У всякого действия есть своя награда и своя цена.
(Дэн Миллмэн).
Данная запись была сделана на диктофон 17.04.2011г.
«Всё? Уже можно говорить? Да? Значит, э-э, зовут меня Николай Сергеевич Спижов. Я хочу рассказать о том, что произошло со мной в 1988 году. Было мне тогда 39 лет. Это сколько, значит, получается мне уже? Так сразу, чего-то, и не сосчитать. А ведь когда-то я работал инженером на оборонном предприятии. Так вот, значит, было это в середине сентября, и решили мы, значит, встретиться с одноклассниками. Мы ни разу со школы не собирались. Нашу встречу решили провести в ресторане на Васильевском острове. Уже не помню, как улица называлась. А! Эта, как его – Кораблестроителей. Однако помню. Ресторан находился с обратной стороны универсама. Интересно есть ли он там сейчас? Решили мы скинуться тогда по 50 рублей на человека. Это в то время были нормальные деньги, даже очень нормальные, не то, что сейчас. Пришло нас, как сейчас помню, девятнадцать человек. Мы почти все не виделись со школы, и конечно было интересно посмотреть друг на друга, а заодно и себя показать.
Ресторан был неплохой. Водку там подавали в графинах, была твёрдокопчёная колбаса, даже красная икра там была, мясо было с картошкой. Мясо, правда, было жестковатым. Ансамбль там играл. Поначалу всё шло хорошо. Мы много общались, выпивали. Я тогда со спиртным переборщил, хотя обычно почти не пью. Ну, хотелось, как-то расслабиться. И пошёл я потанцевать с Лизой Беляевой. Звучала песня «Синий туман». Был тогда такой шлягер. Мы, когда танцевали, помню, что делал ей какие-то там комплименты. Глупец. А когда музыка закончилась, она пошла покурить, а я пошёл отдохнуть за столиком. Она, кстати, тоже прилично выпила. И тут, она приходит, подсаживается возле меня и шёпотом на ушко мне говорит: «Поцелуй меня». Мне сразу стало, как-то не по себе. Лизка была разведенная, а у меня жена, дочка. Ну, я, значит, чмокнул её в щёчку разок. А она и говорит мне: «Ты чего меня боишься?». И тут меня понесло. В общем, попался я на эту удочку. Мы с ней стали целоваться. Да так, что я и с женой-то никогда так не целовался. Мы делали это на виду у наших одноклассников. Причём наш поцелуй очень затянулся. Мы вроде бы перестали уже, но потом я сам к ней полез целоваться дальше. Одноклассники стали нас обсуждать, что-то шутить, смеяться.
Мне было очень приятно от поцелуя, но в то же время я себя ужасно чувствовал. Я думал: «Что же я делаю? Ведь у меня прекрасная жена, дочка. Дочке, Юлечке, тогда шесть лет было. Дочка – это вылитая мама. Вот, как моя Лена похожа на свою мать, так дочка на Лену похожа. У меня есть там, на подоконнике фотографии, можешь посмотреть. И очки Лене очень идут. Согласись, да? Там ещё есть парочка фотографий того времени. Юля - это просто копия мамы, да? Вот. На чём я остановился? А! Я тогда, во время этого долгого поцелуя понимал, что я делаю что-то плохое, но я не мог уже остановиться, а точнее не хотел. А Лизка, она прямо постанывать стала. У нас с Леной никогда такого не было. В общем, когда наша встреча закончилась, когда все уже стали расходиться, то я понял, что хочу продолжения. И Лизка сама предложила поехать к ней на дачу в Разлив. Я сразу согласился и позвонил из автомата жене, наврал ей, что останусь ночевать у Димки Сабурова. Подожди, не Сабурова... Шабурова. Точно - Шабурова. Сабуров - это... ну в общем не важно. А Димка, он там рядом жил. В общем, поймали мы такси и поехали на Лизкину дачу.
