Глава 1
Англия, конец 15-го века.
На дороге вскачь несется повозка. В ней двое. Черноволосый с выразительными большими карими глазами молодой мужчина в одежде рыцарей храма св. Франциска. Одной рукой он просто нахлестывает плетью уставшую от бега лошадь, другой заботливо обнимает закутанное в рогожу молодое создание с белокурым личиком и зелеными глазами. Из под старой рогожи, в форме платка укутавшей девушку, выглядывает золоченый ошейник, плотно сидящий на худой шее. Это показывает на то, что она рабыня.
Дик Бругильбер спешит. Он должен попасть в город в порт, где норманны за плату доставят его со спутницей на земли Саксонии. Там они недосягаемы. Да, он нарушил закон, выкрав рабыню у местного феодала, но у него нет таких денег, чтобы ее выкупить. Хотя он на коленях умолял соседа о продаже ему девушки, клялся быть его вечным рабом, но тот только посмеялся в ответ. Но никто не может безнаказанно издеваться над одним из храбрейшим рыцарем храма церкви Христовой, не раз бывавшим в крестовых походах в Палестине.
И вот феодал заколот мечом, а девушку он выволок под вой и плач остальной прислуги и бросил в повозку. Та чуть живая от страха не сопротивлялась, а когда рыцарь, желая ее успокоить, ласково объяснил, что повезет ее за море на север в далекую Русь, откуда она родом к ее родным, то она успокоилась и с тревогой стала оглядываться назад, боясь, что стражники короля догонят их. Весть об убийстве уже дошла до дворца, Надо было поторопиться.
Уже уплывая с норманнами на их надутой парусами лодке Дик и Лени (Елена) услышали крики королевской рати, разгоняющей толпу на берегу. Но они были уже в безопасности.
Через несколько месяцев после этих событий недалеко от небольшого замка на границе Саксонии и варваров в небольшой деревне на берегу живописного небольшого озера построили свой нехитрый домик двое христиан муж с женой. Постепенно они распахали землю рядом с домом, завели живность и стали кормиться ее дарами. Говор мужчины был чужим незнакомым для этих мест, но женщина говорила на языке племени русичей. Постепенно селяне не видя от них вреда привыкли к новым соседям. Женщина даже в своем домотканом чепце казалась прехорошенькой, несмотря на усталость от постоянной тяжелой работы.
Детей у них не было. Но соседи стали примечать, что когда Дик уезжал в город продавать свой нехитрый урожай, то к ним в домик спешит молодой всадник, сын местного саксонского графа. Когда и как он улестил молодую жену Дика всем было неведомо. Только после его отъезда выбегала она в одной рубашке к озеру и смеялась сумасшедшим счастливым смехом, глядя на полную луну над ним.
Но любовь не может длиться вечно. Убил молодого графа прямо в постели жены, вернувшийся из города некстати Дик. Жену же, рыдающую и молящую о пощаде, он не тронул даже пальцем. Она была на сносях.
В ту же ночь граф, взяв с собой слуг, забил его до смерти, а тело сбросил в озеро. Вдова тогда родила от горя 8-ми месячного сынишку. Граф, решив, что это ребенок сына, дал ей золото и приказал слугам обустроить дом.
Прошли годы. Деревенька опустела, сместилась на пару миль дальше от озера, которое не иначе, как проклятым, все не называли. Подходы к нему заросли дремучим лесом, камышом и травой в человеческий рост. Лишь Бругильберы, потомки тех двоих, продолжали возле него жить. У них уже была великолепная ферма с козами, свиньями, коровами и несколько гектаров хорошо распаханной земли. Но рачительные ее хозяева умерли от холеры.
Шел 1934 г. В деревне ночью зажигается свет керосиновых ламп, над притихшим озером тоже мерцает пара огоньков. Это обитатели дома над ним зажгли вечерние лучины. Их семеро и они так бедны, что не могут купить себе даже керосина для лампы. Анни, вечно кашляющая и сохнущая от болезни и выпитого алкоголя, перебирает фасоль. Дед, отец Анни, лежит на куче тряпья возле печки с неизменной трубкой в руках. Дети сидят возле огня их пятеро. Старшая 17-ти летняя красавица черноволосая Генриетта, Гюнтер и Ганс 12-ти и 13-ти летние мальчики с непослушной копной каштановых волос на голове, на них старые выцветшие рубашки и штаны в заплатках. Рядом с ними я, Сабрина, мне уже 15, но я так худа и грязна, а белокурые волосы спутаны, что на меня ровесники юноши в деревне не обращали ни какого внимания, что меня горько обижало. М малышка Ольга. Ей 5 лет, и она плача потирает кулачками глаза, хочет спать.
С улицы донесся скрип повозки. Дверь открылась, и капли дождя хлынули прямо в комнату вместе с зашедшим в дом мужчиной в шляпе с худощавым угрюмым лицом. Хозяйка дома, встрепенувшись, кинулась, было, на встречу и застыла в тревоге. Гость, как бы упреждая ее вопрос, хмуро поглядев на детей, сказал
- Прости меня, невестка, я принес дурную весть. Генрих заколот ножом вчера на разборках, когда мы отстаивали свое право на территорию.
- Да как же мы будем жить без кормильца, - Анни свирепо вцепившись в дождевик мужчины, взвыла от горя в полный голос, - это ты, негодяй, втянул его в свои дела, кто мне детей теперь подымет?
- Уймись, невестка, - мужчина мягко отстранил ее руки,- да вы бы все равно с голоду померли, если бы я его в долю не взял, земли ведь у вас нет, всю давно за долги забрали.
- Ну, положим, огород возле дома остался, не пропадем, - робко возразила гостю заплаканная красавица Генриетта.
- Да брось ты это, дочка, что с этого огорода уже возьмешь, одно название, хорошо хоть дом не отобрали. Да кому нужна эта чертова рухлядь, еще возле проклятого озера,- с пылом вступила в разговор мать.
- И то верно.
- Ладно, кум, не сердись, снимай плащ, проходи к печке, садись, сейчас я с дочками стол накрою, помянем убиенную душу моего супруга, - при этих словах Анни, всхлипывая, направилась в соседнюю комнату сбирать нехитрую снедь.
Вскоре мы с Генриеттой постелили на стол праздничную скатерть. Мальчики радостно поглядывали на разложенные на столе привезенные мужчиной сладкие яства, печенье, конфеты, консервы. Казалось, что все забыли про скорбную новость, принесенную гостем. Но кто знал доподлинно жизнь обитателей этого дома, поняли бы, что отсутствие хозяина дома было детям как облегчение. Он по приезде домой страшно напивался, а потом бил жену и детей, случайно попавших под руку. Но я и Генриетта соблюдали видимость приличия. Я помнила, что в те дни, когда наш дом знавал лучшие времена, отец брал меня с собой в город на ярмарку, и я каталась вместе с ним на карусели на раскрашенных лошадках. По дороге домой я всегда засыпала, и он бережно нес меня на руках. Но это все, казалось, было в другой жизни. Страшные тиски нищеты сделали его злым, беспощадным пьяницей.
Спать мы с сестрой улеглись на печке, братья на полу на рваных тюфяках. У Ольги была своя кроватка и она и дед давно заснули под наши негромкие разговоры за ужином. После него Анни с гостем ушли в соседнюю комнату, туда, где она обычно уединялась от нас с отцом. Через полчаса мы услышали раскатистый бас гостя, смех матери и скрип старой кровати. Мы с Генриеттой переглянулись.
- Хоть бы стыд имели, это в поминки то отца!
