Опаленные войной
Елена РОГАЧЕВА
Северокавказские республики, бывшие некогда любимым местом отдыха не только для россиян, вот уже почти десять лет не знают покоя. Чечня изранена войной, Ингушетия взяла на себя все тяготы по устройству беженцев, оказавшись в экономической депрессии. Меня больше всего интересовало, как живут в условиях войны мирные жители. Эта тема практически нигде не освещалась, несмотря на то, что тех, кто подался к Дудаеву, значительно меньше, чем тех, кто не желает воевать, чьи мечты укладываются в рамки желаний обычной российской семьи. Мы, как зрители в партере, наблюдали с экранов телевизоров борьбу двух сторон и подсчитывали потери у федеральных сил и боевиков. Между тем Чечня – не просто поле брани, в самой гуще военных событий здесь оказались сотни тысяч мирных жителей. И счет потерям среди них никто не ведет. Люди разных национальностей, вероисповеданий, социального статуса и возраста стали жертвами войны, ее пленниками. Из 1,2 миллиона человек в Чечне сейчас живет (если это можно назвать жизнью) около 300 тысяч человек. Я попытаюсь рассказать о том, что мне довелось увидеть на Северном Кавказе. Для начала – дорожные впечатления от Чечни.
Моим проводником в поездке стал Руслан Закриев, чеченец по национальности. Если у вас существуют предубеждения по отношению к чеченцам, отбросьте их. Так же, как это сделала я. В командировке мне пришлось работать, встречаться и говорить с самыми разными представителями этой национальности. Все они порядочные люди, для которых, как для любого нормального человека, самое страшное, что может произойти в жизни, – это война. Ну а преступники и бандиты, к сожалению, есть среди каждого народа и в немалом количестве. Может быть, ассоциация "чеченец – значит бандит" позволяет не считаться с потерями среди мирного населения? У чеченцев есть пословица: "Голодная медведица, прежде чем съесть своего медвежонка, вываляла его в грязи".
Эти мысли занимали меня на обратном пути, а дорога в Чечню началась через знаменитый блокпост "Кавказ–1". "Ниву" моего проводника, как и другие машины, остановили для проверки документов и осмотра автомобиля. На некоторых блокпостах установлена неофициальная плата за проезд. Такса – 10 рублей с автомобиля, 20 – с автобуса. И с нас тоже требовали "подарки". Учитывая, что поток машин туда–обратно в последний месяц увеличился и дорога не пустует, "бизнес" получается весьма доходный. Люди едут взглянуть, что сталось с их домами, узнать, живы ли родственники и близкие. Многие, посмотрев, возвращаются обратно. В первую очередь, это касается грозненцев, у которых не осталось не только жилья, но и города.
А над Грозным нависла туча смога. Это горят нефтяные скважины. Дымы пожаров видны по всему горизонту, сколько хватает глаз. Горит самое главное богатство Чечни – высокооктановая, одна из чистейших в мире нефть. Пожарища никто не тушит, миллионы баррелей ценного топлива превращаются в жирную грязно–коричневую тучу, накрывшую город. Из–за этого и жара, характерная для юга, стала здесь особой, удушливой.
Въезд в Грозный и саму столицу тоже охраняют блокпосты. Они практически на каждом перекрестке. Положенные поперек дороги в шахматном порядке бетонные блоки позволяют машине проехать через такую преграду только "змейкой". Перед постами щиты с предупреждающими надписями: "Останови машину, выключи двигатель, выйди из машины для проверки документов". Есть еще добавочное предупреждение: "Будем стрелять". Но оно, по–моему, только для самоубийц, вряд ли кто–нибудь рискнет проехать без разрешения охрану, вооруженную автоматами, пулеметами и военной техникой.
Город, в котором до войны проживало около 400 тысяч человек, по данным временной администрации республики, разгромлен на 90 %. Здесь не встретить ни одного целого здания, уцелевшие остовы домов пробиты снарядами, испещрены пулями, зияют выгоревшими окнами. Пожалуй, более–менее сохранившимся выглядит только нефтеперерабатывающий завод. Бомбардировки его пощадили, и закопченная многометровая труба по–прежнему подпирает небо. А дальше начинаются разбитые кварталы еле дышащего города, скрывающего свои раны в пышном весеннем цвете деревьев. Грозный был самым зеленым городом Северного Кавказа. Тем не менее, вернувшихся грозненцев уже несколько сотен. Некоторые из них не могут сразу найти дом, в котором жили, потому что не узнают даже улиц. Те, кто приехал, – в основном, женщины и дети. Они копошатся возле "своих" развалин, выстраивая из всякого хлама временные прибежища, чтобы вот уже в который раз начать жизнь с нуля. Они стоят в очередях за получением гуманитарной помощи или за водой. Удивительную стойкость можно объяснить очень просто. Тем, кто вернулся в Грозный, больше податься некуда. Эти люди устали от девятимесячных скитаний по лагерям беженцев, по чужим квартирам, от постоянных унижений, холода и голода.
Они не обращают внимания на неразорвавшиеся снаряды, торчащие из асфальта: привыкли, что каждый день их жизнь висит на волоске, ведь никому не известно, сколько еще таких "сюрпризов" осталось в руинах. В апрельском номере газеты "Грозненский рабочий" исполняющий обязанности главы временной администрации Чеченской республики Хасан Мусалатов заявил: "И все же мы намерены восстановить нашу столицу и надеемся, что она станет еще краше, чем была в довоенное время".
