Мышанич маялся. Ему было скучно рисовать игуану. Заказчики требовали, чтобы на стартовой странице их сайта была изображена убедительная объёмная игуана. Они так и сказали: «убедительная». Мышанича это задело, потому что он считал, что неубедительно не мог рисовать в принципе. Убедительность, раз уж на то пошло, была его творческим кредо. Но он проглотил обиду, потому что заказчики платили хорошо, очень хорошо, хоть и времени дали мало. Заказчики, вообще, попались вредные. Они заставили Мышанича установить их собственное программное обеспечение для работы, объясняя это соображениями безопасности. Софт был, в целом, неплохим, поэтому Мышанич долго с ними пререкаться по этому поводу не стал. Уж очень хорошо они платили.
У него всё было готово, оставалась одна игуана, да и ту он почти закончил. Рисовать игуану было очень скучно. Это была не графика для целой игры и даже не пейзаж, на худой конец. Так, скопление жёлтых, зелёных, белых, серых и коричневых точек, расположенных в определённом порядке, чтобы создавать иллюзию игуаны. Никакого смысла. Поэтому Мышанич маялся – до мельчайших подробностей прорисовывал перепонки между лапками, складочки чешуйчатого тельца, глазки пуговки и пугающие своим разнообразием, торчащие как попало зубы. Мышанич эту игуану срисовывал с картинки, но добавил живописности образу, чтобы никто не придрался. На самом деле, ему было глубоко безразлично, будет ли игуана похожа на игуану или, может, скорее на хамелеона, или, вообще, на какую-нибудь агаму бородатую. Он недолюбливал весь этот земноводно-пресмыкающийся народец. Но результатом своих трудов остался вполне доволен. «Бррр, мерзкая какая!» подумал Мышанич, поставив последнюю точку в своём творении. Затем он проверил картинку в действии – глазки и хвостик двигались как надо при наведении на них курсора. Всё было в порядке, и Мышанич на некоторое время забыл об игуане, потому что на его новый, пятый iPhone пришло сообщение. Окунувшись с головой в составление остроумного ответа, Мышанич не заметил, как игуана на экране компьютера сама по себе зашевелилась. Нолики и единички, которые составляют суть любого компьютерного продукта вдруг стали обретать в игуане телесность, пиксели материализовались, и, если бы Мышанич не был так увлечён телефоном, он бы услышал, как что-то тихонько шлёпнулось на клавиатуру его компьютера. Это шлёпнулась игуана. Она была маленькой – ровно такого размера, какой задал её создатель Фёдор Алексеевич Мышанич. Она двигалась медленно – приблизительно так, как это бывает в природе. Однако, возможно, зверёк просто пытался сориентироваться в незнакомой обстановке, поэтому действовал осторожно. В тот момент, когда игуана упала с экрана компьютера на клавиатуру, Мышанич как раз крутанулся в своём роскошном кресле, заняв, таким образом, позицию лицом к окну и спиной к столу, на котором происходила эта невероятная вещь с игуаной. Потом он поболтал по телефону. Пока длился разговор, он, конечно же, не мог слышать, как по ламинату зацокали маленькие коготки. Собственно, Мышанич понял, что что-то не так, только когда, плавно вращаясь в кресле, снова оказался лицом к столу. Тут он увидел, что экран компьютера погас, хотя сам компьютер работал. «Что за чёрт!» подумал Мышанич, сказал в трубку «Ой, подожди-ка, я тебе перезвоню» и бросился к монитору. Странным образом, индикатор на его матовой рамке положительно свидетельствовал о том, что тот работал. Но на самом деле монитор не подавал ни малейших признаков жизни. Теперь Мышанич ругнулся вслух и только тут услыхал, как в районе двери что-то скребётся. Чувствуя себя неуютно, Мышанич краем глаза посмотрел на дверь и увидел игуану. Покрываясь холодным потом, он полностью развернулся в кресле, чтобы чётче видеть масштаб кошмара.
Игуана стояла к нему хвостом и ритмично и как-то безучастно царапала дверь передней правой лапкой.
«Правша», машинально отметил Мышанич. Сам он был левшой и в тайне имел комплекс по этому поводу, который заставлял его всегда регистрировать праворукость (в данном случае, праволапость) или леворукость знакомых и просто окружающих.
