The tide and the moon we are
You pull like the sea
In waves I can feel ya
You're my ecstasy
The lamb and the lion
We lay down in peace.
Like air to the fire
I need you to breathe
By the rules I play
By the rules I play
By the rules I play
Let nature have its way
Predator and prey
That's the way we're made
So By the rules
By the rules
By the rules
Мы с тобой - прибой с луной:
Ты притягиваешь словно море,
А я тону в твоих волнах,
Ты - мой экстаз.
Мы - ягненок и лев,
Но мирно лежим друг у друга в объятиях,
Ведь, как воздух огню,
Ты мне нужен, чтобы дышать.
Я играю по правилам,
Я играю по правилам,
Я играю по правилам
И позволяю природе брать верх.
Хищник и жертва -
Вот какими мы созданы,
Поэтому по правилам,
По правилам,
Все по правилам...
(«By the roles» – Adam Lambert)
Жизнь – штука несправедливая и коварная, Томми давно это понял, но убеждаться раз за разом в такой простой истине все равно было неприятно, а подчас и больно. Разве справедливо то, что он – Томми Джо Рэтлифф – обычный парень, без каких-то там «наклонностей»,всю жизнь мечтающий о среднестатистической семье с верной смирной женушкой и выводком ребятишек, в конце концов, влюбился В МУЖЧИНУ, выяснив при этом, что он упертый однолюб? Но ладно, сейчас речь не об этом… С этим фактом Томми уже смирился: «сердцу не прикажешь» и вся причитающаяся случаю херня. Но где же справедливость, ГДЕ?! Как это возможно, что став кумиром и мечтой десятка тысяч девушек и женщин, Томми дожил до тридцати лет, так и не научившись строить самые обычные отношения с самыми обычными представительницами противоположного пола, без какого-либо фанатского подтекста?
- Томми, ты сам себе противоречишь, - кажется, он успел задолбать своим нытьем всех друзей и близких – вот и родная сестра уже смотрела на него недобро и без всякого сочувствия, того и гляди, выставит за дверь. – Нельзя одновременно признавать, что твое сердце уже занято, прочно и навсегда, и пытаться построить отношения с кем-то еще, это… это нечестно!
Томми искренне не понимал – ПОЧЕМУ?! Он ведь не обманывал, не скрывал, насколько важен для него Адам, но при этом готов был отдать часть себя, своего тепла, в обмен на заботу, ласку и понимание. Черт побери, да, он любил Адама и хотел проводить с ним каждую секунду, делить горе и радость, но…
- Это не отношения. И дело не в том, что мы одного пола, не только в этом. Из выматывающего тура иногда хочется возвращаться домой, понимаешь? В «дом», где тебя ждут, где даже ночью горит свет в окнах и для тебя оставлен ужин… черт… почему никто не хочет понять?
Когда Лиз заявила, что ей надоело быть «последней инстанцией» - чем-то, в чем Томми нуждался в самом крайнем случае, после репетиций, выступлений, вечеринок с друзьями и, конечно же, после Адама - музыкант почувствовал себя раздавленным. Он не любил ее, нет, хотя признания давались легко, между: «Захвати мне пару бутылок Блю Риббон в маркете» и «Нет, прости, я не смогу поехать с тобой на день рождения кузины Элли». Но Томми привык к ней, он испытывал к Лиз достаточно нежные чувства и просто бездну благодарности, он, черт возьми, пытался представить, какие у них могли бы быть дети, а она…
- Томми, ты гребаный маленький эгоист, ты это знаешь? – Шон подсовывал расстроенному приятелю выросших за последние месяцы щенков, надеясь отвлечь его от затянувшейся хандры, и заодно пытался вправить мозги, не особенно надеясь на успех. – Ты думаешь, Стеф согласилась бы делить меня хоть с кем-то? Да она даже к собакам меня ревнует! Даже к тебе! Все люди так устроены, чувак. Все люди – собственники. Это вы с Адамом какие-то… кхм…
Томми совершенно не помогали все эти рассказы обо «всех нормальных людях». Он впал в глубочайшую депрессию, перетекая в своих мыслях от обиды на всех вообще женщин до жутко раздувшихся комплексов неполноценности, будущее рисовалось гитаристу в мрачных черных тонах, он никого не хотел видеть и слышать, и даже перестал выходить в сеть, боясь сорваться на какой-нибудь ни в чем не повинной восторженной фанатке.
