испорченный отдых с размахом

Тарас Дрозд 2
Тарас ДРОЗД

ИСПОРЧЕННЫЙ ОТДЫХ С РАЗМАХОМ

микроман


Резвые зайчики прыгали всюду, на балясинах и перилах, на распахнутых воротах гаража,  на овалах чистенького автомобиля, на резных карнизах и глади стеклопакетов. Солнце играло, а зайчики веселились и задавали тональность смеху, беззаботность. От чего звонко щебетали птички, листья шелестели, роняя последние капли, трава распрямлялась упруго, желая догнать кустистую на грядках ботву, а на личной полке у окна самодовольно улыбался отъевшийся кот.
Дождь прошёл и не повториться, облака прогнал ветер, и остаток дня распрямлялся на солнце, вдохновляя на предстоящее гулянье, которому уже ничто не помешает.
 – Ну вот и наше время! – хлопнул себя по коленям молодой хозяин двухэтажного дачного особняка, встал с лакированной табуретки, сошёл вниз по ступеням террасы, на фигуристых плитах дорожки поднял голову к небу, проверяя, не придут ли ещё облака, и крикнул в сторону цветастой занавески за распахнутой дверью.
 – Начинаем!
В доме загалдели, там беззаботность хоть и пряталась от непогоды, но жила в ожидании, приуныла на время. Занавеска откинулась на крючок и на веранду высыпались как весёлые игрушки пятеро взрослых и двое подростков. Одежда летняя и разноцветная, а потому забавная, три женщины в футболках и юбках, двое мужчин в шортах и футболках, тоже с надписями, и мальчишки как папы, только в обязательных бейсболках. Также дружно они заторопились по лестнице на землю, дети взрослых обогнали, а один из мужчин вдруг сильно грохнулся на крашеных ступенях, чем вызвал ещё больший смех. Хозяин вытащил из кармана ключи и направился отпирать металлическую дверь цокольного этажа дома. Дверь закрывала хозяйственное помещение под домом со стороны огорода, а с противоположной стороны в это же пространство звали распахнутые ворота гаража. Друзья хозяина пошли за ним и вытащили оттуда втроём продолговатый тяжёлый мангал, заполненный наполовину песком и чёрными угольками.
 – Чего ты его прячешь? – весело спросил хозяина один из дружков. – Каждый раз таскать?
 – Упрут. Здесь такой народ.
 – Такую тяжесть? Вкопал бы станину потяжелее, и к ней приварил, если недоверяешь.
 – Так это ж вкапывать надо. Ничего, минута делов, зато сердце спокойно. И песок всегда сухой.
Донесли же мангал до места с тремя остановками, хоть и недалеко от дома, на траву под яблонями садика, но не за минуту. Там уже хлопотали, женщины вынесли из амбарного домика без окон раскладные кресла и пластиковую столешницу, в которую на месте вставили ножки, а пацаны оттуда же натаскали дров и стали колоть в два топорика чурбачки на поленья.
 – Да снимите вы одежду! – крикнула жена хозяина мужчинам, установившим, наконец, тяжесть. – Я бы сама разделась, солнце такое, но здесь дети!..
Мужчины дружно стащили с себя футболки красного, жёлтого и белого цвета с чёрными буквами. Женщины рассмеялись. У хозяина голова блестела от глянцевой выбритости, его дружки были так коротко стрижены, что тоже выглядели лысыми, но не это их объединяло до комичности. Головы и шеи товарищей покрывал сильный загар, от которого тела до шорт смотрелись дебелыми, особенно упитанные животы, ранее скрытые одеждой. Казалось, что руки у них до локтя густо испачканы, а лица отражают цвет грязи.
 – Загорайте давайте! – закричали на них женщины. – Выравнивать надо цвет! А то как шахтёры! Где это вас так?
 – Мы же столько дней тусовались! – весело закричали мужья в ответ. – Каждый день на солнце! Вы-то постояли и ушли! А мы до победы, пока менты не разогнали!
Стол быстро наполнился тарелками, вилками, фужерами, стаканами и рюмками, хрустальными салатницами с заготовленными блюдами, а когда принесли нарезанный хлеб, то уже и поставить его было некуда, а ведь ещё напитки и деликатесные закуски! Маловат оказался столик, на четверых рассчитанный квадрат, а их шестеро взрослых и двое детей, так что надо бы второй, вспомогательный, а такой имеется, и его принесли из того же сарая, да и кресел недостающее количество! И всё это весело, шумно, под треск углей и запаха жаренного мяса! А когда шампуры с нанизанными кусками перевернулись над жаром, и стало ясно, что уже мочи нет ожидать, не кто-то самый догадливый, а все дружно, разом предложили хлопнуть за их победу и произошедшие события, в которых они показали себя  героями. И хлопнуло шампанское, а за ним полились  другие жидкости, и прозвучал тост, второй, третий, и ещё слова, ещё, и наконец-то хлопнули!   И тут же снова.
Из сумбура криков и высказываний сторонний наблюдатель понял бы, что собравшиеся недели три назад участвовали в городской акции протеста, которая растянулась на несколько дней и превратилась в неповиновение властям, а затем привела к стычкам с органами правопорядка, в результате чего хозяин двухэтажного загородного владения был задержан, подвергся следствию, а потом и судебному разбирательству, в результате которого, благодаря умелому адвокату, был приговорён всего лишь к незначительному штрафу, то есть, почти оправдан, и это ли не победа.
Вот только сторонний наблюдатель не слышал застольных воплей и разъяснений, но имел кое-какое своё представление о причине сборища.   К тому же он был не один. С напарником, тоже лет тридцати-сорока.     Они наблюдали из кустов за высокой металлической оградой задней ширины участка, расположенной к лесу. Им в плотном камуфляжном одеянии было жарко, а ранее от дождя пришлось укрываться плащами, которые так промокли, что  они их развесили в стороне на просушку.
 – Пить начали, - констатировал первый, не отрываясь от наблюдения.
 – Да, - согласился второй с печалью в голосе и опустил свой бинокль. – Значит, всё. Останутся ночевать. И ничего у нас не получится сегодня.
 – А второй раз когда? Второй раз мы не соберёмся.
 – Вот так всегда, -  усмехнулся печальный напарник. – Как всегда в нашей истории. Задуманному помешал алкоголь.
 – Много ты понимаешь в истории! – хохотнул первый.
 – Хорошо хоть комаров нет, -  сказал второй. - Через неделю нас тут сожрали бы.
Закатное солнце ласкало один из дней конца мая, когда насекомые ещё не все проснулись.
 – Откладывать нельзя не только из-за комаров, - сказал весело первый, продолжающий наблюдать. – Второй раз мы просто не  соберёмся. Так что будем делать сегодня и при всех.
 – Да, конечно, - согласился второй. - К тому же его дружки тоже участвовали. Я эти рожи видел и помню. Хотя при них лучше бы не надо. Много свидетелей. И так-то рискуем. Ну да ладно.
 – Ничего, рискнём. Им можно, а нам нельзя? Вставим по самые помидоры!
 – От кого я слышу! – засмеялся второй. – Когда это повторяет наш майор, то понятно, у него такой юмор. А ты же историк, кандидат наук.
 – Я сейчас на боевом задании. А потому рассуждаю как кирзовый сапог.
И он продолжил наблюдать, смотреть в бинокль. А своим пересказом увиденного доказывал, что заниматься начатым делом следует только в хорошем настроении. Он комментировал подробности увиденного второму, который уткнулся лбом в рукав, дескать, лучше вздремнуть, прикорнуть в ожидании, чем подглядывать за чужим весельем. И слушал, как самый толстый сейчас подавится, ему не выплюнуть и не проглотить, жуёт и жует непрожаренный кусман, щёки раздулись как у хомяка, но терпит, потому как счастлив, а его подруга, жёнушка, телесами похожая на муженька, как-то непонятно лыбится всем остальным, лыбится и лыбится, что всё хорошо, аж помада размазалась, но вот незаметно для других врезала подзатыльник непоседливому сыночку, который ёрзает и ёрзает, места себе не находит, видно ткнул недавно маме шампуром в заднее место, или поперчил незаметно тот кусок, который она только что заглотила, и высматривает теперь, чтобы ещё такое вытворить, чтобы ему повеселее было, да и второму подростку, которому он подмигивал об этом, сидящему напротив послушному хозяйскому сынишке. А главенствует за столом, конечно же,  хозяин, и держится он как доминантный самец, говоря повелительно, весомо и немного, только по делу, и улыбается как-то специально, выражение лица застывшее, будто натянул радость как маску, и тем гарантирует остальным продолжительную благость, если я с вами, то веселитесь и ни о чём не беспокойтесь, потому что я же герой, ещё бы, из такой борьбы вышел победителем, я ваша надёга и опора, обеспечивающий сытое веселье за праздничным столом, а по тем лукавым взглядам и шуткам, какие он отпускает всем женщинам, можно догадаться, что как явную, так и интимную заботу он раздаривает всем троим, потому что у него большое сердце, и сегодня без его внимания не останутся и две другие женщины, да так, что ни супруга, ни друзья не догадаются, ведь он же матёрый конспиратор. Проще всего ему будет с женой второго, который похудее остальных, и уже совсем пьян, выкрикивает и выкрикивает что-то, размахивает руками, вскакивает, показывая, что и у него есть выпирающий животик, несмотря на субтильность, подшучивает над женщинами, а по их ответным улыбкам понятно, что уже надоел, и даёт советы и поучения упитанному сыночку толстого друга, а баловень смотрит на дядю, как на объект, которому хочется запихать что-нибудь в рот, чтоб заткнулся, и улыбается об этом своему дружку-товарищу. А вот и подтверждение догадки разыгралось, жена худосочного живота спросила о чём-то весело хозяина, а тот указал на дом и нехотя поднялся, мол, так и быть, схожу-провожу, и они вдвоём ушли к дому, и завернули за угол, где терраса, и там пропали, а остальные продолжали веселиться-кричать, да подтрунивать друг над другом, не заметив, что их стало меньше, лишь только жена хозяина дважды посмотрела туда, где скрылись ушедшие, и дождалась-таки, они появились оттуда, наконец, у хозяина в руках  бутыль с каким-то дорогим пойлом, а у неё блюдо с особой закуской в одной руке и двухлитровкой кока-колы в другой, так вот зачем они ходили, ну и встретили, конечно, задержавшихся воплями радости, подставляя фужеры под элитный напиток, а принесшая колу налила  сначала холодную газировку сыночку хозяина и хотела налить сынишке толстяков, но тот стал почему-то убирать стакан, мол, не хочу, и глядел на тётю с укором, дескать, я-то понимаю, что ты уходила не за угощением для меня.  И наблюдающий ехидно похвалил, молодец, пацан, догадался, что для того, чтобы дойти до холодильника в доме, потребуется от силы минут пять, а их не было минут двадцать.
 – Хоть бы поскорее нажрались, что ли, - сказал второй, так и не притрагиваясь больше к биноклю, а делая лишь пометки в записной книжке.
 – Да эти двое уже, - ответил продолжающий наблюдать. – А вот хозяин молодец, держится, как нам надо. Ах да, ему же, наверное, хочется ещё и другую…
Второй глянул в очередной раз на часы и сделал ещё одну пометку в блокноте. Он вёл наблюдение по всем правилам. Затем достал портативную рацию, аппарат напоминающий мобильный телефон, и нажал всего лишь одну кнопку.
