ОНА, рассказ
Одинокая женщина предпенсионных лет сидела осенним вечером за обеденным столом.
Репродуктор наполнил ее большую городскую квартиру какой-то музыкой, но эта музыка задевала ее сознание не больше, чем стук часов. Она сдвинула остатки пищи, грязную посуду в угол стола. На освободившееся место положила альбом с фотографиями.
Это была добротная книга, старая, из прошлого века, каких уже нынче не делают, с цветами лилий на обложке с орнаментами по краям. "Этот альбом переживёт ещё не одно поколение, - думала женщина, - хотя и сделан из картона, а не из полиэтиленовой плёнки, какими завалены сейчас все прилавки магазинов.
Это был альбом ее жизни.
Она листала страницы, перекладывала просто вложенные в альбом фотографии. Это были любительские черно-белые снимки, плохо пропечатанные и на плохой фотобумаге, выполненные парнями школьного фото кружка. С матовых серых листов смотрели улыбающиеся детские мордашки.
Дальше пошли студенческие годы. Качество фотографий улучшилось, но все такие же черно-белые, стандартные.
Из всей массы снимков она выбрала три: детскую, средних лет и последнюю, незадолго брошенную вместе со всеми. И поплыли ее память, ее сознание в прошлое, и ничего уже не могло оторвать ее от пережитых лет...
Девочка-школьница с большими светлыми бантами, с чуть поджатой нижней губой смотрела в жизнь наивно и весело. Что такое жизнь? Такой вопрос не возникал тогда в голове. Жила и радовалась. Радовалась и капризничала, потому, как мама брала на себя все проблемы жизни. Тогда ее занимала учеба, общественная работа в школе, спорт. Бралась за все. Уставала, но все получалось.
Где-то в двенадцать лет появилась новая проблема жизни - мальчики. Старшие девочки рассказывали о поцелуях. Это было что-то загадочное, тайное и недоступное, как высокая снежная кавказская гора, увиденная из окна мчавшегося на юг поезда вместе с родителями. Такие девочки казались героинями, недосягаемо взрослыми и интересными. «А, я, - вспомнила женщина, - гоняла тогда футбол, ходила в походы, спала в одной палатке с мальчишками, ничего меня в этом плане не интересовало".
Но однажды тренер отозвал её и сделал замечание:
- Наташа, ты ведешь себя очень вольно с мальчиками.
Ничего не поняла. Обиделась. Замкнулась. Но в тот же весенний вечер пригласил прокатиться на велосипеде симпатичный ей парень. Она беззаботно села на раму. Поехали. Что он говорил, память уже не сохранила. Но, когда он устал и начал дышать ей сильно и часто в шею, то это горячее дыхание пронизало все ее внутреннее существо.
Полученное ощущение осталось в памяти навсегда, как призыв радости жизни на земле. Появилось новое, неведомое, сильное желание. Она спрыгнула с велосипеда. Вмиг вся вспотевшая, шла рядом с парнем и позже не противилась его неумелым поцелуям. В это же время проснулась в ней ревность, зависть к другим девочкам, желание быть первой и всегда на виду у парней...
В восемнадцать лет она приехала в большой шумный областной город. Не сказав никому, что она спортсменка-разрядница, успешно выдержала конкурсный экзамен и была зачислена в местный университет. Косички и бантики с ее головы исчезли. Появилась высокая, красивая с начесом, прическа. Школьное форменное одеяние спало с ее плеч. Появилось новое, облегающее полную высокую грудь, короткое, выше колен платье. Появились студенты-поклонники...
На тренировках по лыжным гонкам, где ее успехи были более заметны среди других - ее выделял тренер. Авторитет тренера для нее всегда был высок, но это был уже не тренер-наставник для Наташи-школьницы, а университетский преподаватель, которого волновали не только ее спортивные результаты, но и она сама, как женщина.
Он был старше ее на десять лет и более опытный по жизни. Внимание педагога, ее желание нравиться и внутренняя потребность общения с мужчиной, которую все больше усилий требовалось сдерживать, породили влечение к этому человеку. Она стала его женой к концу первого курса.
Девчонки, главная цель которых была выйти замуж, ахали в общежитии и радостно ее поздравляли. Другие, как она понимала сейчас, став взрослой женщиной, более серьезные, чем она, только и сказали: «Ну, ты, мать, даешь!?»...