Потом из их комнаты послышался шепот, услышав который, Генриетта, вдруг побелев, подскочила к двери, ведущей в соседнюю комнату, и, приложив ухо к дверям, напряженно вслушивалась.
- Ты чего?- я приподнялась с печки в надежде тоже услышать хоть слово.
- Тс, - Генриетта, обернувшись ко мне, приложила палец к губам.
А за дверью шел следующий разговор.
- Ну, ты знаешь, я тебя с детьми не оставлю, буду присылать или сам привозить деньги из города, но ты мои условия знаешь, я с покойным Генрихом давно все уже обговорил,- вкрадчиво шептал мужской голос.
- Она вроде бы с Андриясом, сыном Валюкаса, встречается, может замуж бы ее взял,- робко возражал ему женский.
- Анни, дорогая, бесприданница никому не нужна, а если возьмут, вечный укор и ей и нам, будет там, на правах домработницы, а то моя жена ее определит в свое заведение к девочкам, будет ходить в шелках да чулках фильдеперсовых, а понравится кому-нибудь из высших военных чинов, к себе заберет, и будет и ей и всем сладкая жизнь.
- Да, она лицом уродилась, словно кукла, а вот вторая, похоже, дурнушка. И в кого она белобрысая такая, не родила б сама, подумала, что подкинули,- засмеялась мать.
- Ну вот, все что надо я услыхала, - Генриетта со злостью стянула с меня одеяло, - но я не позволю им распоряжаться своей судьбой, я не буду работать в бордели у тети Женни, - рассказывала она мне, причем щеки ее горели.
Я только порадовалась после ее слов, что моя скромная персона не привлекла их внимание. Проснувшись глубокой ночью, я обнаружила, что рядом со мной никого нет. Генриетта исчезла, но я знала, где она. Наверное, собрала вещи, как она грозилась в сердцах матушке, да и ушла жить к Андриясу сыну Валюкаса Баниониса, одного из зажиточных хозяев деревни.
Глава 2
Генриетта бежала через густые заросли возле озера, стараясь не задеть о них тяжелый узел с собранными вещами. Моросил мелкий дождь. На ней было старое легонькое пальто да почти новая шаль.
Перед деревней находилась мельница. Девушке стало теплее на сердце, когда она увидела там свет. Значит ее любимый сегодня там. И она выполнит свой с ним уговор. Конечно, придется терпеть притеснения его матери, которая не любила Генриетту и не одобряла ее отношений со своим сыном, но его отец человек добрый, раз он разрешил сыну жениться на бесприданнице.
- Любовь моя, голубка сизокрылая, что случилось? - вышедший из пристройки высокий светловолосый юноша, обняв девушку, вопросительно посмотрел ей в глаза, при этом забирая тяжелый узел у нее из рук.
- Не спрашивай, я тебе все расскажу, я не вернусь к своим, они меня продают, у меня нет больше дома,- плача на плече у юноши проговорила Генриетта.
- Идем к отцу и матери, наверное, настал решительный миг в нашей жизни,- твердо сказал юноша.
- Да, как скажешь, любимый, - Генриетта устало соглашаясь пошла с ним в поселок.
Когда молодые, постучав, вошли в дом, старая Прускене побелела и, отведя мужа в сторону, прошептала:
- Гони ее, шалаву, голь, рвань, отбросок, она сделает нашего мальчика несчастным, потому что ее сумасшедшая семейка рядом, всем известно, чем ее отец и дядьки занимались, а тетка в городе бордель содержит.
- Слушай, жена, почему эта красивая девушка должна отвечать за родительские грехи? Когда она этим летом работала у нас не покладая рук, разве она тебе не нравилась?
- Да, она хорошая батрачка, но невесткой я ее видеть не хочу! - переходя с шепота на крик Прускеке сердито взглянула на поникшую от ее слов Генриетту.
- Как я решил с сыном, так и будет. Проходи, дочка, горница на сегодня ваша. Я договорюсь с ксендзом, он на днях вас обвенчает.
- Вот, вот, ты хоть подумай, ведь они же лютеране, хотя ее родители ни в одну из церквей не ходили, да и дед с бабкой такие же были, еретики, одним словом пьянь, погань, тьфу! - Прускене с ожесточением взялась за скалку, домешивая тесто на столе.
При этих словах молчавшая покорно Генриетта вспыхнула, покраснела, собралась, было возразить, но Андрияс, заметив это, быстро, едва ли не бегом, потащил ее в горницу. Устраиваясь на роскошной кровати с пышными подушками, девушка с обидой прошептала:
- Ну ладно, мать и отец пьяницы горькие, согласна, но ведь в нашем роду даже графья есть, вся деревня об этом знает.
- Да, милая, не обращай на мать внимания, она смирится, поворчит только, - ласково обнимая подругу, проговорил Андрияс.
В дверь тихо постучали. И, зашедшая Прускене, молча положила на кровать вышитую новую ночную женскую сорочку - Примерь, в нашем доме не ходят в обносках,- сурово сказала она и вышла.
- Ну вот, я же тебе говорил, душа у мамы добрая, это она на вид сурова.
- Да, пожалуй, верно, да и не об этом мне сейчас надо думать. Скоро утро и дядя Вальтер с мамой скоро спохватятся, но ты ведь защитишь меня?
- Конечно, никому не отдам, ты моя навек,- и юноша пылко обнял возлюбленную.
Она, мгновенно ослабев, прижалась к его груди:
- Бери меня, я твоя навсегда!
Глава 3
Утром, как и предполагала Генриетта, в домике над озером начался переполох. Мать, разбудив братьев и отца, дико крича, стащила меня за волосы с печки, требуя ответа, куда делась сестра. Впрочем, ответ она знала.
Весь день они с дядей Вальтером шептались на конюшне. А вечером, когда начало темнеть, Вальтер и неизвестно откуда днем появившийся на их ферме заросший мужчина звериного вида, по всей видимости его друг из деревни, взяв ружья вместе с Анни отправились в поселок. Мальчики тайком побежали за ними.
Чуя трагическую развязку, пробиралась сквозь лесные заросли за ними вслед и я. Озеро в ту ночь было серебристо-черное холодного зловещего цвета. Вышедшая над ним луна дополняла эту картину. В первый раз за все мое существование здесь мне стало страшно. Мерещился шепот и тени рядом.
Прошли мельницу. Анни и мужчины остановились. Я залезла на дерево и стала наблюдать за их возней возле мельницы. И когда вверх над мельничными крыльями взметнулось пламя, я громко ахнула и чуть не свалилась с дерева. Они подожгли мельницу Банионисов в отместку за то, что Генриетта ушла к ним. Мельница пылала. Торжествующая Анни вздымала руки небу, а Вальтер и мужчина, зло смеясь, поджигали пристройки вокруг. К горящей мельнице бежали со всех сторон люди с поселка. Молча стали в круг напротив Вальтера с мужчиной нацеливших на них дуло ружей. Толпа молча расступилась, пропуская старосту деревни, старого Баниониса, Прускене, Андрияса с прижавшейся испуганно к нему простоволосой Генриеттой. Увидев дочь, Анни бросилась к ней и, хватая ее за руки, попыталась оттащить от Андрияса.
- Дрянь неблагодарная, мать с отцом ее вырастили, выкормили, а сейчас долг отдать ей не хочется, сбежала, видите ли замуж. Да кому ты нужна голая, выставят тебя оттуда через неделю, ко мне не приходи, на порог не пущу, - бушевала женщина.