 – Ну, как вы там? – спросил он тихо. И ответил на заданный оттуда вопрос. – Да похоже, что ничего не будет… Его друзья уже готовы, а если он тоже нажрётся, то смысла не будет что-то проводить… Да, пьют  все трое, значит, никто никого развозить не собирается, как они раньше договаривались… Да, останутся ночевать, скорее всего… Конечно будет отмена. Если он тоже вырубится, то ничего не будет, сразу отменим, конечно… В доме останутся три женщины и два пацана, это ж какой хипишь поднимется, зачем нам это надо?.. Так что недолго осталось, часа два потерпите ещё... Как только стемнеет, будем отваливать.
Он выключил аппарат и сделал ещё одну пометку на бумаге.
 – Значит, ничего не будет? – спросил наблюдающий. – Жаль, я так готовился.
 – Ну ты же сам видишь.
И наблюдающий вскоре  увидел то, о чём до этого лишь догадывался. Поэтому стал комментировать с весёлой злорадностью.
Когда худосочный дружок с пузиком выпал в осадок, - натурально завалился вместе с белым креслом, раскачивался с передних ножек на  задние и рухнул на спину, умудрившись не расколотить затылок, а если бы ударился, то даже не почувствовал бы, - все бросились ему помогать, почти все. Его жена и жена хозяина стали подымать упавшего, дети, вереща, засуетились вокруг, а жена третьего друга, самого упитанного, встала, рассмотрела случившееся и дала распоряжение своему мужу повелительным жестом, что делать. Тот и так-то сидел потный от выпивки и закуски, работа хоть и приятная, но тяжёлая, а тут приказали уносить безвольное тело. Он его с помощью женщин взвалил на плечо и, шатаясь, понёс к дому, жёны при этом ему не столько помогали, сколько  мешали советами с обеих сторон, а пацаны запрыгали вокруг, радуясь, как взрослый нализался, и убежали вперёд, у них в доме свои занятия имелись, не интересно им тут с выпивающими родителями. И вот когда ушедшие скрылись за углом, хозяин откровенно кивнул не своей жене, ну что, мол, пошли? Та заулыбалась, дёрнула игриво плечами, мол, а чего такого, запросто, и первой направилась в тот сарай, амбарчик без окон, откуда выносили уличную мебель. Хозяин поднялся вслед за ней, и пошёл было, но тут же вернулся, захватил валявшиеся пластиковое кресло, проверил, какая ножка хрустнула, и понёс якобы поменять на другое. И они довольно быстро его заменили, вышли минут через десять, жена толстого опять впереди, кинула лишь взгляд на окна дома, и заспешила к столу, весело размахивая руками, а хозяин появился с другим креслом, ярким, и понёс его степенно на место повреждённого. Теперь прежняя мебель сияла белизной, а заменённое будто покраснело от стыда. Наблюдающий подметил это с изящной тонкостью и доложил, как смачно хозяин выпил и закусил не со своей женой.
 – А чего ты веселишься? – спросил его напарник.
 – Я же первый раз в таком интересном деле. Это не сидеть за книжками.
 – А вот я бы лучше за книжками посидел, чем в засадах.
 – Каждому своё, как говорится. Кто кем родился.
 – А они такими вот родились?
 – Конечно. Паразитизм – это наследственное.
Но дальше события перестали укладываться в логику наблюдающего. На дорожке от дома к грядкам появилась жена хозяина и стала что-то кричать сидящим за столом.
 – Зовёт мужа, - предположил глядящий в бинокль.
Но к ней пошла жена толстяка, хозяин остался лениво закусывать.
 – Неужели она видела, как эти в сарае прятались? – удивился наблюдающий и весело предположил. – Ну, сейчас она ей даст по роже.
Однако женщины перекинулись дружелюбными фразами и ушли на невидимую сторону, за дом.
 – Сейчас принесут ещё закусок, - уверенно сказал комментирующий события.
И вновь не угадал. Из-за дома ещё раз вышла супруга хозяина и обратилась к мужу с призывающими жестами. Хозяин нехотя поднялся, увидел, что жена скрылась, быстро налил в стопку, выпил, сунул в рот кусок помидора и не спеша отправился куда звали.
 – Да что у них там случилось? – продолжил весело разгадывать наблюдающий. – Толстый унёс Дохлого и что? Оба там вырубились? Хозяина позвали, чтобы он их разложил по койкам?
А когда на дорожку вышли все три женщины и направились к мангалу, он даже облегчённо вздохнул.
 – Всё нормально, сейчас продолжат.
Но женщины, подойдя к столу, не сели в кресла, а взялись собирать посуду. И довольно быстро управились, так как принесли подносы, на которые одна переставила стаканы и бутылки, другая тарелки с закусками, третья шампуры с мясом и объедки, собранными в пакет на выброс.            И ушли,  оставив пластиковую мебель на полянке у дымящегося мангала оголённой и заскучавшей от этого.
Лихое окончание пикника второй наблюдающий досмотрел в бинокль и заключил так.
 – Если они пошли допивать в дом, то будем сворачиваться. Или подождём ещё немножко? С полчаса, не больше.
 – Ты старший, тебе и решать, - вздохнул печально до этого веселившийся. – Жаль, я так готовился. Я уже видел, как буду его долбить.
 – Если б они гостей выпроводили – тогда конечно. Мы же так и хотели. А если эти уроды у него ночевать остаются, да ещё с жёнами… Да ещё дети!.. Нет, не получится. Много свидетелей, нельзя. Я не могу ребят подставлять.
 – Конечно, конечно, - согласился наблюдающий. – Можем прямо сейчас уезжать. Давай своим команду.
И он кивнул на телефон-рацию.
Второй, который оказывается был старшим в проводящемся мероприятии, нажал кнопку и поднёс аппарат к уху.
 – Так, ребята, - заговорил он весело, - тушим свечи. Вы там не заснули ещё? Через пятнадцать минут сворачивайтесь и выезжайте на развилку. Мы туда подойдём.
Ему будто передалось то радостное настроение, каким захлёбывался до этого напарник, наблюдавший и комментировавший видимое. Да и восторженная умилённость природы от заходящего солнца добавляла оптимизма.
 – Что? – вдруг изменился он, услышав неожиданный ответ по телефону, и выражал дальше свою оценку получаемым сведениям лишь одним словом с разной интонацией. – Да… Да… Да?..
Увидев, наконец, требовательный взгляд напарника, он пояснил ему быстро.
 – Там ворота открылись, выгнали машину, которая внедорожник, Тайота, не хозяина, в багажник грузят какие-то вещи, толстый открыл заднюю дверь и говорит что-то в салон кому-то, наверное, худому, который уже там, хозяева вышли провожать, дети прыгают вокруг них, чего-то просят…
 – Так они собрались уезжать всё-таки? – уточнил до этого наблюдавший то. – А кто же машину поведёт? Они же пьяные.
 – Ах вот оно что! – воскликнул Старший, услышав ответ на вопрос. – Тогда ясно.
 – Чего там, чего? – потребовал напарник и ему разъяснить.
 – Машину поведёт жена толстого! Как же мы сами-то не допёрли?
Старший нажал кнопку, сунул телефон в нагрудный карман, а во второй блокнот с короткой гелевой ручкой, и отдал команду.
 – Так, быстро туда! Нам же отсюда ничерта не видно.
Действительно, жилое двухэтажное строение, располагавшееся на ухоженном, просторном участке, закрывало то, что происходило во дворе и за воротами, на улице дачного посёлка.
Они быстро натянули матерчатые перчатки тёмно-зелёного цвета, вскочили, подняли с земли металлическое длинное устройство  из легкого алюминия, трёхметровый брус, похожий на столб прямоугольной конструкции, потому что был он не цельной формы, а сложенный из двух частей, и побежали с ним к решетчатой ограде участка. Решётка состояла из внушительных четырёхгранных заострённых пик, набранных в секции с одинаковым расстоянием друг от друга, приваренных к двум поперечным угольникам сверху и двум снизу. Высился эстетский забор метра на три и казался непреодолимым. Но только не для наблюдавших до этого за происходящим. Подбежав, они ловко разъединили принесённую штуковину, одна часть пошла вверх, другая низ и в сторону, щёлк – и получилась лестница, высоты которой хватило как раз, чтобы длинные ноги, её продольные составляющие, легли на поперечный контур ограды. Первым взбежал Старший, и перебрался наверху с лестницы на поперечину, присел там, держась за верхушки пик забора, за ним, не так резво, поднялся наблюдавший до этого, сделал тоже самое, примостился наверху, чтобы не упасть, и они вдвоём подняли лестницу, перекинули на участок, и установили её точно так же, только изнутри, с другой стороны ограды. Затем спустились по очереди вниз и быстро пошли к дому. Дойдя до угла они переглянулись, улыбнулись друг другу, мол, всё хорошо, и Старший достал из кармана телефон.
 – Уже? – переспросил он и сказал напарнику. – Они уже уехали.  Две пары и дети. Хозяева отпустили своего пацана с ними.
 – Ну правильно, - быстро пояснил тот, кто был до этого наблюдающим и казался командиром. – Вдвоём-то ребятишкам веселее.     Ах, хорошо! Надо же! Как по заказу.
 – Ждите моей команды, - дал приказ Старший и отключил телефон.
Они выглянули осторожно из-за дома, чтобы увидеть, что же происходит во дворе, с другой стороны. Там хозяин закрывал ворота, а его жена стояла неподалёку и что-то ему выговаривала. По её рукам, упёртым в боки, по резки, коротким жестам правой и по манере быстрой речи, было понятно, что она чем-то раздражена. Но муж даже не отмахивался и никак не отвечал на поток упрёков, он спокойно закрыл ворота, перекинул с одной воротины на другую массивный запор, подошёл к кирпичному столбу, в который были вмазаны крепления ворот с одной стоны и крепление двери-калитки с другой, поднял вверх крышку вмонтированной в него коробки, нажал там какие-то кнопки и захлопнул крышку.
 – Включил сигнализацию, - разгадал его действия Старший.
Хозяин, не обращая внимания на ругательства жены, пошёл было в дом, но остановился и перешёл со ступенек крыльца на дорожку, ведущую на огород с яблонями. Он решил сходить проверить что там осталось после пикника. Старший кивнул напарнику куда следует спрятаться и они быстро юркнули за кусты и бочки с дождевой водой, стоящие под другим углом дома. Там Старший вытащил из бокового кармана два куска материи, протянул один подчинённому, другой развернул и натянул на голову. Это были маски с дырками для  рта и глаз такой же камуфляжной расцветки, как и верхняя одежда. Теперь они смотрелись диверсантами.
