Детективный роман в психоделических декорациях, попозже уточню определение в развёрнутой аннотации, сейчас в затруднении дать подробное определение, могу только добавить, что всё, что здесь выложено, полностью написано на бумаге, на листочках тетрадного формата обычной ручкой (я очень этим горжусь :), только это могло быть всегда под рукой в период написания.
Назвние для книжки - "ОТВЕТ МОЛЧАНИЯ".
Часть I Ответ молчания. Жить - значит помнить.
Глава 1
Почему она решилась на это? Почему она сделала такой выбор? В это трудно поверить. Это невозможно понять. Всё очень неожиданно. Это стало ударом для многих – и тех, кто её любил и тех, кто её ненавидел. Она не была истеричкой, она не была психопаткой, она не была больной. У неё не было долгов, не было взлётов и падений, врагов… Да или нет? Нет, врагов тоже не было. Недоброжелатели – да, но не враги. Она никому не переходила дорогу, никому не мешала. Её жизнь была неторопливой, размереной, без поворотов, очень плавной…
Она никому не доверяла своих тайн. Но, может быть, их у неё просто не было? Так были или нет? Должен быть мотив. Немотивированных поступков не бывает. Её быт был отлажен настолько хорошо, что невозможно было и желать лучшего.
В доме никаких следов чцжого присутствия. Зкспертиза прошла здесь не раз. Проверены все связи. Неоднократно проверены. И всё чисто, это точно. Это сто процентов. Она просто не захотела больше жить. И обескуражила этим всех – и друзей и недругов. Пичём последние обескуражены и подавлены больше всех. Глядя на её безжизненное тело, на застывшее, совершенно ничего не выражающее лицо, в котором нет совершенно ничего отталкивающего, в сознании возникает сплошной сумбур. Протест перед свкршивщимся фактом. Она не вела дневников, и вообщеникаких записей, её круглый, чёткий почерк был совершенно лишён особых примет. Её путь по жизни не предвещал такого завершения. Совершенно не предвещал: тридцать четыре года, замужем, трое детей – дочери, муж – идеал мужчины и семьянина… За одиннадцать лет супружеской жизни – соседи в этом клянутся – в их семье не было ни одного скандала. И это странно. Это очень странно. Их совместная жизнь полностью исключала авантюры на стороне, они всё время были на виду друг у друга. Рядом с ними всё время находились свидетели, ну никак не меньше трёх. И он, и она занимались научной работой: оба кандидаты, совершенно независимые… Её смерть скоропостижна. Просто ночью, покинув супружеское ложе, она отправилась в ванную комнату, приняла душ, и… вдруг почему-то решила уйти из жизни. Сразу. Или она давно это решила? Но… но причина? Должна быть причина, должен быть мотив. Он просто должен быть, ведь она была совершенно нормальной, вменяемой. Она сделала это будучи в спокойном состоянии: повесилась на поясе своего халата на стояке в ванной комнате. А перед этим, вымылась, вытерлась, сделала причёску - волосы совершенно сухие, но она мыла голову – запах шампуня, и… Какая-то невообразимая чертовщина!
Дверь в кабинет широко распахнулась, полковник Ашгибесов стремительно шагнул внутрь: среднего роста, светловолосый с причёской на косой пробор, лицо узкое, сухое, с сросшимися на переносице бровями. Пристальный взгляд кристально-чистых глаз. Лицо полковника совмещало в себе странную смесь праведности и порока.
- Здравия желаю, тов…
- Доброе утро, мойор-полуночник. Ты у нас что, на круглосуточное отделение оформился? Так мы тебя женим в обязательном дисциплинарном порядке, чтобы ты не нарушал данных о порядке регистрации граждан по месту жительства.
- Товарищ полковник! Докладыва…
Ашгибесов махнул рукой, садясь напротив.
- Да знаю я! Знаю, Григорий Аверь-яныч! Сомневаешься ты в самоубийстве Проталиной – ты слишком хорошо её знал. Ещё со школьной скамьи: тихая девочка, в себе, увлечённая естественными науками, папа – профессор секретного НИИ, микробиолог; мама – ниженер-биолог… вся семья – учёные на учёном, так?