- Уйди, ты мне не мать! Ты хотела меня в публичный дом продать! Будьте вы прокляты! Вы мне жизнь калечите. Уходи и этого проклятого нашего родственника с собой забери, - девушка зло отмахнула руку Анни от себя.
Андрияс молча загородил ее собой.
- Ах ты, сопляк! Отпусти девку, она наша или убью!- крикнул Вальтер, нацелившись в юношу дулом.
Прускене истошно закричала. Муж молча обнял ее. Староста попытался увещевать, потушить страсти, но дуло, нацеленное на парня, не отклонилось ни на грамм. Люди
испуганно шептались. Раздался выстрел, и отчаянный женский крик над притихшей толпой. Мужчины скрутили оторопевшего Вальтера, бросившего от неожиданности ружье, и его напарника. Андрияс растерянно держал в руках истекающую кровью Генриетту. Она, падая, заслонила его собой от рокового выстрела.
Глава 4
Свалившись с дерева от увиденной жуткой картины, я бегом понеслась домой. Горько плача, я пробиралась через заросли и когда от усталости села на траву, то почувствовала как чья-то рука опустилась на мое плечо. Передо мной стоял 18-ти летний Фриц Хенкель. Черноволосый кареглазый высокий красиво сложенный юноша сын старосты деревни. Я знала его. Он один, не взирая на намеки друзей, пытался оказывать мне знаки внимания. То цветы подарит, то фрукты со своего сада. Многие девушки деревни заглядывались на него, но его сердце, похоже, было свободно. Он присел рядом со мной, успокаивая меня всякими ласковыми словами. И я не заметила, как моя голова очутилась на его груди. Очнулась я только тогда, когда он впился в мои нетронутые губы поцелуем, который проник мне в мозг. Огонь страсти внезапно вспыхнул в моем никогда не ведавшем мужских ласк теле, и я почти не помнила, как все происходило дальше. Потрясенная смертью сестры, я как в тумане отдалась страстным ласкам парня и даже потеря девственности не отрезвила меня. После Фриц, ласково перебирая мои светлые локоны, говорил, что таких синих глаз он не видел ни у кого. Ему завтра в армию в вермахт повестка пришла, но после он приедет и заберет меня подобно Андриясу. И уж точно никого не испугается. Но я почти не слушала его. Мысли в голове путались: "Что же я наделала, зачем. Я ведь не люблю Фрица, а, впрочем, никого и другого тоже. Он мне даже приятен. Может действительно дождаться его, да и выйти замуж, чтобы жить как все люди, да подальше от нашей семьи. " На прощанье Фриц, поцеловав меня, попросил прийти завтра в 9 часов, когда его повезут к поезду окружной дорогой.
Солнце уже поднялось. Горизонт залился золотистым светом, когда я, наконец, соизволила переступить порог собственного дома. Анни и мужчины были уже здесь. Вальтера забрали в полицию, но скоро пообещали отпустить. Все хором единогласно решили, что это был несчастный случай. Да и он клялся, божился людям, что уж свою родственницу он убивать не хотел. Андрияс и его отец заявили, что они сами похоронят Генриетту как члена их семьи.
На Анни был одет черный чепец в знак траура. Но, тем не менее, она с бранью и руганью вцепилась мне в волосы.
- Признавайся, потаскуха, где шлялась, у нас несчастье в доме} сестра твоя погибла, а тебе и горя мало.
Надавав мне хороших пинков, она, тем не менее, пихнула меня к столу, где на деньги Вальтера ею в поселке были куплены два хороших свиных окорока.
- Ешь, дядя Вальтер приказал тебя кормить и холить, глядишь, поправишься и через год долг за сестру отработаешь в городе, чего тебе тут жить в деревне.
- Ну уж от моей отработки у тети Женни тоже не дождутся, я не скотина, лучше уж сбегу как сестра.
Однако, сев за стол, я обнаружила, что проголодалась, потом залезла на печь и уснула так, что проспала проводы Фрица.
После выше означенных событий прошел год. Вальтер сдержал свое обещание. Мужчина, бывший с ним, остался у нас жить. Спал он, правда, в сарае. Часто ездил в город за провизией и деньгами, сработал на огороде не покладая рук. Братья подросли, помогали соседям в хозяйствах и немного этим зарабатывали. Ольга ходила в церковную школу. А я превратилась в миловидное белокурое 16-ти летнее создание с большими синими глазами. Вот только худая была неимоверно, как будто меня и не кормили. Пока это и спасало меня от уговора матери с Вальтером насчет моей будущей работы в борделе. Приезжая, он неизменно говорил Анни, что я еще худа, пусть поправится.
Сегодня, когда я направлялась из деревни домой с сахаром, маслом и солью, купленными в лавке, меня остановил 30-ти летний мужчина с бородкой. Приглядевшись к нему, я узнала Андрияса. Неуклюже опираясь на косу, он, запинаясь от волнения, предложил мне выйти за него замуж.
- Зачем это тебе, ты же до сих пор мою убиенную сестру не забыл?- воскликнула я от неожиданности, ставя корзинку с продуктами возле озерных камышей.
- Знаешь, у тебя ведь глаза моей Генриетты. Уже и мама согласна с моим решением, а то они боятся, что я бобылем останусь, я тебя беречь буду.
- Беречь, а любить, чего замолчал, не сможешь, а я не хочу, и не говори больше со мной об этом,- сердито отмахнувшись от пытавшегося удержать меня парня, я стрелой помчалась домой.
Анни, приболев, лежала на лавке на месте умершего этой весной деда. Когда я рассказала ей обо всем, она, приподнявшись, обозвала меня круглой дурой.
- Ну и шла бы за него, сама знаешь, как они богаты, что на Фрица своего надеешься. Да староста деревни никогда не породнится с нами, а твой ухажёр член нацистской партии, на дочери своего лидера, говорят, жениться собрался, а ты еще на что-то надеешься.
- Да я все это слышала, не больно мне он и нужен. Но Андрияс не любит меня, и я не хочу всю жизнь быть всего лишь тенью Генриетты, - устало промолвила я и удивленно спросила, а как же ее уговор с Вальтером.
- Да ладно, ему сейчас не до нас. Он с большими людьми дело имеет, большие деньги у него в руках, да ты же все-таки мне дочь! И она растроганно обняла меня, прижав к себе. Я же от неожиданности не смогла выговорить ни слова. Я считала ее жестокой, злой, винила в смерти сестры, а она раскрылась мне такой теплой стороной, о которой я в ней и не подозревала. О, жизнь, как она беспощадна, что она делает с людьми.
Через месяц, пришедшие домой в гости братья, объявили, что приехал Фриц Хенкель, и Ганс молча передал мне в руки его записку. Читать я с горем пополам умела. Он приглашал меня вечером прийти к озеру. Я написала категорический отказ. В тот же вечер, сильно выпив, он с друзьями пришел к моей калитке, но Иван, мужчина, живший у нас, встретил его дулом ружья. И я даже не ведала об его приходе, но лучше бы я вышла. Добавив еще сивухи в камышах, Фриц и его друзья молодые немцы, горланя «Германия превыше всех» запалили многострадальную вновь отстроенную мельницу Банионисов. А утром мужчины привезли в деревню обезображенный труп Андрияса. Он был там в ту злополучную ночь. Кто сказал Фрицу об его сватовстве ко мне, я так и не выяснила. Испуганные братья прибежали в обед и сказали, что обезумевшая от горя Пруснене собралась с женщинами прийти и растерзать меня, словно я была виновницей ее беды.