Хозяин прошёл к мангалу, остановился у него, сокрушённо качнул головой, что означало, как же я тебя один-то потащу, затем будто впервые увидел пластиковую мебель, сообразил, что надо с ней делать, подошёл, взял два кресла, яркое и одно из белых, и понёс их в сарай на хранение, красное надо было убрать в первую очередь. А когда вернулся к столам, чтобы продолжить уборку, и уже взялся за один из них, чтобы перевернуть и отделить вставные ножки, тут-то и увидел, что на его территории не всё как прежде. У дальней части ограды выделялась алюминиевым цветом прислоненная к решётке лестница. Хозяин понял, что к нему проникли незваные гости, быстро посмотрел по сторонам и оглянулся на дом. Его не столько удивил факт появления на участке незнакомого предмета, сколько интересовало, куда же проникшие таким образом спрятались. Следующей реакцией была его необходимость вооружиться. Хозяин подошёл к мангалу и взял один из топориков, которыми кололи дрова, побольше. Затем внимательней изучил те места, где могли притаиться злоумышленники. Первым делом он посмотрел как раз на бочки за кустами, потом на остальные укромные места, затем оглядел дальний угол дома ещё раз и  ничего не заметил. А за бочками Старший, тот из двоих, что до этого сидел пассивным наблюдающим, достал из кармана телефон-рацию, нажал кнопку и тихо сказал.
 – Врубай глушилку.
Не заметив ничего подозрительного, Хозяин пошёл-таки к лестнице, чтобы рассмотреть появившееся чудо. И как только он повернулся к дому спиной, Старший, пригнувшись, рванул к нему, чтобы незаметно приблизиться к объекту атаки. Хозяин не дошёл к ограде метров пяти, то ли услышал, то ли почувствовал что-то, и быстро развернулся, вскинув своё оружие. Подбегающий к нему выпрямился, перешёл на шаг, достал  из-под куртки пистолет и, остановившись перед Хозяином, кивнул стволом.
 – Брось топорик.
 – Кто ты? – прохрипел Хозяин, у него запершило в горле от неожиданности. – Какого надо?
 – Ну чо, выстрелить по ногам? – спросил нападающий миролюбивым тоном.
Топорик полетел в сторону.
 – Пошли в дом, - кивнул пистолет, объясняя следующий приказ.
Они двинулись к дому, Хозяин впереди, Старший в трёх шагах сзади, не приближаясь. Он махнул пистолетом в сторону бочек, мол, не прячься, давай сюда, и оттуда явился его помощник, тот, кто раньше был наблюдающим. Хозяин, когда второй приблизился, обернулся.
 – Кто вы такие, что вам надо? – и повторил уже с угрозой. – Что вам надо, кто вы? Вы даже не представляете, с кем связались.
Он страха не выказывал, не боялся, наоборот, держался вызывающе, но сопровождающие были готовы к такому поведению.
 – Да знаем, знаем, кто ты. Прекрасно знаем. Иди быстрей, топай. Если б не знали, стали б мы за тобой следить.
Жена была в доме, гремела посудой и сначала услышала необычность происходящего по шагам, вошедших было несколько, а когда выскочила из кухонного закутка, то увидела изменившееся лицо мужа. За ним шли двое в масках. И работающий телевизор изменился, на большой панели не цветные картинки двигались, а шёл трескучий снежок, явный знак, что с приёмом сигнала что-то случилось. К нему и пригласил хозяев Старший, без слов указав пистолетом на шикарный диван, мол, садитесь. Хозяйка вслед за мужем подошла к дивану, но решила не садиться.
 – Я в туалет, можно? Так неожиданно всё.
 – Молодец, быстро сообразила, - похвалил её Старший и разрешил. – Иди, конечно, позвони.
 – Да я правда в туалет, - вырвалось у жены и на её лице появился настоящий испуг, в отличие от лица мужа.
 – Иди, иди, попробуй, конечно, - махнул пистолетом Старший, а напарнику дал команду. – Присмотри там за ней. Чтоб она после туалета не кинулась куда-нибудь. Чтоб на улицу не выскочила.
Туалетная комната располагалась в глубине коридора под лестницей на второй этаж, который от телевизора не просматривался, а потому напарник Старшего занял место в его начале, чтобы женщина после туалета не смогла добежать до входной двери.
 – Ты тоже можешь попробовать, - сказал тот, что с пистолетом, Хозяину. – Телефон где? Можешь позвонить и убедиться, что связь не работает.
Хозяин никак не отреагировал. Он сидел и ждал. Молча. Пока не вернулась его жена.
 – Ну что, не работает телефон? – спросил её обладатель пистолета. – Давай его сюда.
Он протянул руку, и жена покорно вытащила из кармана фартука мобильный телефон.
 – И ты свой давай, - обратился Старший к хозяину. – Давай, давай, он всё равно не работает. Не веришь, спроси у жены.
Жена с открытым ртом покачала головой из стороны в сторону, мол, телефоны действительно не работают. Муж достал из кармана свой мобильник и сказал, перед тем, как отдать.
 – Надо было раньше. Как только увидел лестницу.
 – А ты бы уже тогда не дозвонился, - заверил его Страший и протянул оба телефона своему напарнику. – Отключи их совсем. Или разбери, батарейки вытащи.
Напарник положил разноцветные аппараты на журнальный стол, двинул его к мягким креслам, стоящим напротив дивана, сел в одно из них и стал возиться с мобильной техникой не снимая перчаток.
 – Телевизор тоже можете выключить. Сейчас ни один канал показывать не будет.
Жена взяла пульт, оказавшийся на диване рядом с ней, и нажала красную кнопку. Экран панели стал чёрным. Старший вольготно раскинулся на втором кресле.
 – Ну вот теперь и поговорим. В спокойной обстановке.
 – А кто вы? – спросила жена всё с той же гримасой испуга на лице. – Гриня, кто они? Если вам нужны деньги, то денег у нас нет.
 – Да не за деньгами они, - ответил злобно муж. Он сердился на жену, которая так открыто боится.
 – Правильно, Гриня, молодец, - похвалил и его Старший. – Конечно мы не за деньгами. Стали б мы устраивать такое шоу ради денег. Тем более, что денег у тебя действительно нет. Ты же нищий. Живёшь на подачки от своих заказчиков и на проценты от банковских вкладов.
 – Вы ответите, - продолжал говорить с вызовом хозяин. – Вы за всё ответите.
 – Конечно, ещё бы! – развеселился Старший. – Только перед кем? Перед кем нам придётся отвечать? Ты сможешь что-то предъявить?
 – В доме ведётся видеонаблюдение, - начал было хозяин.
 – А вот это ты врёшь, - весело перебил его Старший. – Видеонаблюдения нет ни в доме, ни во дворе. Камера наблюдения есть в конце улицы, такая же, как на других улицах всего посёлка, одна камера просматривает всю большую улицу, главную, и ещё одна установлена над пропускным пунктом, при въезде. И ни перед одной мы не засветились.    И прослушки в доме нет. Понимаешь, как мы подготовились?
 – Вы из органов, что ли? – спросил хозяин и на его лице теперь уже мелькнул испуг.
В это время напарник Старшего закончил возиться с аппаратами, показал изъятые маленькие аккумуляторы. Старший сунул их себе в карман, достал свой телефон, нажал кнопку и сказал лишь одно слово.
 – Отбой.
А хозяевам пояснил.
 – Вот теперь можете звонить. И соседи ваши могут теперь позвонить. И охранники на воротах смогут. А то люди минут десять понять не могли, что же такое происходит. Теперь ты понимаешь, Гриня, как всё серьёзно?
 – Вы из эмвэдэ или фээсбэ? – повторил вопрос хозяин.
 – Да какая разница? – продолжал веселиться Старший. – Ты думаешь, что если мы из органов, то понесём наказание, мы за что-то ответим? Конечно ответим, а как же, только не перед законодательством,   а перед своей совестью. Перед Всевышним, перед небесами, как перед высшей справедливостью. Если б он сам наказывал, он бы давно тебя наказал, а он предоставляет устанавливать справедливость нам самим. Поэтому я и пришёл. А если мы не из органов, тогда что? Если мы бандиты, то с нами можно будет договориться? Тебе не повезло, Гриня, мы не бандиты и ты с нами не договоришься. А мы, конечно же, ответим. Потом. Перед кем-то. А тебе придётся держать ответ сейчас. Ты ещё не врубился?
Жена посмотрела на мужа и тихо спросила.
 – Я ничего не понимаю, объясни. Кто они такие?
Старший вдохновенно продолжил.
 – Я опубликую в интернете и в нескольких газетах подробный материал о том, что такой-то, по имени Гриня Хват, нигде не работающий, участвовал тогда-то в демонстрации, а потом в затянувшейся акции протеста, несколько дней и ночей тусовался с дружками на бульваре, не давая людям отдыхать, а когда их стали разгонять, оказали сопротивление, и данный товарищ умышленно швырнул в полицейского офицера заранее приготовленную железяку и проломил ему череп. А когда его задержали, составили акт и предъявили результаты расследования в суд, то на процессе нанятый адвокат доказал, что его подзащитный ни в чём не виновен, а был задержан всего лишь по недоразумению. Причём, у него был заготовлен вариант алиби, что тебя в эти дни вообще не было в городе, но не прокатило. Твою физиономию зафиксировали и на видео и на фото, да и факт задержания имел место, хоть ты и орал, что оказался там случайно, проходил мимо, но вот чего не было действительно зафиксировано, так это самого момента бросания железяки, свидетелей не нашлось в достаточном количестве, и адвокат выиграл дело. Сколько ты ему заплатил?
Хозяин смотрел на говорящего не с испугом, а с презрением, с ненавистью даже, и с этим же чувством произнёс.
 – Я понял, вы из этих.
 – Ты не можешь ответить, - продолжил Старший, будто не расслышав, - потому что не знаешь ответа. Потому что нанимал адвоката не ты. Адвоката предоставили те, кто вас направляет и науськивает. Кто вам платит за работу. За нелегкую работу. Ведь митинговали вы пять дней и ночей, а спать в палатках, есть сухой паёк и гадить по дворам и подъездам, это же чего-то стоит, верно?
 – Вы ничего не докажете! – крикнул Хозяин и добавил более спокойно. – У вас нет доказательств.
 – Да! – хохотнул Старший. – Хитрый ты парень, Гриня, но дурак.    Мы же не в суде. Это там нужно было что-то доказывать. А здесь вот он я, только я, как главное доказательство. Узнаешь?
И он стянул с головы маску. Теперь уже испуг на только мелькнул в глазах у Хозяина. Он исказил всё его лицо.
 – Это ты?
 – Да, это я, - улыбался ему Старший как хорошему знакомому. – Видишь, не боюсь, снял маску, ты ведь должен знать, с кем разговариваешь, верно? И теперь что-то там потом доказывать будет уже твоя забота. Если ты захочешь доказывать, что я был у тебя. Если у тебя будет что предъявить. А вот у меня есть что предъявить. Вот, этот шрам на голове. Я-то видел, что именно ты, ты, а не кто-то другой, швырнул в меня эту штуку.
Он достал из кармана металлический брусок и грохнул его на журнальный стол.
