Тёплым весенним вечером я сидел с пластиковым стаканчиком пива в руке и пятилитровкой тёмного нефильтрованного между ногами на ржавой скамейке возле сторожки нашего гаражного кооператива, где много лет уже ставил на ночной прикол своего «стального коня». Был конец апреля, и для этого сезона стояла удивительно тёплая и тихая погода, которую в нашей компании прозвали «займи и выпей».
Определённо, господа - настоящее, вкусное, тягучее и ароматное пиво можно попробовать только в середине весны, и только разливное, с местного пивзавода. Летом, когда число жаждущих вырастает в разы, сусло не успевает дображивать, напиток пускают в продажу, не дожидаясь, как говорят пивовары, «янтарной зрелости». А зимой, в 25-градусную стужу, наоборот, разливуху берут мало и она неделями киснет в кегах, перезревая до констистенции пахнущей дрожжами бурды.
Я допил третий стакан и не спеша приготовился нацедить из бутыли себе четвёртый, когда из сторожки показался наш бессменный гаражный «секюрити» Фёдор Денисович, или просто - Денисыч, как за глаза и в глаза звал его тут каждый. Увидев мои шаманства с баклашкой, он хитро прищурился, вынул откуда-то из-за пазухи закопчённую эмалированную кружку и спросил:
- Пиво? Наше, нефильтрованное? А ну-ка, сынок, налей!
Денисычу шёл 82-й год, и был он старше всех в нашем гаражном кооперативе. При всём этом у деда был удивительно ясный, рассудительный ум и неотразимая степенность во всех действиях. Он никогда не торопился, но при этом никуда не опаздывал. Гаражные ворота для шоферов-полуночников, заезжающих на постой после 23:00 он открывал хоть и медленно, но никогда это не раздражало, в отличие от действий его напарника, неуклюжего татарина Темирханыча.
Дед всегда участвовал в гаражных пьянках, а если, бывалочи, молодёжь привозила с собой «на кильдым» пьяных девок, то он не преминул с хитрым прищуром легонько шлёпнуть зазевавшуюся девицу по филейному месту. Но при всём этом Денисыч никогда не напивался, ограничивая себя максимум тремя неполными рюмками, а девиц так смешил своими коммунистическими анекдотами и байками из советской половой жизни, что те совершенно не прочь были покрутить вокруг деда этими самыми филейными прелестями.
К тому же Денисыч был кладезем гаражной мудрости и первым в округе миротворцем. Никогда не «сдавал» понапрасну жёнам ужравшихся мужей, которые, отправившись в гаражный погреб за картошкой, не могли не пропустить рюмочку за очередную починку кардана соседом. А если и «сдавал», то токмо заради безопасности ответственного члена кооператива: всё-таки идти зимой через заснеженное поле и недостроенный красильный цех, с мешком картошки на плече и поллитром крепенькой в желудке - дело рискованное...
И вот теперь наш доморощенный Спиноза сидел рядом со мной на лавочке и степенно, глубокими, аппетитными глотками, пил пиво.
Меня окончательно разморило и, как это бывает, потянуло на душевные разговоры:
- Денисыч, а ты жене своей изменял когда-нибудь?
- Никогда. Мы с ней двадцать лет прожили, но я ей - ни-ни! - старик довольно жмурился, глядя на щенков гаражной собаки, которые с тявканьем игрались возле своей будки.
Я не отставал:
- А почему? Неужели других пощупать не хотелось?
- Хотелось, как не хотеться-то... Что же я, всамделе, титановый, что ли? По мне даже наша кадровичка с фабрики, Катерина, сохла. Чуть не впрямую говорила: «заходите, мол, Фёдор Денисович, в гости. Поможете мне кровать починить, а я вас пирогами угощу, с рыбой. Да и налить дорогому гостю есть чего.» Но я всегда отказывался. Вот ты сам посуди - покувыркаемся мы с ней, и как быть потом? Буду с женой по Беловке гулять, а навстречу - она. И что же мне тогда, морду кирпичом, как будто и не знаю её, нашу Катеринку? Будто у нас ничего и не было? Это хреновая жизнь, сынок. Мужик не должен делать в жизни ничего такого, за что потом бы ему неловко было смотреть другому человеку в глаза...