Достаточно жизнерадостный и жизнелюбивый по натуре, Томми сам мучился от своей хандры больше всех, но справиться с ней в одиночку был не в состоянии. Тоскливые мрачные мысли не отпускали его ни на минуту, развлекаться и отвлекаться не хотелось, пожалуй, он бы доверил свое «лечение» только одному человеку, но именно перед ним было банально стыдно показать свою слабость… в таком щекотливом вопросе. Если уж его близкие друзья не понимают, то Адам и вовсе не поймет.
- Так. У меня тут отгулы образовались, - Майки выглядел сурово и решительно, видать, созерцание скорбной физиономии друга превысило все его лимиты терпения. – Будем писать альбом. Ты говорил, что делал какие-то еще наброски в туре? Давай, давай, шевелись! Гитару в руки и показывай, что там за новый материал…
«Трудотерапия» оказалась действенным средством: не выпуская из рук инструменты по пятнадцать часов, шизея от гула динамиков в ушах и охрипнув от споров, Томми на пару с Майклом забывал не только о женщинах, но и о том, какой месяц стоит за окном превратившейся в «поле боя» уютной холостяцкой квартирки.
- Слушай, тут у твоих фанаток истерика, потеряли тебя, - Майки так и не изжил старую привычку совать нос в чужой аккаунт, зная, что Томми давно махнул на него рукой.
- Ну… напиши им, что я жив. Напиши, что мы работаем – обычно помогает.
Томми пока не был готов к возвращению в твиттер и фейсбук, как и вообще к выходу из своей удобной «раковины», состоящей из музыки, одной только музыки, без каких-либо вообще отношений с кем бы то ни было. Он даже последние смс от Адама проигнорировал, боясь снова потеряться в ненужных мыслях и вспомнить про то, как он одинок и несчастен. Репетиции с Майклом были хороши всем, но имели существенный минус: рано или поздно они закончатся, альбом будет написан и отбудет в студию на «шлифовку», приятель вернется на свою работу, а Томми пора будет готовиться к поездке в какую-то там Африку… из которой его снова никто не будет ждать…
-… Знаешь, чувак, я сделал, все что мог, но тут, как говорится, «человеческие возможности ограничены». Так что давай, кто, если не ты, и все такое…
Томми угрюмо прислушивался к приглушенному телефонному разговору из прихожей, заранее обижаясь на «чертова предателя» - ему не нужно было спрашивать, кому Майки звонил в такую несусветную рань, и так было понятно, что у его, так называемых, друзей осталось «последнее средство».
- Так, так! Мой лид-гитарист почти что решил свести счеты с жизнью, и даже не предупредил, не поставил в известность своего… своего… любимого Босса!..
Адам примчался уже через час, отвратительно жизнерадостный, свежий и отдохнувший. Мигнул Майклу, вздохнувшему с явным облегчением и пулей вылетевшему из квартиры, выгрузил на стол упаковку любимого пива Томми и аппетитно пахнущее мексиканское бурито из соседней забегаловки, и как ни в чем не бывало, устроился на полу у ног усердно дующегося приятеля.
- Будешь таким унылым и небритым, девушки тебя любить не будут, - подначивал Ламберт, обнимая колени Томми и устраивая голову на его бедрах, как на подушке. – Так и придется тебе меня одного терпеть до старости лет…
- Пф! До старости я не доживу. У меня работа… нервная…
Чертов Адам! Недели самоуничижения и разочарований в несовершенстве мира летели псу под хвост только от одного его присутствия, мальчишеской улыбки, сверкающих ожиданием глаз. Рядом с этим сгустком позитива Томми уже через несколько минут почувствовал, что улыбается в ответ, пальцы привычно лохматили тщательно уложенную прическу друга, а в голову лезли легкомысленные и не совсем пристойные шуточки.
- Меня Лиз бросила… - Томми даже поежился от того, насколько жалко и глупо это прозвучало.
- Ну и слава… хм… в смысле… Я ужасно тебе сочувствую, но…
- Засранец!
- Эй, это надо отпраздновать, как считаешь?