Пока ехали, то продолжали целоваться, обнимались, гладили друг друга. Помню, что я нашёл для себя какие-то оправдания своих действий и помню, что мне было хорошо. Мне было хорошо и одновременно плохо… Слушай, дай ка мне, водички глотнуть, а то, чего-то пересохло в горле. Аккуратнее. Аккуратнее! Спасибо… Таксист не повёз до самой дачи, нужно было… Сейчас, подожди чуть чуть… От такси нужно было пройти около километра пешком. Я шёл, даже не запоминая дорогу. Мы о чём-то громко с Лизкой шутили. Всякие там пошлые шуточки. Было уже темновато. А когда мы подошли к дому, то увидели, что дверь на дачу открыта. Мы зашли, включили свет. Лизка сразу закричала. И… В общем, я впервые увидел, как убивают человека. Их было двое. Они занимались тем, что обворовывали дачи. У них был пистолет. Они смотрели на нас со страхом и злобой, один из них выстрелил в Лизку. Она сразу перестала кричать, а я попытался побежать. Ну и в меня тоже выстрелили. В спину. Ну, и у меня всё погасло.
Говорят, что якобы люди, умирая, видят какой-то там свет в конце тоннеля. Не было у меня никакого света, ни в каком тоннеле. Было всё какое-то неприятное, какое-то болезненное, всё какое-то раздражающее. Всё в таком дурном цвете. Как будто смотришь чёрно-белый телевизор с плохой антенной. Иногда мне было темно, а иногда светлее, но всё равно всё было в очень неприятном, каком-то тёмно-сером, цвете. В очень гадостном цвете. И оно никак не могло закончиться. Бывало, что я просыпался, и надеялся, что не будет этой серости, а она всё равно продолжалась. Вокруг меня были люди, иногда незнакомые, иногда знакомые. Или я просто так думал, что они со мной знакомы. А иногда никого не было. Я много раз просыпался. Я искал свою Лену, чтобы попросить у неё прощения, но никогда не находил. Зато видел там Лизку. Лизу Беляеву. Она была там совсем другой, какой-то безразличной. Она вела себя так, как будто между нами ничего не было. Я просил у неё прощения за то, что не смог ей отказать и за то, что не смог её защитить. Но она была какая-то отрешённая от всего. В общем, я не раз там просыпался, пока через какое-то время я не пришёл к выводу, что просыпаюсь-то я, не по-настоящему. Да и потом уже всё стало каким-то однообразным. Но при этом меня никогда не покидало чувство вины. Эта вина меня очень тяготила. Не знаю, сколько это могло со мной продолжаться, если бы всё-таки однажды я не сумел проснуться на самом деле.
Я вдруг стал различать цвета. Я понял, что я лежу. Я лежу и не могу встать. Я видел, что иногда ко мне подходят люди в светлых халатах. Они что-то говорили, делали со мной какие-то процедуры. Пытались со мной разговаривать, но я их плохо понимал. Бывало, что меня мыли, бывало, что брили. Иногда меня куда-то перевозили. Я не чувствовал никаких запахов. Я их до сих пор не чувствую. Мне было очень непривычно, что я не могу ничем пошевелить. В моих снах я мог ходить, а в реальности я не мог даже разговаривать. Но где-то примерно через полмесяца я уже смог произнести свою первую фразу, я сказал врачу: «Позовите мою жену».