- И ты, сталбыть, с женой до самой её смерти прожил? - я краем уха слышал, что жена Денисыча давно умерла - была у неё какая-то болезнь сердца...
- Нет, не прожил. Ушёл от неё... Вот как раз на двадцать первом совместном году...
Я чуть с лавочки не свалился. Степенный Денисыч, кооперативный Конфуций, верный своим принципам, как товарищ Мао компартии Китая - и ушел от жены?!! Это было что-то!
- Как же так вышло? Таки совратила тебя твоя Катерина?
- Это у вас, молодых, весь мир вокруг манды крутится. Это вами бабы помыкают, как аленями. А наше поколение не такое было. Я если у алтаря поклялся своей быть верным - то своё слово держал. А она вот - нарушила. Обманула меня. Потому и ушёл. Вот ты, сынок, нацеди-ка мне ещё своего нефильтрованного, и я расскажу эту старую историю. Если умный - поймёшь. Если дурак - посмеёшься...
* * *
- Это было в 70-х годах, как раз старший мой десятилетку заканчивал... Я тогда на мебельной фабрике столярничал. Деньги заколачивал неплохие: оклад у меня был 220 рублей, да за срочность и качество люди докидывали сверху. С меблишкой ведь тогда туго было - хороший кухонный гарнитур алибо стенку в зал достать - знакомства надо иметь. Я вот и был таким «знакомством». Помогал пролетариату и рабочей "нтеллигенции", ну, и меня не обижали...
Окромя того по выходным мы с мужиками шабашки делали - неучтённый товар. Где досочки сэкономим, где шпон с фурнитурой припрячем. А потом всё в дело пускали, меблишку из остатков столярничали и почитай, столько же наваривали, сколько мне государство на руки платило. В общем, неплохо получалось. Тот год, когда мы с Тамарой разбежались, вообще рыбный на деньги был.
А в дому у меня так повелось, что всю зарплату и зашабашенное я отдавал жене. Себе червонец на пиво да папиросы на кармане оставлял, а больше-то мне и не надо. На зарплату семья жила, а шабашки Тамара на книжку откладывала, копила. Ну, а я в энти дела не лез; как никак, она у меня бухгалтером была в автобусном парке, думал, что лучше моего разбирается, что да как. Потому, сынок, как рубль, бабой дома сэкономленый, всё одно что тобой мозолями заработанный. Смекаешь?
Я слушал Денисыча, раскрыв рот...
- Так вот, значится жили мы, не тужили, и тут клич кинули - два «Жигуля» на наш цех дают! Один-то, понятно, ветерану Степанову сразу отделили, а второй - на нас, краснодеревщиков. Я в очереди на машину пятый год стоял. Передо мной только токарь Михалыч был, а следом - я. А у Михалыча, как специально, тёща на Украине померла, ему назавтра в Харьков лететь. Чуть не плакал - а куда денесси? Сталбыть, «Жигуль» в порядке очерёдности мне причитается! Вноси в кассу пять тыщ, прикручивай номера - и езжай!
Я, не помня себя от счастья, в обед бегу домой; мужикам в цеху сказал, чтоб вечером не расходились, обмывать моёго стального коня будем, чтоб бегал и не спотыкался. В ликёро-водочный заглянул, попросил продавщиц оставить кой-какого хрустального товару по случаю радостного события.
Залетаю в свою хрущёву, кричу: «Жена! Машину покупаем! Где там наша «шабашная» сберкнижка? » По моим, слышь, прикидкам, там с шабашек за два года как раз тыщщи четыре накапать должно было, ну и ещё батя обещал мне остаток подкинуть.
А Тамарка на меня, словно ведро с холодной водой вылила: «Да где-ж, Федя, мы на машину такую прорву денег найдём? Что ты?»
Я ей - так ведь шабашные же есть! Откладывали же! А она говорит, так мол, и так - нету почти ничего, на, сам посмотри - четыреста рублей осталось. Шубу дочери под Новый год покупали, тебе вот костюм шевиотовый, деверю на юбилей. Сыну шапку... Вот так и разошлись денежки-то...
