Школа
Я не знал, как объективно назвать эту историю, и даже обозвал бы пристойно – зачем нам нужны чиновники, но ругани вам и так хватает, да и дети могут увидеть наши записи. А мы – люди интеллигентные …. То, что переход к наживлению себя на острие копья наживы вытряхнул из нас глупое добро социалистического мироустройства и дал построить новый дух свободного творчества – надейся только на себя, уже не разочаровывает. Прошло два десятилетия и все жертвы приняты и распределены между адом и раем, хотя вряд ли это поможет родителям, потерявшим детей, а любимым любимых.
Я согласен терять любимых, я их накачивал такой прелестью, что и без меня они могли существовать незатруднительно. Но за жизнь ребенка, я всегда был готов воевать, драться, спасать, делать всё, чтобы ему было комфортно жить.
После развода, пока бывшая устраивала свою личную жизнь - после защиты диплома математика, продолжила учиться на экономическом факультете, постигая хитросплетения бухгалтерской деятельности, не бросила карате и успешно координаторствовала в “Avon”- наш мальчик остался у меня и с удовольствием ходил в детсад, любил париться в бане, плавать в бассейне, постигать шахматы в школе олимпийского резерва, играть в футбол, хоккей, чуть боксировал, немного походил на ушу. И к своему 1 классу был готов по всем направлениям развития становления мужчины.
Ну, всё, как у многих. И вдруг, эта напасть – хулиганы и наркоманы, которые вились вокруг школы шершнями против рабочих пчёлок и канашили карманы слабых жертв. Так старшеклассники и их друзья, ходившие в школу, чтобы кого-нибудь пограбить и побить, мздили прохожих обложенной данью: - дай прикурить и не найдется ли мелочь и т.д., чтобы затем обвинить в скряжничестве и надавать по морде вне зависимости, выдал тот желаемое или прикрылся тазиком бедности….
Была суббота, и я был дома на кухне, готовил потрясающий обед и нарезал арбуз к приходу малыша.
Он вошел странно-тихо и аккуратно себя повел: помыл руки без напоминания, переоделся очень быстро и сел молча за стол без всякого аппетита. Мне даже не захотелось традиционного: ком сова – сова, сова. И я ждал, когда он сам начнет. Здесь бы мать все испортила своим нетерпением – что случилось, что случилось, и загнала бы в угол желание поделиться сногсшибательной новостью - “уголёк во рту” уже горел, и я видел, скоро откроется рот, чтобы его выплюнуть.
- Знаешь, пап. Тут братва вокруг школы шманяется, деньги отнимает. Они прижали нас у самой дороги. Бежать через дорогу опасно. Ну, я всё равно сбежал от них. А вот сосед по парте, он слабый, у него нет папы, все деньги вытянули. Ты бы посмотрел….
На что я отреагировал двойной волной: одна была возмутительной и гражданско-трусливой – а, куда куд-куда наша милицейская полиция смотрит, а другая папульско-гордая за то, что не оставил его маму раньше, и дал им обоим окрепнуть.
После таких философских вливаний в мозг мыслей и чувств, во мне повысилась гражданская ответственность за судьбы детей и даже всей страны. И я решил разобраться в этой ситуации, ибо ощутил опасность встречи моего ребенка у дороги, когда он самостоятельно её переходил в неположенном месте. Про неположенное место пока потом. А ведь могут и подножку дать и толкнуть….
Четыре моих высших образования: филолога, философа, психолога и юриста, позволяли мне провести быструю, некровопролитную уличную дискуссию на предмет – как не хорошо обижать маленьких. В это время в нашу квартиру ввалился сосед по парте: помятый, грязный, побитый, в слезах – весь какой-то неряшливый и потерянный.
- Дядя, помогите. У меня все деньги отняли. Ещё пинали, адрес вашего сына требовали…. Мама на хлеб оставила и молоко. А теперь, чего мы будем есть вечером?
- Надо было дёру дать, а ты лопухнулся. Мне же тоже грозили, что хуже будет, но я не испугался, рванул и убежал. – Добавил презрения подлой трусости мой малыш.
Я бы накормил маму пришельца ужином и даже посочувствовал бы, если она, конечно, не уродина лицом и фигурой. Но, уверен, что она такая же, как её ребенок. Однако, не ради славы и личной выгоды живём на земле и помогаем друг другу.
