Ночь надвинулась лохматой, разорванной тучей. Ночь надвинулась бесстрашной и абсолютной тишиной. Ночь надвинулась каким-то взмахом, ночь надвинулась пленительными звездами и молчаливой Луной, у которой есть руки.
Ночь надвинулась кубом, квадратом, углом, пирамидой, ночь надвинулась параллелями, а затем перпендикулярами. Это геометрическая ночь.
Ночь надвинулась римскими цифрами, а затем арабскими. Это арифметическая ночь, это ночь исчислений.
Ночь надвинулась синонимами и антонимами, это лингвистическая ночь.
Ночь надвинулась материализмом и идеализмом. Это философская ночь.
Ночь надвинулась результатами и следствиями дня, дня самого белого, непреукрашенного и непреумноженного и никем неразделенного. Это ночь логическая.
Ночь надвинулась и застыванием, и мобильностью. Это диалектическая ночь.
А затем ночь отразилась в облике обобщения и глобальности дня. Она создала свою схему и структуру дня, а также провела его тщательный анализ на высоком уровне. Ночь плавала и барахталась в неуспокоенной листве, в понурых крышах домов, в промежутке между часами и минутами. Она выросла от карликовых размеров до гигантских и заполонила пространство до отказа. Она пропускала через себя словно через сито все то, что можно, а затем стала придатком дня и вечера. Но она не отчаивалась и не расстраивалась, а приходила каждый раз, роняя свою невидимую и неуловимую слезу. Время от времени она становилась тише и приобрела фиксированную гладь. Фиксированная гладь украсила все настолько сильно, что она стала проходить очень и очень быстро, в мгновение ока. Вот так ночь стала мгновенной.