Пропащая
Мать в присутствии всей семьи быстро собрала в узел мои нехитрые пожитки и на прощанье крепко меня обняв сказала братьям, чтобы они проводили меня до дороги, ведущей в город, а там авось кто-нибудь подберет. Она сунула мне за лифчик несколько марок. Я и сама понимала, что покинуть поселок сейчас мой единственный выход из создавшейся ситуации. Одев чепец и новое платье, я, простившись с Анни, Иваном и сестрой, переступила порог собственного дома, чтобы увидеть его уже потом через много лет. Сразу от дома начинались поля и заросшие камышами болота. И мы пошли, пробираясь через них, рядом с дорогой, ведущей в город. На нее мы выходить побоялись. Нас можно было увидеть на ней даже далеко от дома. Как оказалось не зря. Пройдя с пол-километра, мы услышали крики толпы и среди них выделявшийся визгливый женский голос Прускене. Слава богу, им было все-таки не видно нас, но мы быстро удалялись прочь от дома. И вскоре, когда шум был уже не слышен, мы осмелились выйти на дорогу.
Начало темнеть. Когда я и братья уже отчаялись увидеть чью-то проезжающую мимо машину, то послышался шум мотора. Староста поселка, отец Фрица, молча
остановился возле нас и знаком пригласил меня сесть. Поцеловав на прощанье заплаканных братишек, я уселась на заднее сиденье старенького форда.
- Куда тебя в городе определить? - деловито спросил отец Фрица.
Я молча сунула ему в руки адрес тети Женни. Он рассмеялся, читая его:
- Да это развеселое место, весь Кенигсберг знает, эх, девочка, жалко мне тебя, но видать такова твоя долюшка.
- Ну, это мы еще посмотрим! - сердито возразила ему я. И после мы почти всю дорогу не разговаривали.
Город обрушил на меня, деревенскую девочку, привыкшую к тишине лесов и полей, шквал грохочущих звуков. Гремело все: трамваи, ездившие по рельсам, мчащиеся машины, гудели фабрики, заводы, принадлежащие Крупу и другим властителям этого чужого незнакомого мне мира.
Перед большим многоэтажным особняком тети Женни стояла вереница автомобилей. Одна из машин чуть не сбила нас, когда мы подъехали близко. Тетя Женни встретила меня радушно, угостила нас со старостой домашней наливкой с печеньем. Услышав в чем дело, стала сочувственно кивать мне головой в процессе нашего рассказа. Староста вскоре ушел, а пришедший дядя Вальтер велел мне пока отдыхать в одной из комнат с дороги, а утром он сказал решит что со мной делать. Собственно говоря, мне было все равно. Я уже не была настроена так категорически, как раньше. Чрезмерная роскошь дома, вкусный обед, шикарная кровать, а так же многочисленная прислуга поразили мое воображение. А шикарно одетые ухоженные молодые женщины, которые ненароком попались мне на глаза, весело улыбаясь совсем не производили впечатление несчастных. Наверное Анни все-таки права, люди уважают только деньги не важно каким путем ты их зарабатываешь, а без них ты ничто. Может и мужчины, которые здесь бывают, гораздо приятнее, чем тот же Андрик С этими мыслями, слушая веселую музыку, я заснула.
Утром служанка Герда, девушка лет 17-ти, позвала меня в гостиную. Там за роскошно накрытым столом сидели Вальтер и тетя Женни. Поздоровавшись, я села, уставившись голодными глазами на тарелку с пирожными. Заметив это, Женни положила мне одно на тарелочку с золотой каемочкой, а Герда налила мне кофе из кофейника.
- Вот что, слушай, пока живи у нас, помогай Герде по хозяйству и кухне, присмотрись ко всему, а когда наступит твое совершеннолетие, то посмотрим на счет твоей дальнейшей работы.
- Но я готова, - я аж воскликнула от неожиданности, такого оборота я не ждала. - Это хорошо!- Вальтер мягко положил свою руку на мое плечо,- но ты еще несовершеннолетняя, а я чту закон, особенно сейчас, когда есть возможность быть в Берлине депутатом рейхстага, да и худа ты пока слишком!
Черт возьми, мне пришлось согласиться со всем. Мне выделили небольшую, но отдельную комнату, обновили мой гардероб приличными, хоть и немного поношенными платьями. Мои деревенские наряды не годились для городской жизни. А в остальном она была не такой уж сладкой. Еды, конечно, было вволю, но я выполняла такую же роль, как и остальная прислуга в доме. С утра до вечера я скоблила в доме полы, мыла посуду, стирала девушкам платья и гладила. У меня почти не оставалось свободного времени и к вечеру у меня руки дрожали от усталости, иногда я даже засыпала в форменной одежде. Бранили меня за оплошность так же, как и остальных. И вскоре прислуга перестала ко мне относиться как к родственнице хозяев, что не очень то мне помогало. Но я умела постоять за себя и решительно отбивала у управляющей всю лишнюю работу, которую она хотела на меня взвалить.
С Гердой я сдружилась. Курносая девчушка из Лотарингии, она мечтала работать вместе с девушками в публичном доме Женни. Но мое желание там работать пропало сразу, как только я окунулась в изнанку подобной жизни. Внешний лоск, драгоценности и наряды, порой скрывали синяки и ссадины, полученные от пьяных клиентов, болезни, а сколько их умирало от подпольных абортов, наркотиков, нежелательных родов, потом многих просто выкидывали на улицу, как отработанный материал. Герда возражала мне, говорила, что они виновны сами, платили им прилично, надо копить на старость. Я сердито возражала ей, что многие уже давно работали на лекарства, были и такие, что содержали оказавшихся без работы мужей вместе с детьми. В воскресенье меня вместе с Гердой отпускали в кирху. Дома мать не слишком мучила нас религиозными обрядами, а тут я ходила, чтобы хоть под этим предлогом избавиться от ненавистной работы. Я за год поправилась, даже похорошела. Новые платья вкупе со шляпкой очень хорошо оттеняли мои синие глаза. Волосы я научилась укладывать в прическу. Супер красавицей, как покойная Генриетта, я не стала, но казалась окружающим очень миловидной.
В это воскресенье мы решили пойти в парк. Там было довольно оживленно. Проходя мимо аттракционов, мы столкнулись с парочкой. Молодой мужчина, едва взглянув на меня, поспешно пронесся мимо, держа за руку темноволосую худую 18-ти летнюю девушку. Это был Фриц. Он не захотел со мной даже поздороваться. А я так мечтала его найти, мне все казалось, что мы будем вместе. Все мои надежды рухнули в этот день. Я не могла сдержать слез. Герда, тревожась за меня, увела меня домой и сделала за меня всю домашнюю работу. Я лежала на кровати разбитая с повязкой на
голове. И вдруг я отчетливо поняла, что до меня никому нет дела, все только меня использовали. И если я сейчас ничего не изменю в своей судьбе, то меня ждет печальная участь тех женщин, которых выкинули из борделя к старости.
На следующий день я вышла на работу, но решила любыми путями достать деньги и уйти отсюда. Достать можно было двумя способами. Прикинуться работающей здесь девушкой и обокрасть богатого клиента или залезть в сейф к тете Женни, их у нее было несколько. В тюрьму мне, конечно, не хотелось. Поэтому решила сделать чисто, как только представится удобный случай. Герде о своих дальнейших планах я ничего не говорила, пусть эта дурочка ждет этой своей очереди на подобную грязную жизнь как счастья, а я с этим больше не желаю иметь ничего общего.
