-Кто это здесь бросил бумажку?!-истеричным писком провизжала Жаночка
— Это я, наверное. Записал кое-что на листке, чтобы не забыть, а потом решил, что и так всё запомню, и скомкал листок… и убить меня мало.
- Живите,уж,меньше возни потом с вами будет....- Прошипела она и влетела в магазин.
Иногда случается,что пробежишь глазами по однообразным черно-серым одеяниям людей, и вдруг взгляд привлечет какая-нибудь необычная, стильная деталь: массивный, замысловатой формы перстень с яркой бирюзой; очень длинный, ручной вязки пестрый шарф; бархатный женский пиджак а-ля френч с ассиметричными бортами;великодепное ли это белое платье или дамская сумка крайне простого кроя из такой нежнейшей «лайки», что хочется потрогать. И этой детали вполне достаточно для того, чтобы понять: ее обладательница, без сомнения, - интеллигентная женщина..Конечно же, и другие представительницы женского пола стремятся одеваться нестандартно и оригинально. Яркие ткани, сложнейшие модели юбок, аксессуары ручной работы, роскошные меха, туфли на прозрачной подошве. Разница в том, что задача эффектно одетой женщины, сколько бы фантазии она не вложила в свой гардероб, - усилить собственную женскую привлекательность. Задача же эффектно одетой интеллигентной дамы – воспеть гармонию мира совершенно бескорыстно, исполнить гимн чистой красоте.
В эту пятницу,как всегда, и я пошла в этот угловой магазин за газетами.
В магазине у входа стояла именно такого типа женщина - высокая в белом платье,с великолепными розовыми жабо вокруг прекрасной шеи и розовой шляпке. Она курила. Возле нее сидела маленькая очаровательная собачка.Женщина наклонилась к собачке. И вдруг стоявшая рядом Жаночка хрипло закричала:
— Вы что, рехнулись совсем, бросать сигареты на пол? Кто так курит?!
Женщина медленно выпрямилась и поправила белый воротник своего платья.
— Прошу прощения, — сказала она.
— Что "прощения"? Что "прощения"?!— завопила Жаночка. — На кой хрен мне ваши "прощения"? Бросает сигареты на пол и еще, видите ли, прощения просит!
На губах у нее выступила белая мучнистая пена. Девушка высунула язык и слизнула ее.
— Я прошу прощения, — повторила женщина.
— Ах, ты, мать твою, прощенья просишь? — не унималась Жаночка. — Да ты меня без ноги оставила сигаретой своей, а теперь прощения просишь! Приперлась в магазин с огромной собакой, сожгла мне ногу и прощения, видите ли, просит! Раскидалась тут, понимаешь, своими сигаретами!
Женщина побледнела, но не двинулась с места.
— Я прошу прощения, — сказала она.
— Совсем уже с ума посходили! — хрипло кричала девушка, топая ногой и размахивая руками. — Прощения она просит, посмотрите на нее!
Она так быстро вертела головой и так сверкала глазами, что казалось, будто у нее два лица — одно спереди, а второе на затылке.
— Ты мне ногу сожгла, а теперь прощенья просишь? Не видишь, что ты мне ногу сожгла? Не видишь, что я босиком?!
Собака встала на задние лапы, а передними обхватила ноги женщины в белом платье.
— Простите меня, — сказала женщина, побледнев еще больше, — правда, простите. Я не видела, что вы босая.
Жаночка продолжала топать ногами. Широко растопыренные пальцы ее больших ступней были похожи на кривые шевелящиеся стебли, вырастающие из-под земли. На губах у нее снова выступила белая мутная пена.
— Что "не видела"? Что ты "не видела"?! Тушит мне сигарету об ногу и говорит "не видела". Откуда только берутся такие…
— Хватит уже, — сказал продавец газет.
— Что "хватит"?! — заорала девушка, смахнув с подбородка белую пену. — Что "хватит"?!
Собака опустилась на пол и заскулила.
— Стул... Дайте мне стул, — попросила женщина.
— Прижгла мне ноги, — крикнула девушка, — а теперь, видите ли, стул просит. Вот наглость! Цаца какая!
Собака заскулила пронзительнее.
— Дайте мне стул... пожалуйста... — прошептала женщина. Лицо ее стало серым, как оберточная бумага. — У вас есть телефон? — спросила она еле слышно.
Продавец газет не услышал, и она повторила:
— У вас есть телефон?
Собака попыталась запрыгнуть женщине на колени, тычась в нее мордой и отчаянно обхватывая лапами, потом неожиданно закружилась волчком, отбежала на некоторое расстояние и встала на задние лапы. Шерсть на ее тонких щиколотках вздыбилась.