 – Причём, установлено, как хитро действовали ваши кукловоды. Штуковина состоит из двух частей. Одна часть заказывается на одном заводе, другая, из другого металла, на другом, а болты закупаются в магазине. Каждую в отдельности можно использовать как кастет, болты удобно торчат между пальцев, а если обе штуки свинтить, то получается удобный снаряд для метания. В суде этого доказать не удалось. Особенно адвокат апеллировал к тому, что нет свидетельств бросания этой штуки именно тобой. Но я-то видел, что бросил именно ты. Мы с тобой следили друг за другом. Ты был старшим у своих, а я старший лейтенант своего подразделения. И ты меня перехитрил, сделал вид, что не смотришь в мою сторону, занят журналисткой, и я, лопух, расслабился, снял шлем, а когда мне крикнули, то успел лишь заметить, как мелькнула твоя рука в хозяйственной перчатке. И ещё один из моих ребят был свидетелем бросания, он выступал в суде, но там ничего доказать не удалось. Отпечатков нет, никакой белой строительной перчатки никто не видел, поэтому что это за железяка, откуда взялась, кто её бросил? Там ничего доказать мы не смогли. А здесь, сейчас, я и не собираюсь тебе ничего доказывать. Вот орудие, вот шрам, и я видел, что это сделал ты. Не кому-то там, а конкретно мне, вот.
 – Так чего вы хотите? – спросил Хозяин уже с тревогой в голосе. – Чтобы я признался? Это самосуд.
Снявший маску старший лейтенант рассмеялся более продолжительно.
 – Очень мне нужно твоё признание. Стал бы я сюда проникать ради этого, к чему такие заморочки, ты что? Нет, всё гораздо смешнее. После того, как ты был оправдан в суде, и ушёл от наказания, штраф не в счёт, мои ребята тебя выследили, адрес-то есть, и дружков твоих, где вы тусуетесь, вся нужная информация на тебя была, и в один прекрасный момент ты должен был очутиться в больнице с пятью такими же шрамами, нанесёнными этим же предметом. Понимаешь, да? Но на твоё счастье мне повстречался старый знакомый, с которым давно не виделись. Я рассказал ему о своих весёлых буднях, а он, как только услышал твою фамилию, вдруг и говорит. Погоди, погоди, ты чего, это же интереснейшее дело! Такое событие надо осветить в печати, раструбить по всему свету, а то ведь народ совсем не знает своей истории. Я знаю, говорит, что нужно сделать и всё беру на себя. Только ты мне организуй встречу с этим уродом. Мне с ним нужно поговорить. То есть, с тобой. Поэтому я здесь не мстить. Голову тебе ломать не буду. Хотя имею на это полное право. Уж казалось бы, чего проще, сделать тебе тоже самое, дать по башке, а потом спросить Всевышнего, обратиться к небесам, если я поступил неправильно, то накажи меня по справедливости. Как думаешь, какое наказание меня бы постигло? А ты бы потом в суде, как и я, ничего бы не доказал. Какой самосуд, кто видел? А я бы ещё мог спросить у народа в печати. Люди, рассудите, правильно я поступил, или нет? Каково бы было мнение народа, как ты считаешь? А вы как думаете, супруга героя? Но это если бы я совершил задуманное. Но мне не дали осуществить акт справедливости. Потому что с тобой захотели поговорить. Вот он.
 – Так это не тот милиционер, что выступал в суде, как свидетель? – спросил Хозяин, глядя на помощника Старшего, не снявшего пока маску.
 – Нет, это другой человек. Стал бы я своих парней беспокоить. Они хотели проломить тебе черепушку там, в городе. Сюда бы я их не потащил, зачем? А вот этому человеку ты должен быть благодарен, что  с тобой ничего не случилось. Но он другой, он даже не из органов. Он историк. Кандидат наук. Сними, наконец, маску. В ней жарко.
Его напарник открыл лицо.
 – Здравствуйте, - непроизвольно вырвалось у Хозяина. – Как вас зовут?
 – А вот хитрить не надо! – не дал ответить напарнику старший лейтенант. – Не вздумай говорить имя, я тебя предупреждал. Он мой консультант, скажем так. Можешь так к нему и обращаться. Господин консультант.
 – Консультант с копытом, - весело произнёс первую фразу напарник Старшего.
 – С каким ещё копытом? – спросил Хозяин дома, оставаясь в испуганном напряжении.
 – Вот как? – воскликнул Консультант, улыбаясь. – Не знаем классики. Не удивительно. А потому, как сказал Великий Комбинатор, вопросов больше не имею.
 – Да, приступим к делу, - засмеялся и Старший. – Давай, начинай. Мне даже интересно, сможешь ли ты хоть что-то вдолбить этой героической личности.
 – Не бойся, они тебе ничего не сделают, - тихо произнесла жена Хозяина, стараясь не глядеть в его сторону.
 – Да я и не боюсь! – ответил ей громко муж. – Когда это я ментов боялся?
 – И вы ничего не бойтесь, - сказал ей весело Старший. – Мы вас бить не будет и ничего здесь ломать не станем. У меня только вопрос к вам, хозяюшка. Вы когда ругали своего героя, когда он ворота закрывал, вы его за что ругали? За те подвиги, которые он успел совершить? За то, что он во время вашего празднования двух жён своих друзей оприходовал?
 – Чего ты болтаешь? – крикнул с вызовом Хозяин. – Кого это я оприходовал?
 – Обеих, да, - кивнул утвердительно Старший на удивление женщины. – С первой он ушёл в дом, якобы за выпивкой и другими закусками, но за то время, пока их не было, можно было сходить к соседям за тем же самым и ещё телевизор там посмотреть. А вторую он увёл в сарай, будто бы заменить поломавшийся стул, когда вы пьяного унесли в дом и вас долго не было. Так что ваш пострел везде успел.
 – Кого ты слушаешь? – засмеялся вдруг и Хозяин, обращаясь к жене. А Старшему выкрикнул ещё раз. – Ты докажи! У тебя есть доказательства?
 – Да что ты заладил одно и тоже, докажи, докажи! – ответил ему Старший. – Никто тебе нечего доказывать не собирается. Чего ты, понять всё не можешь? Недоразвит в этом отношении? Тупой, да? Вот как раз это тебе сейчас и докажут. Что ты родился моральным уродом. И другим получиться не мог. Давай, а то они заждались.
Он второй раз дал команду начинать своему напарнику, который уже не сидел, а стоял у журнального стола ради этого. Тот приготовился начать, достав из внутреннего кармана толстый блокнот и раскрыв его на первой странице. И начал.
 – Когда мой сосед сказал мне, что ваша фамилия Хват, я буквально затрясся от предчувствия удовольствия. Я словно дождался. Я и не верил, что такое возможно, и вдруг случилось, прямо как чудо. Вы же Хват Григорий Алексеевич?
 – Ну, допустим, - буркнул Хозяин, внимательно рассматривая стоящего перед ними, который будто бы выступал, проводил интересную лекцию, но пока не понятна была её тема, о чём пойдёт речь.
 – Это самое главное, - с вдохновленной радостью продолжил выступающий. - Ваш отец был Хват Алексей Григорьевич, а дед – Хват Григорий Алексеевич, в честь которого вас и назвали, правильно?
 – Вы что, его знали? – спросил Хозяин и указал мизинцем на сидящего с пистолетом. – Он работал в их системе.
 – Убери пистолет, - посоветовал  Консультант Старшему. – А то он считает, что мы такие же, как его дед.
 – Да он не настоящий, - сказал весело Старший, пряча оружие в карман. – Так что мы на твоего деда ну никак походить не можем. Он бы на такое не отважился.
 – У него были боевые награды, - возразил Хозяин.
 – Да, награды у него были, - весело согласился Консультант. – У него было много наград. Но деятельность свою в органах он начал уже после войны, а в то время офицеры внутренних органов проявляли геройство только против своих соотечественников.
 – А что, сейчас не так? – выкрикнул Хозяин, ему  понравилось возражать.
 – И должности он занимал всегда такие, - продолжил выступающий, - какие лишь косвенно связаны  с риском. Вообще с риском никак не связаны. Я могу зачитать эти должности, они у меня отмечены. Так что награды ваш дедушка, конечно, получал, но только не боевые.
 – За выслугу и к юбилеям, - подсказал старший лейтенант, как знающий дело.
 – Скорее всего, - кивнул ему напарник и вдохновенно продолжил. – А вот папаша ваш по проторенной дорожке уже не пошёл, не захотел. Он тоже получил юридическое образование, начал было в следственном комитете, но тут распахнулся простор для кооперативной деятельности и он убежал туда. Несколько афер и он сказочно обогатился, потом прогорел, наверняка из-за нечестности и жадности, когда открылась возможность для создания коммерческих фондов, он лихо нагрелся на операциях с ваучерами, потом опять почему-то где-то проштрафился, что даже пришлось продать квартиру, потом сделался соучредителем известного банка, а потом его, выражаясь простым языком, грохнули.
 – Допрыгался, - сделал вывод Старший.
 – Не ваше дело, - гордо, с вызовом даже, заявил Хозяин.
 – Конечно не наше, - улыбнулся ему Консультант. – Это дело ваше. Вам же было обидно, что папаша ваш продал шикарную квартиру в центре Москвы. Эта квартира переходила ему по наследству от деда. И как только ваш дедушка умер, сыночек тут же квартирку продал.
 – Так совпало, - вставил Хозяин.
 – Да, конечно, - согласился весёлый Консультант. – Дедушку ведь хватил удар, а вам было тогда лет восемь, на ваших глазах, можно сказать, вы всё помните, конечно. А дедушка умер, случайно, не от известия, что его сыночек в результате махинаций влез по уши в долги, не помните?      Не подскажете? Забыли?
 – Не помню.
 – Ну да, конечно, вы хорошо должны были запомнить сам факт переезда из шикарной квартиры в убогую хрущобу на окраине. Потом ваш папенька купил этот участок и начал здесь строительство. А достраивать пришлось его жене, вашей маме, которая достроила его и уехала заграницу.
 – Она вышла там замуж.
 – Она вышла замуж здесь. Там она зарегистрировала брак, приняв гражданство. А вышла она замуж за друга вашего отца. Который помогал ей эту дачу достроить. Сначала хотели этажа на четыре, ваш папенька хотел, а потом решили, что и двух сойдёт. Скажите, а может быть, друг вашего отца его и устранил? Не помните версий, предположений? Ну да, ведь прошло больше пятнадцати лет, многое забывается. Он ведь мог не сам, а подставить как-нибудь, поспособствовать, такое ведь часто бывает в мире бизнесменов.
 – Послушайте, что вам надо? – закричал Хозяин. – Говорите, чего надо, и хватит! А то тянет жилы, тянет!..
 – Не кричи, спокойно, - поднял руку Старший. – Он ведь ещё не начал. Это только вступление.
 – Да, я отвлёкся, извините, - улыбнулся довольный реакцией хозяина Консультант. – На чём я остановился? На квартире. Да, на квартире, которую вы помните, потому что успели в ней пожить. Итак, она досталась вашему отцу от деда. А деду она досталась от его отца, Хвата Алексея Григорьевича. Который получил её официально. Такие хоромы в центре Москвы не иначе как за какие-то заслуги, так ведь? Несомненно. Вот у него-то уже могли быть боевые награды и поощрения. В гражданскую он не воевал, был ещё маленьким, а вот следователем государственной безопасности стал в середине тридцатых, и в военное время исполнял служебные обязанности, и после войны, поэтому, наверняка, имел полновесные награды, за конкретные заслуги, потому что время было самое что ни на есть военное. Квартиру ваш прадедушка получил в начале пятидесятых, а потом вышел на пенсию, в сорок восемь лет, дослужившись до полковника, и вовремя, потому что когда в пятьдесят шестом начали внимательно изучать прежние следственные дела, то его хотели привлечь к ответу за одно из них, самое важное в его биографии, но не тронули, посчитав, наверное, что сам он, по сути, не виноват, всего лишь исполнял приказ. Мало ли таких дел тогда было, десятки тысяч. Но его дело было особое, потому что он с этим делом вошёл в историю. Я как услышал, что ваша фамилия Хват, так весь и затрясся в предчувствии удачи. Я ведь занимался когда-то этими делами, как историк, не конкретно делом вашего прадеда, а делами того времени, поэтому такую редкую фамилию запомнил навсегда. Историческая фамилия у вас, молодой человек. Вы не знали?