Ну, погоревал я тогда конечно - ушла машина, прорабу нашему ушла, и когда теперь опять такой шанс подвернётся, неизвестно. Ну да делать нечего: жили как-то без «Жигуля», и дальше проживём.
А где-то годик спустя Тамара уехала с детьми к тёще в гости на майские праздники. Мы как раз заказ на гарнитур делали, не успевал я с ней на электричку. Ну и на проходной зацепился за что-то, порвал рубаху на боку. В дырявой же не поедешь к тёще, решил переодеться и на следующий день утренним выехать. Только я же не знал толком, где там у жены что лежит, полез в бельевой шкаф искать себе другую рубаху, и тут глядь - между тряпками обнаружил сберкнижку. Открыл - и обомлел: четыре тысячи пятьсот рублей на ней! Ну, я на том не остановился, перерыл шкафы, вывернул всё, так сказать, обыск с пристрастием провёл - и нашёл ещё две сберкнижки. В сумме на них семь с лишним тысяч было! Вот они где лежали мои шабашные! Все до копеечки!
Собрал я тогда свои манатки в чемодан, кинул на стол книжки эти злосчастные, на верхней написал: «Ты хотела жить с деньгами - вот и живи с деньгами». И ушёл.
Поймал такси, прямиком к Катерине домой. Она дверь открыла, чемодан увидела - и всё поняла.
Так с той поры и коптим с ней небо вдвоём, тридцать с лет уже с гаком...
Я сидел, ошарашенный этой историей и этим человеком, который открылся мне с совершенно неизведанной прежде стороны.
- И что же, вы больше потом с бывшей женой не встречались?
- Один раз, через одиннадцать лет, незадолго до её смерти. Она уже тогда плоха была, и мы виделись ровно три минуты, у нотариуса. Дарственную на имущество на детей подписали и развод оформили, чтобы мне квартиру побольше от завода получить.
- И неужели никогда она не пыталась поговорить, объясниться?
- Может, и пыталась. Я не знаю. Мы с Катериной вскоре уехали. В соседней области газзавод строился, и рукастые мужики здесь очень нужны были. Да и жильё давали. Сын ко мне вскорости перебрался, в начальники вышел, всё слава Богу. А дочка при маме осталась, её там, на родине, и схоронила.
- Ну а дети-то как всё это восприняли?
- Дети.... Да как тебе сказать.... Дочь до сих пор простить меня не может, думает, что это из-за меня мать в могилу раньше срока ушла. А сын молодец, в мою жизнь не лез никогда. Один раз только спросил у меня, почему не вернёшься к матери, простил бы её уже. Я тогда ему ответил: «Сынок! Я-то могу её простить, да, собссно, и простил уже давно. Но штука-то в том, что если я к ней вернусь, она не сможет простить мне этой моей слабости! Я тогда в её глазах я уже никогда не буду мужиком. Только тряпкой, «аленем», которого можно обмануть, сподличать - а он походит-походит кругами обиженный - да и встанет обратно покорно в стойло.»
Не знаю, понял сын тогда мою мысль, или позже осознание пришло, да только больше он на эту тему со мной не разговаривал....
* * *
Денисыч, кряхтя, встал со скамейки и отправился обратно в свою сторожку. Солнце уже скрылось за горизонтом, и стало холодать. Старый краснодеревщик дёрнул тросик въездного шлагбаума, он закрылся... Пора было идти домой. Но ещё долго моё сознание переваривало услышанное. Я вспоминал свою семейную жизнь, поступки свои и жены. Наши конфликты и ссоры, конфликты друзей с их жёнами...
Чёрт возьми, старик, ты опять, как и всегда, прав, тысячу раз прав! Мы - поколение «аленей», почти потерявшие свой мужской стержень, свою патриархальность. Мы - кисель, размазня, не умеющие принимать ответственные решения и не способные их отстаивать. А ты, старый хрыч, оказался настоящим мужиком.
Титановым!