Женщина слабо застонала от боли, уронила голову на плечо, покачнулась и тяжело осела на стул, как будто рухнула на пол.
— По-моему, надо вызвать скорую, — сказал кто-то.
— Скорую? — завизжала Жаночка. — Как ноги сжигать — так мне, а как скорую вызывать — так ей! Вы только подумайте!
Вытянувшись, как струна, собака стояла на задних лапах и как-то странно, утробно урчала.
Когда приехала скорая, женщина уже едва дышала. Посадить собаку в машину врачи отказались. Собака снова крутнулась волчком и вцепилась в открытую заднюю дверцу "Скорой помощи". Спустя несколько минут я увидела, что она, как одичавшее животное, мчится по шоссе среди машин, и, в унисон с сиреной, непрерывно скулит.
Вечером я пошла в больницу "Ихилов". Посреди полупустого больничного двора лежала собака и царапала себя. Услышав шаги, она подняла голову и уставилась на меня. Глаза у нее горели, как две красные вишни.
В приемном покое никто ничего не знал. Я сказала, что днем должны были привезти женщину с собакой.
— Не было тут никаких собак, — буркнула дежурная.
Я сказала, что собака до сих пор лежит во дворе.
Врач, перед которым лежала большая стопка бумаг, пожал плечами.
— Какая еще собака? — спросила дежурная.
— А-а-а, это та, из магазина, — вздохнул врач, выглядевший очень усталым.
— Адрес неизвестен, — сказал он. — Искали в сумочке, но ничего не нашли.
Потом он спросил, не хочу ли я опознать труп.
Я сказала, что незнакома с ней.
— Жаль, — сказал он. — Кто-нибудь должен опознать труп.
Я спросила, когда она умерла.
— Ее доставили уже мертвой, — сказал врач и посмотрел на меня неподвижным, ничего не выражающим взглядом. — Никакой собаки не было, — добавил он и снова посмотрел на меня пустыми, стеклянными глазами. — Ее одежду можно забрать в морге.
Я сказала, что женщина была в белом платье.
— Может быть, — сказал он. — Белого платья я не видел.
— Да, она была в белом платье, — сказала я. — Она покупала газеты.
— Может быть, — сказал врач. — Я не видел никаких газет.
Он поднял голову, посмотрел на меня равнодушно и повторил:
— Я не видел никакого белого платья. А это имеет какое-нибудь значение, что она была именно в белом платье? В любом случае, нужно, чтобы кто-нибудь опознал труп.
Дежурная медсестра сказала, что можно попросить собаку.
Врач пристально посмотрел на нее.
— Не знаю, — сказал он. — Я не уверен, что такое опознание будет считаться действительным.
— А почему бы и нет? — сказала дежурная.
— В принципе, оно, конечно, — сказал врач, — но собака не может организовать похороны.
Собака подпрыгнула, как будто в нее выстрелили, и бросилась на врача.
— Только этого мне не хватало, — пробормотал врач. — Сидеть!
Собака отстала и покорно поплелась за врачом по направлению к моргу. Я не видела, как она входила туда, но зато я видела, как она вышла оттуда. Она шла медленно, задевая боком больничную стену. Из ее раскрытой пасти стекали капли крови. Потом, неестественно выгнув спину, она прижалась к стулу, стоявшему в коридоре, и стала тереть лапой глаза. При этом она издавала какой-то странный звук, похожий на скрежет пилы, вонзающейся в деревянную доску.
Я возвращалась домой по аллее царя Давида. Уже стемнело. Аллея была пуста. Высокие, тонкие, бледные деревья то шумели на ветру, то затихали.
Рядом со мной шел парень, прижимая к ушам наушники плеера. На парне была ярко-красная майка, полыхавшая в пустынной аллее, как светофор.
Следом за мной молча и терпеливо шла собака. Ее маленькое прежде тельце стало почему-то большим. Она шла совершенно мертвая. Ее неподвижная челюсть казалась жесткой, как подкова.
Парень с плеером вынул из уха наушник и сказал:
— Миллион человек строили Великую китайскую стену.
Я не поняла. Он повернулся ко мне и улыбнулся.
— Миллион человек строили Великую китайскую стену, — повторил он и спросил, не хочу ли я послушать.
Я сказала, что следом за мной идет собака. Он внимательно посмотрел на меня и сказал, что никакой собаки тут нет. Я сказала, что ясно ее вижу.
Парень с плеером снова улыбнулся.