Самым страшным было то, что Мышанич узнал в игуане своё создание: гребешок вдоль хребта был точь-в-точь таким, каким он его нарисовал. «Да что же это такое?!» подумал Мышанич с тоской. Игуана, похоже, ощутила, что привлекла чьё-то внимание. С огромным трудом она развернула своё малоподвижное тело на 180° и сфокусировала лишённый выражения взгляд на Мышаниче. Мышанич запаниковал, хотя видимых причин для паники не было. Ну, игуана. Ну, сидит. Ну, смотрит. Не кидается же.
- Кис-кис-кис… - промямлил Мышанич, глубже вжимаясь в кресло и чувствуя, как ноги становятся ватными, - Ты, наверное, кушать хочешь?
Он вдруг подумал, что даже не знает, являются ли игуаны хищниками или травоядными. Он набрал номер Насти – очень занудливого и эрудированного человека. На экране засветилось «Любимая» и через несколько секунд вредный голосок прощебетал:
- Да-да?
- Насть, привет, - просипел Мышанич, - Слушай, очень важно: игуаны – хищники или травоядные?
- Мышанич, ты чокнулся? - засмеялась Настя, - дурак!
- Насть, это, правда, важно! Они хищники?
Настя возмутилась:
- Да откуда я знаю! Погугли!
- Я не могу, - упавшим голосом сказал Мышанич, - у меня комп полетел.
- Как?! – воскликнула Настя. Она-то знала, что значит компьютер для Мышанича, потом добавила, - через телефон погугли!
- Как-то странно, - ответил Мышанич, не сводя глаз с игуаны, которая повернулась к нему хвостом и опять принялась за дверь, - Ладно, Насть, я тебе потом перезвоню.
И Мышанич выключил телефон. Гуглить он ничего не стал, а обратился к игуане:
- Ну что мне с тобой делать?
Та замерла. Мышанич протянул руку и пошарил по столу. В конце концов, он нащупал то, что искал – несколько кусочков шоколадки. Он взял их и опасливо швырнул игуане. Она развернулась, даже не принюхиваясь, выстрелила языком - и от шоколада осталось одно воспоминание.
- Господи! – выдавил Мышанич. И было из-за чего ужаснуться: игуана подросла, наверное, прибавив в весе столько, сколько съела шоколада. Правда, очень быстро выяснилось, что не ровно столько. Игуана деловым шагом подошла к Настиной любимой диффенбахии и навалила рядом с ней кучку.
- Ну и пищеварение у тебя, - пробормотал Мышанич, вставая. Ему всё ещё было страшно, однако, перспектива столкнуться со вспышкой Настиного гнева из-за игуаньих какашек под любимой диффенбахией пугала его в тот момент значительно сильнее.
- И вообще, - сказал Мышанич игуане, - Ты – ненастоящая. Я тебя нарисовал. И какашки у тебя ненастоящие.
Игуана взглянула на Мышанича и ему показалось, что теперь в её взгляде было выражение: как будто она ставила под сомнение реальность его собственного существования.
- Ладно-ладно, - пробурчал Мышанич и направился в туалет. По рассеянности он оставил дверь открытой. Когда он вернулся с рулоном туалетной бумаги и пластиковым пакетом, игуаны в комнате не было.
- Сссссссобака, - прорычал Мышанич. По поводу ненастоящести игуаны он, судя по запаху её экскрементов, ошибался. «Как же это произошло? Как она могла ожить? И как она так быстро растёт?» Мышанич даже ущипнул себя на тот случай, если он спит, но он не спал. Вдруг раздался лёгкий щелчок и Мышанич увидел, что монитор компьютера включился. На нём горело то изображение, с которым он работал до поломки, с одним только маленьким нюансом: игуаны там не было.
Мышанич сглотнул: «Что это? Шизофрения начинается? Ведь говорила же бабушка, что у моего прапрадеда была шизофрения… Неужели у меня наследственность проявилась?!»
У него пересохло во рту, и он пошёл на кухню попить водички. Кроме того, какое-то чутьё подсказывало ему, что игуану он там тоже обнаружит. Так оно и оказалось. Игуана стояла перед холодильником, задрав голову, насколько для неё это было возможно. Дело в том, что на холодильник (а он у них был большой, высокий) Настя утром положила огромный кусок корейки – размораживаться.
- Вот каким нюхом ты унюхала эту корейку? – спросил Мышанич. «Всё-таки она хищник. Самый натуральный хищник.»
