Сидел я как-то вечером на пятом этаже своей «хрущевки» в безысходной и беспросветной тоске от убогости своего существования в полицейском царстве - государстве, и так захотелось мне по-волчьи завыть на луну, что не удержался, поставил стул к окну, сел на него задом наперед, и уставившись на полный светлости диск, и напрягшись центром груди, как бы собираясь изрыгнуть комок из нутра, тихо так, но от души, заскулил, заныл, застонал…
«У-УУУУУУУУУ-ууууууууууууууууууу-УУУУУУУУ-ууууууууууууу….», - застонала моя одинокая сущность.
«Ууууууууууууууууууу!!!....», - завыла во дворе чья-то собака.
«Бум-бум-бум-бум…», - забил гаечным ключом по водопроводным трубам чокнутый сосед Федя с третьего этажа. И в его раскатах явно ноктюрном не пахло. Не то, что он действительно был чокнутым, скорее вполне благообразным светловолосым арийцем с голубыми глазами и приятной наружностью, но опухоль, собака, у него в голове росла не по дням, а по часам, «выедая» здоровый мозг. Мозг быстро дистрофировал, Федя терял память и резво преобретал чудесную способность жить здесь и сейчас, не помня уже вчерашнего и совершенно путаясь в прошлых своих планах на будущее. Обалденная способность забывать то, чего вчера хотел получить завтра…
Типа – «завтра я тебе дам пять рублей (а вчера обещал сотню)». «Ура!!!», - радуется Федя, - «надо же, как много!».
Но Феде не понравился мой тихий заунывный вой. Он разбередил его мятущуюся в полнолуние сумасшедшую душу. И он опять стучит методично: «Бум!-Бум!-Бум!-Бум!». Он все всегда делает методично, как бы боясь расплескать те немногие остатки памяти, что еще сохранились в его голове.
Тут не выдержали Федин набат соседи со второго и четвертого этажей, повыскакивали в домашнем на лестничную клетку с криками: «Убьем гада! Сволочь непотребная, урод чокнутый. Бей его! Бей его!». Но Федя героически забаррикадировался и не откры-вал свою дверь, тихо скуля под дверью в безысходной и беспросветной тоске от убогости своего су¬ществования в этой проклятой пятиэтажке.
«Ууууууууууууууууууууууууууууу….», - скулила Федина одинокая сущность.
Соседи, молодые полные энтузиазма и злобы пацаны, Игоряшка да Алешка, кину-лись с кулаками на Федькину дверь. А тот тихо выл под дверью. Тогда они стали ногами пинать его дверь и кричать: «Ууууууу!... Гад, недоумок, засадим тебя завтра в дурку, психушку, скворечник, крезо квадратный».
«Уууууууууууууууууууууууууууууууууууууу!...», - стонала одинокая сущность Игоряшки и Алешки.
А на лестничную клетку выходили уже все соседи по подъезду: и одинокая красивая Лизавета, моя соседка, и снимающая однушку молодая и наглая киргизка, азербайджанцы с четвертого высыпали всей большой семьёй, зрелище было куда интереснее телевизора, с третьего этажа выскочила семейка Пирожковых, мать, отец, дочь и жених. Все радостно что-то обсуждали с красными лицами. Со второго поднялся высокий, красивый и тихо пьющий регбист Всеволод с явным намерением, кого-то отфигачить, со второго из двери озабоченно выглядывали его жена и высокая худая дочь. В квартире стонал разбуженный ребенок.
«Ууууууууууууууууууууууууууууу….», - скулила одинокая сущность разбуженного ребенка.
Только соседка с третьего не открыла дверь, а на всю катушку врубила телевизор с последними новостями о нашем любимом полицейском государстве.
«Ууууууууууууууууууууууууууууу….», - скулила одинокая сущность телевизора.
Со второго вышли молодожены, с первого открыли дверь новые соседи, выглянул и дядя Юра с правой квартиры. Весь подъезд был в сборе на лестничной клетке.
«Ууууууууууууууууууууууууууууу….», - скулила одинокая сущность подъездного народа.
А на противоположном доме зажглись окна, и все стали, кто в чем, выходить во двор и обсуждать, что за шум, а драки мало, и с тоской поглядывая по сторонам, кому бы вре-зать по самое некуда.
«Ууууууууууууууууууууууууууууу….», - скулила одинокая сущность соседей из нашего двора.
На шум прибежал уголовник-рецидивист Колян, он же был после второй отсидки после того, как сжег свою квартиру, но его все-таки посадили за разбой на десять лет. Прибежал вместе с нашими дворовыми алкашами. Они вместе пили-обсужали, чтобы ещё натворить.
«Ууууууууууууууууууууууууууууу….», - скулила одинокая сущность рецидивиста Коляна.
Полная Луна смотрела на наш двор и тоже тихо выла:
«Ууууууууууууууууууууууууууууу….», - скулила одинокая сущность соседней пла-неты.
«Господи», - испугался я, - «Если все мы так будем гудеть, Всевышний услышит. И я не ручаюсь за его адекватную реакцию. Надо что-то делать»
И решил начать с себя. Так всегда надо поступать, если тебе тошно жить в своем родном полицейском государстве. Типа, начни с себя. Вот…И я перестал выть.
Затих потихоньку Федька, тихо всхлипывая.
Ругаясь матом ушли за бронированные двери крутые пацаны Игоряшка с Алешкой.
Стал уходить и закрывать двери подъездный народ.
Подъездное вече подошло к концу.
Соседи на улице тоже ушли по квартирам.
Рецидивисты с алкашами, осторожно озираясь, ретировались..
Все стали отходить ко сну.
В обоих домах постепенно гасли окна.
Воцарилась тишина.
После хорошей драки всегда крепко спится.
Тихий ночной час воцарился над Москвой.
Только сумасшедший Федя, никак не мог уснуть, все чудился ему стук кованных сапог над его головой.
Только тихо на инфернальной частоте стонала Вселенная.
«Ууууууууууууууууууууууууууууу….», - скулила неслышно её одинокая сущность.
Кому охота жить в полицейском государстве?