— Миллион человек строили Великую китайскую стену, — сказал он, — и это единственное, что видно из космоса, представляете? А Вавилонская башня! Где она,скажите мне,ну?И я не знаю....
Он снова приложил к уху наушник, нажал на какую-то кнопку и из плеера тотчас же вырвалась дикая музыка.
— Представляете? — повторил он.
Казалось, что музыка звучит откуда-то изнутри его тела, как будто все его существо издавало эти звуки, напоминавшие долгий хроматический вой. Он снова полуобернулся ко мне и сказал:
— Киты любят саксофон. Не знаю, что любят собаки.
Он понизил голос и улыбнулся чересчур широкой улыбкой.
— Может быть, они тоже любят саксофон, — сказал он.
В сумерках белки его глаз казались очень яркими.
— Вообще-то я тоже люблю саксофон, — сказал он, — а вы?
Я оглянулась. В аллее не было никого, кроме меня, парня с плеером и... мертвой собаки. Собака,безумно уставшая и голодная, шла так, как ходят собаки, привыкшие годами бродить по дорогам.
Парень с плеером ускорил шаг и стал медленно удаляться от меня. Он был похож на длинный, наглухо закрытый футляр, до отказа набитый звуками дикой музыки. Время от времени он высоко вскидывал голову, как будто плыл и боялся, что волны захлестнут его. Потом его ярко-красная майка исчезла совсем.
Стояла праздничная ночь. Аллея была пуста. Улицы — тоже. Я решила, что пора отправляться домой, и оглянулась. Мертвая собака продолжала идти за мной, и я подумала, что раз она мертва, то теперь будет идти за мной вечно. Морда у нее была худая и печальная, а листья отбрасывали на нее ажурную тень, похожую на татуировку. Я снова увидела, как она запрыгивает на женщину в белом платье, отчаянно тычется в нее мордой и гладит лапами, и вдруг вспомнила, что египтяне дотрагивались до глаз мертвеца и до его рта, желая тем самым вернуть ему чувства. Собака делала то же самое. Набитые опилками, обмотанные тряпками мертвые тела постепенно высыхали. Высохшую мумию украшали маской и отправляли в вечность на деревянном ложе в форме лодки. Потом душу усопшего бальзамировали и помещали в специальный саркофаг.
Я вернулась домой. Телевизор был включен. В новостях сообщили о нашествии саранчи в Южной Африке и об освобождении заключенных на Филиппинах. Дикторша сказала, что это желто-белая саранча, и что миллионы вредителей распространились по лесам и полям, уничтожая на своем пути всю зелень. Показали джипы, разбрызгивававшие яд, потом чернокожего рабочего, который очень радовался. Оказалось, саранча для них — лакомство. Потом показали похороны парня, который подорвался на мине в Ливане. Его мать высоко воздевала руки и кричала. Раввин качал головой и приговаривал: "Кадош, кадош". Было жарко, раввин вспотел, но продолжал качать головой и говорить "кадош, кадош". Мать упала на колени. Показали именитых гостей, приглашенных на похороны. Они были в больших черных очках и то и дело утирали руками пот с лица. Раввин начал читать "Эль мале рахамим". Мать стала есть землю. Я выключила телевизор, заварила кофе и стала думать о женщине в белом платье, потом о собаке. Пришел ли кто-нибудь опознать труп? Неожиданно я вспомнила, как по Сене плыло тело Пауля Целана. Парижские полицейские наверняка ругались, когда нашли труп, плывущий по Сене. Я поняла, что не знаю, были ли при нем документы и нужно ли было опознавать его труп. Я не знала, с какого моста он прыгнул, было это днем или ночью, летом или зимой. Мне казалось, что он плыл в черном костюме.
Я позвонила своей подруге в Хайфу.
— Что-что? — переспросила она. — В каком он был костюме? Нет-нет, какой там костюм. Он закрылся в комнате и больше из нее не выходил. Это было в школе. Он преподавал в школе. Он больше не мог.
— Что не мог? — спросила я.
— Жить, — сказала она.
Я спросила, летом это было или зимой. Она не помнила.
— А мост? — спросила я.
Она помолчала и сказала, что не знает, был ли мост, и где это произошло. Снова помолчала и добавила:
— Река, она такая... неторопливая.
Я вспомнила, как в Венеции мы ездили на остров, где Святой Франциск разговаривал с птицами. Там продавали цветные баночки из венецианского стекла. Стекло было очень красивое, а сами баночки уродливые. Я спросила: "А где же птицы?" И Цви ответил: "Видишь, они продают хрустальные глаза: можно купить желтые глаза, красные, лошадиные, а у кошек — зрачки зеленые. Смотри, здесь есть и зеленые. Это из-за окиси железа они такого цвета. Благодаря этому кошки видят ночью. Стекло очень хрупкое, но хорошо выдерживает давление и прекрасно проводит свет. Девяносто процентов света. В течение стольких лет, стольких поколений. Идем, — сказал он, — тут наверняка есть птицы".