Случай представился весной 1940 г. В заведение Женни толпой вошли высшие и низшие офицерские чины, а также молодые солдаты вермахта, желавшие перед боями на Восточном фронте испытать любовь и женскую ласку. Вальтер жил в Берлине. Официально он развелся с Женни, но тайком иногда приезжал к ней. Он получил чин полковника-интенданта, состоял в нацистской партии. Тетя Женни едва управлялась сама с громадным заведением и текущими делами, так что она теперь мало обращала внимания на то, что прислуга бездельничает, и мебель заросла пылью. Поздно вечером, когда работа в заведении была в самом разгаре и тетя Женни находилась в зале, присматривая за девушками, обслуживающими важных нацистских чинов, я вытирала в другом крыле особняка в ее спальне, где перед ее кроватью находился сейф. Цифры кода я знала - подсмотрела за дядей Вальтером украдкой, но не хватало еще одной детали. Пока я стояла с тряпкой в раздумье перед сейфом, внезапно почувствовала, как чьи то сильные мужские руки зажали мне рот ладонью. Повернувшись, я увидела светловолосого юношу лет 20-ти в кепке с шейным платком на худой шее.
- Жить хочешь, молчи, не ори. Давай, Ганс, открывай сейф, - крикнул он рослому парню, очевидно влезшему в спальню вместе с ним через окно.
- Я не буду кричать, более того, я помогу вам, если дадите мою долю,- твердо сказала я молодым грабителям.
Юноша слегка удивился.
- А впрочем, красавица, ты ведь просто прислуга. Уйдешь со мной, если захочешь.
- Да, - смело смотря ему в его красивые синие глаза сказала я. Мне было достаточно назвать код, и Ганс с легкостью открыл сейф. Вилли, тот самый светловолосый юноша, быстро сгреб в мешок, находящиеся там деньги и драгоценности, кинув мне в руки несколько пачек и золотой кулон. Я быстренько провела их в свою комнату, вся прислуга была занята гостями. Взяла узел со своими вещами и покинула особняк через черный ход.
На улице нас уже ждал старенький форд и еще трое ребят. Увидев меня, они удивленно переглянулись, форд быстро поехал прочь от особняка по улице ночного города. Я не испытывала никаких угрызений совести. В конце концов тетя Женни мне ведь родственница, а она мне даже не платила, я почти 2 года работала за похлебку и поношенную одежонку.
В ту ночь Вилли привел меня к себе. Он снимал на окраине крошечную комнату, где жил один. Мы стали жить вместе. Он понравился мне с первой минуты нашего необычного знакомства. Денег на несколько месяцев у нас было предостаточно, я даже послала по почте Анни несколько сот марок, но свой адрес не сообщила. Хотя понимала, что вряд ли тетя Женни заявит, не до этих по ее мнению жалких грошей ей сейчас. Она без Вальтера итак замучилась с делами.
Вскоре я забеременела, и мы с Вилли расписались в магистрате. Дочка Матильда родилась весной, и в тот же день мой муж попался на очередном ограблении. Через несколько месяцев его судили, а позже через 3 года он умер в тюрьме от чахотки.
Шел 1945 год. Войне был конец. Город непрерывно бомбили. Я ходила в рваной одежонке по его окрестностям в поисках съестного. Мой огромный живот, плод наших тюремных свиданий с Вилли казался неестественным для моей худой шеи и рук. Хорошо еще, что хоть 3-х летняя Матильда в приюте под защитой красного креста. Я не знала, как жить. Уехать в поселок к Дикому озеру. Анни умерла, Ольга тоже от болезни, Иван тяжело болен, Ганса убили на Восточном фронте, Гюнтер калека без руки. Они сами голодают, а здесь хоть есть шанс найти в богатых домах что-нибудь после бомбежек. Я научилась обшаривать мертвых офицеров и богатых господ, лежащих скрюченными там, где их настигла смерть от пуль, голода, бомб. Благодаря золоту, снятому с них (я продавала его на черном рынке) мне удавалось держаться на ногах. В тот день мая 1945 года бомбить перестали, и я худой тенью бродила среди развалин домов богатых кварталов города. На одном из трупов двух мужчин, лежащих на ступеньках, были золотые часы. Это все, что мне удалось найти за сегодняшний день, не считая килограмма протухшей крупы, найденной на одной из разбомбленных кухонь. Вдруг тупая боль скрутила поясницу. Боже, началось. Как же не вовремя! Неизвестно функционирует ли в городе хоть одна больница, все элитные врачи сбежали в Берлин, боясь прихода русских. Не в силах идти, я села на ступеньки прямо возле трупов, согнувшись от нестерпимой боли. Внезапно послышалась русская речь, но я уже не в состоянии была подняться. От голода и родовых мук я просто ослабла, почти теряла сознание.
- Глянь-ка, Дмитрий, баба, немка, о черт, она же беременная. Фрау, вы можете встать? - кричали мне прямо в ухо молодые голоса.
Сквозь пелену, застившую мои глаза, я увидела двух молодых русских военных. Взгляд обращенного ко мне парня напомнил мне Ганса - братишку, убитого на русском фронте в самом начале войны.
- Я, я, - прошептала я им, опираясь на предложенную мне руку. Потом солдаты, подхватив меня, вынесли из развалин и усадили в Опель.
- Куда ее теперь? - спросил тот, кого называли Дмитрием. Испугавшись, превозмогая боль, я начала совать парню часы, снятые с трупа, объясняя, что это в уплату за то, если они доставят меня в госпиталь.
- Убери это дерьмо от нас, а то выкинем из машины, - рассердился тот.
- Чего ты, Григорий, зачем на нее так, она ведь едва на ногах держится,- удивился первый.
- А ты заметил след от этих часов на трупе, вероятно, ее работа.
- Брось, ты ведь не прокурор, они голодают, да и бабенка по виду какая-то пропащая, - жалостливо поправляя на мне сползающий платок, проговорил Дмитрий.
Русскую речь я мало понимала, но с благодарностью взглянула ему в глаза. Заметив мой взгляд, полный муки и боли, он погладил меня по плечу.
- Сейчас отвезем тебя в наш госпиталь, потерпи маленько. Госпиталь оказался почти рядом. Привезли меня как раз вовремя. Роды оказались нелегкими. Ребенка практически русская акушерка с медсестрой выдавили полотенцами. Так как сил у меня не было.
- «Soine Tochter»,- сказали они мне, любуясь крохотным младенцем.
Через два дня мне сообщили в палате, что ко мне пришли. Я очень удивилась, зная, что на данный момент у меня никого нет. Подумала, может Гюнтер каким-то чудом узнал и приехал. В палату с букетом полевых цветов вошел в гимнастерке улыбающийся Дмитрий. Несмело присев на краешек кровати он положил мне на тумбочку шоколадку.
- Ребята в полку замучили, идите, говорят, проведайте свою немочку, чай жизнь ей спасли, - виновато улыбаясь, рассказывал он мне. Я заметила краешек фотографии, выглядывающей из гимнастерки.
- Deinfi, фрау.
- Nein,- категорически заявил он, доставая карточку и давая ее мне в руки,- muter, я не женат.
С фотографии на меня смотрела красивая русоволосая женщина средних лет.
- Ih bin Галина, сказал Дмитрий.
Решено, я назову свою дочь в честь его матери. Дмитрий обрадовался моему решению.
- Я тебе адрес оставлю, приедешь к нам под Курск.
Глава 6
Древняя могила.
1972 год. Вечереет. Над поселком в совхозе «Красный луч» вспыхивает свет. Туда давно протянули электричество. Над диким озером в одинокой усадьбе зажегся крошечный огонек. Это Матильда и Гюнтер Бругильбер зажгли керосиновую лампу.