Честно говоря, у меня такого оптимизма нет, а Грозный навсегда останется в памяти таким же, как Сталинград в кадрах военной кинохроники.
Смертельными зарядами нашпигован не только Грозный, но и вся чеченская земля. Самая элементарная мера безопасности, которую знают даже дети – не ходить по траве. Тем не менее, покалеченные, одноногие или безногие ребятишки и взрослые встречались на всем нашем пути. Чаще всего это жертвы мин–растяжек, которые неопытному глазу трудно заметить. А поэтому зимой люди опасались ходить за дровами в лес и на дрова вырубали свои фруктовые сады. Когда топливо заканчивалось, под топор шли деревья вдоль дорог, близлежащие рощицы. В топке сгорал даже ценнейший бук. Но никто не знает, где поджидает тебя "растяжка". В предгорном селенье Шалажи, куда мы приехали на ночлег, хозяйка дома Таисия Закриева рассказала, что буквально три дня назад произошел взрыв на пастбище, которое до этого два дня проверяли саперы. Люди, к счастью, не пострадали, но погибло две коровы, 8–10 были ранены, в том числе и буренка Таисии, которая ходит с осколком в ноге. А потеря коровы для многодетной семьи, каковых в Чечне большинство, может означать голодную смерть. Хозяйка только ахает: "Когда же закончится эта проклятая война?!" Село Шалажи находится в Урус–Мартановском районе. Живет в нем около пяти тысяч человек. Сразу за селом начинаются горы, а поэтому его жители опасались бомбежек, которым подвергались соседние села. Но шалажинцам повезло, в том числе и благодаря их собственной воле. Сельчане не пустили отряд боевиков, когда тот спустился в Шалажи, и готовы были отстаивать свои дома. Так решил совет старейшин.
Кстати, большинство людей, с которыми мне довелось повстречаться, откровенно не поддерживают боевиков. От некоторых можно было услышать выражение покрепче слова "бандит". Мне часто задавали вопросы: "Почему Российское правительство позволило Дудаеву прийти к власти? Почему в течение трех лет после 1996 года федеральные власти попустительствовали, зная, что местные власти творят беспредел, а республика стала плацдармом для боевиков? Почему правительство бросило на произвол судьбы своих граждан? Почему для того, чтобы провести антитеррористическую операцию понадобилось разбомбить весь Грозный?". На этот и многие другие вопросы у меня нет ответа. По сути, все наши разговоры сходились к тому, что война нужна лишь незначительному кругу лиц: тех, чья профессия убивать, и тех, кто на смертях обогащается. Пожалуй, всю правду о войне, которую называют коммерческой, мы узнаем не скоро, хотя бы по той причине, что кому–то надо будет отвечать за то, что произошло с мирным населением. Жители Чечни говорят, что первая военная кампания была для них страшной, но по сравнению со второй кажется мягким одеялом. Многие потеряли все – дом, работу, родных. Живут лишь надеждой, что скоро все закончится. Несмотря на то, что Шалажи уцелели, война не обошла их стороной. Нет электричества, не работает водопровод, нет никакого снабжения. Поэтому Шалажинцы сами налаживают свою жизнь: выращивают овощи и фрукты, держат птицу и скот. Эта работа отнимает весь световой день и заканчивается уже при свете керосинки, когда село окутывает тьма. Но сопутствующий ночи покой не наступает. С наступлением темноты откуда–то со стороны доносятся выстрелы и взрывы. Первое впечатление леденит кровь, но быстро привыкаешь. А с рассветом мы снова в дороге.
Именно в дороге видно, что Чечня оживает. После впечатлений от Грозного разрушения в районах республики уже не выглядят зловеще. Хозяева затягивают пленкой или стеклят разбитые окна, ремонтируют подручным материалом сорванные взрывными волнами крыши, засыпают щебнем разбитые тяжелой техникой дороги. Кстати, на воротах многих домов можно увидеть олимпийскую символику. Чеченцы по натуре строители. В довоенные годы они ездили на стройки по всей стране и заработали на свои жилища, в том числе, и в Москве, где перед Олимпиадой развернулись масштабные строительные работы. Сейчас на олимпийских дорожках появились лишние детали – сквозные дыры от пуль. Знаки войны на символе мира.
На улочках сел и райцентров разворачивается мелкая торговлишка незатейливыми товарами: продуктами, предметами первой необходимости, сигаретами. Можно найти и спиртное, хотя сейчас на территории Чечни действует "сухой" закон. Но бойким торг не назовешь, покупательский спрос низок, у населения нет денег. Разве что приезжие да военнослужащие прикупят чего–нибудь. На каждом шагу продается бензин по 6–8 рублей за литр. И хотя на ценниках написано "Россия", всем известно, что товар самопальный. Нефть можно найти чуть ли не в каждом огороде, а благодаря ее высокому качеству, даже при минимальной очистке получается топливо, на котором двигатель будет работать. С доморощенными химиками борется временная администрация республики, которая даже выпустила по этому поводу указ, но безуспешно. Для местного населения торговля – одна из возможностей добыть средства к существованию. Выбор у трудоспособного населения невелик, работы как в Чечне, так и в соседней Ингушетии нет.
Эти люди – граждане России, и они нуждаются хотя бы в дружеском участии, в котором многие им отказали, незаслуженно "записав" весь народ в бандиты. Эти люди будут ходить в заношенных одеждах и скудно питаться, но не станут просить милостыню, поэтому используют всю свою природную смекалку и предприимчивость, чтобы выжить. И выживут, не впервой.