— Почему ты молчишь? — спросила подруга.
— Я не молчу, — сказала я.
На следующий день я опять пошла в больницу. Никакой собаки там не было. Домой я снова возвращалась по аллее. Там тоже не было никакой собаки. Ни живой, ни мертвой. Я вспомнила, как мама говорила мне когда-то, что не надо бояться мертвых. Это было в Нешере. Мы жили возле кладбища. Я была совсем еще девочкой. Сколько мне было тогда? Сколько мне сегодня? Сколько лет было тогда ей? Сколько теперь?
— Не надо бояться надгробных памятников, — сказала мама, — они сделаны из камня.
— Ты думаешь, в камне нет жизни? — спросила я. — Но ветер может изменить камень.
— Нет, — сказала мама, — ветер не может. Только время.
Я помню, как принесли ее вещи. Тогда я уже была подростком. Помню небольшое зеркальце на деревянной подставке, покрытой белым лаком. Перед ним она причесывалась. Что случилось с ними потом, с ее личными вещами?
— Она не умерла, — сказал отец моего отца, — она просто ушла.
Мой отец промолчал. Дед вышел, а потом вернулся. Пальто его было мокрым, лицо тоже. Он не подошел к отцу, только вытер лицо рукавом пальто и сказал:
"День первый, день последний.
И трубят в шофар, и кричат горлом."
Отец ничего не ответил.
Она ушла под утро. Ей было сорок, когда она ушла. Тогда я не знала, какой она была молодой.
— Из кипариса делают музыкальные инструменты, — сказала она однажды, когда кипарис, росший возле нашего дома, умер. — Может быть, и наш станет музыкальным инструментом? Сухое дерево, оно сильное.
В то утро мы были с ней одни. Светало. Балкон и сад были залиты ослепительным светом. Она вздохнула и чуть слышно застонала. Я вышла на балкон и долго там стояла. До сих пор я помню этот свет.
Сколько лет ей было тогда? Сколько лет ей сейчас? Что я знала тогда? Что я знаю сейчас?
— Ты думаешь, этому можно научиться? — спросила она меня однажды. — Посмотри на окна, когда они закрыты. Это черные дыры, сквозь которые проникают несчастья.
Нет, нет, этого она не говорила.
Я поспешила домой, быстро приготовила кофе и включила радио. Рассказывали, что какой-то город в Португалии украсили бумажными цветами. Десятки тысяч бумажных цветов. Весь город был в цветах: дома, люди, даже электрические столбы. Я переключила на другую станцию.
Говорили о пятнах на солнце.
— Выбросы солнечного ветра происходят в районах солнечных пятен, а скопления нескольких солнечных пятен излучают огромное количество энергии.
Голос ведущего звучал мягко, и я стала слушать этот неторопливый, мягкий голос, рассказывавший о том, что выбросы солнечного ветра подобны земным ливням, и еще про то, что самые сильные солнечные бури бушуют в околосолнечном пространстве.
— Деятельность солнца тоже непредсказуема. Почему солнечные пятна возникают в разных местах? Почему это повторяется каждые одиннадцать лет? Может ли это привести к изменениям на солнце? Как это отразится на солнечном ветре? — спрашивал он.
Я прижалась ухом к приемнику.
— Был период, длившийся семьдесят лет, когда не было пятен, — сказал голос.
— Как это не было пятен? — спросила я.
— Солнечная корона исчезла, — ответил мне голос.
Я нажала на выключатель.
На следующий день я снова пошла в больницу. Врача опять не было. Дежурная сказала, что ничего не знает и добавила:
— У нас тут каждый день умирают.
Я спросила, похоронили ли собаку.
— По поводу мертвых собак, — сказала она, — обращайтесь в мэрию.города по месту проживания .
Я вновь возвращалась по пустой аллее. Было жарко. Я села на скамейку. Кроны высоких деревьев были похожи на головки высохших колючек. Над деревьями висела белая узкая тропинка и по ней шла та.....Жаночка.
— Слушай, я вчера вела себя просто ужасно. Я сожалею и хочу загладить свою вину.
— Да? Но,как?Ты хочешь сказать,что знаешь КАК?Перестань, ты ни в чем не виновата.....Ты такаяи....Безумие — часть нашего времени. Надо учиться жить с безумием и не сойти с ума.