– Нет, нет. Рисковать не будем, да и необходимости в том нет – туда выехали оперативники. Теперь будем ждать результата, – генерал задумчиво побарабанил по столу пальцами: – Скажите, Хлебников, а в те годы не доводилось встречаться или слышать фамилии или клички Семкин, Селькин, Михрютин, Мухомор? – он с надеждой смотрел на Артиста.
– Селькин был заместителем у Волкодава, и я однажды встречался с ним. Жестокий, гад. Славка Титов рассказывал, что он собственноручно расправлялся с членами банды за малейшее непослушание. У него был пистолет с глушителем, и он очень любил в него «играть». О Семкине ничего не слышал.
– А Селькина мог бы узнать?
– Конечно. У него взгляд хорька. В этом они все – Зубов, Горчаков, Селькин, очень похожи друг на друга: у них взгляды хищников. Они смотрят на тебя, как на потенциальную жертву и ищут слабое место, куда бы нанести смертельный удар. – Хлебников посмотрел на генерала и уточнил: – Вы еще сказали Михрютин и Мухомор? Мне кажется, что это одно и то же лицо. Стелла Михрютина была подругой моей невесты Полины Колокольцевой, в последующем ставшей сожительницей Зубова. Он познакомился с ней на свадьбе Стеллы и Электроника. Михрютин и Зубов вместе учились в школе в Бресте.
– Где? В Бресте? А вы не ошиблись? – разволновался Пашков.
– Это точно. И Горчаков из тех же мест.
– А я, к своему стыду, так и не доехал до тех мест, не покопался в архивах. Да и едва ли они сохранились, – с сожалением произнес Владимир Петрович.
– Товарищ генерал, а вы пошлите Марийку, у нее нюх ищейки. А я бы поехал ее охранником, одной ей нельзя, – горячо и взволнованно попросил Хлебников.
– Приедут с задания, подумаем, – глядя на Хлебникова, генерал улыбнулся. – А случайно такие кликухи не слышал: – Портной, Воротила?
– О Портном не слышал, а вот Воротила – это мой лагерный кореш. Такой необхватный шкаф – гамадрила настоящий.
Первый раз в колонию попал по глупости, а потом судимости посыпались, как снежный ком с горы – не остановишь. У него есть уязвимое место – больной братишка-колясочник. Любит его до безумия и готов ради него на все. Собирает деньги ему на лечение. Но честным путем сто двадцать тысяч невозможно заработать. Вот его на этот крючок и сажают.
– А почему такая кличка – Воротила?
– У него присказка такая есть: «Ох, и разворочу все». А почему вы о нем спросили? Он же в Подмосковье живет, как здесь вы о нем узнали? – удивился Артист.
– А он у нас сидит вместе с Портным. Пытались с кем-то найти связь на «Цирконе».
– Вот как. А встретиться с ним никак нельзя? Я понимаю, что вы все думаете, что на «Цирконе» он искал меня, и потому мне веры нет. Но я уверен, что он молчит, и будет молчать до самой смерти. На то он и Воротила – не своротишь с места. Давайте, используем нашу встречу, а? Владимир Петрович, доверьтесь мне! – Хлебников умоляюще смотрел на Пашкова.
– Чудак-человек, это я должен тебя уговаривать встретиться с ним, – удивился Пашков и распорядился привести к нему из следственного изолятора Воротилу.
– А много он тут дел наворочал? – с любопытством спросил Петро, с нетерпеньем глядя на дверь.
– Вот уж точно – наворочал. Много. Но странным образом они все с благополучным исходом, – удивился своему открытию генерал.
– Так и должно быть, – обрадовался Артист. – Должна же существовать справедливость.
В кабинет ввели Воротилу. Лицо его осунулось, глаза ввалились, как после длинных, бессонных ночей. От всего его вида веяло унынием, беспомощностью.
Увидев Хлебникова, он замер на месте и неотрывно, непонимающе смотрел на него.
Артист умоляюще посмотрел на Владимира Петровича:
– Товарищ генерал, разрешите подойти к нему.
– Ты свободен в действиях, только без глупостей, – генерал встал из-за стола и отошел к окну.
Хлебников шагнул к Воротиле и крепко обнял его, затем быстро отстранился, взял за плечи.
– Здорово, братан. Опять вляпался в дерьмо? – он смотрел в чуть ожившие глаза Воротилы и улыбался, радуясь встрече.
– Да какое ещё дерьмо, – грустно и безнадежно ответил Воротила. – кажется, еще двух жмуриков на свою холку повесил. Теперь уж точно – вышка. – Он говорил тихо и приглушенно, так, что Пашков с трудом улавливал его слова.
– А ты все выложи генералу, он тебе поможет. Ты помнишь, я тебе о нем рассказывал, – уверенно проговорил Артист.
– Это он? – удивился Воротила. В его глазах появилось оживление, и затеплилась искра надежды.
– Да, он. Доверься ему, – Артист подтолкнул Воротилу к столу. – Давай, не дрейфь.
Пашков сел за стол, достал бланк протокола допроса.
– Так что, Воротила, начнем все по порядку записывать? Процедура для вас знакома. Вы берите пример с Артиста – он один раз разрубил узел и теперь свободный человек.
Мне Хлебников сказал, что вы пытаетесь любым путем достать деньги на лечение младшего брата. А возьмет ли он их, если узнает, каким путем они вам достались? – Пашков с любопытством рассматривал сидящего перед ним огромного детину, безвольно опустившего массивные руки.
– Да не возьмет он от меня никаких денег. Это он сказал накануне моего отъезда сюда, – с досадой проговорил Воротила, глядя на Пашкова своими бесхитростными синими детскими глазами.
– А зачем же тогда поехали? – удивился генерал.
– Выхода не было: или еду, или меня убирают. Тут надо сразу решать и брать инициативу в свои руки. Иначе крышка. Вот у Артиста спросите, он не даст соврать, – грустно усмехнулся Воротила.
– Так что же, начнем писать протокол, вы готовы к даче показаний? – Владимир Петрович ободряюще смотрел на него.
– Да, готов, пишите, – Воротила своей огромной пятерней взъерошил тонкие русые волосы, свисающие прядями на лицо.