- Ладно. Хоть и ранили, но ты героически дополз. Сейчас мы тебя помоем, подлечим.
- Ну, вот, я же говорил, у меня папа мировой. И накормим, - показал мой малыш на кухню на правах хозяина стола.
- Само собой, друзья мои, садитесь и успокойтесь.
Дети быстро навернули вкусненького и сладкого, порозовели от арбуза, набрались сил и были готовы к подвигам.
- Сделаем так. – Сказал я, беря руководство операцией по выдворению хулиганства у нашей жизни. – Я иду, первый и смешиваюсь среди них. Вы дружно и весело, без напряжения, чтоб не выдать наш план, идете за мной чуть поотстав. Показываете мне на них и убегаете домой.
- Всё понятно, босс, - дружно ответили ребята.
- Сыграем, как по нотам. Дебют будет за нами, - добавил мой малыш, чтобы было понятно, кто здесь помощник командира.
Я быстро нацепил на себя спортивный вид и выдвинулся к школе. Там стояла группа из 10 человек молодых негодяев, куривших, матерившихся, хваставших на продаже и приеме кайфа, и я ещё подумал, как же тут в такой обстановке можно обучать и обучаться доброму и хорошему, если рядом расцвела такая плесень. Поравнявшись с ними, я услышал от одного из них.
- Вот и голубки, несут, мне на новую порцию не хватает, поскребем по сусекам.
- Да, уже брали, - отвечал другой.
- А я посмотрю, что у них за писькой спрятано, - проявил настойчивость первый.
Я схватил его рукой за ухо, а другой ещё чьё-то ухо и профессорским тоном вежливости произнёс: - Ну, сукины дети….
И в этот момент я вспомнил эпизод из фильма, в котором из подростков немцы готовили диверсантов, верно служивших потом вермахту. Жалости к ним у меня уже не было. У них ко мне – беспощадная пролетарская ненависть, замолотившая кулаками и ногами. Ну и пошла рубка. Мне чуть досталось вскользь, и я ещё увидел, что рука первого потянулась в карман. Кастет или нож, или стреляющее не увидело свет – так я заломил ему руку быстро и резко, не забывая защищаться от ударов других. Ещё двум отчаянным я вломил по челюсти, и они месяц не смогут выражать дурные мысли. И, может, совсем одумаются….
Из дверей школы вышла медленно пожилая учительница и выбросила на меня: - Как вам не стыдно, пожилой мужчина, избиваете наших….
Она, действительно, была права. И школа, и дети присутствуют. Но как можно не замечать эти уголовные рожи, которые этих детей и школу грабят? Такова была её педагогическая суть – не замечать очевидного и делать вид, что все благопристойно.
Группка мародёров дала дёру, оставшимся троим, вскоре и без меня вызвали “скорую помощь”. Ко мне подбежали, сверкающие улыбками малыши. Я почувствовал себя снова на арене цирка.
- Дело сделано, друзья мои, - обнял я за плечи своих героических помощников, и мы пошли спокойно и красиво. Собравшаяся толпа расступилась и, казалось, готова была аплодировать нам. У дома я им дал обоим на мороженое, а соседу по парте добавил на молоко, на хлеб и ещё на масло. Не сказав спасибо, он бросился в сторону магазина, и было очевидно - для него вечер уже наступил.
- Долго не гуляйте, мон шер ами, завтра воскресение, после утренней молитвы на шахматы.
- О, да, папа. Да тут, во дворе. Ах, какой свежий воздух. А потом после шахмат в лес и купание в проруби?
- Как всегда. Если проиграешь, полезешь первым.
- Когда это было….
Уголовное дело
Добросовестная мили-поли-ция искала меня месяц, пока, как оказалось, мать соседа по парте, не выдала им мой адрес. Дура есть дура, которая отблагодарила меня за сочувствие ее малышу. Со мной были грубы в кабинете начальника следственного отдела, лично руководившим признательными мероприятиями, и для устрашения надели наручники, будто бы я представлял величайшую опасность, и они старались так, словно за поимку меня им грозила награда.