Адаму повезло, что Томми так вымотал себя за последние недели своей глупой хандрой и репетициями с Майком – у него просто не осталось сил сопротивляться! Так что сочное свежее бурито пошло на «ура», пиво тоже нашло себе применение, а потом они с Адамом как-то оказались вместе в тесном душе, и у Томми на некоторое время вылетели из головы вообще все женщины – как биологический вид.
- Все, завтра начинаем репетиции. Я хотел дать вам еще пару деньков повалять дурака, но боюсь, вас потом надо будет собирать по больницам и притонам, - лежать на груди у Адама и слушать про их ближайшие совместные планы было чертовски уютно, особенно после нескольких недель тотального чувства одиночества и никому-не-нужности.
- … После Африки меня зовут в Китай, но я пока не решил, на что соглашаться, а что задвинуть. И кстати, у меня тут возникла мысль, а не позвонить ли нашим парням – Терренсу и Джонни? Немного танцев нам не помешает, что скажешь?
Со следующего дня действительно начались репетиции, причем, несмотря на расслабленность и некую ленцу накануне, Адам заставил всех работать до седьмого пота, выжав их как лимон, так что, добравшись домой затемно, Томми счастливо рухнул в постель и отрубился, забыв стереть с лица довольную улыбку. Пожалуй, он еще успеет расстроиться из-за своего вынужденного «одиночества» и несостоятельности в качестве «примерного семьянина». Когда-нибудь потом, когда у него будут на это силы и время.
Любовь Томми к путешествиям, о которой он даже не подозревал, пока Судьба не свела его с Адамом, возрастала с каждой новой поездкой, и чем дальше они летели, тем лучше. Его узкомыслящие приятели, правда, видели в этом новом хобби своего «Ти-Бона» одно лишь желание на почти законных основаниях двадцать четыре часа в сутки находиться рядом с обожаемым боссом. Но Томми-то знал, что на самом деле ему невероятно нравится открывать для себя новые страны, незнакомую ранее культуру, узнавать все больше людей, чьи обычаи так не похожи на то, к чему он привык. И даже утомительные многочасовые перелеты или переезды не умаляли этой жажды географических открытий.
- Африка! Прикинь? Блин, я серьезно думаю, что там все еще ходят в набедренных повязках, а на парковках стоят ездовые страусы! Не могу дождаться, чтобы увидеть своими глазами! – Томми бессистемно скидывал в любимый красный чемодан все, что попадалось под руку, возбужденно сверкая глазами и не стесняясь вываливать на заскочившего в гости Криса поток эмоций.
- Чувак, поклянись, что будешь там фотографировать каждый угол и… фак, зачем тебе свитер?! Ты же едешь в самую жаркую страну на планете, ну?
Накануне вылета гитариста мучила бессонница – он сам себе напоминал ребенка, который в новогоднюю ночь хочет дождаться Санта Клауса и подглядеть, как тот будет пытаться протиснуться в нарисованную каминную трубу. Ворочаясь в постели и вспоминая, что важное он мог забыть взять в дорогу, Томми замечал, что улыбается – искренне и счастливо – уже только за одно это можно было влюбиться в Африку, сказочную страну, которая встретит их через какие-то сутки.
- Двадцать три часа полета в общей сложности?! Я рехнусь.
- С пересадкой в Лондоне…
- Почти сутки в воздухе! Купи мне бутылку «Джека», я должен успеть напиться сразу, как только мы взлетим.
- Я куплю тебе виски в Лондоне. А сейчас хватит ныть – бери чемодан и марш за мной на посадку.
Это становилось чем-то вроде ритуала – при их частоте совместных полетов было бы глупо не привыкнуть к ним, в конце концов. Но Томми считал себя обязанным посокрушаться, Адам с удовольствием подхватывал и изображал непреклонного босса, остальные «болели» попеременно за каждого из участников «трагедии», и все кончалось, ко всеобщему удовольствию, списком взаимных компенсаций, примиряющих несчастных страдальцев с жестокой действительностью.
- Первый класс, Адам?
- Да.
- Ты уверен, что именно здесь мое место?
- Более чем. Не хочу, чтобы ты отдавил Эшли плечо. Устраивайся?