- Так…
- Погоди, майор, не гони. Кримина-листы семь раз проводили экспертизу помещения и тела Проталиной. Социальная экспертиза тоже ничего не выявила: психический-психологический портрет всего семейства в целом и в частности, как с одной так и с другой стороны… Короче – со всех сторон идеальный. Я бы, даже сказал – слишком идеальный. Но я с тобой, майор, согласен: тут убийство. Причём убийца тут необычный. И где-то в глубинах моего подсознания крутится мыслишка, что убийцу надо искать в учёной среде. А это адская работёнка. – Ашгибесов глубоко вздохнул. – Гриф секретности, табу. ГРУ-ша нас туда не пустит, не допустит ФСБ, в общем – дохлый номер для нас. Наше с тобой дел, майор, бандитов крыть, мы с тобой голимые опера. Всё! Шабаш! Дело Проталиной не нашего ума дело!
Странная смерть и странные последствия. Похороны! Да их не было вовсе. Тело кандидата естественных наук в глубокой заморозке, а это значит в нём… в ней – нуждаются. В ней всегда нуждались. Ещё в школе. Она была востребована всеми. Что-то отней исходило надёжное, очень основательное, крепкое. Её взгляд был всегда спокойным, невозмутимым и каким-то отрешённым. Её словно ничто не трогало. Её лицо всегда было похоже на застывшую маску. О чём она мечтала? И мечтала ли? Были ли у неё обычные девичьи грёзы? Чем жила её душа – душа Вероники проталиной? Она всегда влекла к себе всех. В ней был какой-то присущий только ей магнетизм. Находиться рядом с ней было жутко и сладко. Эта сладкая жуть всегда накатывала под сердце, стоило лишь увидеть соседку по парте. Да, было такое. Было приятное соседство у Григория Огнева с первого по десятый класс. Десять лет! Веков, тысячелетий, эпох. Была ли это любовь, трудно сказать. Это чувство было необъяснимо. Оно не будоражило, не звало на подвиги… Расставаясь после учебного, совместно проведённого дня – не чувствовал никакой горечи. Это было с другими, но не с ней… Но она была нужна. Просто необходима. И всем, и одинаково сильно. Она притягивала. Даже тех, кто её не любил. Смеялась она редко. Но как больно и сладко было слышать её смех! Его хотелось слушать, слышать ещё и ещё. Много, много раз. Он словно открывал какую-то потаённую красоту… И вот её нет. Нет совсем. Она теперь принадлежит морозильной камере в одном из отсеков при закрытой лаборатории одного из…
Вероника, Вероника, какую тайну ты в себе носила и какую тайну ты с собой унесла, что даже беготня обильно сдобренных адреналином оператиных будней не даёт забыть о тебе. Она так и осталась Проталиной, замужество не оказало влияния на её фамилию. Муж, Донников Юрий Вячеславович, ныне вдовец, отнёсся к этому в своё время снисходительно и мудро. Он не был из породы самцов-собственников, они были счастливы. Это было видно. Любой, увидевший эту семейную пару, понял бы, что они счастливы.
Раньше он светился, а теперь свет потух. На руках остались три дочери, их надо растить, кормить-одевать, воспитывать и всё это делать одному – не позавидуешь мужику. Он поседел сразу, удар был слишком сильный. И это понятно. Странно, но дочери совершенно не похожи на мать, ни внешне, ни характером: шумные, взбалмошные, агрессивные… Помимо всего прочего рассматривалась версия и их участия в этом деле. Да, дело дошло и до такого абсурда. Один из экспертов психиатрической службы при МВД на полном серьёзе изложил версию о причастности дочерей к смерти матери. И не будь неопровержимых улик, подтверждающих, что в момент смерти Вероники проталиной её дочери находились в состоянии глубокого сна, вероятно, эта версия пошла бы в разработку. Бред, конечно. Но… Кто знает, подчас преступление может порождать неаерочтные формы проявления.
