За два месяца ни одного дождя. Жара и ветер вытянули из почвы последнюю влагу, трава посохла, и лишь в лесополосе можно было по кустам найти кое-где полусухую траву. Все дальше уходил дед в поисках травы, все больше требовалось времени, чтобы набить два мешка. Уже поговаривали, что хлеба в этом году не будет, и хорошо, если наберут винограда половину обычного.
Земля чернела после приготовления под кукурузу в ожидании дождя. Сердце сжималось от жалости, глядя как коровы своими большими губами пытались ухватить сухие былинки.
Дед перестал ходить по воскресеньям в церковь, дорожа каждым днем, читая, пока шел, молитвы, надеясь, что Господь простит его. Марат меньше стал кусаться, но все же держал деда в напряжении; но порой, хотя и редко, дарил его минутами тихой радости, был послушен и мил.
Утром в пять часов, когда дед шел его в первый раз кормить, когда подходил, он тихо, коротко ржал, словно приветствуя: «Здорово дед, как спалось». И дед, не в силах сдержать улыбку, отвечал:
- Нормально, Малыш.
Умиляло его, когда он в поисках травы отходил далеко от Марата, и тот тревожно, громко ржал, и дед снова улыбался и кричал:
- Я здесь, Малышонок.
С умилением смотрел, возвращаясь домой, как Марат, нагруженный двумя мешками переставляет маленькие копытца задних ног.
- Труженничек ты мой маленький, - радуясь, говорил дед.
Иногда, прежде чем идти за травой, чтобы легче было перенести жару, дед вел его сначала на лиман. Он заводил его в воду, и поплескав на него, отпускал, и Марат прямиком бежал к своему приятелю – рыжему жеребцу, привязанному постоянно под кручей в конце села, а когда дед подходил к нему, он убегал дальше к свинарнику, где была привязана Володькина красная кобыла.
Раз, не найдя Марата возле Володькиной кобылы, дед пошел в поисках его за свинарник. Там, в зарослях лебеды была привязана другая кобыла, рыжая, тракториста Николая, и возле нее на свободе паслась молоденькая серая кобылка, ровесница Марата. Там же в лебеде паслись две коровы, и поодаль от них сидел у дороги их хозяин Ваня Бутейко. Марат с кобылкой затеяли игру, бегая друг за другом, и дед, не решаясь нарушить ее, давая детям порезвиться, подошел к старику, предполагая мирную беседу с человеком своего поколения (тот был на два года старше деда).
Он подошел и присел рядом, поздоровался, миролюбиво улыбнувшись. Но старик, видно, был не в настроении, и, ответив на приветствие, сердито сказал:
- Что это он у тебя бегает, куда захочет. Конь должен постоянно чувствовать крепкую руку хозяина. Рвануть за повод, чтоб у него скулы трещали. Я шестнадцать лет конюховал, знаю, пропади они пропадом. Это уже не конь будет, если не ты им, а он тобой командует. Не за свое дело ты взялся. Если тебе уж так нужна лошадь, взял бы старую, объезженную, смирную, и ездил бы потихоньку, по-стариковски. А взять в твои годы молодого коня, да еще жеребца, это просто дурость.
И он вспомнил про какого-то Димку, которого убил его жеребец, про бабку Сорокопуда, и еще несколько подобных историй. Дед рассеянно слушал его и был доволен, когда Марат, набегавшись подошел к нему. Дед достал карамельку, дал ее Марату, и пока он жевал, пристегнул повод, и, поднявшись, повел его по дороге, более для того, чтобы посрамить Ваню, потому что ему не удалось довести его и до ближайшей лесополосы, как Марат легко вырвал повод из рук деда и умчался по направлении к складам.
Минут через пятнадцать он нашел Марата возле зернового склада. У ворот стояла пароконная телега под погрузкой, и конюх Макар Никольчук, высокий, видный мужик лет пятидесяти, отгонял кнутом Марата от своих кобыл.
- Ты чего его распускаешь, - встретил он сердито деда, - я на работе, и мне на хрен нужны лишние волнения. Кобылы молодые, что, если они понесут да упряжь порвут? Тебе игрушки, а мне лишняя работа.
Дед молча поймал Марата за повод, и, привязав его к ноге, потянул от лошадей. Марат, опустив морду, поковылял за ним. Пожилой мужик, получавший зерно, грузивший на подводу, доброжелательно поглядывал на Марата, и когда они отошли, дед услышал, как он сказал:
- Красивый жеребчик.
- Он его убьет, - сердито ответил Никольчук.
В конце мая, на праздник святого Николая дед со смутным чувством вины и предчувствием недоброго повел Марата пастись, и, посомневавшись, прихватил с собой серп и мешки.