У них был слишком большой опыт упрямства и споров на пустом месте. Наверное, поэтому в их «новой истории» Адам все меньше настаивал, а Томми все чаще уступал, дорожа тем малым, что им перепадало. Например, провести почти сутки в уютных объятьях, чувствуя макушкой болезненно ласковый взгляд и еле заметно вздрагивая от нежных прикосновений к шее, пока никто не видит. Или тихонько разговаривать о ничего незначащих вещах, просто наслаждаясь родным голосом и так необходимым им обоим присутствием рядом.
Африка действительно оказалась сказочной страной: все, от странного сухого обжигающего воздуха до совершенно необычных запахов, экзотических птиц прямо на тротуарах, буйства красок – пьянило не хуже неразбавленного виски. Стоило ступить на эту землю, вдохнуть полной грудью одуряющие ароматы местных специй и растений, и усталость изнурительного полета сняло как рукой.
Томми казалось, что он ведет себя как маленький непосредственный мальчишка, но беглый взгляд на остальных показал, что он не одинок в своих восторгах: Эшли, Брайан, Терренс с Джонни, да даже Адам – все одинаково крутили головами, поминутно ахали и дергали друг друга за рукава, и наверняка выглядели со стороны слегка под кайфом. Их удивляло и приводило в экстаз буквально все – вид из окон отеля, сказочная панорама океана и огромное колесо обозрения в парке неподалеку, яркие оттенки буйной растительности и совершенно сюрреалистичный закат, достойный красок самого Дали. Эйфория оказалась настолько сильной, что, едва забросив вещи в номера и приняв душ, путешественники отправились осваивать новую территорию.
Вечерний Кейптаун навевал чертовски романтическое настроение. Они гуляли по набережной, никуда не торопясь, наслаждаясь теплым ветерком с океана, привыкая к чуть тяжелому воздуху, не остывающему до конца даже ночью. Мало-помалу все разбрелись кто куда, Томми отстраненно заметил, что рядом с ним остался только задумчиво вышагивающий Адам, уютно молчащий о чем-то своем, и это все слишком напоминало свидание… Слишком даже для далекой Африки.
- Пойду в отель. Устал…
- Можно с тобой? – когда у Адама такой тихий, смиренный голос, отказать ему в чем-либо практически невозможно, тем более, если не так уж и хочется отказывать.
В результате они вдвоем оказались в маленьком кафе, поужинав какими-то местными рыбными блюдами, а спустя некоторое время, когда чернильное ночное небо приглушило даже свет уличных фонарей, Томми обнаружил себя в номере Адама, и это уже не удивило их обоих.
- Стоит увозить тебя… в самые дальние страны… чтобы…
Шепот между жаркими ласками и хриплыми выдохами только усиливал головокружение и еще сильнее сбивал пульс. Томми запрокидывал голову, подставляя тело нетерпеливым рукам, и беспрестанно облизывал губы, зная, что завтра на концерте они будут выглядеть неприлично зацелованными.
- Чтобы?... Что?
- Чтобы видеть тебя таким… чтобы делать тебя своим… каждую ночь…
Легкий, еле уловимый привкус сожаления был безжалостно смыт собственническими поцелуями. Это время принадлежало только им двоим, и они не собирались разменивать его на деструктивные мысли.
Следующий день продолжал радовать, оправдывая все ожидания и надежды, которые музыканты возлагали на эту удивительную страну: пока Адам давал интервью и договаривался о саундчеке, остальные, после плотного завтрака, облазили окрестные магазины и улочки. Всех переполняла жажда открытий, она придавала сил и помогала не обращать внимания на жару и сбой часовых поясов, даже работать хотелось с удвоенной силой.
- Мы сделаем это! Давайте покажем настоящее шоу!
Томми любовался Адамом, он искренне надеялся, что это не слишком заметно, но он просто не мог им не любоваться. В этом году судьба была более чем щедра на выступления самых разных масштабов, но Томми не был уверен, когда в последний раз видел Адама таким – пританцовывающим от нетерпения, рвущимся на сцену, как «в бой», флиртующим со всеми вокруг. «Почти как во времена Glamnation-тура» - опасная мысль, которую Томми изо всех сил гнал от себя, пытаясь научиться не сравнивать. Нет смысла сравнивать эти две «эпохи» и незачем. Сейчас все по-новому, все другое, другие цели и роли, и у Томми в руках уже не бас. И все равно иногда было просто не возможно не вспоминать то безумное время, подарившее им друг друга, глядя на дурачащегося Терри, отпихивая от зеркала девочек, заразительно смеясь шуткам Адама. И гнать от себя непрошеную грусть от того, что кроме них троих, вокруг уже совсем другие лица.