Она как никто умела войти в душу и занять там самое достойное место. Надолго. Навсегда. Это было присуще только ей одной. Это отмечалось всеми, кто так или иначе соприкасался с нею. В классе она дружила со всеми и ни с кем в особенности. Она не была душой коллектива, она была духом. Духом согласия. Общего согласия. Вечным присутствием во всём, что её окружало. И сейчас, когда её не стало, она в который раз собрала, объединила вокруг себя всех тех, кто её знал. Объединила своим именем, образом. И Донников понял это. Понял и принял, ибо не принять это было невозможно. Он слишком хорошо знал свою жену. А дети? Дети. Волна горя накрыла их и схлынула. Схлынула, уступив место новым волнам.
Так кем же ты была, Вероника Проталина? Твоя смерть, хочешь ты этого или нет, несёт в себе отголосок чудовищного эксперимента. Не является ли она сама по себе результатом твоей научной деятельности? Физика, химия, биология… Так кто же ты во всём этом, Вероника? Смелый, безрассудный экспериментатор, энтузиастка-фантазёрка или жертва? А может всё это вместе? Может ты пожертвовала собой ради какой-то высшей цели? Что происходило? Что происходит в тех лабораториях, куда ты имела доступ, находящимися под грифом секретности? Всё-таки, как ни крути, а её смерть носит характер сознательной, спланированной самоликвидации. Может быть, она жила с этим, все эти годы чётко понимая, зная, что наступит такой момент, когда нужно сделать этот шаг? Но этот шаг не был спешкой, это точно.
Донников сидит, глядя перед собой как в пустоту. Его отрешённый взгляд совершенно ничего не выражает. Наконец, прерывистый вздох разрывает нависшую тяжёлой глыбой тишину:
- Нет! – Шёпотом вскрикивает он. – Я – не верю! Я не верю, что её больше нет. Знаете, Гриша, я…
Он закрывает, а потом сильно зажмуривает глаза:
- Я не могу забыть… Я не могу не думать о ней. Вот уже два месяца как её со мной нет, а я…
- Вы не смирились…
- Да, я не смирился и не смирюсь никогда. Ну кому? Кому она могла помешать? Кто мог так сильно хотеть её смерти. Да, она сделала это сама, но я просто убеждён, её вынудили это сделать! Видимо она знала что-то такое, что не должно было выйти за пределы… Но она умела молчать! Знаете, Грища, у нас очень много закрытых тем. Там мы вспоминаем всё и всё забываем. Есть такие формулы инъекций, способствующие закрытию и открытию сознания. Мы вводим сми себе эти препараты, до и после работы. Когда мы работаем, мы вспоминаем, всё, что умеем и знаем. Но после работы, мы всё забываем. Мы становимся заурядными, законнопослушными гражданами, со всеми инстинктами, присущими низшим формам сознания. Сейчас, я не доктор естественных наук. Эта версия закрыта в моём мозге. Сейчас, я просто гражданин Донников. Я ничего не знаю, я ничего не помню, могу только страдать от утраты любимого человека. Вы ведь были когда-то в неё влюблены, в школе…
- Да, с первого по десятый класс. И не я один. В неё влюблялись все, кто так или иначе соприкасался с ней. Она умела влюбить в себя, безусловно, просто так и окончательно, без желания обладать…
- Вот-вот! Вот именно. – Прерывистый вздох опять надорвал грудь Донникова. – Гриша, дорогой, приходите к нам почаще. Я люблю с вами разговаривать о ней. Именно с вами. Вы были с ней близки как никто, до меня. Она много мне о вас рассказывала. Так… урывками, между делом. Но я многое понял. Она говорила не только о вас и редко. Черезвычайно редко. И всё таки, мне многое открылось. Я ошибся, думая, что в её жизни была какая-то вспышка. Какое-то сильное чувство, сделавшее её душу холодной, отстранённой Она всегда была такою, она такой родилась.
- Такой и осталась до самого конца.
- Да! – С надрывом выкрикнул нес-частный человек, закрывая лицо руками.
