Как же быстро пролетели эти семь дней лондонской весны! Аккуратно перекладываю новые майки и пиджаки стопками газет, журналов, карт, схем метро и другого рекламного и сувенирного мусора в своем чемодане, искренне надеясь, что на этот раз мне не придется использовать метод гипноза у стойки регистрации в аэропорту, убеждая сотрудника «British Airways», что вес моего огромного чемодана обусловлен исключительно его неэргономичным дизайном, а не моей безграничной жадностью. К своему неудовольствию, обнаруживаю целый мешок подарочных магнитов, олимпийских брелоков и даже фарфоровых юбилейных чайников со светлым образом Ее Величества. Пытаясь вспомнить, когда я успела обзавестись всей этой неподъемной дребеденью, и ругаясь вслух, заталкиваю бесформенный красочный пакет в свой бездонный чемодан. Надежды на беспроблемную регистрацию багажа постепенно тают.
Впрочем, меня утешает мысль, что в случае провала нейролингвистического эксперимента на чек-ине я смогу заплатить за перевес своей «Мастеркард», тем более что отелем на нее были перечислены аж 30 фунтов в качестве компенсации за причиненные неудобства ввиду перманентного засора в душе. Немного смущает, конечно, тот факт, что я опять забыла пин-код, но порывшись в сумочке с документами, неожиданно для себя нахожу три листочка с черырехзначными числами, два из которых явно являются пин-кодами к моим предыдущим картам — их мне пришлось поменять по причине своего абсолютного цифрового идиотизма. Ничего, один из них точно подойдет!
Завтрак в отеле уже не впечатляет, как раньше, а дождь такой сильный, что мои планы традиционного забега перед отъездом по Пикадилли, Риджент-стрит и Трафальгарской площади ставятся под сомнение. Хорошо хоть в один из вечеров мне удалось прогуляться по южному берегу Темзы и я смогла полюбоваться на здание Парламента и Биг-Бена с другой стороны реки. Неохваченными в этот раз остались Национальная галерея и «Тейт Модерн», вернее, их арт-магазины, сувенирная продукция которых вполне заменяет мне ежегодную потребность в наслаждении прекрасными шедеврами изобразительного искусства.
Угрызения совести по этому поводу тут же заглушает внутренний голос, который напоминает, что количество вокзалов Лондона, посещенных за этот кратковременный визит, превышает все допустимые нормы и моя жажда прекрасного вполне может быть удовлетворена их архитектурными изысками. Ежедневно я наблюдала расположенные неподалеку от моего отеля вокзалы Кингс-Кросс и Сент-Панкрас. Первый был возведен в конце XIX века из инновационных тогда материалов: стекла, металла и железобетона, а фасад второго образует огромное неоготическое здание отеля, построенное примерно в то же время и совсем недавно реконструированное. Воспетый в песне основателей бритпопа вокзал Ватерлоо на южном берегу и станция Ливерпуль-стрит из фильма «Миссия невыполнима» регулярно служили мне местом радушной встречи с Молли. Отсюда мы почему-то отправлялись на поиски достойного места для ужина. По выходным с вокзала Виктория, расположенного неподалеку от аристократической Белгравии, я уезжала в свои ностальгические туры по курортным городкам на побережье Ла-Манша. Таким образом, здания этих вокзалов могут быть смело включены в мой «Топ-10» достопримечательностей Лондона этого сезона.
Сейчас я отправляюсь к шедевру ранней индустриальной архитектуры Паддингтону, чтобы сесть на поезд до Рединга. Рединг — это небольшой английский городок, известный своим университетом и тюрьмой, где уважаемый мною писатель Оскар Уайльд расплачивался за свою нетрадиционную, как ее называют сейчас, и преступную, по представлениям, бытующим в Англии начала XX века, любовь. В отличие от ситуации с угнетенными детьми этот аспект социальной жизни Великобритании как раз претерпел значительные изменения за последнюю сотню лет. Но при всем моем восхищении талантом Оскара Уайльда, я регулярно бываю здесь не в рамках литературного паломничества, а потому, что в окрестностях Рединга живут родители моей подруги, которых я всегда навещаю. Здесь я собираюсь провести день в их «доме, милом доме» за разговорами с вином, сыром, традиционным пудингом и барбекю в настоящем английском саду. Мы будем слушать русские компакт-диски, привезенные мною в качестве подарка папе, обсуждать особенности рецептов удивительно вкусных блюд, приготовленных мамой, а потом читать прессу, смотреть концерты BBC Proms или «Чисто английское убийство» по телевизору, попивая дижестивы и упражняясь в практической иронии.
Необходимость отправляться в дорогу возвращает меня к реальности. Практически не причинив ущерба ковровому покрытию коридоров отеля, мелкими перебежками «тяни-толкай» мы с чемоданом выкатываемся на улицу. В метро я по достоинству оцениваю доброту местных жителей, которые наперебой вежливо предлагают мне свою помощь, видя, как я движениями тяжелоатлета-непрофессионала перетягиваю свой негабаритный багаж с одного лестничного пролета на другой.