Затем поместили к задержанным в вонючую камеру, где я всем предложил не вонять и сидеть тихо до моего скорого ухода. Через два часа гробового молчания и оцепенения присутствующих, с меня взяли подписку о невыезде, и завели уголовное дело за нападение на подростков и нанесение им телесных повреждений. Оказалось, что те были родственники чинуш, что и требовалось доказать. А чего мне доказывать очевидное – в мире капитала властью и законом управляют деньги и влияния, а их отпрыски живут с целью получения разнообразных удовольствий. Пришлось идти в школу, чтобы услышать….
- …. Мы тут сами разобрались…. Главный организатор поставки наркотиков и хулиганства оказался сыном влиятельных в бизнесе родителей, теперь все знают, что и на их сына нашлось возмездие. Они торгаши и имеют доход с приема цветного металла. Их родственник – шишка в Министерстве юстиции, по его настоянию и закрутилось дело. Его племянник имел прибыль с торговли наркотиков и вовлекал в свою сферу влияния других ребят. А откуда он брал дурь, кто поставщики и организаторы преступления, грозящего нам разрушением устоев государства – этим не озадачен этот хитрожопый мужлан – так и несет от него организаторством подлостей.
Мы люди интеллигентные и понимаем, в какое трудное время живём, чтобы говорить напрямую без обиняков. Был здесь он, шмон на меня наводил, сука. Заставил малодушную женщину – тупую мать одноклассника вашего сына - подписать, что эти малышки по его сведениям требовали от взрослых ребят закурить. Уму непостижимо – а посадить хотят вас! Я не дам этому свершиться. Вы ему только руку сломали. За время его лечения и хождения в гипсе, ну и посмеялись мы над ним, такое ничтожество, и нет у них ни ума, ни сил, а только наша неорганизованность в отпоре….
За это время, - снова улыбнулась мне директор школы, - успеваемость учащихся повысилась и зашкалила знания некоторых преподавателей, которых мы с удовольствием уволили на пенсию. Старшеклассники стали смелее высказывать свои мнения на уроках и уважительней относиться к младшеклассникам. И таким образом, благодаря вашим своевременным действиям, вполне благородным и смелым, криминогенная обстановка внутри и вне школы ушла на убыль…. Я подготовила письмо прокуратуре нашего района, где объективно дала оценку вашего поступка для предоставления на суде со стороны защиты. Сходите с ним к прокурору, возможно, они примут досудебное решение за примирением сторон….
Да, уж, мне навешивали 7 лет, и, казалось, при их поддержке прокурором, начальником следственного отдела и председателем районного суда, мне не отвертеться от тюремного срока.
Может, кто-то и загрустил бы от подобных сгущений грустных мыслей. Но подобная картина только будоражила воображение покрыть темноту светлыми тонами разумных действий. Если лечь под них и не сопротивляться, они все вместе были бы рады увеличению ещё на одного раба в системе унижения человеческого достоинства.
Меня это не устраивало и представлялось кощунством над моими предками. Итак, следовало понять, что против меня заработала система, объединившая в себе людей, прикрывающихся работой на власть, имевших рычаги влияния и обладавших силой государственной мощи. Они работали в системе защиты государства, но там осваивали только возможность собственного обогащения. Раз подали в суд – значит, искали своей выгоды. И главная их цель, как мне открылось, была – поставить жертву в положение, в котором он или она оказывались в момент своего действия в неблагоприятных условиях, обвинить затем человека в нарушении закона и тянуть с него деньги или усадить в тюрьму, где бы с него трясли деньги и здоровье уже другие члены их сообщества. И значит, мне следовало разрушить их взаимодействие, рассорить, растворить и ликвидировать грозящую мне опасность.
Есть простой способ ведения войны, пока не будут изведены с лика планеты твои враги. Но моё оружие не должно было оставлять следов своей деятельности, и мои предки подсказали выход из положения.
Всё так, но следует ли раскрывать перед вами весь набор моих действий? Ну, хорошо, только чуть, чтобы вы понимали меня. И я начал, как молитву….
….из моей предковой ветви древа человеческого. И пусть мой личный план любви и света продолжает осуществляться, и да замкнет он двери, ведущие ко злу против меня….
Красота и сила этого обращения-призыва кроется в его простоте и выражает истину существования разума, познавшего знание, что творение обладает волей творца, в которой выражается проявление божественного плана, изменить который неподвластно хитросплетению человеческого желания, поэтому обладает силой защиты разгонять чужие влияния и по системе соответствия наказывать уничтожением негодное намерение методом зеркального отражения. Если не понятно, поймете потом, по результату.