 – Ты что же, Гриня, не знал, что твой прадед историческая личность? – засмеялся Старший. – Ты совсем не знаешь истории своей родины, оказывается. Как же так? Ты же на сходках ваших кричишь во имя нашей родины, во имя нашего народа, а сам не знаешь его истории. Ты на последней демонстрации визжал в мегафон, что народу надоело терпеть, поэтому он вышел на улицу!.. А вас там было-то всего пара тысяч. Да народ плевать на вас хотел. Вам не нравится нынешняя власть, хорошо, но кого бы вы поставили на их место? Других воров, которые ещё ненасытнее? Ты бы взял, ради проверки, да и поехал куда-нибудь в глубинку, вышел бы на площадь и обратился к народу, что так и так, народ, для вашего блага требуется, чтобы правили страной не нынешние, а другие, будет лучше, если мы поставим таких-то. Ты же, наверное, знаешь, кого именно, ведь не просто же так ходишь на рискованные мероприятия. И вот если ты назовёшь эти фамилию, примерно одну-две, как ты думаешь, что услышишь в ответ? Представляешь, да, что будет? Но ты не отважишься на такой эксперимент, потому что опасно. Тебе же на голове могут такие же шрамы оставить. Согласен? А ты считаешь себя борцом за народ. Да ведь ты же не знаешь его истории. Может быть, ты неуч, Гриня?
 – Он вполне мог и не знать, - сделал вид, что заступается за хозяина Консультант, но говорил весело, с лукавством. – Так что же это было за исторические событие, за которое ваш прадед мог получить такие награды, шикарную квартиру, персональную пенсию и так далее? А дело в том, что в августе сорокового года перед следователем госбезопасности Хватом Алексеем Григорьевичем, тогда страшим лейтенантом, как и ты сейчас, оказался арестованный Вавилов Николай Иванович. Арестовывали тогда многих талантливых людей, расстреливали, отправляли в лагеря, но это был не просто известный человек, поэт или писатель, как Пильняк, Олейников, Мандельштам или Мейерхольд, это был сам академик Вавилов! Величина номер один мировой науки. Мировой, понимаете?
Хозяева переглянулись и ничего не ответили. А выступающий взял записную книжку и перелестнул несколько страниц, выискивая нужные сведения.
 – Какова же предыстория? Может быть, Хват Алексей Григорьевич был как-то заинтересован в аресте величайшего биолога страны и мира? Нет, к факту ареста он никакого отношения не имеет. В аресте виноват, как это ни парадоксально, сам же академик Вавилов.
Его считали человеком редкого везения. Он был весёлого, открытого характера, обладая громадной научной эрудицией и энциклопедическими знаниями, побывал в редких научных экспедициях по всему миру, выступал на международных конгрессах биологов в Америке, Италии, Германии и Англии. В тридцать шесть лет был уже академиком, что позволило ему организовать в Ленинграде институт растениеводства, а затем стал и первым президентом созданной Всесоюзной академии сельского хозяйства. В деятельности громоздкого учреждения и начался перекос, научникам требовалось много времени для достижения положительных результатов, а от практиков требовали реальных достижений как можно скорей. И практики начали давить научников, подчинять их задачам, которые ставит власть, отвлекать от научной работы для достижения практических результатов. Возникает и продвигается идея скоростного выпуска учёных, не за пять лет, как раньше, а за два года. Вавилов изумлён, это профанация науки, но радикалы прикрываются политическими лозунгами в необходимости передела, которые укладываются в сталинскую политику о великом переломе. Множится бюрократический аппарат академии, открываются всё новые и новые научно-исследовательские институты по ускоренной подготовке ученых передового поколения. Вавилов доказывает, где только можно, что это ошибка, так нельзя, и просит освободить его от поста президента Академии, потому что ответственность-то будет на нём. Но его не отпускают. Позже ошибка будет признана вредительством и поставлена ученому в вину.
Николай Иванович очень любил и продвигал людей творчески мыслящих и увлечённых, пусть и без достаточного образования. Он помог выбраться из нищеты, открыл для всей страны и миры садовода Мичурина. Самородок из Тамбовской губернии перед смертью был даже принят в академики. Но не со всеми одарёнными как практиками, так и учёными, ему везло и про таких он говорил, что уже если генов порядочности у человека нет, то ничего не поделаешь. Так появился на горизонте внимания учёного самозабвенно работающий на станции в Айдзербайджане агроном Трофим Лысенко. Восхищенный его практическими достижениями, Вавилов пригласил выходца из народа в Ленинград, выступить на съезде генетиков и селекционеров. Для молодого провинциала, окончившего Киевский сельскохозяйственный институт и почти не имеющего печатных работ, это была завидная честь и он старался изо всех сил, пересыпая недостаток научных формулировок народными высказываниями о земле и растениях. Его доклад восторга не вызвал, генетики в прениях указали, что так называемая яровизация, холодное выращивание, было давно известно, а выводы о световом произрастании у западных учёных просто иначе называется. Однако Вавилов неосмотрительно призвал руководство всячески продвигать молодого агронома, не зная, что тот сознательно не читает мировую биологическую литературу и презрительно относится к исследованиям учёных. Лысенко остался недоволен приёмом всесоюзных генетиков и сделал вывод, что ему в дальнейшем нужно идти другим путём. Вскоре он перебрался в Одессу, где тоже достиг высоких практических результатов, исходя из которых директор института написал в Москву хвалебное письмо с целью выбить дополнительные кредиты. Но выделили не только нужные ассигнования на будущие исследования, агронома Лысенко вызвали сделать доклад во всесоюзной академии сельского хозяйства по приглашению самого Вавилова. Его доклад вызвал не только симпатии учёных, на него обратили внимание партийные руководители, так как в это время сверху рекомендовали активизировать практическую работу, требовалось форсировать коллективизацию, для чего нужны были способные кадры. Лысенко по прежнему не знал научной терминологии и не был знаком с трудами других биологов, но фонтанировал идеями, обещающими результаты, а потому казался весьма перспективным работником. От академии требовали увеличения посевных площадей и увеличения урожаев, так что Лысенко оказался очень кстати, его яровизация была признана методом большого практического значения. В тридцать втором году Вавилов сам едет в Одессу для проверки опытов Лысенко и верит каждому его слову, интеллектуалу и учёному в голову не может прийти, что факты могут быть подтасованы и его обманывают. И он приглашает талантливого агронома в Ленинград на консультации профессоров по физиологии растений. Даже в своей поездке по Америке он размышляет об идеях Лысенко и пишет оттуда своим коллегам, что всем нужно учиться яровизации. Он приглашал Дениса Трофимовича поехать с ним, но тот скромно отказался, и Вавилов в Америке всячески пропагандирует его замечательное открытие. По возвращении он рекомендует Украинской академии сельского хозяйства избрать агронома в члены, на следующий год ходатайствует о награждении премией автора метода яровизации, а в докладе совету народных комиссаров  не только расхваливает Лысенко, но и обещает избрать его спецкором академии наук союза. На учёного из крестьян обратили внимание, народный комиссар земледелия дает ему привилегию обращаться по личным просьбам непосредственно к нему.
Как президент всесоюзной академии Вавилов упустил тот момент, когда в науку полезли новые люди, как в удобную кормушку и трамплин для достижения властных постов. Когда коллеги увидели, как Лысенко изменился и стал вести себя вызывающе и снисходительно с учеными, и обратили внимание Вавилова, что это страшный человек, такого нельзя продвигать вверх, он по доверчивости и почти детской наивности не обратил на это внимания. Он жил в мире творчества и не думал о жуликах, а потому до тридцать пятого года Лысенко был для него перспективным, энергичным специалистом.
После ареста директора Одесского института Лысенко назначили на его место и тут рядом с ним появились ловкие помощники, обеспечивающие успешное руководство и карьерное продвижение партийными лозунгами и нужными теориями. В тридцать пятом году видный ленинградский учёный обратил внимание  коллег, что в научном мире распространяется мнение, что в стране не то, что нет генетиков, а генетика просто не нужна, так как есть передовая наука по идеям Мичурина и Лысенко, который является продолжателем дела Дарвина.      С критикой новых методов науки выступили и другие видные учёные, в том числе и новый президент всесоюзной академии, обвиняя Лысенко в элементарном невежестве, но его единственным защитником оказался Вавилов. Обласканный верхами и снабжённый новой теоретической программой, бывший агроном уже игнорировал выступления научной коллегии, к тому же вскоре оказался сам избранным академиком. Его пригласили выступить с докладом на съезде колхозников-ударников, где присутствовал Сталин, и он неожиданно перевел научное обоснование яровизации, у которой были и сторонники и противники, в другую плоскость. Он стал говорить, что как в колхозах есть кулаки-вредители, так и в науке работают деятели, которые немало кровушки попили в научных спорах о необходимости яровизации и подвёл жирную черту вопросом: разве на фронте яровизации нет классовой борьбы? Его выступление прервал сам вождь аплодисментами и возгласом «Браво!» Через три месяца Лысенко стал академиком, а через три года президентом всесоюзной академии сельского хозяйства, которую возглавлял когда-то Вавилов.
Но у гения мировой науки, как называли его западные коллеги, были конфликты и с властью, за что его и сняли с почётной должности. В кругу друзей и близких он позволял давать критические оценки методам большевиков, а коллективизацию называл орудием превращения крестьян в рабов. На людях же он всячески доказывал, что преданно служит новому строю, политически лоялен, и ему многое позволялось, в двадцать шестом году присуждена Ленинская премия, он был третьим, кто её получил, его ставят на высокие посты, отпускают в заграничные поездки, откуда он привозил растения, давшие потом государству миллионные прибыли.         В своей деятельности учёный был занят только наукой, все силы и честолюбивые помыслы отдавал только ей, а вот к политике и государственным деятелям относился с иронией. В своих выступлениях перед заграничными аудиториями он позволял себе такие высказывания, которые позже вошли в следственное дело и ему припомнили, что он сын миллионера, да и вообще интеллигент, в общественном значении человек ненадёжный. В начале тридцатых он не понимал, почему так бюрократизируется академия, почему к руководству сельскохозяйственной наукой приходят не серьёзные учёные, а малограмотные, крикливые субъекты, но когда стали выявляться последствия коллективизации и пошли аресты биологов, как виновников в развале сельского хозяйства страны, он будто пришёл в себя. Возвращаясь из Америки в феврале тридцать третьего, он в Париже встретился со старыми друзьями из Пастеровского института. В Москву тут же полетел донос, что Вавилов организовал встречу с белоэмигрантами, дал интервью не той газете, где сказал, что до революции был царским приват-доцентом. Больше его за границу не выпускали. А через год власти отменили широкое празднование десятилетие института растениеводства и четвертьвековой юбилей научной деятельности его директора, на который были приглашены зарубежные гости. Ещё далёк был тридцать седьмой, еще не прозвучала речь Сталина, после которой Лысенко стал диктатором в сельском хозяйстве, но уже пошли аресты, и учёный понял, что времена трагически меняются. Тридцать седьмой год начался как год непрерывных присяг на верность. В конце января в центральных газетах опубликовали письмо под заголовком «Мы требуем расправы над подлыми изменниками нашей родины!» Третьим в списке видных подписантов стояла фамилия Вавилова Николая Ивановича. Но в том же году он тайно предупредил профессора Тимофеева-Рессовского не возвращаться из Германии на родину, где его ждал арест. То есть, учёный вёл двойную игру с властью,   и, возможно, поэтому не попал под репрессии 37-38 годов. Но когда Лысенко получил Сталинскую премию и был принят в академики вместе со Сталиным и Молотовым, обострение конфликта и его развязка стали неминуемы.