Вышел он намеренно позже обычного, с тем, чтобы пока идет литургия, еще идти. У него была замочена кукуруза, уже начала проклевывать, и он было хотел в этот день сеять, но решил не рисковать, оставив работу на завтра. Он все ждал, надеясь, что все же пройдет дождь, но ждать было уже не куда, надо было засеять клочок земли, что оставил под кукурузу.
Всю дорогу его не покидало тревожное чувство, что должно что-то произойти, но дошли они, в общем, нормально, если не считать, что Марат был нервный, держался напряженно, и два раза угрожающе поднялся на дыбы на деда, и тот был вынужден обороняться. Трава в саду, в основном, была несъедобная, и дед еле набрал мешок.
Отобрав часть травы в пустой мешок, дед связал их, привязав Марата к дереву, поднял мешки, чтобы взвалить их на спину, но тот заупрямился, отошел. И дед уронил их на землю. Снова поднял и снова Марат отошел. С досады дед поднял хворостину и хлестнул ею Марата. Тот рванулся, порвал уздечку и убежал. Дед взвалил на себя мешки, взял уздечку и пошел к дороге, Марат последовал за ним.
На дороге Марат все же позволил на себя положить мешки, и они вернулись благополучно. За ночь Марат сожрал всю принесенную им траву, и дед почти до обеда ходил с мешком и серпом по чужим огородам – резал лебеду и щирицу. Только после обеда он сел чинить уздечку и провозился с ней до вечера, проклиная мастера ее шившего из прелой кожи:
- Надо же, сто сорок гривен за дерьмо заплатил, - кипел он в душе, - считай за железяку, за удила.
На следующий день он снова собирал лебеду по огородам, и с обеда только принялся сеять. Он делал тяпкой бороздки, ведрами таскал воду, заливал, потом кидал кукурузу и загребал тяпкой. Вышла Катюша.
- Давай я хоть кидать буду – все побыстрей будет, - взяла она у него мисочку с проросшим зерном.
Потом вышел Андрей.
- Иди мам – разве тебе можно с твоим давлением на жаре.
Деда тяпку и принялся делать бороздки. Потом сходил за водой и залил их. Он снова брал тяпку, делал бороздки, заливал их, и дед едва успевал за ним кидать зерна. От наклонов болела поясница, но он терпел, радуясь, как быстро продвигается дело, и что к вечеру они закончат посевную.
Он время от времени смотрел на сильное тело Андрея, как мышцы ходят под тонкой, гладкой кожей, и думал, что Андрей уже постарше, чем был тогда его отец. Калмыков, конечно, помощнее его, но и Андрей не слабый, и, пожалуй, повыше отца ростом. Он не помнил лица Калмыкова. Запомнился только его широкий подбородок, вызывавший в нем представление о его твердости, что если двинуть его кулаком в подбородок, то эффект будет тот же, если ударить по булыжнику.
У Андрея подбородок был тоже широкий. Наверное, он все же был более похож лицом на отца, потому что материнский был, пожалуй, ее высокий лоб и слегка запавшие глаза. Он вспомнил, как ненавидел его, когда он был маленький, и удивлялся своей ненависти.
«Ну вот, ведь, вырос – и ни чего. Теперь вот помощник на старости лет. Не зря говорят: «не плюй в колодец»». Он с удовольствием смотрел, как энергично работал Андрей тяпкой, как быстро ходил с ведрами, и думал с надеждой, что пусть он сейчас помогает не ему, а матери, но может со временем привыкнет к Марату, и будет также работать на него.
К нему снова подступило давящее чувство вины, которое все чаще в последнее время мучило его, вины перед тем худеньким мальчиком, который рос, лишенный отцовской любви, не знавший ее. В свое оправдание, стараясь хоть чуть смягчить чувство вины, он думал, что все же старался не проявлять своего настоящего отношения к пасынку – сдерживался.
Знать бы тогда, что все проходит, что придет время, когда все недоброе, злое оставит его, и ему будет стыдно за свое прошлое. Ведь не осталось же в его душе ни чего, что мучило его тогда, и теперь он даже жалеет его, сочувствует ему, с болью воспринимает его неудачи.
Последние две недели Андрей сидел без работы. В начале мая его позвали сделать электропроводку в новом доме. Помощником он взял Семена, который жил в доме, недалеко от них, на квартире. Хозяин дядя Коля умер, у него осталась то ли дочь, то ли сын, который или которая, пока будет длиться канитель с оформлением наследства, да пока они определятся окончательно, что с этим наследством делать – продать ли его или оставить как дачу – пустили Семена с его семьей жить, чтобы не оставлять дом беспризорным.