- Ведьма проклятая, - крестились в сторону усадьбы возле озера старухи.
- Суеверия все это, - посмеивается над ними молодежь. Матильда в домотканой юбке с завязанным на голове платке в купе с голубой блузкой, сидящей довольно красиво на ее статной фигуре, собирает со стола нехитрый ужин. Старик дядя однорукий Гюнтер спит возле лавочки на печке, где любили полеживать покойная Анни и Иван. Убрав еду, Матильда присела на край скамьи возле стола и сосредоточенно предалась воспоминаниям.
Вот она 18-ти летней девочкой едет с дядей Гюнтером к себе. У них свой дом в деревне, как объяснила ей в письме на прощание мать. Весной 1945 года она вышла замуж за русского солдата и уехала с ним и младшей дочерью Галиной на родину мужа в Россию где-то под Курск. Матильда лет в 16 нашла ее адрес и написала ей из детского дома, надеясь, что по окончании школы 10-тилетки мать заберет ее к себе. Но та написала, что тяжело больна, у нее развился рак, и о приезде дочери не может быть и речи. Потом от ее мужа пришло известие о ее смерти. Сестра Галина осталась с ним и его родными. С отчаяния девушка написала дяде, которого она никогда не видела, и он откликнулся. Иван совсем одряхлел, лежит целыми днями, а племянница авось скрасит его одиночество, подумалось тому. Матильда вспоминает, как они ехали через поселок. Встреченные люди здоровались с Понтером. В поселке был организован совхоз, Гюнтер работал в нем конюхом. Несколько русских мужчин вкупе с местными литовцами, когда-то закончив борьбу с остатками националистических банд, переженились на местных девушках и остались в поселке. Один из них по фамилии Гудрайтис был председателем совхоза.
Через полмесяца после приезда, когда Матильда срывала возле озера сочную траву для телят, произошло то, что испугало ее.
Был жаркий полдень. Капли пота растекались по ее тонкой шее с висевшей над ней завитками крутых черных волос. Ее изумительно красивые синие глаза вспыхивали при каждом движении серпа, оживляя тонкие губы и бескровное личико. Говорили все, что она похожа на тетку Генриетту, но ее внешность не была такой яркой, как у покойницы. Она встала, поправляя левой рукой сбившийся платок на голове, и вдруг дико вскрикнула
от испуга. Перед ней внезапно возник юноша лет 19-ти с золотисто-пепельной челкой, свисающей на лоб и в светлой рубашке. В руках он держал помятую клетчатую кепку.
- Не бойся, я не причиню тебе вреда. Я уже битый час наблюдаю за тобой,- виновато промолвил тот.
Матильде почему-то вдруг стало жаль его.
- Как твое имя?- спросила она.
- Вилли, Вилли Хенкель, ты, наверное, слышала обо мне в поселке.
- Увы, но я мало верю слухам, да и разве ты виноват в том, что твой отец нацист.
- Да, но после того случая, я живу на мельнице. Но я отомщу всем этим сволочам председателю, парторгу и их прихвостням за погубленных ими бабушку с дедушкой,- пылко проговорил юноша.
Матильде от души стало жаль беднягу. Она слышала, что его деда с бабкой выслали в Сибирь, и они оба умерли, не доехав до дальних краев. Вилли крохой прятался у родственников. Ни документов, ни права на жизнь. Он изгой, общество изгнало его, за грехи отца расплачивался только он.
- Жди меня у озерных камышей вечером, - с внезапной решимостью проговорила девушка.
Вилли, покраснев, радостно кивнул, сжав ей руку. Ночь в тот день выдалась светлой. Лежа с Вилли в камышах на берегу озера Матильда всматривалась в полную луну над ними. Вдруг она испуганно вскрикнула, заметив рядом с ними белую тень в образе женщины в белой рубашке с развевающимися длинными волосами. Вилли, тоже заметив тень, встал. Тень ушла в камыши, на прощание поманив их за собой. Стуча зубами от страха, они последовали за ней. Пройдя пару метров, тень исчезла, лишь легкий туман клубился в том месте, где она была. Подойдя ближе, они увидели полу стертое старинное надгробие. Матильда, потерев рукой серебряный крест на нем, прочла вслух: «Бриан и Ленни Бругильбер».
- Я слышал за эти вещи еще от деда, это твои предки, Матильда, тут захоронены. Давай потревожим немного могилу, может клад найдем.
- Страшно как-то, да и не будет ли это кощунством, - неуверенно возразила ему девушка.
- Знаешь, живые гораздо опаснее мертвых, а призрак, который нам явился, явно хочет, чтобы мы воспользовались его богатством.
- А как будем откапывать,- спросила Матильда.
- Да просто, у меня с собой кирка и пара ломиков. Я сегодня ямы возле мельницы делал, - сказал юноша.
- Хорошо, неси.
Вскоре Вилли принес инструмент, и они сумели отодвинуть надгробие. Кости уже давно истлели, но парень молча подал покрытую пылью маленькую черную шкатулку. Вначале они привели в порядок надгробие, потом Вилли с помощью стамески не без труда вскрыл шкатулку. Матильда аж вскрикнула от восторга - там лежало большое ожерелье. Крупные камни рубина обрамляли выточенные серебряные гнезда. Видимо Бриан добыл его где-то на Востоке в одном из крестовых походов.
- Понимаешь, Мати, что это для нас значит? Мы продадим его и через восточный Берлин подадимся на запад. С деньгами я и документы себе сделаю, а пока держи его у себя,- возбужденно проговорил Вилли, сунув шкатулку Матильде в руки.
Возле мельницы они расстались. Матильда в тот день не помнила, как и пришла домой. Шкатулку она зарыла в огороде, решив отслужить две мессы в церкви за упокой души предков. А утром дядя Гюнтер принес в дом страшную весть. В ту роковую ночь милиция вместе с председателем пошли на мельницу арестовывать Вилли, тот пустился в бега, и выпущенная вдогонку милицией случайная пуля настигла его. Неделю, почерневшая от горя девушка, не могла прийти в себя. Погиб ее возлюбленный, а с ним все ее девичьи мечты. А через два месяца у нее случился выкидыш, последствия которого были очень тяжелыми. У нее на нервной почве отнялись ноги, и она почти ослепла, лишь через полтора года она смогла ходить. Помогли травы, которые она научилась собирать. В последствии она стала лечить ими людей. В поселке ее не очень-то любили. Она была замкнутой, ни с кем не общалась, а после ее трагической любви, она наглухо закрыла свое сердце для местных парней. Гюнтер вскорости вышел на пенсию, и они вдвоем управлялись с нехитрым хозяйством, прослыв в округе ведьмаками.
И вот в их размеренной жизни наступила перемена. Галина, ее младшая сестра, едет к ним навсегда, так как после смерти матери отчим запил так, что жизнь с ним стала ей невмоготу. Получив согласие сестры, она решила переехать к ней в село, которое теперь называлось «Красное зарево». Матильда была счастлива. Теперь, наконец-то, ее жизнь наполнится новым смыслом.
Глава 7
В вихре жизни
Галина уверенно шла вдоль свежего поля пшеницы. Короткая стрижка светлых волос сочеталась с небесно-голубыми, как у Матильды, глазами. Но на этом их сходство кончалось. Мама говорила ей, что она больше похожа на своего настоящего отца. Колосья пшеницы царапали ее голые коленки, выглядывающие из-под короткого платья, а чемодан
неудобно оттягивал своей тяжестью ее маленькую руку. Сестра, завидев ее, радостно устремилась ей на встречу. Они обнялись. По дороге Галина второпях рассказывала Матильде об отчиме и его родне. Лежавший неподвижно возле печки Гюнтер приподнял голову, увидев улыбающихся сестер.