Яровизацию, которую Николай Иванович считал делом экспериментальным, требующим проверки, новый президент академии объявил верным средством поднятия урожайности пшеницы по всей стране. Урожайность не повысилась, про яровизации вскоре забыли, как и о других громких начинаниях великого агронома, окончившихся провалом, но его никто не уличил, не критиковал даже, потому что он буквально фонтанировал идеями, проводя в жизнь всё новые и новые, обещая стране успехи и достижения, которые будут непременно, потому как его дело стоит на передовой теории, высказывания о которой он подкреплял цитатами из Маркса, Энгельса и самого Сталина. А когда пришло время итогов, он не позволил выступлений против себя, громогласно объявив, что в серьёзных недостатках виноваты враги народа, которые повсюду, во всех областях государственной деятельности. Врагов искали и находили, списывая на них просчеты, ошибки и глупости. Списали и провалы Лысенко. Он оставался любимцем вождя, потому что сын крестьянина, его взгляды идеологически правильные, доступные, понятные и отлично вписываются в философскую систему, пропагандируемую самим Сталиным. Лысенко награждают правительственными орденами, избирают депутатом Верховного Совета, отчего он становится недоступен никакой критике. Те, кто отваживался поставить под сомнения новые идеи с научной точки зрения, вскоре оказывались за решёткой. Вавилов бился за своих товарищей как мог, пытаясь спасти конкретных людей и защищал изо всех сил те достижения науки, которые на его глазах растаптывались и уничтожались. По рекомендации Лысенко в учебниках по биологии запретили упоминать слово «генетика». В тридцать девятом Николай Иванович боролся за внедрение у нас американского опыта, но проиграл, Лысенко, который будучи президентом всесоюзной академии, не позволил внедрить развитие гибридных сортов кукурузы ни одному из сторонников Вавилова. В конце пятидесятых Хрущёв уже заставляет перенимать американские методы по выращиванию кукурузы, учредив ещё один перекос, страна закупала на валюту семена у той самой фирмы, на опыт которой призывал обратить внимание Вавилов, чтобы ещё тогда были выведены собственные сорта. Его вызывают на международный конгресс его друзья, ученые Америки и Европы, обещая оплатить расходы, но правительство не выпустило академика за рубеж. Он должен был занять кресло президента конгресса генетиков в Эдинберге, но выбрали другого, и британский учёный заявил на открытии, что мантия была сшита на более значительную личность, на Вавилова, поэтому он просит быть снисходительным к его нескладной фигуре. Биологи мира единодушно признавали, что первым из них получить Нобелевскую премию должен Вавилов. А у нас в сороковом году Лысенко запретил преподавать в институтах подлинную биологию, студенты должны изучать только мичуринскую.
В том году и произошёл арест, которого с трепетом ждали как друзья, так и  враги учёного. Наркомат по землеиспользованию организовал командировку для изучения недавно присоединённых территорий Западной Украины и Белоруссии. Руководителем назначили Вавилова. Он активно и с радостью готовился, так давно не был в поездках с настоящей работой. Но перед выездом у него произошла стычка с Лысенко, возможно не первая, на которой, как рассказывали очевидцы, он бросил своему наглому противнику роковые слова: «Благодаря вам нас обогнали многие страны, но я постараюсь, чтобы об этом узнали». Как-то так было сказано и, наверняка, эти слова послужили поводом для дальнейшего. Николай Иванович со своими товарищами провёл в Карпатах неделю. Во время очередной дальней поездки их машину догнала чёрная эмка. Ему сообщили, что пришла срочная телеграмма из Москвы, ему требуется немедленно позвонить, а то и вылететь в столицу придётся. Такое бывало и, ничего не подозревающий учёный пересел в другую машину, наказав своим коллегам выполнить запланированную работу. Больше они его не видели. А Николай Иванович вскоре оказался перед столом следователя, который ему заявил:
 – Вы арестованы, как участник антисоветской вредительской организации и шпион иностранных разведок. Признаёте ли вы себя виновным?
 – Нет, - ответил Вавилов, - не признаю. Шпионом и участником антисоветских организаций я никогда не был. Я всегда честно работал на пользу Советского государства.
Консультант отложил блокнот, из которого зачитал цитату, и улыбнулся внимательно слушающим.
 – Но хотелось бы узнать хоть что-то и о другом участнике завязавшегося исторического выяснения отношений. Как он стал в свои молодые годы следователем государственной безопасности и ему доверили вести такое ответственное дело? Может быть, вы что-то знаете о своём прадедушке?
 – Нет, - подумав, ответил Хозяин дома. – Ничего не знаю.
 – Может быть, что-то про его родителей? Во время революции ему было десять лет. Может быть, его папа был каким-нибудь большевиком, или героем гражданской войны, что позволило ему потом так высоко продвинуть своего сыночка? Не знаете?
 – Нет, - отрезал Хозяин уже с закипающей злостью.
 – Да как же так, Гриня, - обратился к нему не без иронии старший лейтенант. – Свою родословную надо бы знать.
 – Не знаю! – выкрикнул Хозяин.
 – Вот и я ничего не нашёл в архивах, - вздохнул весело Консультант. -  Может быть, не очень старательно искал, потому что занимался изучением документов по другой теме. Остаётся лишь предполагать, что папа Алексея Григорьевича не был из крестьян, не был, конечно, из пролетариев, и вряд ли был из дворянского сословия. Если он принял новую власть в семнадцатом году, и стал преданно ей служить, что позволило за какие-то заслуги так высоко взлететь его сыночку, значит, он был из разночинцев. Это сословие активно развивалось после отмены крепостного права. Но старая профессура ненавидела выходцев из этого сословия за то, что эти товарищи, пользуясь возможностью получать университетское образование, добились возможности учиться экстерном. То есть, лекции не посещать, учебный процесс не осваивать, а подготавливаешься самостоятельно к экзаменам и сдаёшь их в назначенное время. То есть, ты добиваешься отметок по всем дисциплинам. Как – это неважно, главное, чтоб они были, а когда есть все оценки, то диплом тебе обязаны выдать. Задача получить не столько образование, сколько документ об образовании. Большим любителем сдавать экзамены таким образом был, как известно, Владимир Ильич. Вот только после окончания университета он и полгода не проработал в должности, на которую брали согласно диплома. Советские историки утверждали, что он ушёл в политику, потому что она его влекла, конкретная работа была ему не интересна. А я так думаю, что его после неудачных исполнений обязанностей попросту отставили по профнепригодности. А вы как думаете?
 – Не понял, - ответил настороженный Хозяин и уточнил. – Это про какого Владимира Ильича?
Старший лейтенант даже хлопнул себя от радости по коленям.
 – Гриня, ты чего? Ты вождя мирового пролетариата не знаешь?
 – Это Ленин, что ли?
 – Ну ты даешь! Силё-о-он! Было у нас подозрение, что ты неуч, было, и ты нам его подтвердил. Оно у нас возникло, когда мы подняли через моих знакомых, все данные на тебя. Заинтересовала такая странность. Ты получил диплом, устроился на работу, но через три месяца уволился.          В другом месте преподавал всего полгода. В третьем месте тоже полгода, семестр. А потом не стал больше мучить себя преподавательскими обязанностями, устроился в одну редакции, потом в другую, потом в какой-то фонд, потом ещё в какую-то хитрую организацию. А сейчас вообще безработный, два раза в месяц получаешь в банке наличные, удобная жизнь.
 – Мы нормально обеспечены, - сказала ему жена Хозяина.
 – Вы-то работаете, я знаю. А вот супруг ваш занят лишь тем, что крутится возле политиков. Я дал запрос в то учебное заведение, дипломом которого обладает ваш муж, так на всякий случай, но получил ошеломляющий ответ. Ему не только не выдавали диплома в этом институте, он никогда в нём не числился даже. Гриня, так это получается, что ты диплом-то купил, да?
 – Мой муж учился! – вскричала жена. – Он честно готовился. Он сдавал экзамены досрочно. Ты же уезжал на месяц готовиться. Несколько раз. Разве не так было?
 – Ну, чего ты начинаешь? – упрекнул её Хозяин. – Ты вообще не в теме.
 – Но они же говорят, что у тебя купленный диплом.
 – Да кому ты веришь? Это же менты.
 – Знаете что, - обратилась женщина к старшему лейтенанту со злостью. – Вы нам праздник испортили.
 – Вы же закончили праздновать, - удивился тот. – Гости уехали.
 – Они завтра приедут, - категорично заявила жена Хозяина. – Ну и как мы будем продолжать после всего этого? После того, что вы тут наговорили?
 – Я почему-то уверен, - наставил на неё указательный палец старший лейтенант, - что будете продолжать как ни в чём ни бывало. Мы им праздник испортили, надо же. Бедненькие. А прадед вашего муженька, между прочим, не просто испортил праздник жизни большому количеству людей, а многих просто-напросто лишил этой самой жизни. Он казнил человека, которого признавали одним из лучших в мире, понимаете?
 – Да он выполнял приказ! – выкрикнул с ненавистью Хозяин. – Ему сказали провести следствие, он и провёл. Никого он не казнил. Приговор он выносил, что ли?
Консультант поднял руку с блокнотом, желая сделать объяснение. Улыбаясь при этом, ситуация-то весёлая.
 – Вы правы. Он выполнял приказ. Тогда было такое время. В страну ввели государственный рабовладельческий строй, а с рабами-то чего церемониться? В Древней Греции, например, убийство раба даже не считалось преступлением. Если же ты, будучи законопослушным гражданином, убил раба другого гражданина, то нанёс ему всего лишь материальный ущерб, который обязан возместить. Это было началом демократии. А выдающийся мыслитель того времени Аристотель утверждал даже, что наличие рабов справедливо, потому что приносит пользу. Если вы знаете такого.
 – Аристотеля знаем, - сказал Хозяин, глядя в окно, словно вычисляя, как бы им воспользоваться.