Обдумывая эту фразу в осенний вечер, женщина поняла, как много смысла в этих простых словах. Она же тогда не понимала себя, не знала своих способностей. Привязалась к нему, первому открывшему ей новый мир ощущений. Появился сын.
Она упорно занималась в университете. Закончила вместе со всеми. Новая работа и новый круг знакомых требовали новых знаний и способствовали их пополнению. Чем быстрей она постигала жизнь, тем шире становилась трещина непонимания в отношениях с мужем.
Она пыталась разбудить в нем интерес к знаниям. Заставила учиться заочно. Он получил высшее образование. Вузовский диплом не пробудил в нем интереса к знаниям и жизни, он мало читал и не к чему не стремился. Напротив, он отступал - ушел с кафедры в техникум, а затем в техническое училище.
Она шла вперед, получила диплом кандидата наук сразу после окончания аспирантуры. Много работала, но и уступила в свое время горячим взглядам своего научного руководителя. Семья распалась.
Мужчин в этот период жизни у нее было много. Встречалась она с ними легко, не придавая большого значения этим встречам, на квартирах работающих знакомых.
Сейчас с вершины своих лет, рассматривая свою вторую фотографию, с которой смотрела на нее женщина бальзаковского возраста, такая уверенная в себе, волевая и опытная, она задала себе вопрос: «Почему мужчины уходили с ее пути?». Она не возражала, но все больше задумывалась: «Почему?».
Хотелось нравиться.
Все кругом говорило о любви: книги, кино, подруги, А у нее не было этого чувства, если не считать, то порывистое дыхание мальчика на велосипеде. Поэтому на очередную связь с мужчиной она пошла сознательно, предложив себя первой. Скорей преследуя цель снять с себя внутреннее давление, чем получить что-то большее. Но через пару недель он повел себя не так, как предыдущие её знакомые. Он назначил свидание в музее - на выставке, а она к своему стыду мало, что знала в живописи.
Он понял это и уходил от нее по залам галереи вперед, давая возможность ей самостоятельно разобраться в том, что привлекало её внимание в существе картины. Он внимательно рассматривал то, что привлекало его внимание. Он вдруг он остановился у портрета пожилой женщины, дождался ее.
- Наталья Ивановна, смотрите, - вспомнила она их разговор, - какой редкий портрет. Она наклонилась - прочла: «Мазер. Мария Николаевна Волконская. 1848 г.».
- Вы помните ту, молодую Волконскую, акварель Бестужева, которая есть почти во всех книгах касающихся декабристов? Посмотрите, женщина в годах, похудевшая, осунувшееся лицо, верхняя губа нависает, резко обозначен прямой нос и складки от него вверх по лбу. Веки темные, глаза ввалившиеся, и в них вся жизнь - ссылка, муж, дети. Только локоны черные, как раньше, но и они поредели, как и кресло, в котором она сидит - потертое.
Лучшие годы жизни прошли.
- Смотрите, она усталая, но не сломленная ни ссылкой, ни лишениями, ни переживаниями...
- Она прожила жизнь в согласии со своими решениями.
Такое общение с ним открывало для Натальи Ивановны новые стороны жизни, увлекало ее. Она становилась такой, какой он хотел: сильной и красивой. На работе отмечали, что она светится какой-то внутренней силой, стала приветливей и нарядней. Мужчины смотрели на нее в то время чаще и внимательней, но с опаской, понимая, что она не одна. Эти отношения продлились несколько лет. В сорок лет Наталья Ивановна узнала то, чего не было с ней ни в двадцать, ни в тридцать.
Он любил ее. Он знал ее некоторые прежние связи. Иногда беззлобно подшучивал:
- Что это - твои маленькие победы? Или желтые листья в твоей жизни?
Она молчала или лукаво говорила:
- Какие желтые листья, если у меня есть ты.
Ей казалось, что это навсегда. Она капризничала, выделяя себя:
- Я устала! Я сегодня так много сделала! Я прилягу отдохнуть!
Он молчал или, изредка, говорил:
- Ну, Наталья Ивановна, создается впечатление, что Вы у нас одна в доме работаете. Брал книгу и уходил на кухню.
"Но любила ли я его?" - размышляла женщина...
