«Не ищите себе богатств земных. Ржа и моль истратят их...»
Ни один из благополучных народов не жил по этим принципам. Благополучные народы жили соглашательски: «Ищите богатств, но не забывайте об их странностях!»
Если кому-то и претит до сих пор соглашательство с богами, тому прекрасному человеку можно было бы посоветовать дружески перед тем, как готовиться к личному своему неблагополучию, прикинуть во что оно обойдётся ближним, сходу перенявшим, и не ожидавшим подлости ещё и с этой стороны.
А то ведь у нас, коли раззудит плечо, то и города не жаль – подпалят! Либо уж – неприятие благополучия до уничтожения всего движущегося, либо уж – алчность таковая, что и свои нос воротить начинают, одно чавканье слыхать.
Чем горше подлость, тем краше сказка. Виновных не найти. Виноваты все.
Когда ненависть и обида, благородная зависть и косноязычная святость, охватывают мир далее разумных пределов и организуются сами собой уже в энергетически сверхстоящую, самоподдерживающуюся и всё пожирающую структуру и начинают вспухать и взрастать раковой опухолью, вавилонской башней посреди трясин, и начинают жить чрезмерной и преувеличенно-ясной сверхжизнью поверх обычного обмена веществ, появляются спасители - несчастные человечишки, похоть которых велика настолько, что соразмерна уже болезни, появляются Великие Артисты, Бессмертные Художники, – и спасают мир, бросаясь на новую тему, в новый текст, в кровоточащее нутро разбухающего сосредоточения истины, в самое нутро толп, охваченных единственным и от того – не прекращающимся безумием.
Великие Артисты жаждут Новой Лжи, называя её Новым Искусством; они корчатся от похоти своей, они мгновенно выхватывают нужную кисть и, не глядя, вдавливают и отжимают мазки, изменяя бушующее месиво, пародируя его в бесчисленных интерпретациях, они сами уже вдохновенно обретают единственно нужные толпе черты и формы... и великие их гордость и жадность, и подлость их, по-другому называемая «артистизм», начинают великую работу формирования ТЕКСТА ВМЕСТО ЖИЗНИ, несоразмерно быстро доводя его до логического финала, до недостаточности его, тем самым подключая уже к палитре, к продолжению, человеческую энергию, по началу самых откровенных свойств: страх и алчность.
Раковая опухоль теряет свой смысл, чистоту идеи своей, гены её разрушаются, и Великие Артисты, неузнаваемо преображённые игрой, накинутся на омягчавшее это месиво и будут свирепо и отвратительно поедать больную ткань, а заодно и друг друга. Это будет развитием стиля, новой формой, а, стало быть, новой жизнью тоже, уже убитого организма. Кто упрекнёт оставшегося, самого великого, Артиста за то, что сожрал он больше надобного и погубил заодно Великий Театр? Ведь по высшему плану природы он должен был истребить заболевшее целиком, до последней клеточки – и он добросовестно уничтожил в три раза больше нужного.
Никто не упрекнёт. Высшая цель искусства – преображение безумия к неподвижности.
Закончится это всё плотью. Жратвой, девками и золотом, вывозимым в таинственные швейцарские городки.
Заметим в аналогию тут же, что великий художник часто заканчивает жизнь свою царём Мидасом. Всё, что под конец жизни исходит из его рук, имеет уже одну только стоимость, сразу, не донесённое до рта ещё, обращается в радужную купюру.
Выход? Возможно, он – в анонимности искусства. Ведь любой художник – это пожиратель хаоса, а извергнутое им обратно – продукт природный, безымянный, продукт переработки живого в мёртвое. Иногда – в весьма полезное мёртвое.
Которому есть общее и исчерпывающее название, и которому случайное имя может опять придать свойства опухоли, впрочем, уже – доброкачественной.
Но и это не выход тоже. Скорее всего, настоящий выход - это когда не было входа. Настоящий выход – в отсутствии болезни, а стало быть – и надобности в лечении.
Но такой выход лишает артистов темы, а значит и жизни тоже. Он – не для творческих натур.