Несмотря на то, что первый эскалатор в Лондоне появился в магазине «Harrods» еще в 1898 году, отсутствие подобных устройств по пути моего следования, я думаю, обусловлено тем, что эти символы буржуазной и сытой цивилизации могут испортить впечатление от самой старой ветки метро в мире, первой станцией которой как раз и является Паддингтон. Ведь метро и по сей день остается «простонародным» средством передвижения. Если крутые и узкие мощеные лестницы в районе железнодорожного вокзала меня почти не удивляют, то мой неуверенный, но упрямый отказ на все доброжелательные «Вам помочь? Уверены?» заставляет меня подозревать саму себя в том, что с головой у меня не все в порядке. Хотя, надо признать, если бы кто-то был немного настойчивее и все-таки взял чемодан из моих мозолистых рук, не обращая внимания на мое вялое сопротивление, я не стала бы протестовать. Но, боясь посягнуть на мою свободу мученического перемещения частной собственности, все сердобольные лондонцы просто сочувственно расступаются на моем пути.
Купив билет на поезд, я иду в «Бутс», местную аптечно-косметическую сеть, чтобы приобрести какую-нибудь антимозольную мазь, красивых баночек с вазелином, да и просто потратить немного денег для общего поднятия настроения и в качестве компенсации за тяжелый труд последних тридцати минут. Насладившись видом красочных коробочек и винтажных тюбиков, но так и не вспомнив, зачем, собственно, пришла, выбираю какую-то мелочь и иду к кассе. Здесь я с ужасом обнаруживаю, что в магазине работают не люди, а автоматические кассовые терминалы, и это окончательно погружает меня в размышления о неизбежности скорого прихода к власти оруэлловского «Большого Брата». Немного поколебавшись, неохотно кладу на место уже не столь необходимые мне влажные салфетки и невидимки для волос и спешно покидаю магазин, сожалея, что оставила там свои отпечатки пальцев. Надеюсь, что хоть поездом, на котором я поеду, будет управлять живой человек, а не какой-нибудь бездушный GPS.
Но моя неудовлетворенная потребность потратить немного денег заставляет меня еще некоторое время слоняться по вокзалу. В конце концов я покупаю покрытый вокзальной сажей банан в киоске с «органической» едой, продаваемой «органическим» продавцом из плоти и крови. Затем в недоумении смотрю на табло, где, как подсказывает мне интуиция, должна появиться информация о поезде. Две минуты до отправления, но номер платформы пока неизвестен. Все люди замерли, словно в немой сцене из «Ревизора». И вот в едином порыве мы срываемся с мест и мчимся к платформе, номер которой вдруг загорелся на табло. В то время, как вся толпа движется вперед, успевая рассыпаться в «сорри» и «экскьюз ми», у меня сдают нервы, и я запрыгиваю в ближайший абсолютно пустой вагон.
С приятным удивлением обнаружив свободные удобные места для пассажиров и багажа, заботливо размещаю свой чемодан и уютно усаживаюсь, намереваясь съесть, наконец, свой банан. Подозрительный комфорт и белоснежные подголовники с надписью «Первый класс» немного тревожат меня, но я гоню нехорошие мысли, убеждая себя, что мы живем в обществе одинаковых прав и возможностей. Звонит Молли, чтобы убедиться, что я добралась до вокзала и у меня все хорошо. На всякий случай рассказываю ей о своих сомнениях. Молли, смеясь, говорит, что мне придется покинуть этот оазис путешественника, потому что мой стандартный билет не предусматривает подобных излишеств.
Передвигаясь по узкому проходу мчащегося на полной скорости поезда, обнаруживаю, что пока я расслаблялась в приятных иллюзиях о всеобщем равенстве и братстве, менее наивные и более осведомленные пассажиры уже заняли все сидячие и стоячие места в рабоче-крестьянской части поезда. Определенно, у меня открылось второе дыхание: единственное, что не дает мне покоя, — это мысль о так и не съеденном банане, а вовсе не забота о моем коричневом «чемодруге» на колесиках, который нагло наезжает на все препятствия, попадающиеся ему на пути — в виде ног, рук и даже голов не успевших спрятаться пассажиров.
Наконец я вижу место в багажном отсеке, где я бы могла разместиться, если бы чья-то сумка с клюшками для гольфа располагалась немного более компактно. Тут же появляется владелица сумки, и я, поражаясь ее предупредительности, десять минут терпеливо жду, пока та, ласково тыкая меня локтем и вежливо извиняясь, найдет в сумке что-то жизненно необходимое и уступит немного пространства, причитающегося мне согласно купленному билету. Я явно переоценила человеческие качества владелицы гольф-обмундирования! Найдя, наконец, в недрах своей сумки то, в чем она так остро нуждалась (а именно: потрепанный экземпляр газеты «Метро»), женщина удаляется, повернув свой багаж так, что клюшки для гольфа безжалостно упираются мне теперь прямо в живот.
Насладившись бананом, шкурки от которого (упс!) случайно падают в раскрытый карман вызывающей мою неприязнь гольф-сумки, по всеобщему нарастанию возбуждения в вагоне понимаю, что мы прибываем к станции своего назначения.
Здесь меня встречают родители Молли, и я, забыв о всех невзгодах сегодняшнего дня, погружаюсь в атмосферу предвкушения приятного теплого общения с родителями моей подруги, которые шутят, что видят меня гораздо чаще своих дочерей. А это, безусловно, является неопровержимым доказательством моей невероятной близости к их чудесной английской семье!