Эти встречи стали частью жизни. Важной частью. Нужной. Воспоминания не тревожили душу, не мучили, не мешали жить. Наоборот, стали помогать. Особенно в работе – пять раскрытых дел за квартал, интуиция обострилась, чувства стали тоньше. «Огнев – это наша эрудиция!» - Провозгласил однажды Ашгибесов во всеуслышанье, хлопнув по плечу, после успешной операции по раскрытию и ликвидации крупной сети наркотрафика и сбыта оружия. Но все эти операции, крупные и мелкие не в состоянии закрыть собой её гибель. В жизни что-то сместилось, поменялось местами. Осознание своей беспомощности, ненужности, в деле её смерти отравляло собой всё. Даже под свистом пуль и в схватках с глазу на глаз с остервеневшими головорезами, мысли о ней не оставляли сознание. Так хотелось, чтобы она хоть раз приснилась. Ну хоть раз! Хоть мельком. Но она не хотела приходить.
- Юра, она снится вам? – Этот вопрос, так нравившийся Донникову, всегда сопровождался неизменным прерывистым вздохом и отрицательным ответом.
- Нет, знаете ли. – Огорчался Донников. – Почему-то нет. Хотя, по идее, должна…
Не снилась она и отцу с матерью. И это было более чем странно. Она вообще никому не снилась. Она присутствовала в памяти, но память о ней не посещала сновидений. Каждый раз, стараясь представить себе её образ в мыслях, с удивлением стал отмечать, что этот образ становится всё более размытым, расплывчатым, а сила переживаний всё сильнее. И вот это то несоответствие мучило. Это было совершенно нелогично. Итак происходило со всеми. Некоторые даже забывали её имя, как например Юра Свешников, славившийся в классе своей отличной памятью.
- Представляете, - говорил он на очередной встрече одноклассников. – Целую неделю страдал, не мог вспомнить. Это я то!..
Ну, казалось бы, забыл и забыл, какое горе? Но ведь страдал человек, мучился, аппетит даже потерял из-за этого, с домашними разругался, чуть в запой не ушёл.
- А я тоже, - тихо, словно боясь своего голоса говорила Лиля Оленина. – Смотрю на фотографию её, и вспомнить не могу, кто это. А всего за час до этого – вспоминала. Фотография подписана - В. П. – что за ВП, думаю, только на следующий день вспомнила – Вероника Проталина.
- Ребята, то что мы забываем и вспоминаем – это нормально. Не нормально, что мы мучаемся и не просто мучаемся, у нас всё в разнос идёт!
Витя Зарбут, эрудит класса, «мистер Что Где Когда», а ныне аналитик частного медцентра, и, консультант многих фирм, Виктор Нестерович Зарбут, доктор медицинских наук, сел на своего конька и в течении часа в полном соответствии с темой, вешал со знанием дела о массовом латентном психозе поразившим одноклассников Вероники Проталиной.
- Мы были все, так или иначе, - заканчивал он свою речь. – В плену её магнетизма, её обаяния. Она была и, увы, остаётся для нас духом объединения. Именно духом. Пока мы её помним – мы живы. И мы станем мертвы, если её забудем. Я не буду вам рассказывать, что происходило со мной. Но, сопоставляя свой опыт с вашим, я пришёл к выводу, который вам сейчас озвучу. Точки зрения медицины, мы с вами, и я в том числе, несомненно, больны. Поддаётся ли это лечению? Не знаю. Нужно ли это лечить? Не могу однозначно ответить. Да, нам всем было бы легче, если бы она хоть как-то проявила себя, для нас, своих товарищей, тех кто её знал и любил. Но её сознание недоступно для нас, или мы недоступны для её сознания. К великому сожалению, вынужден констатировать: духовные пространства, или, духовное пространство чрезвычайно плохо изучено различными религиозными учениями. Весьма поверхностно, конъюнктурно, с большой долей корысти. Несомненно одно, духовный мир существует. Но он совсем не таков, каким его рисуют апологеты тех или иных культов, противореча друг другу. И, как знать, может мы с вами, атеисты-экспериментаторы, как раз-таки, и находимся на более плотной духовной платформе, чем некоторые «святые». Мы с вами имеем одинаковый духовный опыт. Нас объединила жизнь, и нас утвердила смерть. Мы должны быть вместе, мы должны встречаться, общаться. Быть может, это её воля. Мне странно произносить эти слова, словно бы я какой-то бы там священник или проповедник. Но, клянусь вам, друзья мои, у меня такое чувство, что мы с вами находимся в начале чего-то очень большого в нашей жизни, и не только нашей.