Семен с семьей приехал откуда-то с России, как он объяснил, из-за дочери, которой врачи посоветовали сменить климат, и желательно поселиться ближе к морю. Оказавшись, наконец, около моря, он одно время пас сельских коров, потом занялся мелкой торговлей, скупал по дешевке разнообразные металлические детали: болты, гайки, муфты и прочее в том же роде. Собирал из старых деталей велосипеды. Прогорел на этом бизнесе и сидел на иждивении жены, работавшей на винограднике в совхозе.
Он был рад подвернувшейся работе, и работал старательно, так что Андрей был доволен и с похвалой вспоминал о нем. Перед Днем Победы они получили расчет, разделили, и пошли отметить это событие в бар, просидев в баре до его закрытия. На следующий день отмечали День Победы. Андрей отдал часть заработанных денег матери, и те, что остались, скоро иссякли, и он, уже сам, еще неделю работал у тех же хозяев. Семен продолжал пить, и когда кончились заработанные деньги, он продал по дешевке свой старенький мотоцикл, и его пропил.
Андрей все это время был в мрачном расположении духа, и они с Катюшей старались не затрагивать его. Дед был доволен, что может уходить из дому.
И вот он второй день был вынужден оставаться дома, видел злое лицо Андрея, и это угнетало его. Он думал, может его молчание раздражает Андрея, который может принять за недоброе, неприязненное к себе отношение, и дед рискнул заговорить.
- Давно мы с тобой вместе не работали, - доброжелательно заметил он, когда Андрей принес воду.
Андрей, поставив одно ведро на землю, из второго вылил воду в бороздку, и только после этого заговорил:
- Вот ты хвастаешь, что всегда говоришь правду. Ответь мне по правде: ведь ты специально взял жеребца, чтобы не работать со мной?
Дед не помнил, когда это он хвастался, что не врет. Было ближе к истине, если б он сказал, что старается по возможности дома говорить правду, и теперь он, чуть замявшись, ответил:
- Ну не только из-за этого. Были и другие причины, но отчасти и поэтому. Видишь ли Андрюша, - стараясь смягчить чуть эту правду, пояснил дед улыбаясь, - больно уж ты часто начал пить после того, как разошелся с Таней. Вернее пошел в разнос. Ну какой смысл было работать. Я и подумал: на питание нам хватит, голодная смерть нам не угрожает, а на водку, сколько ни заработай – все будет мало. Лучше, по-моему, питаться одним хлебом, да жить спокойно.
Андрей вроде бы спокойно выслушал его объяснение, помолчал, глядя на улыбающегося отчима, и вдруг взорвался. Он со всей силы ударил ногой по пластмассовому ведру с водой, так что оно раскололось надвое, отлетев на несколько метров, и заорал:
- Да пошел ты к черту со своим конем. Чтоб он сдох у тебя. Я тебе и сарай развалю, чтоб ему негде было зимовать. Я его строил. – И он, широко шагая, ушел в дом.
Дед от неожиданности не сразу отреагировал, и некоторое время, глядя на мокрую землю, где только что стояло ведро с водой, и следил, как тяжесть наваливается на него, давит на грудь.
- Вот бешеный, - вздохнул дед, поднял целое пустое ведро и пошел за водой.
У двери дома его ждала встревоженная жена.
- Что ты ему сказал, что он взбесился. Знаешь же, что он не в настроении – уж молчал бы.
- Я и то все время молчал, ничего особенного такого не сказал. Он спросил про коня – я ответил.
- Нужен тебе этот конь. Только зло от него. Когда ты уходишь с ним. Я так и жду, что когда-нибудь он прибежит один, а ты будешь лежать где-нибудь в лесополосе и завоняешься, пока тебя найдут.
Дед ни чего не ответил, пошел за водой. Когда он проходил мимо Марата, привязанного под орехом, тот потянулся к ведру, и дед остановился его напоить. Он смотрел на него, пока тот пил, как чуть покачиваются его прижатые уши. Осторожно пальцами гладил его гладкую шелковистую шерстку ушей, и с печалью сказал:
- Никто нас не любит, Малыш.
Он сеял, пока ни начало садиться солнце, и пошел искать траву, чтобы дать ему на ночь.
- Вот и выгадал, - вспомнил он о своем предчувствии, когда шел в день святого Николая с Маратом. – Два дня пропало, да еще эта неприятность. Нельзя проверить, нельзя прокрутить время назад, как бы прошли бы эти дни, если б он отстоял литургию.
В следующее воскресенье дед пошел в церковь.
Продолжение следует...
21.02.2013 выходит 18 глава: "Андрей".