Ещё добавлю, и вы знаете, что моя щедрость не для подленьких натур.
Все сакральное не записывается даже в книге перемен, а передается из уст в уста от учителя и записанное уже не есть тайна. Но вам, честно думающим, ловите момент от меня вашим красивым замыслам - мыслящий человек глубоко дышит и, концентрируя без всякого напряжения свои силы, рождает мыслеформу, которая врезается в ряд замыслов соперников и ломает стройность плана по осуществлению злонамеренных действий. Четкость и осмысленность покидают их создателей, и в них помещаются вибрации страха и неуверенности в успехе. Что ж, на моем поле чувственного восприятия дыхание наполнило энергией мою волю и торпеда, выпущенная справедливым намерением, сориентировалась в верном направлении удара и понесла врагу недомогание и смертельный конец его замыслу с невозможностью сопротивляться наказанию. Все так, как с детства меня учили мои великолепные учителя.
И вместо контрольного выстрела, подстраховкой прошлась необходимость некоторых изменений во время болезни в области сердца в виде нарушений работы кровообращения, нервной и эндокринной систем. Противно, конечно, но ради деточек, их свободы и независимости, мне следовало для защиты и моего жизненного пути, вызывать такие чувственные реакции, которые должны были в конечном итоге вызвать у наших врагов патологическую предрасположенность к самоуничтожению. И здесь я не о расхожей фразе о добре с кулаками, невозможно наблюдать, как негодяи привыкли к тому, что жертвы не обижаются на них, и даже не ропщут бессильно про себя.
Помните, у М.Горького “Безумству храбрых поем мы песню”, и я сейчас не о трусливых согражданах - пингвинах и не разухабистых парнях столпотворения, а тех одиночках момента истины, не позволяющим при себе видеть унижение красоты и чистоты мироздания.
А если кто-то возражает и припустит тираду в защиту негодяев тем, что их нельзя трогать и только следствие и суд могут определить меру наказания, то народ ответит вам: - Где ж вы, суки, были до того момента…. И нет вам никакого доверия, ибо сами вы и есть организаторы негодной жизни людей и печетесь об охране только собственной благополучной жизни….
Пешеходный знак
Еле дождавшись своего первоклассника – время близилось к началу занятий по шахматам, я готовился выложить ряд претензий по поводу его опоздания и своего торчания на конечной остановке.
- Знаешь, пап, я такое видел. Только перебежал дорогу, как ты учил, а тут сзади мужчину с двумя детьми джип смёл. Толпа, крики. Я по дороге мороженое и жвачку купил, и не хватило на маршрутку – выкинули на полпути. Пришлось на троллейбусе ехать и волновать кондукторшу….
Меня, конечно, волновало, как же смог справиться мой малыш в произошедших событиях, и, не растерявшись, не потеряться.
- Я тоже хочу поблагодарить кондукторшу троллейбуса. Поглажу в двух местах.
- Не надо. Я в щечку – достаточно, а она меня в обе.
На другой день я зашел в Кировскую прокуратуру и сначала заговорил с прокурором – не доводить до суда моё дело за возможным примирением сторон. На что он уверенно ответил, что материалы в суде, и я ещё должен радоваться тому, что нахожусь на свободе под подпиской о невыезде.
- Сушите сухари, сударь, или несите все свои ценности в ломбард для адвокатов и тех, кто будет решать ваш вопрос. Скоро для вас основной ценностью в жизни станет глоток чистой воды и запах свежести, глоток свободы и запах женщины, - улыбкой милой средневекового инквизитора, будто хотел понравиться мне, молвил господин – защитник законности в стране.
Я вышел без слов, но простился навеки, и привиделось, как вскоре с хозяина кабинета слетает и улыбка, и погоны, а после застреляния и полголовы. И это было не моё дело, а суть их внутренних разборок. И не господином он был вовсе, а быдлом на службе у местного клана.
Выйдя на улицу, я вспомнил, что надо напомнить ответственным за законность, чтобы указали, кому следует, на необходимость перевесить пешеходные знаки к месту, где люди конкретно переходят дорогу по своему удобству, чтобы те не рисковали жизнями и не были помехой на дороге для водителей.
- …. А то, водители, проехав знак - уступи пешеходу, нагоняют скорость и давят через два столба переходящих в неположенном месте. Уже два человека погибли….
