриевич все порывался сойти и как-то…
Он увидел сына. Он шел с приятелем по тротуару в его сто¬рону. Мальчики, что-то горячо обсуждая, прошли мимо, едва не задев его.
- Сынок! - окликнул Павел Дмитриевич охрипшим голосом. Первым обернулся приятель, дёрнул Тима за рукав. - Гля, отец твой.
Павел Дмитриевич сделал к ним несколько неуверенных ша¬гов и, силясь улыбнуться, выдавил;
- Здравствуй, сын.
- Здравствуй... те,- прошептал мальчик и смутился.
Позже, вспоминая, как сын избегал в разговоре называть его папой, Павел Дмитриевич с горечью шептал: "Уже и не отец! Дядя чужой!" - И нервный озноб охватывал его.
Сходились тяжело, будто незнакомые люди, приглядывались друг к другу. Такого не было даже с приемной дочерью, с кото¬рой он намеревался позднее познакомить Тима. Это было болез¬ненное чувство неуверенности, точно у человека, движущегося в потемках и постоянно ожидающего удара обо что-нибудь ост¬рое.
Нынешнее свидание, как надеялся Павел Дмитриевич, должно было многое разрешить. Но время близилось к полудню, а сына все не было. И Павел Дмитриевич подумал, что Клара, бывшая его жена, допыталась у Тима, куда он отправляется, и наложи¬ла запрет.
Он обреченно-тоскливо посмотрел на поворот дороги, откуда ожидал появления сына, потом повернулся в противоположную сторону и заметил на фоне блещущего залива силуэт.
- А я лишнюю остановку проехал, - скупо пояснил Тим, приближаясь и глядя не в глаза, а на подбородок отца.
Лежали у самого прибоя. Слушали, как глухо шуршит вода в неровной полоске щепок, оставляя на них пену. Павел Дмит¬риевич украдкой разглядывал сына и, находя в нем что-то от себя, ощущал сладость в груди. И такого же рисунка уши, и подбородок, и осанка даже… помнится, мать в детстве говари¬вала: «Мой Пашенька ходит, словно петушок, - голову вскинет, грудку выгнет... » Одно тяготило – настороженность, с какой сын встречал все его попытки сблизиться. Почему каждый раз все приходится начинать заново? Вот в прошлый раз, казалось бы, отчужденность исчезла. Но прошла неделя – и будто не было той встречи. «Или так оно и будет, - размышлял Павел Дмитрие¬вич, - пока между нами не произойдет чего-нибудь такого?... Но чего, чего?.»
Тимоша лежал грудью на песке, который он подгреб под себя холмиком, и глядел на залив, на обступившие его с той стороны пальмы – не пальмы, конечно, а мачтовые сосны, сво¬бодные от ветвей почти до самого верха, отчего и создавалась африканская иллюзия. Но Тиму было интересно представлять, что это пальмы. Он ждал от отца каких-то слов. Отец – взрос¬лый, мудрый человек, он все понимает. Так хотелось думать. Хотя Тим, взрослея, убеждался, что и у взрослых не все обстоит разумно и благополучно. Но, тем не менее, отец представлялся ему тем человеком, который может если не все, то очень многое. И он ждал подтверждения...
У выхода в водохранилище покачивалась баржа, груженная лесом. Рябит, искрится вода, отливая зеленым и фиолетовым. Ясное, с легкими облачками небо светится. Задорно кричат чайки.
- Как зовут твою... дочь? - неожиданно спросил 'Тим, не¬вольно делая паузу перед последним словом.
- А ... - заволновался Павел Дмитриевич.- Алла ... - Он вдруг понял, что сын ревнует. - Я познакомлю вас... Я собирался. Если, конечно, хочешь. Она девчонка-бестолковка, соплюшка еще, можно сказать. А мы с тобой мужики, у нас есть общие инте¬ресы. Мне так не хватало тебя, сын...
Тим не отозвался, по-прежнему смотрел вдаль. Но Павел Дмитриевич почувствовал: что-то в нем дрогнуло.
Поплыли к барже. Далеко. С берега казалось намного ближе. Солнце било прямо в глаза, вода сверкала под руками, разле¬таясь горящими брызгами. Подплыли к барже, по ее борту слабо шлепала волна. Павел Дмитриевич уцепился за иллюминатор, подсадил Тима. 'Гот попытался затащить отца, но не осилил. Виновато спросил:
- Давай доску сброшу.
- Давай. Все легче держаться.
Павел Дмитриевич стал плавать на доске вдоль борта. Тим же неказистым, длинноногим журавленком ходил за ним с расте¬рянным видом. Поэтому, едва только руки и ноги обрели преж¬нюю упругость, он влез на высокую корму и предложил:
- Нырну, хочешь? Отдохнул?
- Ага.
- Ныряй.
Тим несколько раз шумно вдохнул воздух и... не решил¬ся. Ему никогда еще не приходилось нырять с такой высоты.
- Я лучше ногами, - сказал он и, пригнувшись, незаметно прижал вздрагивающее колено.
- Как можешь, - Павел Дмитриевич раскинул руки, погру¬зился в воду по самый нос и фыркнул. Тим подозрительно при¬щурился на него – не над ним ли насмехаются? – и бухнулся годовой вниз.
- Ух! Здорово! - вынырнув, воскликнул он.
Рассекая набегавшие от берега волны, они поплыли назад.
Приятно уставшие, медленно шлепали по мелководью. И отец ощущал, что его сын горд, доволен собой, и возможно, связывает это свое состояние с ним, своим отцом.
А у Тимоши зрел замысел: предложить отцу в следующий раз пойти к лесному озеру, где был его приятель Леха со своим отцом.
- Ты не знаешь Синее озеро?
- Знаю, - ответил Павел Дмитриевич не задумываясь, а сам себе загадал узнать у соседа-рыболова, где же оно, это озеро.
- Сходим?
- А чего ж. Только не сегодня.
- Понятное дело. Туда надо идти, как в поход. - И прибавил: - Можно и Алку твою взять.
«Это хорошо, - думал Павел Дмитриевич по дороге домой. - Он уже чувствует во мне нужду. Сперва к озеру, а потом и не¬весту на смотрины приведет. Хорошо, хорошо...» - И он счаст¬ливо рассмеялся.
И еще он думал о том, что необходимо – пора уже – наладить деловые отношения со своей прежней женой, матерью Тима. Вероятно, это будет гораздо сложнее, чем с сыном. Но он дол¬жен сделать все возможное: ведь их сын только начинает свою жизнь и – как знать – сумеют ли они уберечь его от непоправимых ошибок поодиночке.