- Ну подожди, подожди, - попросил он, бочком пробираясь к холодильнику, и вдруг, неожиданно для себя самого добавил чуть ли ни с нежностью в голосе, - Касенька…
Он решил, что игуану будут звать Кася. Возможно, его подсознание посчитало, что это будет прекрасным уменьшительным от слова «катастрофа». Поднявшись на цыпочки, Мышанич с трудом снял тазик с корейкой с холодильника. Он хотел отрезать игуане маленький кусочек для начала, но не тут-то было. Как только Кася увидела мясо в руках Мышанича, она сделала языком «ляп!» и нечеловеческая сила вырвала тазик у него из рук. Не успел он опомниться, как тазик вместе с мясом исчез в недрах игуаны, а сама она – о ужас! – стала ещё больше. Потом рядом с холодильником появилась кучка, и в ней Мышанич отчётливо различил голубенькие обломки пластикового тазика. После этого он почувствовал, что теряет сознание.
Когда он очнулся, квартира лишилась практически всех более-менее открыто лежащих предметов. Не стало телевизора, компьютера, нового iPhone`а, ваз, комнатных растений, штор, пепельниц. Игуана уже была крупнее, чем лошадь. Она бродила по квартире, неуклюже переваливаясь и всё подряд задевая хвостом, и повсюду оставляла кучки от съеденных и переваренных предметов.
Мышанич понял, что если он останется в квартире, спасения ему нет. Надо было бежать. Он встал на четвереньки и пополз. Трудно сказать, решило ли это судьбу Мышанича, или же он был обречён в любом случае, но игуана отметила движение в коридоре, выглянула туда, сделала языком «ляп!», потом «хряп-хряп-хряп» и Мышанич исчез. Кася не оставила от него ни кусочка.
В кабинете запищал мобильный телефон. Он находился в нагрудном кармане корректного костюма, надетого на совершенно бесцветного, но очень корректного мужчину. Мужчина вытащил телефон из кармана, посмотрел на экран и ответил:
- Слушаю.
- Шеф, всё в порядке. Технология работает. Объект ожил.
- Отлично. Осложнения?
- Некоторые осложнения есть. Объект пожирает всё вокруг, независимо от съедобности. И художника этого сожрал.
«Какая экономия», подумал мужчина в корректном костюме с ухмылкой, а вслух сказал:
- С художниками всегда так. То они уши себе отрезают, то в психушку попадают. Этого съели. Бывает. Как объект реагирует на съеденное?
- Эммм… Переваривает. И он растёр, шеф. Тут надо что-то дорабатывать.
- Уничтожить объект, - бросил человек в корректном костюме и закончил звонок.
Тем временем Кася оказалась на улице, потому что съела дом, в котором её нарисовал Мышанич. Величиной она была уже с небольшой микрорайончик. Она побрела куда глаза глядят, тут и там заглатывая то деревья, то мусорные баки, то дома, то машины, то попадавшихся навстречу людей и животных. Один раз она выбралась на довольно большое открытое пространство и слопала целый комплекс каких-то зданий, в одном из которых, кстати, находился человек в корректном костюме, отдавший приказ уничтожить Касю. Но Касю невозможно было уничтожить, потому что она была неживая. Она всё ела и ела, всё росла и росла, и никак не могла лопнуть, потому что нано-роботы, из которых она состояла, не подчинялись законам природы и делились самостоятельно, увеличивая своё количество пропорционально содержимому, наполнявшему странную игуаноподобную оболочку, которую они образовывали.
Кася непрерывно ощущала какое-то смутное беспокойство: ей всё время сказочно хотелось кушать. И она кушала. Но, в конце концов, произошло то, что должно было произойти. Кушать стало нечего. Единственным, что Кася ещё могла съесть, был тот шарик, состоящий из воды и тверди, который совсем недавно населявшие его существа называли Землёй. Касе было неудобно сидеть. Она протянулась вдоль обеих Америк, вцепившись кончиком хвоста в Южный Полюс, чтобы не упасть. В брюхо давили Анды и Кордильеры. Лапам было мокро из-за океанов. Понимала ли Кася, что этот шарик нельзя есть, потому что она на нём сидит?
Возможно. Но её мучил голод. Страшный первобытный голод. И Кася съела шарик.
После этого игуане Касе больше не на чем стало сидеть и её унесло в мировое пространство. Возможно, через миллионы световых лет она столкнётся с какой-нибудь звездой и произойдёт очередная, обычная для космоса, катастрофа.