На одной из научных конференций, после банкета, когда были пропеты все дифирамбы лучшим докладчикам и женщинам, в ее гостиничном номере, не без ее согласия, остался такой же, как и она, командировочный.
Утром она оправдывала себя:
- Это для дела, для дела - нужно... нужно...
При встрече первые слова его были:
- Что же случилось, Наташа?
Нет, он не стал слушать ее оправданий.
«Вот если бы он закатил скандал, - думала женщина, - вот тогда бы я...».
А он ушел. Как у Асадова: «Не взял ни рубля, ни рубахи и молча шагнул назад».
«Как же так? - вспоминала женщина, - мы все ищем рыцарей, а они рядом, мы смотрим, но не видим. Я буду бороться». Она пошла в райком партии.
На него срочно завели персональное дело. Партийные секретари любили копаться в чужой личной жизни, но вскоре партийные комитеты были закрыты...
Однажды, возвращаясь с работы, она шла пешком по улицам города, мимо ярких киосков и магазинов, любовалась архитектурой вновь появившихся домов, так преобразивших город, потеснив прежние однообразные девяти шестнадцатиэтажные панельные бараки. Сверкала реклама, зазывая купить, поехать, полететь в другой мир, зайти в бар. «Да все поменялось, - думала женщина, - и правильно, к лучшему».
Она остановилась возле театральной афиши. Выбрала театр эстрады, там давали какой-то современный арт-концерт. Вошла в зал, в чем была: в осенних сапогах, в сером уютном шерстяном костюме и с сумкой в руках. Зал был на три четверти пуст. Она выбрала место повыше по центру, чтобы видеть все. Осмотрела зал, сцену, которая не была прикрыта занавесом, и окунулась в другой мир.
На сцене было тесно. Рядом с фортепьяно стоял муляж старого кабриолета. Тут же - настоящее колесо от грузовой машины, опрокинутый бампер, чуть влево - контрабас со стиральной доской, лыжи, капот от легковой машины, висел на подставке мундир солдата девятнадцатого века, и рядом - прислоненный к стене большой портрет женщины с глубоко обнаженными плечами, с поднятым и оголенным коленом, в шляпке. С потолка свисали кларнет и труба, два пейзажа, подвешенных за угол, создавали вид перевернутой природы, где-то скрипели двери, раздавались человеческие голоса, якобы с улицы доходили гудки клаксонов, детские голоса, античная скульптура - обнаженный торс женщины, головы и головки на изящных подставках, колонны дорического и коринфского стилей...
Она не успела досмотреть всего. Начался концерт.
На сцену выскочили крепкие парни в кожаных одеяниях, ладно облегающих их фигуры и пробитых заклепками от плеч до пят, как старые паровозы, чтоб не развалиться от напряжения, и зал наполнился пусто-гремучей музыкой. «Металлисты», - отметила она. Затем скромные и бледные юноша и девушка пели сонеты, их заменил мим, балетная пара исполнила сцену любви с элементами секса, она смотрела на болеро и все ждала, как бы не лопнуло трико в определенном месте, но все обошлось. Гвоздем программы был бард с гитарой и прекрасным голосом, которому было тесно в зале. И все это менялось, чередовалось без всякого ведущего. Вся эта художественная окрошка постоянно и круто перемешивалась кругами-ложками зеленого, оранжевого, алого, сиреневого, синего света...
Два часа концерта прошли незаметно, как жизнь. Как жизнь! Именно этот концерт заставил Наталью Ивановну вспомнить прошлую жизнь и его, который ушел без претензий.
- Почему он ушел? – размышляла вслух она. Гордый? Да! Но живут же другие... Любил ли он меня? Да. Как приятно сознавать, хоть кто-то тебя любил. Любил!
- А любила ли я его? - продолжала она копаться в себе. - Да?.. Нет?.. Скорее всего - нет.
Я любила себя, себя, но через него. Он мне был нужен, как та закрутка света на сцене виденного концерта, как фон, это он понял и ушел.
- Так что же это - маленькие победы или желтые листья моей жизни? – спросила громко себя женщина, вспомнив вдруг его слова.
Какой-то ветерок каснулся её шеи. Женщина вздрогнула...
Крупная горькая слеза упала на третью фотографию, с которой смотрела на нее умудренная опытом женщина.
Она поняла все, но изменить что-то в этой жизни было уже невозможно.