О повести Ники Созоновой Это вовсе не то, что...

Мп Статьи
   Вольный этюд по поводу...               


                Навеяно повестью Ники Созоновой
                «Это вовсе не то, что ты думал, но лучше»

       В двадцать лет я писала о природе. Вдруг обнаружила, что те страницы, которые с досадой пролистывала в «школьных» книгах, мне стало интересно писать самой. Бессюжетная проза со временем начала обретать черты не просто зарисовок, но чего-то большего. Да и хотелось уже чего-то гораздо более существенного, – о любви, например, сказать. Об отношениях внутри семьи, о дружбе… Но не говорилось, увы, или говорилось со свойственной юностью «слюнявостью». Жизнь – спокойная, дружба – необременительная, любовь – состоявшаяся. И я продолжала писать об изумрудной весне, седой зиме и ярком лете. Пока однажды не «торкнуло». Случилось это в сознательный такой возраст – в двадцать семь. С того момента и понеслось. Природу забросила, увлеклась жанровой литрой, стал важен сюжет, психология отношений, реалистичность диалогов, объёмность личности и главное – зачем всё это? Мне – понятно. А читателю?..
       Всё это я перечисляю с одной целью: сказать, что повесть о Трубе Ники Созоновой всколыхнула во мне воспоминание о собственной инфантильности в двадцать лет. Моя прошлая творческая несостоятельность в этом сравнении очевидна: Нику в 20 интересовали не «пестики-тычинки» на фоне «восхитительной бирюзы неба», а то, к чему я как автор пришла много позже,– человеческие отношения. Это вызывает уважение – в первую очередь. Восхищение, с некоторой завистью даже – во вторую. Но. Кому больше дано, с того больше спросится.
       И вот теперь хотелось бы подробнее сказать о разочарованиях.
       Повесть читается, скажем так, нелегко. Написанная пять лет назад, переработкам она, скорее всего, не подвергалась. Я имею в виду не сразу, по горячим следам, а спустя годы, когда многое видится иначе, и пишется, соответственно, тоже. Ничего зазорного в этом нет: у каждого есть что-то такое, чего трогать не хочется, несмотря на явные ляпы, мутноватый стиль и прочие шероховатости. Вот только читатель не знает, что вещь дорога автору именно в том, начальном виде, и недоумевать начинает с первых же строк:
               «Родители, которые у меня, конечно же, были, не могли назвать свою дочь Рассветом, им это и в голову бы не пришло. Я была Машей, или Ирой, или Аленой, я уж не помню».
       До того здраво рассуждающая девочка («Почти документальное повествование о реальных людях…») вдруг делает заявление, достойное пациента психлечебницы. Может у бедной Росси модная в наше время сериальная амнезия? К счастью, нет. Просто вот такая она – оригиналка, подчинившая собственный организм собственным же приказам. Захотела забыть – забыла; захотела опьянеть – опьянела; протрезветь – пожалуйста, только мысленный приказ и нужен. Готовая кандидатка в спецназ. Между тем рассказывать девушка по «имени» Рассвет собирается о жизни городского молодёжного дна. Конкретно – питерского. Не ставя при этом задачи объяснить – почему молодые люди становятся наркоманами, или что делать, чтобы не опуститься на это дно (тут было бы кстати сожаление героини о том, что, поддавшись импульсу, она сбежала из дома). Росси (а вместе с ней и Ника) надеется, что после её «рассказа кто-то взглянет на её мир чуть-чуть по-другому». Вопрос «зачем?» так и остаётся открытым. Проблема не исследована, хотя показана, и даже нарочито романтизирована. Но романтика эта – псевдо. Подростки, начитавшись подобных откровений, поверив в красоту бродячего образа жизни, где-то поданного с восторгом и любовью:
               «Мы закатали джинсы, мы разбивали босыми ступнями только что образовавшиеся лужи, мы орали от полноты чувств, и люди, закутанные в плащи, люди под разноцветными зонтами и надвинутыми на глаза капюшонами смотрели на нас с изумленными и насмешливыми улыбками и покачивали сухими головами»;
       где-то – с пафосным страданием благородной жертвы:
               «И это не просто приступ, а, по всей видимости, последний. (А как еще могло быть? Каким путем я, дурочка, надеялась перейти ту черту?!) И бедный Акела будет вынужден возиться с моей бездыханной тушкой. Вызывать «Скорую», потом тащиться в морг. Потом собирать со всей нищей «трубной» братии деньги на похороны… Ну, уж нет! Такого прощального подарка своему братику и своей любимой тусовке я преподносить не буду»,–
       в силу неустойчивой ещё психики могут принять повесть с претенциозным названием «Это вовсе не то, что ты думал, но лучше» сигналом к действию, к подражанию. А это значит, кто-то опустится ещё ниже, вместо того чтобы выбраться. А кто-то намеренно бросит привычную жизнь, чтобы познать прелести «свободы» и наркотического бреда. Но разве дружба – настоящая – поведёт во тьму? Разве друг не должен уберечь товарища от неверного решения? Понятно, что жизнь и книги не совпадают, но не затем ли писатель берётся за перо, чтобы сказать что-то такое, чего до него никто не сказал? Или, во всяком случае, сказать это так, как никто, кроме него, не скажет?.. И если молодыми людьми сейчас ценится всё перевёрнутое с ног на голову, то вдвойне интересней узнать – почему?! Вот от этого конкретного автора, побывавшего, если верить словам о документальности, на дне жизни...
       Вопросы отчасти риторические. По-хорошему, повесть надо бы переработать. Но если я правильно поняла, она – уже пройденный этап, и переписываться не будет. Что ж… Будем надеяться, что при создании следующих повестей Ника Созонова задумается и над пресловутыми смыслом и идеей произведения.

МП Статьи (aka Мята Перечная)