- Эй! Китти? Чего загрустил? – наглый язык принялся облизывать ухо Томми, пользуясь тем, что гитарист, не дыша, подводит глаза, а значит, не будет дергаться.
- Я… Адам, фак! Ну что ты лезешь под руку?
На них, как обычно, посматривали с понимающими улыбками, кое-кто отпускал многозначительные шуточки в их адрес – все, как всегда, и все же… Шлепнув по совсем уже обнаглевшей руке, пристроившейся к его заднице, Томми широко улыбнулся, чувствуя, как проходит наваждение. Ни черта сейчас не так же, как в том туре! И не сравнить себя сегодняшнего с тем «статистом», которого замечали на сцене только тогда, когда к нему подходил Адам. И он никогда больше не будет настолько неуверенным в себе и в том, что он делает – черта с два!
- Ну что? На сцену не пора? – Томми уверенно взял в руки свою «крошку», перекинул через плечо ремень и вопросительно поднял бровь, оглядывая живописную компанию коллег-друзей.
- Да, босс! Уже идем, босс! – в голосе Адама, кроме еле сдерживаемого смеха, гордость, и это тоже то «новое», что Томми ни за что не променял бы на ностальгический «золотой» год.
Шоу прошло просто великолепно – музыканты и танцоры отрывались так, как будто их годами не подпускали к сцене, а зрители платили любимым артистам искренней любовью. И они впитывали эту любовь, наполнялись ей, чувствовали себя пьяными от любви, готовыми на подвиги и глупости.
- Я люблю тебя! – после часового выступления одежда была мокрой почти насквозь даже у Адама, сменившего четыре костюма, но это не мешало Томми прижимать своего босса к стене за сценой и пьяно шептать признания в любви.
- О боже, Томми… Я… Я тоже люблю тебя, малыш! И я так счастлив разделять с тобой это… все это… это безумие!
- Поехали в отель? Я хочу… с тобой в отель…
- Ммм… чеееерт… Я обещал, я должен появиться в паре клубов, я… Поехали со мной, пожалуйста! Я сойду с ума там, один, зная, что ты… тут…
- Сойди с ума. И возвращайся в отель быстрее, я буду ждать.
Ревновать Адама к работе - это еще хуже, чем ревновать его к Саули, и в сто тысяч раз безнадежнее. Но теперь Томми чувствовал себя вполне отмщенным: Адам не выдержит долго после таких обещаний, примчится, как миленький, и им обоим будет наплевать, что напишут завтра на всяких желтых сайтах о таком поспешном бегстве любителя развлечений с вечеринок в его честь.
Странное дело, приехав в Африку с вполне себе рабочими намерениями, и Адам, и его музыканты с первых же минут не могли отделаться от ощущения отпуска – такого настоящего длительного экзотического отпуска, полного всяческих развлечений. И даже обязательные шоу в двух сказочных городах – Кейптауне и Йоханнесбурге – воспринимались не более чем приятной частью их активного отдыха. Хотелось проводить дни с пользой, увидеть как можно больше местных чудес, приобщиться к туристическим радостям.
- Слушайте, я тут приметил такой потрясающий молл! – Терренс, пожалуй, был единственным, кто мог бы соперничать с Адамом в его любви к шопингу.
- О, нет! Нет, нет и нет! Прекратите это дерьмо! Мы собирались гулять!
- Мы хотели поплавать в бассейне, эй!
- А как же тот рыбный ресторан? Ну, тот, где готовят черепаший суп из живых черепах?
Это было глупо и весело – ссориться из-за несовпадения планов, ни за что не соглашаясь просто разделиться на группки «по интересам» - ведь решили отдыхать вместе! В таких случаях даже такой извечный бунтарь и вредина как Томми Джо был рад, что в их дружеской компании все же есть непререкаемый авторитет.
- Велосипеды, Адам?!