- Витёк, как ты думаешь, духовное пространство сильно отличается от культурного? – Это, конечно, Мычерев Яшка, острослов на пенсии, а теперь экзекъютив одной из компаний сетевого маркетинга.
- Думаю, глубокоуважаемый Яков Спиридонович, что культурное пространство есть отражение духовного. Ибо, это логично, Но это только моё личное мнение, я его никому не навязываю. Кстати, Яков Спиридонович, вы не хотели бы высказаться, в свою очередь, по поводу животрепещущей темы?
И тут Яшка, рыжий, бойкий, быстрый и ловкий на язык, «Мыча», закусив губу, завыл, завыл страшно, без слёз. Глаза потемнели, лицо стало бледным, блестящим, светящимся, словно фосфор – это плакала Яшкина душа, изливая свою, только ей понятную боль. И стало понятно всё. Глаза, лицо, закушенная до крови губа, и, утробный, почти волчий вой – всё это выразило нечто запредельное, почти мистическое. И стало понятно: он страдал сильнее, глубже, проникновеннее. И чем дольше он скрывал в себе это, тем сильнее оно теперь рвалось наружу…
Расходились в подавленном состоянии.
Духовный мир. Духовность. Это всегда было чем-то отвлечённым, находящимся в области фантазий, эксплуатируемых религиозными сектами, или психически неполноценными фанатиками. Но страстная, вдумчивая, неподготовленная речь Витьки Зарбута запала в душу. Её смерть ударила по всем, но каждый это переживал по-своему сильно. И раз Вероника была и остаётся духом согласия первого-десятого «А» Волгоградской 10-й средней школы, то, очевидно, что… А что очевидно? Что из этого следует? Ведь не явилось же она, подобно привидению, как это трактуют конвеера видеопродукции. Да и что представляет собой духовный мир? Пространство? Или это, всё-таки, чистая условность? «Там русский дух, там Русью пахнет» - это имеет отношение к духовности? Или нет? Всё-таки, Яшка задал интересный вопрос, с точки зрения познания – духовность и культура – есть ли между ними связь? То есть, всегда ли это связано друг с другом?
И вот, зачем бы Григорию Огневу, сыскарю-оперу, морочить себе голову всем этим? Ведь есть простая логика жизни – преступник, он в любом обществе преступник. Это тот, кто обманом присвоил чужое или отобрал силой, или совершил насилие, или отнял жизнь. А дальше – его надо найти и покарать. И не только его, но и его сообщников, если они у него есть. Расклад простой – проще некуда. А вот если данное преступление только на уровне ощущений? Интуицию в качестве доказательства на суд не предъявишь. Вот конкретно: кто виновен в смерти Вероники Протлиной? Кто довёл её до самоубийства? Экспертиза не выявила следов насилия, совершенно точно установила, что Проталина сама влезла в петлю, и при этом не была в состоянии аффекта. Однако, социолого-психологическая экспертиза не смогла установить мотивов, причину этого поступка. Не видно связи… Научный работник, хорошая мать, отличная жена, не замеченная ни в чём предосудительном, вдруг кончает жизнь самоубийством и, ни записки при этом, и даже ни намёка. Всё хорошо-хорошо и, вдруг бац – и в петлю? Да, так у психов. Но Вероника не психопатка, а психически здоровый человек будет сводить счёты с жизнью только тогда, когда у него нет другого выхода, нет выбора, когда он загнан в угол страшным компроматом, или знает такое, что несовместимо с жизнью.
Как говорил знакомый «шефа» в «Бриллиантовой руке»: «Я слишком много знал». Вот в этом месте стоит копать. Что такое знала Вероника? Что явилось несовместимым с жизнью? То видела, что слышала? Она – такая спокойная, уверенная, сильная.Что она должна была узнать такое, чтобы не захотеть после этого жить? Ашгибесов говорит - это не нашего ума дело. Ему легко это говорить, он не знал её. Не знал, какая она. А ведь она – память, жизнь… Витёк прав, мы живы, пока помним её.