Потом было маленькое застолье, а вечером Галина вместе с сестрой пошли в баню. И тут Матильда с изумлением увидела наколку в виде птицы на левом плече Галины. Задала вопрос. Сестра сначала ответила уклончиво, но потом рассказала, что в свои 18 лет она уже успела отбыть срок в Можайской женской колонии за грабеж у соседей матери и отчима. Разумеется, она сказала, что ее оклеветали. Галине был неприятен этот разговор. Она не сказала бы вовсе, да побоялась, что отчим уже успел сообщить, к тому же Матильда добрая, пожалеет сестру, подумалось ей. А Матильда была слегка ошарашена: «Неужели сестра пошла в их отца вора и карманника Вилли, да нет, не может этого быть». И она с ожесточением принялась тереть спину сестры мочалкой, решив все забыть.
Прошел месяц. Галина довольно лениво помогала им с Гюнтером по хозяйству, была вяла и недовольна, оживала лишь к вечеру, когда, принарядившись, шла в сельский клуб. А потом приводила за собой целую толпу парней к их дикому озеру и тихому дому. Матильда не сетовала на нее. «Пусть, - говорила она больному Гюнтеру, - пусть гуляет, да мужа может быть себе найдет, хватит того, что я осталась в девках». Гюнтер лишь качал головой, предчувствуя неладное. Матильда обожала сестру почти материнской любовью, но иное было на уме у Галины. Надоела ей сельская глушь, и прописываться она тут не собиралась. Еще чего доброго из-за паспорта, выданного ей в колонии с соответствующей пометкой о судимости, на нее коситься будут. А пока молодому участковому – симпатяге она так заморочила голову, что он и не спрашивал ее о прописке, хотя был обязан. Из всех местных парней, положивших на нее глаз, она бы выбрала сына председателя совхоза Антона Гудрайтиса. Тот был от нее без ума и полностью в ее власти, но близости она пока не допускала, только играла. Ее девичество было затянуто ею умышленно. Она твердо решила расстаться с ним только по расчету.
Однажды утром, когда Гюнтер крепко спал, а Матильда уехала в город продавать небольшой урожай овощей да молоко, Галина встала, взяла тайком собранный накануне чемодан, и вышла на дорогу возле озера. Там на старенькой машине ее дожидался смуглый чернявый Антон. Его высокая фигура маячила среди рыжих камышей.
- Любимая,- он радостно протянул руки навстречу девушке. Та, снисходительно улыбнувшись, отвела их от себя.
- Достал деньги?
- Да, взял из совхозной кассы, здесь тысяч 20, хватит нам на первое время,- возбужденно ловя ее взгляд, проговорил парень, кидая ей в руку перевязанные пачки.
Глаза Галины заблестели, она сунула деньги в сумку и вдруг порывисто обняла ошеломленного парня, а потом зашептала ему вкрадчиво лаская его живот и далее: «Давай сделаем все умно, ты отвезешь меня, а сам вернешься домой через ручей, потом приедешь ко мне, адрес я дам. Так все подозрения от себя отведешь, не сомневайся во мне, я твоя». Ласки и слова кружили голову бедному парню. А окончательно он ее потерял когда она отдала ему тут же в траве свою девственность. Он был счастлив и уже верил всему безоговорочно, что скажет его возлюбленная. Вечером он вернулся домой, а утром за ним пришла вызванная участковым милиция с города вместе с бухгалтером. Они забрали его, а отец от горя ломал руки простирая их к нему.
В тот же день пришли с обыском и к Матильде. Но та ошарашенная бегством сестры и последующими сообщениями и вовсе не смогла сказать им ничего. По адресу, который она оставила Антону, собираясь в Калининград, там никого не нашли. Антону дали 5 лет с отбыванием срока где-то аж в Сибири. Его отец расстался с председательским портфелем. А через год Матильду вызвали в сельсовет и сообщили, что объявилась в одном из домов малютки новорожденная девочка с запиской о родных и именем Елена. Это была дочь Галины и Антона. Сама же ее сестра бесследно исчезла, несмотря на усиленные ее поиски. В одном из полицейских участков ГДР пожилому начальнику принесли серию фотографий элегантной молодой светловолосой женщины в темном пуловере и светлых брюках. Это была Ингрид - содержанка подпольных борделей и организатор крупной банды, грабившей банки города.
Несомненно, имя её было другим, это кличка, но кого так напоминает ему её лицо, и тут его память дрогнула: «Вилли Хенгель» - вор-карманник из Кенигсберга 43-44 годов и она почти одно и тоже лицо. «Неужели его родственница а может и дочь – подумал старик, грустно качая головой, глядя на фотографию - Эх пропадешь ты, как и папаша».
А тем временем, поседевшая Матильда везет кроху на тележке со своей оставшейся в наследство лошадью. Время от времени, глядя на крошечную девочку, она радостно улыбается: «Не беда, что сестра выросла такой», - она ведь росла без ее присмотра, пле-мянницу же она вырастит иначе.
«Но, пошла»,- и она с усилием нахлестывала лошадь, быстро бегущую к их дому над «Диким озером».
Глава 8
Бегущая в вечность
1983 год.
Вдоль озера по направлению к старому домику спешит девочка лет 10-ти в ситцевом сарафанчике с лукошком в руке. Большие голубые глаза сияют на маленьком детском личике, обрамленном светлыми вьющимися локонами, связанными в две маленькие ко-сички. Вдруг, как бы спрыгнув с ближайшего дерева, прямо перед ней вырос мальчик лет 12-ти. Это был известный всей деревне шалопай Валерий, внук родни Хенкелей. Вечно оборванный и грязный, он с ватагой таких же оторвил - мальчишек совершал набеги на совхозные угодья и частные огороды. Поселковые жители плевались и крестились при одном его имени. Сейчас он ехидно-злобной улыбкой стоит перед испуганной девочкой. «Куда спешишь, маленькая ведьмочка, а ну, что у тебя в лукошке», - он грубо пытается вырвать у нее корзинку из рук - «Пусти, дай пройти. Я Мати скажу», - испугано лепетала маленькая Елена. «Дай сюда», - взяв из лукошка пару булок и бутылочку с кефиром, Валерий вернул девочке остальное и она со всех ног помчалась прочь от мальчишки. «Опять этот негодник?» - сердито спросила Матильда, успокаивал заплаканную Елену. «Ну ладно, я уж его поймаю, он больше не будет тебя обижать». Уже укладывая Елену спать, она подумала о покойном Вилли. Вспомнила призрак, древнюю могилу, ожерелье с ярким светом камней. Оно у нее, она решила его продать по достижению совершеннолетия Елены, чтобы та имела возможность жить в Калининграде и учится в институте. Ее мать похоже сгинула навеки, по слухам ее Калининградской родни, дальних родственников Бругильберов, та отправилась за кордон в Германию предварительно связав свою жизнь с одним из криминальных авторитетов. Да, она к сожалению пошла вся в их отца, это надо признать. Вздохнув, Матильда отправилась в окончательно опустевшую после смерти Гюнтера, спальню.
Шли годы. Елене скоро должно было исполнится 16 лет. В форменной черной юбке, с белой кофточкой, с ранцем за спиной, она весело шагает по дорожке от поселковой школы к их дому возле камышей «Дикого озера».