Я много спал. Сны стали другими. Более живыми, что ли, не такими серыми. Я почти ничего не говорил, но и доктора мне ничего особо не рассказывали. Я боялся спрашивать врачей о своём состоянии. Мне, в общем-то, итак было понятно, что я «овощ». Я лежал с другими такими же «овощами». А однажды мне сказали, что приехала моя жена с дочерью. Я обрадовался, хотя мне очень страшно было посмотреть им в глаза, но я так хотел, чтобы они меня простили, и чтобы можно было избавиться от этой душевной боли. Я очень хотел этого прощения. Очень тяжёлый камень лежал у меня на душе. И вот в палату вошла моя жена, только она была без дочери и почему-то с тёщей. Сказали, что жена с дочерью, а вошла жена с тёщей…
Дай ка мне ещё водички… Ага… Спасибо… Ну вот, значит, я смотрю на них… Тяжело мне, конечно, об этом рассказывать… Извини… Сейчас, подожди… Ну вот, и говорю я своей жене: «Здравствуй, Лена. А где Юлька?» А тёща мне говорит: «Коленька, она здесь». Тёща меня никогда не называла Коленькой. Меня так кроме жены никто не называл. Я спрашиваю: «А где, здесь?». А жена мне и говорит фразу, из-за которой я просто впал в ступор: «Я здесь, папа». Ты представляешь? Тёща меня называет Коленькой, а жена папой. Я смотрю на них. То на одну, то на другую. Они обе плачут. А потом одна из них, та, что постарше, говорит: «Коленька, ты спал двадцать два года». Вот так вот. Не было там тёщи. Там были только моя Лена и моя Юля. Жена и доченька… Сейчас… Извини… Вытри, пожалуйста. Спасибо…
Я никак не ожидал такого. Мне стало ужасно жаль себя, я понял, что заплатил за свой поступок очень высокую цену. Всё самое неприятное, что я видел в своих серых снах, я вновь почувствовал, как бы в сжатом, в концентрированном виде. Но что я? Сколько боли я принес им, моим самым дорогим людям? Извини… Сложно об этом говорить. Я даже закричал тогда. У меня была истерика. Я, наверное, очень не красиво тогда выглядел. Я кричал: «За что?! За что?!». Я не видел, как дочка пошла в школу, я не воспитывал её, не вёл её к алтарю, выдавая замуж. Я не заботился о своей жене, она не чувствовала мою любовь. Все эти годы меня не было рядом с Леной и Юлей. Я кричал: «За что?!». Перепугал, наверное, там всех "овощей" из палаты. Как будто я не понимал, за что это со мной случилось. Но потом, немного погодя я успокоился, мы помолчали, я просил у них прощения, плакал. Плакал потом уже не от отчаянья, а скорей от радости, потому что Лена меня простила. И Юлечка тоже меня простила. Знаешь, почему я жив? Потому что Лена меня вымолила, чтобы я туда пошёл, зная о своём прощении. Молилась она каждый день двадцать два года. Лена очень много приезжала и ухаживала за мной, особенно первое время. Вот так вот.
И вот уже примерно год, как я проснулся. Ещё год назад я выглядел, как будто мне лет сорок. А сейчас, как видишь, минимум на шестьдесят, выгляжу. Быстро старею. Доживаю я теперь вот здесь, в этой квартире. С женой и мамой Людой. Это я так тёщу зову. Воняет здесь у нас. Я это не чувствую, я это знаю. Окно, кстати, можешь закрыть, если холодновато стало. Дочка иногда приезжает с мужем и с внучкой. Такая забавная и шустрая девчонка. Одни женщины у нас... И муж мне её понравился. Вот... На здоровье своё я не жалуюсь, потому что почти ничего не чувствую. А зимой, представляешь, меня прямо в нашей ванне покрестили. Так, что я теперь - крещённый. Это так здорово. А у Лены, кстати, очень много друзей. Они к нам частенько заходят. Они тоже помогали по уходу за мной в больнице. Не смотря на то, что у нас здесь воздух не всегда хороший, они всё равно заходят к нам в гости. Навещают меня. Теперь это и мои друзья. Я очень люблю гостей. Бабушки и дедушки такие хорошие, добрые, весёлые. Бывает, что и твоего возраста заходят ребята. Такие приятные и радостные молодые люди. Не часто, но заходят. Эх, всё таки Лена моя такая молодец, такая умница. Знаешь…, я тебе что скажу, да она вообще святая. Да-да, она – святая. А про себя я могу сказать, что теперь я уже по-настоящему счастлив. Счастлив от того, что прощёны мои грехи. И, знаешь, у меня есть мечта. Я всё таки хочу увидеть этот свет в конце тоннеля. Даже не в конце тоннеля, а просто хочу увидеть свет. Не хочу больше туда, где всё тёмно-серое, я хочу туда, где СВЕТ. Вот такая моя мечта, моё самое большое желание. Ну, вот, собственно, и весь мой рассказ. Так что можешь уже выключать эту штуку свою».
28.08.2011г. желание Николая Сергеевича Спижова исполнилось.