Прогулка по набережной на велосипедах неожиданно увлекла всех настолько, что в отель новоявленные туристы вернулись уже затемно, совершенно счастливые и без сил. Утром им предстояло вылететь в Йоханнесбург, но ни о каком сборе чемоданов невозможно было даже думать. Как и о прочих «телесных» радостях.
- Я могу только спать. Слышишь, Адам? Даже не думай… Мне не нужен массаж – я хочу СПАТЬ!
Наверное, стоило просто пойти в свой номер… ведь должны же ему были заказать отдельный номер, как Брайану, Эшли и остальным? Но проявлять характер после нескольких часов в седле велосипеда под палящим солнцем – это было слишком даже для Томми. И поэтому он совершенно счастливо уснул в кровати Адама, а обнаруженный утром заботливо кем-то собранный чемодан явился отличным поводом для нежной, местами пламенной, благодарности.
О том, насколько Африка опасна, Томми задумался только после фееричного шоу в «Йо-бурге», как окрестили этот прекрасный город с непроизносимым названием ленивые американцы. Наверное, ему надо было заметить эту опасность раньше, например, когда они с Адамом обнимались в маленьком кафе «для местных», понадеявшись, что среди суровых бородатых африканцев за сорок вряд ли встретятся гламберты с фотоаппаратами. Или когда они гуляли, забыв расцепить пальцы, и Томми прижимался спиной к широкой груди Адама, снимая на видео разухабистых парней, самозабвенно играющих в переулке на своих там-тамах.
Выступая на большой сцене, перед огромным залом, в шутку прозванном в гримерке глэмили «африканским Уэмбли», они оба чуть не переступили ту грань, которую негласно установили для себя в этой новой сценической жизни. Томми отлично помнил это чувство: абсолютного единения, улавливания даже не мыслей, а мимолетных помыслов друг друга. Пресловутая «химия», несомненно, помогающая им хорошо работать, но дающая неизбежный побочный эффект. Не все, что было хорошо «тогда», оставалось уместным «сейчас».
Когда Адам стремительно двинулся к нему через всю сцену, Томми не раздумывал – честно говоря, обдумать свою реакцию он просто не успел. Они бросились на колени друг перед другом почти одновременно, на долю секунды оказавшись так близко, что от поцелуя их спасло только чудо. Томми мог простить Адаму домогательства к его гитаре, но как простить себе такую потерю бдительности?
- Вау, парни! Еще немного, и я стану вашим фанатом, как эти… как их…
- Брай, отвали.
- Томми? – Адам выглядел только совсем чуть-чуть обеспокоенным, талантливо скрывая за послеконцертной эйфорией собственное волнение.
- Что там, черт возьми, было?! – им с трудом удалось остаться вдвоем, перед выездом в очередной ночной клуб, и Томми просто не мог больше держать это в себе, разбираться с этим в одиночку. – Мы… спятили или вроде того?!
- Мммм… Да. Причем давно, - от такого вкрадчивого тона прижавшегося всем телом «любимого босса», у Томми по спине побежали мурашки. – Томми, Томми… ты пугаешь меня своей рациональностью. Ты можешь просто… Ну, представь, что мы… На каникулах? Мы с тобой? Почти что только вдвоем?
- «Почти что» - это ключевое слово, Адам, - сопротивляться такому дьявольскому искушению было просто невозможно, Томми спорил больше по инерции, но руки уже гладили широкие плечи, пальцы зарывались в мокрые волосы в основании затылка.
- Забудь про все, Томми, про всех… Прошу… Мы забрались так далеко, чтобы… Просто давай побудем вместе, хорошо? Как можно более… вместе?
В такие минуты Томми всегда будет ненавидеть себя, даже уже смирившись с тем фактом, что уступать Адаму – это не слабость, это его персональная жизненная необходимость. Глупо каждый раз винить себя в том, что выбрал один раз – выбрал сам, сознательно, в трезвом рассудке. И ненависть снова будет таять под напором нежности и страсти, и чего-то болезненного, распирающего грудную клетку – с каждым разом это получалось все легче.
