Потом я жила с художником, о нем я помню немного. Помню черные пряди волос, падающие на лоб, темно-карие глаза, широкие скулы, выдающие примесь восточной крови, пальцы давящие окурки, немного хрипловатый голос. Когда он был пьян, то признавался мне в любви, опускался на колени и плакал. Тогда я не выдерживала и обнимая его за плечи, поглаживая мягкие волосы, шептала, что никогда не оставлю его. Он успокаивался, утыкаясь небритой щекой в мою грудь. Почти физическая боль скручивала меня, и горло схватывали спазмы…… Трезвый, он закрывался наверху в своей мастерской и работал сутками, а может, просто сидел там на полу бессмысленно глядя в пространство. Я не мешала ему. Как тень я бродила по пустынному большому дому, беспорядочно трогая предметы, иногда садилась в кресла и слушала тишину. В одной из комнат не было мебели, только большой портрет черноволосой молодой женщины в лиловом платье. Черные глаза смотрели печально и укоризненно. Обычно я долго не выдерживала ее взгляд и спешила уйти. После этого всегда хотелось что-то сказать ему. Но я никогда не находила нужных слов.На правах кого я жила в его доме? Прислуги?- но я ничего не делала. Подруги? - но мы почти не разговаривали. Любовницы? Но мы ни разу не были с ним близки. Наверное для него я была таким же призраком. Как та женщина на портрете.
Бывало, мы все-таки разговаривали, гуляя по огромному саду, большинство деревьев здесь когда-то посадил он сам, с ними он общался гораздо охотнее чем со мной, поглаживая корявые или гладкие стволы, в его темных глазах тогда загорался необъяснимый свет.
Уйти я могла в любой момент и не раз решалась на это, закрывшись в одной из комнат я бросалась на кровать и долго лежала без движения, повторяя себе, что проведя последнюю ночь в этом доме, наутро навсегда исчезну из его жизни. Но почему то утром у меня не хватало решимости покинуть странный дом и полусумашедшего художника, наверное я любила его. Но это было нездоровое навязчивое чувство. Когда я слышала его неверные шаги, сердце на мгновение переставало биться, а потом с удвоенной силой начинало рваться из груди.Я часто видела его во сне, но мои сновидения настолько смешивались с явью, что я не всегда могла отличить одно от другого. В доме было несколько разбитых зеркал, когда я смотрела в них, казалось, какие-то расколотые части моей души остаются в каждом из них. Меня не покидала мысль, что если я уйду, мы оба исчезнем из этого мира, перейдя какую-то незримую черту. Начинало казаться что наше пребывание здесь, в этом доме, лишь отражение какой-то другой реальности. Его глаза и улыбка будили во мне что-то невыразимое словами, смутное, на грани ощущений, но все-таки улавливаемое и терзающее меня. Иногда он спал на старинной роскошной кровати прямо в одежде, сильно запрокинув голову, облизывая, пересохшие от пожирающего его внутреннего жара, губы. Болезненный сон больше напоминал забытье. Я пробиралась в комнату, опускалась на колени перед кроватью и рассматривала его, осторожно перебирая черные уже с проседью пряди волос. Почти материнская нежность охватывала меня, хотя он был конечно намного старше. Меня мучило желание, нет не физической близости, скорее наоборот -разорвать нашу незримую связь, перестать чувствовать его боль как свою, до крика, до телесного страдания. Но сейчас выкапывая это из глубин памяти ли, подсознания ли, я знаю что отдала бы все, чтобы вновь ощутить спутанные пряди волос под своими руками.
…Все закончилось неожиданно быстро. Однажды я проснулась на осеннем тусклом рассвете, спустилась вниз, везде царил бардак. Я бросилась в его комнату, в мастерскую, везде только изорванные полотна и разбитые бутылки. С одного жалкого клочка, облитого вином сквозь кровавое пятно на меня глянули зовущие глаза молодой женщины. Я узнала в ней себя.
Я выбежала на улицу, холодный ветер гонял по саду сухие желтые листья…Искала ли я его? Наверное. Но даже напрягая предательскую память я больше ничего не помню о нем. Может я спутала время и пространство а может и не было никакого художника…