 – Похвально, - улыбнулся ему ещё приветливее Консультант. – Но вот чего вы не знаете. Да, он выполнял приказ. Были собраны несколько томов доносов и клеветнических обвинений. Но дело не складывалось. Потому что обвиняемый категорически не признавал себя шпионом и вредителем. Следователь для внушительности арестовал за это время ещё четверых учёных-биологов, которые дали на Вавилова признательные показания, что он был негласным руководителем группы единомышленников, и объединил все дела в одно. Выявление группы преступников оценивалось начальством значительней, чем разоблачение одного самостоятельно действующего врага народа. Но и этого было мало, следователю чего-то не хватало. И он вынудил подследственного написать целый трактат о вредительстве в сельском хозяйстве страны, на что Вавилов согласился. Хитрый учёный перечислил фамилии тех, кто уже был казнён, не назвал ни одного живого коллегу по труду. Он написал, что признаётся в том, что всячески ратовал за расширение посевных площадей, что позже было признано умышленным вредительством. Но даже при неглубоком анализе было понятно, что в начале тридцатых расширения посевных площадей требовали партийные органы, проводившие в жизнь политику коллективизации, а если учёный способствовал этому, то всего лишь поддерживал курс партии. Хват видимо разгадал умысел Вавилова, потому что ужесточил второй круг допросов, после трёхмесячной передышки.       А за время отдыха Александр Николаевич написал научный труд под названием «История развития земледелия, мировые ресурсы», в которой большая часть была посвящена возможностям земель СССР. Редкий подвиг в тюремных застенках, но такие бывали. Работа не сохранилась, о ней известно лишь из писем Вавилова на имя Берии, в которых он убеждал властителя судеб человеческих, что на свободе принесёт государству много пользы и упоминал свою работу как доказательство. Поскольку ответов не последовало, то было ясно, что его судьба решена. Оставался лишь вопрос, как это будет сделано, какими методами. Теперь уже следователь Хват начинал допрос с выкрика: «Ты кто?» «Я академик Вавилов,» - отвечал учёный. «Ты мешок с дерьмом, а не академик!» - орал на него следователь и приступал к вопросам.
 – Откуда же это известно, такие подробности? - ехидно спросил Хозяин.
 – Об этом рассказал сокамерник, который слышал это от самого Вавилова, находясь вместе с ним  во внутренне тюрьме НКВД, и чудом выжил. Об этом, конечно, не значилось в протоколах допросов. Протоколы зафиксировали одну лишь странность. Каждый допрос длился часов восемь-десять. Но в некоторых протоколах было записано всего лишь несколько вопросов и ответов, который укладывались в полчаса, ну в час. О чём же следователь беседовал со своей жертвой всё остальное время, как вы думаете? В протоколах несколько раз повторяется один и тот же вопрос. Признаёт ли Вавилов то, что поехал на Западную Украину с целью перейти границу? Подследственный отрицал, доказывая, что если бы задался этой целью, то направился бы в другой район, с его-то знанием географии, а там где он работал,  перейти границу просто невозможно, её там нет. Следователя, естественно, такой ответ не устраивал, и он мучил Вавилова так, что того волоком притаскивали в камеру после допросов, так как он не мог уже ходить на распухших ногах. Об этом стало известно от того же сокамерника. Понимаете, да? Выполнять приказ – это одно, а проявлять инициативу – это уже индивидуальные способности человека.   И такими способностями несомненно обладал Хват Алексей Григорьевич.
 – Вы хоть что-то понимаете? – задал вопрос старший лейтенант, глядя уже с неприязнью на Хозяина и его жену.
 – Дальше что? – выкрикнул ему в ответ Хозяин.
 – А дальше вот что! – продолжил Консультант всё так же радостно.
Время подкатило к середине сорок первого года, когда началась война.  Судебным органам приказывали срочно закрывать дела. И Хват, чуть ли не полгода создававший многотомный труд, доказывающий, что академик Вавилов является злейшим врагом Советской власти, решил  заручиться самой главной бумагой, снимающей с него всякую ответственность. Он как-то очень быстро создал экспертную комиссию из научных работников, которая вынесла своё заключение о деятельности бывшего директора всесоюзного института растениеводства. Все четыре участника комиссии были ярыми противниками Вавилова, потому что находились в рядах помощников Лысенко, к тому же двое состояли на тайной службе в НКВД, были так называемыми секретными сотрудниками, сексотами, то есть, доносителями. Когда в пятьдесят пятом году дело Вавилова тщательно проверяла генеральная прокуратура, то участники этой комиссии подтвердили, что вместе ни разу не заседали, не собирались даже, и никакой проверочной работы не проводили. Их вызвали в НКВД и заставили подписать готовый протокол экспертизы, который не подписать в то время было невозможно.
Кто же сочинил заключение экспертной комиссии? На это вопрос ответа нет. Есть лишь маленький факт. Когда Хват составил список участников экспертной комиссии, то послал его на утверждение президенту академии сельского хозяйства, и получил быстрый ответ: «Утверждаю. Лысенко.» Обвинительное заключение начальство тоже утвердило. Пятого июля Хват Алексей Григорьевич закончил дело, а девятого состоялось закрытое заседание Военной коллегии Верховного суда. Судили три генерала и секретарь, без свидетелей и адвоката. Заседание продолжалось несколько минут, а готовый приговор уже имелся у председательствующего.
Вавилова Николая Ивановича подвергнуть высшей мере наказания расстрелу с конфискацией имущества, лично ему принадлежащего. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Оставалась последняя инстанция, которая могла остановить действие приговора, Президиум Верховного совета. Николай Иванович написал прошение о помиловании на имя всесоюзного старосты Калинина, и прождал больше двух недель, пока не получил отказ. После чего был перевезён из следственной тюрьмы НКВД опять в Бутырку для исполнения приговора.
 – Конечно, - развёл руками улыбающийся Консультант, - по всем статьям ничего противозаконного Алексей Хват не совершал. А в пятьдесят пятом году, когда он уже готовился уйти на заслуженный отдых, а его вдруг привлекли к ответу, он первым делом и указал на самую важную бумагу в деле. На заключение экспертной комиссии. Если уважаемые учёные поставили свой вердикт на деятельность известного им ученого, то им-то больше известно, что к чему, они более компетентны, а он всего лишь отталкивался от их оценки. Да и следственное заключение утвердило высшее начальство, которому видней. А он всего лишь честный исполнитель порученного дела. Прокурорская проверка, сделавшая заключение, что материалы следственного дела полностью сфальсифицированы, заключение по нему предвзято, а приговор несправедлив, отнесла его к преступлениям времён бериевщины, не привлекая никого к ответственности. Вот так вот. И Алексей Григорьевич получил шикарную квартиру в центре Москвы и  благополучно вышел на  пенсию.
А Вавилова почему-то не расстреливали в подвалах Бутырки. Прошёл август, сентябрь. В середине октября его вдруг ещё раз перевозят во внутреннюю тюрьму НКВД, где с ним встречается уполномоченный от Берии, задавая вопросы об отношении к войне, к фашизму, о научной работе для нужд великой родины, находящейся в тяжёлых условиях, и какую пользу он мог бы принести. О своих возможностях конкретной работы он и писал Берии в начале августа, и где-то там, наверху, долго принимали решение и вот, наконец, дело сдвинулось. Он, конечно, соглашался на любые условия, потому что перед ним блеснула надежда. Но тут вмешались непредвиденные обстоятельства. Во второй половине октября сорок первого немецкие танки приблизились к Москве. Положение столицы было критическим. Началась паника. Жители устремились из города на восток. Беспокойство усилилось, когда учреждениям приказали жечь архивы. Органы НКВД начали срочную эвакуацию заключенных. Обитателей Таганки, Лефортово, Бутырок и прочих камер НКВД свозили на вокзалы для отправки в тюрьмы Саратова, Оренбурга и Куйбышева, бывшей Самары. До Саратова поезд шёл почти две недели, в конце пути оголодавшие арестанты походили на скелеты. Его поместили в третий корпус, где содержали видных общественных деятелей. Некоторые одиночные камеры были переоборудованы под следственные, откуда день и ночь доносились крики истязаемых.
Николая Ивановича сначала держали в одиночке, потом перевели в подвал, в каменную щель без окошка, где содержали троих, двоим приходилось прижиматься к стене, чтобы третий мог слегка размяться, пройтись два шага вперёд и два назад. Спали в очередь, на койке могли кое-как улечься двое, а третий дремал за столом, прикованным к стене. Как стало известно от тех, кто выжил, Вавилов держался несломленным, ободрял товарищей. Он ввел порядок читать лекции по известным дисциплинам, поскольку вместе находились образованные люди. Делать это приходилось вполголоса, а лучше шепотом, чтобы не привлекать внимания надзирающего вахтёра. Когда умер от дизентерии один из сокамерников, к ним подселили умалишённого, который отнимал у двух академиков утреннюю пайку. Вавилов и его собрат по несчастью, тогда менее известный, а ныне вовсе забытый, пытались физически справиться с безумцем, но тот пускал в ход кулаки и зубы и выходил победителем из битвы за хлеб.
Из многочисленных историй того времени есть немало сюжетов заслуживающих воплощения  в форме легенды. Один преподаватель московского Университета, находясь в камере смертников, сделал вывод, что даже здоровые люди погибают в тюрьме быстрее, чем те, кто находит умственные занятия. Когда в его одиночку бросили ещё одного узника, то они договорились поголодать сутки, чтобы из сэкономленного хлебного мякиша смастерить шахматные фигурки. Доску расчертили на столешнице. И через некоторое время два человека, беззаконно арестованных и приговорённых к расстрелу, находящихся в условиях, каких мир не знал даже при инквизиции, не только смирились со своими печалями, но даже повеселели. Что тут же отметило зоркое око. К ним в камеру подсадили третьего. Который ночью сожрал всех коней, слонов и ферзей.
 Вавилову удавалось посылать из камеры смертников запросы и предложения высшей власти по применению своих сил и знаний ради великого дела победы. И вдруг летом 42-го по мановению свыше ему и его сокамернику отменяют приговор о высшей мере наказания, присуждая двадцать лет лагерей. Он ставит подпись на сохранившемся документе: «Настоящее постановление мне предъявлено 4 июля 1942 года». Его перевели в общую камеру, где уже выводили на прогулку, и полагалась баня. Но решение по его судьбе затягивалось, затягивалось, кончилось лето, миновала осень… Наверняка он мечтал, как будет работать в одном из сельскохозяйственных лагерей НКВД, занимаясь производством огромных урожаев, так нужных стране, но в результате один из лучших учёных мира по вопросам  выращивания продуктов, мечтавший накормить всю планету, умер в тюрьме от истощения и дистрофии в январе 1943 года.      А другого академика, с которым он сидел, ранее отправили в лагерь и он там вскоре тоже умер, но не от голода, а из-за болезней от каторжного физического труда.   
Нечто похожее случилось во Франции в конце 17-го века. Директор Французской академии Лавуазье несколько раз давал отзывы трудам по химии неизвестного ему врача по имени Жан-Поль Марат. Он считал его работы не представляющими научной ценности.  Грянули события 1789 года. Малоизвестный врач и неудачливый химик стал одним из жестоких вождей революции. Пользуясь своим положением в Конвенте, он потребовал казни Лавуазье, как откупщика и врага народа. Великий химик был гильотирован.
Консультант развёл руками всё с той же непонятной саркастической улыбкой.
 – Вот таким получился финал жизни великого русского учёного Николая Ивановича Вавилова. Благодаря стараниям вашего предка.
Хозяин даже вскочил.