С ней рядом девочка лет 12-ти, цыганочка Вера. Она с матерью, женщиной лет 40-ка, холодным зимним утром, постучалась к ним. С тех пор они жили с ними. Ее мама помогала Матильде по хозяйству, что было той очень кстати, так как она стала часто болеть, а ноги порой отказывали совсем.
Елена была рада неожиданно появившейся подружке. Поселковые девочки неохотно общались с ней, попросту сторонились. А ребята обзывали ведьмочкой, стараясь ущипнуть при случае. Виной всему была молва, ходившая про вырастивших ее тетку и престарелого дядьку. Слов нет, она выросла редкостной красавицей. Большие небесно-голубые глаза напоминали глаза той, чей портрет был на старинном надгробье возле дома. А волнистые, пушистые, светлые волосы с трудом укладывались в две небольших хвостика.
Белая кофточка вкупе с незатейливым медальоном ладно сидела на ее высокой груди, обтягивая тонкую талию. Стройные, красивые ножки не портили даже дешевые туфельки с запылившимися белыми носками.
Она смеясь махала веткой бузины отгоняя назойливых насекомых, что-то рассказывая смуглой черноволосой также в будущем обещающей стать очень симпатичной, своей спутнице.
Вдруг девочки испугано остановились. Дорогу им закрыла ватага местной шпаны, во главе с высоким стройным Валерием Хен-келем. Он жил в городе, родня определила его в какой-то интернат для подростков, надеясь что там окончит школу. Но он похоже сбежал и промышлял разбоями на колхозных полях и частных дачах. Сейчас он с наглой ухмылкой схватив за руку девушку смотрел в ее испуганные глаза. Двое его дружков, Еленины одноклассники схватили упирающуюся Веру. «Ну что, ведьмочка, со мой наедине пойдешь беседовать, или все шесть человек с тобой поговорим, да не строй из себя святую. Всем известно кто твоя мать, да и бабка с прабабкой тоже.» «А ты потомок бандита и нациста», - вырываясь из его рук вскрикнула возмущенная Елена. Звонкая пощечина заглушила ее слова. Девушка бессильно упала в траву. Вере удалось вырваться. Двое принялись преследовать ее, но похоже безуспешно. Остальные сгрудились возле потерявшей сознание Елены. Наступивший ветер глушил крики несчастной девушки о помощи. Вдруг их прервал выстрел. Истекающий кровью Валерий с воплями отступил от истерзанной жертвы. Остальные бросились наутек, ломая камыш, проваливаясь в озерную топь. Валерий держась за раненное бедро сидел возле стонавшей лежавшей в разорванной блузке Елены. Рядом с ним выросла побелевшая Матильда, державшая в руке ружье с дымящимся еще курком, а Вера испуганно таращила глазенки на все происходящее. И к ним со всех сторон спешили люди, среди них был участковый и фельдшер. Когда, наконец Елену и Валерия увезли в больницу на председательском УАЗике, Матильда обратилась к участковому: «Меня, как, сейчас посадите?» «Нет, - сказал он, - я возьму лишь подписку, да думаю этот поганец согласится со мной, что это был всего лишь несчастный случай. Ему же хуже, если Вы подадите за групповое изнасилование племянницы. Я виноват, надо было в оба глядеть когда он сбегал из интерната, так и думал что он что ни будь натво-рит.» «Да я тоже старая калоша не уберегла дочку, горе мне, позор на мою голову», - запричитала потерявшая все свое самообладание Матильда. При этих словах, она
схватилась за голову, покачиваясь из стороны в сторону. «Пойдемте тетенька, главное она жива. Даст бог поправится», - Вера сочувственно накинула платок на Матильду, и повела ее к дому мимо примолкшей людской толпы. «Ишь как ведьма свое отродье жалеет, убийца, сжечь бы ваше змеиное гнездо», - крикнул чей-то злой мужской голос из толпы. Участковый вскипев выстрелил из пистолета в воздух: «А ну расходитесь, пока я всех крикунов не уложил да не отправил в КПЗ за подстрекательство к поджогу.» Его слова возымели действие вскоре вседействи-тельно разошлись. Подходя к дому Вера вдруг внезапно выкрикнула: «Гляди на озеро». Матильда подняла голову и застыла в изумлении. Все озеро было залито багровым, цвета крови, светом и лишь в середине полоской виднелись очертания звезд, как бы дорожкой сливаясь с горизонтом, которая уходила как в небеса. «Какая красота! Но почему сегодня, что значит этот символ, может ей пора уходить в вечность!?» Она подошла, ступила на край и смело пошла по звездам дальше к горизонту. Больше она не слышала ничего, не слышала как кричала Вера, видя как Матильда погружается в озерную топь. Как бежали опять люди, к подожженному, неизвестно кем, их дому. Так Матильда улыбаясь отошла в вечность.
Шел 1993 год. Над озером стояла тишина. Легкая рябь шла по воде. От ветерка покачивались камыши. По дороге едет иномарка, останавливается возле давно сгоревшего остова дома и уже заросшего травой, озеро находится почти рядом. Из машины выходит молодая элегантная белокурая женщина в очках, затем выходит еще одна, со строгой прической, средних лет.
Это Елена и ее мать Галина - Ингрид. «Ты уверена, что это здесь?» - спрашивает Ингрид дочь. «Да, Матильда всегда все ценное в духовке держала. Да вот и оно». Через минуту нагнувшись над железкой Елена торжествующе извлекает припорошенную кучей золы и пепла, шкатулку и перед их глазами предстает ожерелье с ярко красными камнями рубинов. «Наконец-то дочка мы богаты!» Вскрикивает Ингид. «Я богата мамочка!» Сухой щелчок и Ингрид не успев удивится застывает со струйкой крови на лице, навсегда. «Прости, но мне вряд ли ты понадобишься со своим уголовным прошлым», - сухо усмехнувшись Елена пошла к машине. «Ганс, убери ее, сбрось в озеро», - приказала она седовласому мужчине. А когда тот сбросил тело в озеро, она методично выстрелила ему в спину. «Вот и все. Жизнь она такова, без сантиментов, тогда и следа не останется», - думалось ей. Прежняя чувствительная хорошая девочка осталась здесь, изнасилованная в этих камышах над этим проклятым «Диким озером». Кого ей жаль, ту которая бросила и не растила, а потом нашла ее тогда, когда в ней было убито все человеческое. А этот кретин шофер, он немало душ загубил по приказу матери. Успокоившись она закурила, взгрустнув вспомнила Веру, тетю Мати. А впрочем, она кое-кого пожалеет сейчас, она
повернет в Литву. Там в лагере томится Валерий Хенкель. Елена уже решила, что откупит его, а потом будет ему веселая жизнь. Замуж за него она выйдет по-любому, но он будет рад смерти после жизни с ней. Зло улыбнувшись она завела машину и та тронулась подняв столб пыли. Озеро на прощанье светилось зловещим черным цветом.
От автора.
Меняются эпохи, времена, политика, технический прогресс движется ускоренными темпами, но неизменны любовь, честь, предательство. Люди похожи своей сущностью в любом времени. А природа, сливаясь с их страстями и настроением как бы подтверждает это. В этом смысл романа. Чистая, честная любовь чередуется со злобой и корыстью на протяжении столетий. Милая, нежная Ленни, порывистая Сабрина, твердая как скала Матильда и Елена превращенная неблагоприятными жизненными обстоятельствами в злобную фурию. Эти женщины, равно как и мужчины являются олицетворением своей эпохи. Они уйдут в небытие вслед за остальным, но озеро будет на века хранить все их тайны.