- Это ваше субъективное мнение, - затягиваясь сигаретой, будто на работу ходит, чтобы покурить, ответил мне маленький и толстый, похожий на рыбака, у которого скоро клюнет, прокурорский работник, садистски дымя мне в лицо и философски подчеркивая свою высочайшую компетенцию в этом вопросе.
- Так что, трудно указать на опасность, нависшую над гражданами России?
- Не ваше дело….
- Там мой сын и другие, рискуя жизнями, каждый день….
- Вам уже сказано, там знак висит….
- Так в 40 метрах от того места, где люди переходят.
- Идите…. Ходят тут.
Я еле сдержался, чтобы его не придушить на его же рабочим месте. Чего бы их тут всех этих трутней не отправить на переплавку….
В управлении ГИБДД мне более вежливо заявили, что скоро я получу от них ответ, но перевешивать знаки они не уполномочены.
О, сколько ж вас развелось-то. А ведь потом могут объявить меня склонным к терроризму. Алла сакласын – это я, боже упаси.
Ладно, не понятно, кто их контролирует. А кто же эти знаки устанавливает? Время поджимало, и я напряг мозги. И, оказалось, что какая-то конторка в системе МВД этим занимается. Через 2 часа в неё вошел за 2 минуты до окончания работы галантного вида джентльмен и охмурил секретаршу и начальницу стола. В ту же ночь, пока мой малыш с пониманием отнесся к отсутствию папы, а я вгонял свою прелесть в ненасытные до сладострастья тела двух изящностей, которые тоже для своих были на задании по службе, все знаки были перевешаны на столб, где уже висели траурные ленты и цветы в память о погибших. Делов-то, две шоколадки, «Амarеttо» и лямур - где я был неделю назад, ведь, могли спасти ещё не погибших….
Реабилитация
Искать не очарование героизма жить в России, а преступление в моих действиях, стало для чиновничьей братии, типа, удовольствием. Что ж, не я начал, и следовало набирать обороты для высшего пилотажа в искусстве юридической защиты.
Для этой цели я посетил по домашнему адресу жертву своего нападения во дворе школы. Гипс был снят, лоск бандиады уже отсутствовал на лице и в манерах домашнего питомца. Конечно, предварительно до этого я сделал утренний нырок под главаря наркоманов и мельницей подломил ему задницу об жесткий асфальт, высыпав всю его гадость на лед со снегом, пусть лижет землю матушку, раз виновен, но надеется на какой-то кайф – сына одного из моих знакомых, которого я лупил ещё в своем детстве за непорядочное отношение к девочкам, который хамил им и хвастался, что пару-тройку девочек они с дружками поимели в подвале дома. Всё это было нужно для усиления своего образа мстителя и утверждения, что это только начало, и скоро все изменится к лучшему.
Родители сначала накинулись на меня, но я им отвечал, что грабить детей не прилично, и за это может ответствовать целый род дурных воспитателей. И зная алчность поганых душ, вместо обретения врага по уничтожению их племени, предложил получить от меня заколдованные 500 $, а потом ещё столько же в случае оправдательного приговора, и с удовольствием потратить их. Правда, не успеют с удовольствием, будет им какое-то неудовольствие, о котором я ещё не знал.
- Уж лучше синицу в руках или воробья, хотя какая разница, были бы деньги. Вот они, и они ваши. С завтрашнего дня, я беру вашего отпрыска под защиту от наркоманов и начинаю лечение по реабилитации от последствий перелома.
Пришлось включить в эту работу ряд своих близких очаровашек от медицины: от докторов института травматологии, до медсестёр, лечивших на аппаратах волновым свечением, вибрациями токов, горячим парафином и массажем. Все лечебные мероприятия заканчивались в парной бани, где я и мой малыш с двумя вениками выбивали больную дурь из костей, мышц и, надеюсь, мозгов пациента. И, ведь, действительно, на десятый день лечения, паршивец – назвал меня папой, с чего это такое с ним случилось?
За два дня до суда, более высокая прелесть устроила мне знакомство с двумя профессорами и руководителями медучреждений и вуза, которые поставили подписи под рентгеновским исследованием, что даже если пуля попадет в место перелома, то отскочит. Для закрепления эффекта лечения и отрыва перевоспитанника от улицы и безделья, мы после совещания предложили ему записаться в секцию штангистов.