 – Да что вы на меня? Он жил в такое время, что попробовал бы  тогда как-то иначе!..
 – Да, время было историческое, - кивнул ему улыбающийся. – Страной заправляли два грузинских бандита. Они захватили власть и установили бандитский порядок. Не получили власть по праву наследства, не были избраны, пусть даже нечестным голосованием, и не были призваны володеть, как когда-то народ позвал в свои земли править варяжских князей, нет. Власть была захвачена, кому что-то не нравилось – тех устраняли, попросту ликвидировали, проводили карательные акции, чтобы остальные боялись, и теми же акциями набирали дешёвую рабочую силу для промышленных достижений, которые были осуществлены. Правда, был ещё и взлёт энтузиазма, народ поначалу поверил новым вождям, но его вскоре разуверили, потому что энтузиазм всё-таки опасен, и страну превратили в лагерь. По бандитскому разумению логичней, если подчинённые живут не верой, а в страхе. Лагерь, как известно, состоит из руководства, охраны и контингента заключенных. А те делятся на матёрых уголовников, мелких бандитов, честных трудяг, за счёт которых все живут, терпил, придурков-халявщиков, и сук, тех, кто ради поблажек и выгод преданно служит руководству. Ваш прадедушка мог заняться другим трудом, заработать награды и почести на другой ниве, но он предпочёл ревностно служить лагерному режиму. Сколько человек погибло в результате его конкретной деятельности – мы не узнаем, но теперь вам известно, что он уничтожил лучшего человека своего народа Николая Ивановича. Вполне патриотичная установка и вы её достойный наследник.
 – Да что вы всё Николай Иваныч, Николай Иваныч! – вскричал Хозяин. – Не знаю я никакого Николая Ивановича!
Тут-то улыбка исчезла с лица Консультанта. Его исказило печальное недоумение.
 – Как это не знаете? Я же только что…
 – Ты называл разные фамилии, ну и чего? Наши, не наши. Какой-то Луазье. Я-то не знаю таких, чего ты их мне предъявляешь? Я тебе тоже могу назвать фамилии.
 – Например, Хомяков, да? – спросил его лейтенант.
 – А он что, в курсе? – спросил уже тихо глава дома.
 – Конечно, всё согласовано.
 – Так вы же из органов, - удивился Хозяин и посмотрел на лейтенанта с мелькнувшим испугом.
 – Да, но мы же поставили в известность авторитета, который досматривает этот район, что на его территории с таким-то будут проводиться мероприятия. Он принял к сведению, а как же?
Лейтенант сначала подмигнул своему напарнику, мол, так надо, потом встал и шагнул к нему, потому что Консультант не отреагировал на шутку, а выглядел растерянно.
 – Ну и чего ты добился? Ему до глубокого фонаря вся эта лекция, которую ты ему прочёл. Ради чего мы затевали такую сложную катавасию? Ради этого? Мы им всего лишь праздник испортили. Верно, хозяйка?
 – Да, мы собирались три дня веселиться. Сегодня, завтра и послезавтра. С размахом чтобы.
 – Завтра вы продолжите с той же радостью, - сказал ей лейтенант, словно пожелал удачи. А Консультанту добавил. – Вот и весь результат.
 – Нет, - словно пришёл в себя Консультант. – Неужели вы, вот вы, - он смотрел на женщину, - сможете завтра всё так же легко веселиться?
 – Да уж какое тут веселье, - ответила грустно жена хозяина. – После всего услышанного.
 – Вот ради этого мы всё и проводили. Ради этого я тебя и напряг. Жаль, что сына их не было.
 – Да у него же папины гены, - возразил лейтенант. – Ему бы в одно ухо влетело, в другое вылетело.
 – А вдруг бы что-то осталось? Во всяком случае, информацию бы он запомнил. Не забыл бы надолго. А теперь,  возможно, мама ему расскажет.
 – Скажите, - обратилась к нему грустная хозяйка. – А зачем вам это надо было? Для чего вы старались?
 – Я должен был это сделать, - ответил Консультант без улыбки. – Не знаю почему. У меня бабушка попала в жернова того времени. Она честно работала с ранних лет, на заводе в тылу, после войны поступила в институт, начала учиться и на её какое-то возмущение донесли. Пять лет. Если молодую, красивую девушку допрашивают мужики-следователи, то вы, наверное, представляете, как это может выглядеть?
 – Представляю, - тихо произнесла женщина.
 – Вот эти представления и не дают мне покоя. Прочно сидят в моей генетической памяти. Я это делал ради генетической наследственности, за которую так боролся Николай Иванович Вавилов. Вы теперь должны знать, что от такого мужчины, как ваш муж, заводить второго ребёнка не желательно.
 – Вы нам весь праздник испортили, - сказала ещё раз жена хозяина.
 – Да, понимаю. У нас какая-то национальная традиция забывать прошлое. Мы живём настоящим, радуемся жизни, не желая даже понимать, что гены прошлого, обстоятельства прошедших нечеловеческих отношений, действуют и сейчас. То, что было совершено когда-то, работает и теперь, и никуда от этого не денешься. Это целая наука, генетика, которую развивал Николай Иванович Вавилов. Оказывается, что на растениях она выявляется,  а на людях хоть и сказывается, но как-то не очень, даже сомнительно.
В шестьдесят седьмом году проводили всесоюзные мероприятия по празднованию восьмидесятилетия со дня рождения великого учёного.        И вдруг в печати стали появляться статьи и высказывания тех, кто был врагом Вавилова, преданно служил фюреру Лысенко, который уже умер, но дело его, хоть и было признанное антинаучным и вредным, продолжало работать. Вавилов был реабилитирован ещё в пятьдесят пятом, а теперь просто канонизирован, повсеместно восхвалялся, ему пели осанну, а бывшие противники объявляли себя учениками его теорий и продолжателями великих достижений. Но ни слова не было сказано о том, что страна сделала со своим гениальным сыном. Как только где-то появлялось упоминание, что великий биолог умер от голода и  закопан в  неизвестной братской могиле, эти страницы тот же уничтожались, а предполагаемые публикации, или уже набранные, не выходили в свет. Через три года после пышных торжеств его сын, преданные ученики, бывшие сотрудники и друзья собрали деньги на открытие памятника в Саратове. На их запросы о финансовой помощи для такого дела ни академия наук, ни академия сельского хозяйства не откликнулись. Но перед открытием памятника чиновники государственных учреждений вдруг пожелали участвовать в мероприятии. Когда же перед собравшимися на Вознесенском кладбище, рядом с памятником Чернышевскому, сдёрнули покрывало, то те, кто знал Николая Ивановича, ахнули. Изображение в граните не имело ничего общего с лицом Вавилова. Оказалось, что местный скульптор первоначально вылепил очень удачную модель в глине, одобренную сыном Вавилова, как организатором дела памяти отца, но когда перевёл работу в гранит, к нему явились искусствоведы в штатском, сотрудники КГБ, как представители саратовского Главлита. Портретное сходство их не интересовало. Они настояли стесать с изображения морщины, намекающие, что покойного худо кормили, убрать прищур глаз, по которому можно было сделать вывод, что учёного в тюрьме били, а чтобы вовсе не было мрачности, потребовали изобразить на гранитном лице улыбку. Скульптор воспротивился. Тогда ему пригрозили, что если указания Главлита не будут выполнены, памятник вообще не будет установлен, а его исключат из союза художников. Позже те, кто участвовал в сборе средств на открытие памятника, были допрошены, а тем, кто занимал руководящие посты, было сделано внушение по партийной линии.
 – Понимаете, да? – спросил Консультант женщину. – Потому что ещё был жив тогда прадед вашего мужа и те, кто писал доносы, фамилии которых зафиксированы в следственном деле, но которое нельзя было разглашать. А вот когда праздновали уже столетие со дня рождения Вавилова, и уже можно было говорить правду, обвинялся лишь Лысенко и какие-то лысенковцы, вообще, но конкретные фамилии так и не назывались. Не принято среди интеллигентных людей заниматься очернительством, считается, что не по-людски как-то, неприлично.
 – У тебя всё, наконец? – грубо спросил Консультанта хозяин дома. – Мы как-нибудь сами решим, что нам делать с наследственностью.         Как-нибудь без тебя разберёмся, если захотим делать второго ребёнка. Если ты всё сказал, то, может быть, хватит? Может быть, вы уже свалите?
 – А если не всё? – остановил его выступление старший лейтенант.
 – Нет, если ты хочешь ещё мне по голове настучать, то давай, конечно. Но только делай уже и уходи. Я выпить хочу, понимаешь? Мне выпить надо. Но только без вас!
Лейтенант усмехнулся Консультанту.
 – Вот и всё чего ты добился. Ему до одного места вся эта информация. Мы ему только праздник испортили всего лишь.
 – Да! – выкрикнул хозяин дома. – А ты думал, что я сейчас на колени брошусь? Ах, простите, что у меня был такой прадедушка? Начну волосы на голове рвать, захочу повеситься?
 – Ключи от дома! – грозно прервал его Старший и протянул руку. – Ключи от входной двери где?
 – При входе, на гвоздике, - ответила жена хозяина, после того, как поняла, тот муж не может почему-то ничего сказать. – Там связка висит.
Старший кивнул напарнику, первым двинулся на выход, и рядом с выключателем света, у наличника дверей,  снял с крючка связку с красным брелоком, изображающим ухмыляющуюся рожицу. Выйдя на крыльцо, лейтенант захлопнул дверь, определил какой ключ на связке от замка, вставил его в скважину и щёлкнул два раза.
 – Они же откроют с той стороны, - сказал ему Консультант. – У них же наверняка второй ключ имеется.
 – Откроют, конечно, - согласился лейтенант. – Только не сразу. Мы же ключ в замке оставим. Так что им придётся сначала через окно. Когда догадаются.
 – Они сейчас позвонят, чтобы нас охрана задержала, - привёл ещё одно предположение Консультант.
 – Да как они позвонят, если батарейки у меня? – ответил весело Старший. Он тронул пальцем смеющуюся рожицу на связке ключей, и она закрутилась на цепочке. – Ну что ж, мероприятие прошло хоть и без пользы, но весело.
Они громко зашагали по ступеням вниз.
 – А ты знаешь, я ни о чём не жалею, - сказал вдруг Консультант звонким голосом. – Вот если б я этого не сделал, то долго бы потом вспоминал, сожалел, мучился. А сейчас даже рад, что могу с чистой совестью перевернуть эту страницу.
 – Ну, если ты рад, то уж я тем более, - ответил ему весело Старший. – А уж как будут рады наши. Будут ржать всю дорогу, точно тебе говорю.
И они заспешили к дальней ограде участка, чтобы скрыться  так же, как появились, и убрать за собой доказательство проникновения.
Их настроение соответствовало окружающей природе. Солнце давно зашло, лучи погасли, а птичий щебет больше не раздавался. Но восторг их бликов и звуков  будто передался наступающим сумеркам. Застывшие листья, густеющая темнота и тишина безветрия словно удерживали тот восторг, который остался в воздухе от прошедшего. Отчего воздух казался особенно чистым, как завороженный от благоухания. В которое уходили двое в тёмных одеждах, пока не растворились в вечернем упоении.

2012г.,
Санкт-Петербург.