Иркутск я полюбил по наборам открыток. Их у мамы было много. Разных. Я знал, что это город в котором я родился. Родился в Иркутске, но жить приходилось где попало. Родители уехали из Иркутска на Украину, прихватив с собой и меня, что не составляло большого труда. Во всяком случае не большего, чем транспортировка швейной машинки. В три года ты значишь не больше, чем весишь. Другое дело машинка - она была с большим передаточным колесом, заменявшим мне руль в пору детских забав.
Поскольку времени узнать город у меня было немного, то приходилось его выдумывать, воображать. В помощь мне были смутные отрывки детских воспоминаний, похожие на сон. Один их таких снов-воспоминаний был про то, как какие-то чужие мне люди выкручивают ножки у табурета. Как позже выяснилось из семейных хроник, это были милиционеры, штурмовавшие нашу квартиру. Отец, не долго думая, вытащил из дивана хранившееся там ружье и выстрелил в дверь. Пуля рекошетом попала в сидение, поэтому находчивые опера сочли, что можно избавить вещьдок от обременительных подробностей. Один из оперативников, по всей видимости самый главный в их компании, был кряжист и в руках держал пистолет. Имени его я не запомнил, поскольку мне от роду было года два, не больше.
Еще мне помнились белый снег и неудобные, спадающие с валенок лыжи на резинке, что-то еще. Одним словом, фактов было недостаточно и открытки мне здорово помогали. Больше всего я любил открытку с видом набережной Ангары. Так мне она полюбилась, что к 17 годам я твердо решил, что хочу поехать в Иркутск. Так и случилось. К тому времени пришла пора поступать в институт и Иркутск представлялся прекрасным местом, чтобы продолжить свое образование. Лучше бы я этого не делал, конечно. Не в том смысле, что необразованным жить легче, а в том, что не было бы этой навязчивой зависимости от места своего рождения. Впрочем, признаюсь, Иркутск вполне этого достоин. Я имею ввиду зависимости.
И так, можно констатировать, что зависимость начала складываться довольно поздно. Поначалу она не складывалась вовсе. Иркутск оказался не столь доброжелателен как это грезилось, разглядывая карточки. В институт я не поступил, из дома, где я в первое время обосновался, меня выгнали. К счастью, родственников у меня было достаточно, а кроме вузов существуют еще и технические училища в которых учат на киномехаников. Так я стал жить в Новоленинской развалюхе с больной старухой и овладевать специальностью, о которой мечтал в не столь далеком пионерском детстве.
Новоленино не самый удачный район для того, чтобы начинать роман с городом, но все же и не такой дурной, как о нем говорят. Мне ни разу не дали здесь в лицо, не отобрали имущество, и не гонялись за мной с оружием. Однажды, правда, травили собакой, но я убежал, а собака потерялась, поскольку она была обучена догонять, а бегал я хорошо, чего не скажешь о хозяине псины. Надеюсь, что они все-таки нашли друг друга.
Этот первый год проживания в Иркутске не принес мне никаких открытий. С городом я знакомился исключительно посредством посещения разного рода заведений, совмещавших гастрономическую и музыкальную культуру города. Речь идет о ресторанах. В то время было принято играть в ресторанах музыку и под нее танцевать. Предполагалось, что рестораны служат местом интересных встреч и знакомств. Но музыка была дрянная, знакомства неприятные, о гастрономии лучше вообще умолчать. Впрочем, было дешево. Во всех смыслах.
Но набережная все-таки была. И была именно такой, какой я ее впервые увидел на отрытке. Я любил бродить по ней, но мне всегда недоставало ее протяженности. Я был молод, сил было много, девать их было некуда. Киномеханика меня не увлекала, с девушками не везло, друзья увлекались цирком. Поскольку цирк меня не увлекал, то весь свободный от посещения ресторанов досуг я посвящал учебе на подготовительных курсах в университете, куда спустя год я и поступил, в конце-концов.
Так случилось, что поступил я на истфак. Здание факультета располагалось на набережной, и теперь прогулки по ней стали частью ежедневного моциона. Город впервые мне улыбнулся. Или подмигнул. Не знаю, что ближе.
Вероятно, удачи все-таки недостаточно для того, чтобы изменить вектор судьбы или повлиять на характер человека. Дурной характер, я имею ввиду. И все-таки, смысл определенный присутствовал, и добрая воля тоже. В том смысле, что учиться я хотел, и даже предпринимал значительные усилия по овладению навыками прозрения прекрасных черт исторического прошлого в удушливой копоти сегодняшнего дня. Мне цирк был противен, уж не знаю почему.
Есть мнение, что определенные атмосферные вещи невозможно увидеть без необходимого минимума культурного багажа. И даже предположить их существование невозможно. В этом смысле, образование, даже случайное, играет роль ритуала посвящения в культуру места, пройдя который, ты начинаешь догадываться, что город, это не архитектурное пространство, не набор памятников, домов или скверов, не люди, живущие в нем, и не почившие в славе люди, и не все они вместе взятые, и не твои мысли об этом месте, и не твои предположения, и ничто, что ты можешь назвать и показать, и не то, что ты показать не можешь, не аэропорт, не гостиница, не вокзал, не река, не озеро, не набережная, не Ангара, не Байкал, не школа, не больница, не банк, не музей и даже не рынок. Это какое-то большее НЕ, которое позволяет тебе в нем находиться именно потому, что оно готово с легкостью тебе это место уступить, расчистив от всякого рода случайных черт ему приписываемых, вдохнуть в это место воздух, пространство, дать ему измерение и позволить тебе в нем жить и дышать. Это и есть мой город.