Ну, все, это мелочь. Хотя подписи под медицинским документом означали не только качественное подтверждение лечения, но и то, что их подписывали друзья нашего президента республики.
Документы
А вот главная опасность, этот скользкий угорь из Минюста, подготовил мне подлянку. Без моего присутствия и при попустительстве классной учительницы, этот специалист по сбору подложных юридических документов, дал моему сыну на подпись бумагу, где получалось, сын показывал, что его папа в нетрезвом состоянии избивал подростков во дворе школы и затем бил их, лежащих, ногами. На суде подобный текст довел до слез моего ребенка.
- Я же не говорил ему так. И зачем бить ногами, если человек лежит? Зачем дядя так написал, я ему это не говорил. Папа только защищает слабых. Это я его уговорил помочь однокласснику и разобраться с грабителями.
Он был так искренен – такое невозможно сыграть, а ещё так красив в своём великолепном школьном костюме с черным галстуком, словно жених. Работницы суда кадрили его конфетками и шоколадками, на что его аристократический вид отвечал – фигу вам отнять у меня моего папку. У него засветились глаза от нахлынувших слёз и более от обиды на взрослую подлость чиновника. Он догадался, что чиновники могут быть сволочами. И этот вывод он перенёс на мертвенно-бледное лицо судьи.
Для суда у меня была ещё одна достойная бумага - характеристика с места работы. Моя заведующая нашего кардио бюро №2, где я работал психологом, выдала, что Минздрав республики не желает потери своего бойца, ведущего специалиста-психоаналитика, успешно реабилитирующего сердечников-суицидальников.
Я знал, что подобные документы размажут по стенке доказательную базу истцов - о моей склонности к насилию, и у них будет только одна мысль, как бы я не подал встречный иск и скорее уносить ноги из здания суда. А ещё я знал, что может повлиять на решение судьи - заявление от истцов, что они отказываются от претензий ко мне и что я загладил свою вину. Ну и плохое самочувствие всех участников, возжелавших мне плохое.
Суд
В суд мы пришли за полчаса до заседания и прождали начала ещё час. Оказалось, судья был на похоронах начальника следственного отдела, который внезапно скончался от сердечного приступа. Это событие пугало своей причастностью судьи к близкому знакомству с моими оппонентами. Конечно, это его личное дело, но какая уж здесь независимость судей и их непредвзятость, и надежда на беспристрастное ими рассмотрение дел?!
А ещё поговаривали, что прокурора переводят на вышестоящую должность, и хоть это успокаивало, пока расслабленно пьёт на радостях, ему не до меня, и скоро его сожрут другие претенденты. Вот в такой обстановке с вражеской территории началась бомбежка и словесный обстрел.
Судья час валил на меня волну с пургой из хитросплетений юридических документов, которые должны были заморозить мою волю и ум, и, в конечном счете, лишить меня свободы.
И первым в моё оправдание было прекрасное выступление моего защитника, первоклассно начавшего с искренне выраженного недоумения по поводу вранья в свидетельствах истцов. И они тут же оказались готовыми отказаться от продолжения суда.
К неожиданному моменту судебного заседания с их стороны судье была попытка передать прошение о прекращении дела за отсутствием претензий ко мне и примирением сторон. Этого судья никак не ожидал, не сразу понял, что происходит, и начал терять нить своих логических рассуждений и действий, шурша бумагой по столу, словно не находя нужную. Затем со страхом схватился за сердце и стал ловить ртом воздух, поворачивая голову из стороны в сторону.
Был объявлен перерыв, и мы с малышом чокнулись пепси-колой. Остатки воды допили члены семейства противоположной стороны, стали послушно исполнять наши предложения, и выглядели они нелепо, даже в одежде, не говоря о том, что не могли что-либо говорить внятно и понятно. Всё шло, как задумывалось, и режессирование судебным спектаклем переходило в мои руки.
Придя в себя, судья вышел с намерением снова перевести меня в разряд подсудимых, но взглянув мне в глаза, вдруг осекся и начал заикаться, будто бы грешил этим делом в детстве и не совсем излечился. И боясь снова разболеться, резко обратил свой гневный вид в сторону истцов, которым ещё более напугал их, и они все втянули головы в плечи, словно ученики, не выучившие урок. Нелепость продолжалась и превращалась уже в противность выносить их рядом с собой. И кого я защищаю?- было написано в гримасе судьи. И это его самого напугало, ибо становилось частью выражения собственного лица.