И все же, предложение Адама сбежать от всего мира в Китай – «Только подумай, детка, две недели в Гонконге, только ты и я… ну, правда, еще кого-то надо будет прихватить, чтобы не было лишних вопросов, но это мелочи!» - застало Томми врасплох. Он был даже благодарен боссу, «бросившему» свой бэнд на потеху диким зверям, в то время как сам Адам отправился на вожделенный шопинг. Сафари отвлекло, развлекло, переполнило Томми новыми впечатлениями, заставив позабыть про тяжелые думы – то, что нужно, чтобы пойти на сделку с совестью с минимальными потерями. И, наткнувшись вечером в отеле на тревожный ждущий взгляд, гитарист даже не стал тянуть с ответом, в воспитательных целях.
- Ну как там… тигры?
- Львы. О! Мы видели, как лев и львица…
- О господи, Томми, избавь меня от подробностей, умоляю!
- Мы сняли это на видео, эй!
- У меня великолепная группа извращенцев, отлично!
-Кстати, я тут подумал, и… Да.
- Да?
- Я поеду с тобой в Китай.
Нужно было согласиться хотя бы ради того, чтобы видеть, каким счастьем и облегчением засветились любимые глаза. Возможно, ему вообще нужно почаще соглашаться?
- Итак, тридцатого у нас Гонконг, второго – Шанхай… и тут еще предлагают парочку площадок - так, чисто появиться… Итого – две недели в Китае! Что скажешь?
А что Томми мог сказать? Две недели с Адамом вдали от дома – не стоит даже надеяться, что кто-то расценит это иначе, чем «отпуск на двоих», и никакие «целых три» выступления не спасут ситуацию. Он прекрасно это понимал, он видел это в иронично-недоуменных взглядах Эшли и Брайана, выражающих одну и ту же мысль: «Окей, ребята, вы решили побыть вдвоем, но что мы-то тут делаем?» - и не имел ответа на этот вопрос. Как и сил что-то изменить, например, убедить Адама, что он играет с огнем. В конце концов, Томми был таким же слабым человеком, как и все – и мог позволить себе побыть счастливым, даже если знал, что за это придется платить.
Две недели – это безумно много, если ты заперт в «золотой клетке» дорогого отеля. Гонконг – это не то место, где можно безопасно без сопровождающих облазить все окрестные злачные места, кривые улочки и блошиные рынки. Они, конечно, старались развлекаться: вечерние «чемпионаты» по бильярду в холле отеля, несколько выездов в магазины и ночные клубы, прогулки днем по парку, обнаружившемуся неподалеку, поиск новых кафе – кстати, тот еще квест для избалованных здоровой пищей американцев. К примеру, решив достойно отметить День Благодарения, они чуть не рехнулись в поисках индейки, перевернув с ног на голову весь Гонконг, а когда нашли ресторан с европейской кухней, чувствовали себя на седьмом небе от счастья. Встречать этот праздник в кругу своей музыкальной «семьи» становилось для Томми традицией, одной из тех, которые хотелось бы сохранить на всю жизнь.
В остальные дни у них были лэптопы с коллекцией ДВД, восемьдесят каналов ТВ в номере, бассейн и отменный бар на нижнем уровне отеля, и все же… Томми с каждым днем становилось все более неловко смотреть в глаза коллег-приятелей, явно лезущих на стены от скуки. Он понимал их, но вряд ли мог помочь. Его время текло совсем в другом измерении.