- Ну, давайте вашу бумагу. – Махнул он рукой в сторону истцов. И добавил: - Раз нет претензий, суд удаляется на определение приговора.
Последняя точка
Если вы думаете, что это конец моим мытарствам, то потерпите, немного? Мытарствам, да, но спектакль продолжался, и моё режессирование должно было закончится аплодисментами зрительного зала.
Пока шло заседание последнего этапа суда, мой малыш гулял по коридорам суда и собирал вокруг себя женскую часть администрации, вернее их сладости, которые сами лезли в его карманы, отобрал в подружки двух молоденьких ассистенток в коротких юбках и высоких каблуках – самых красивых с подиума жриц истины и пригласил их на прослушивание приговора.
Судья, как певец на сцене, глядя уверенно поверх голов, объявил оправдательный приговор. Все присутствующие просияли улыбками и кинулись поздравлять нас, а мы снисходительно, как претенденты в президенты России от единой и неделимой партии победителей, их приняли объятиями, поцелуями и рукопожатием. Рукопожатия достались мне, а поцелуи малышу.
И вдруг судья, оставленный без толпы воздыхателей и благодарностей, привлёк наше внимание тем, что порывисто сунул руку в карман и достал толстую пачку денег. Затем, не решаясь разбросать их по залу, протянул руку в мою сторону. И все, кроме моего малыша, стали уговаривать – бери!
Деньги от судьи, понятно, предназначались мне в виде подарка или некой признательности за толково подготовленный ряд защитных мероприятий. Или ещё что, и, может быть, у него была традиция расплачиваться частью зарплаты за справедливый оправдательный приговор? И что ещё жив, здоров до сих пор? Я не стал спрашивать, а начал медленно подходить к судье. Его взгляд уже умолял меня это делать быстрее, его рука застыла вытянутой и не могла идти обратно и стала слегка дрожать от напряжения, а лицо покрываться потом. Не имея привычку брать деньги с людей, делавших мне добро, но, не желая, чтобы умаление перешло в негодование, я, как артист, на последних аккордах спектакля, оглядел торжественно восхищенный зал, готовый аплодировать, и скромно вытянул из пачки сотенку.
Истцы разочарованно уходили из зала, вслух обсуждая, как можно отказываться от стольких денег, которые сами шли в твои руки? А две ассистентки всё-же пробились ко мне и наши объятья были нескромными, ибо несли в себе эффект будущих удовольствий.
- Мы придем к вам в гости, если можно, и найдется время и для нас, ибо очень интересуемся предметом становления свободного гражданского общества в стране, яркими представителями которого вы проявились….
На другой день, моя мать – дочь муллы, добавив к купюре судьи свои пенсионные 50р., послала меня в мечеть – поблагодарить аллаха за благополучное разрешение моего дела.
Сев за стол напротив слуги бога, я выложил перед ним две денежные единицы и попросил прочитать ряд молитв за здоровье судьи, моей матери и сына. Мужчина средних лет чинно прочитал арабский текст молитв, наделав массу ошибок в произношении и, естественно, ни черта не понимая смысла слов и предложений. Затем, бесстыже глядя мне в глаза, уверенным движением увлек сотню себе в карман, а полтинник вложил в цинковую коробочку для подношений. Я был не против, что неправедник для себя выбрал деньги судьи, а мамины ушли наверх. На том и расстались.
В тот же день я с малышом пошел поставить последнюю точку в нашем общении с бывшими истцами. Мы позвонили в квартиру, где от нас ждали обещанных денег. И нам открылась картина – в дверях стоял отец семейства в бинтах и гипсе.
- Знаешь, вчера вечером понес, как всегда, ведро на мусорку и поскользнулся. – Улыбнулся он мне, получая от меня деньги и за моё отсутствие злорадства, и с какой-то радостью, что его нравственные страдания, наконец, прекращаются, а физические он как-нибудь перенесет. – И перелом точно такой, как у сына. И мусор мне наголову. Вот мы смеялись, в жизни ничего подобного не было. Так что деньги, сынок, пойдут мне на излечение….
Ну вот, теперь все. И мне пора отдохнуть. И вам тоже….