Две недели – это чудовищно мало, если ты считаешь утекающие сквозь пальцы часы и дни, пытаясь насытиться тем, что тебе не слишком доступно в обычной жизни. Поначалу было дико непривычно: не дергаться на звонки, не смотреть на время, не бояться, что в дверь постучит тот, кто не должен застать их вдвоем. Засыпать под утро, просыпаться в полдень, зная, что сегодня он никуда не должен бежать, что его ни с кем не надо делить – что он принадлежит только тебе, и ты принадлежишь только ему, и все это время только для вас двоих. Странно, но им не было скучно, хотя, сказать по правде, не так уж сильно они изголодались друг по другу, по сексу, по общению. Просто быть рядом – на обманчиво законных основаниях – оказалось весьма увлекательно, пугающе приятно. Томми довольно быстро научился наслаждаться свалившимся на него счастьем, совершенно не думая о том, что будет после второго декабря. Для этого всего лишь нужно было соблюдать несколько простых правил. Например, не спрашивать Адама про Саули: созваниваются ли они, что финн думает об этой «рабочей поездке» своего бой-френда, сильно ли скучает. Не его дело. Никаких вообще Саули в эти «его» две недели, даже в мыслях. Еще, во избежание неуместных депрессивных размышлений, все же не стоило считать оставшиеся дни – пусть самолет в Шанхай будет сюрпризом. В список запрещенных тем так же попадали разговоры с Адамом о том, как было бы здорово, если… Но этот урок они оба выучили уже давно, и даже когда подобные мысли слишком отчетливо читались в переполненных нежностью глазах напротив, они не произносились вслух. Томми мог сколько угодно подшучивать над самим собой за сентиментальность и откуда-то взявшуюся тягу к романтике, но каждый раз, когда Адам смотрел на него просящим взглядом, удерживая его пальцы в своих, и тихо спрашивал: «А может, лучше останемся вдвоем?» - сердце «сурового натурала» переполнялось нежностью, и очередные совместные планы «на четверых» летели к чертям.
- Слушай, чувак, мы прям волнуемся – ты в порядке вообще? Вы из номера почти не выходите… Нееет, только без подробностей, окей? Просто… не замечал за вами раньше такой тяги к уединению…
Брайан был прав, но разве Томми мог в двух словах объяснить ему, что это вдруг на них нашло? Возможно ли вообще объяснить это ненормальное желание быть рядом – неважно, чем при этом занимаясь? Томми мог часами просто резаться в «злых птичек», пока не сядет батарея на айфоне, поглядывая на спящего рядом болезненно нужного ему человека, примостившего голову на его коленях – и, черт возьми, когда он последний раз чувствовал себя настолько уместно счастливым? Это даже уже не пугало. Вернее… пугало не это, но Томми же решил не думать о будущем.
Однако во всем в этой жизни кроме плюсов всегда есть и минусы – или «обратная сторона медали». Этот отпуск неожиданно стал не просто отдыхом от работы или прибежищем для двух влюбленных идиотов, расслабленность неспешной жизни без каких-то планов и расписаний неизбежно привела к прекрасному чувству безвременности. Они словно зависли между «вчера» и «завтра», позволили себе перестать следить за распорядком дня и внешностью, жить только сиюминутными желаниями. Опасное состояние, засасывающее не хуже болотной трясины. И когда инстинкт самосохранения начинал подавать тревожные сигналы, кому-то приходилось соскребать себя с дивана и пытаться привести в чувство остальных.
- Хэй, Томми, хочешь, прогуляемся? Можем позвать Брая и Эш, и снова сходить в тот бар, напротив? Или взять такси и проехаться по ночному городу, мм? Ну? Что ты хочешь? – Адам безжалостно тормошил его, тыкая под ребра и покусывая за ухо, отвлекая от очередного тупого сериала, случайно пойманного по кабельному ТВ.
- Мммм… ты можешь поехать с Браем и Эш, а я останусь здесь? Нет? Нет. Окей, я понял. Да понял я! Но я не хочу в бар. И я не хочу шляться по городу в такси…
- У нас выступление через несколько дней, поднимай свою задницу, нам надо встряхнуться!
Это было чертовски бесчеловечно с его стороны - напоминать о том, что ноябрь заканчивается уже через какие-то несколько дней. Пытаясь поймать обреченно ускользающее душевное равновесие, Томми пришлось прибегнуть к крайним мерам. «Простите, ребята…»
- Я хочу новую татуировку. Да. Закажи нам ужин, а я найду самого крутого мастера тут, идет?
Еще два дня можно было не думать о «завтра». Они часами напролет искали тату-мастера, которому можно было бы довериться, не опасаясь испортить шкуру, потом подбирали эскизы, увлеченно тыкая пальцами в монитор ноутбука Адама, сидя в обнимку, шутливо препираясь и пихаясь, как дети. И пропасть из отеля почти на целый день, отговорившись от остальных загадочным «сюрпризом», это тоже было круто – настоящее маленькое приключение. Томми нравилось смотреть, как работают другие, особенно, если человек вкладывал в работу всю душу. Пять часов вынужденного безделья пролетели, как один миг. Томми наблюдал, как Адаму набивают сложный рисунок, полный мелких деталей, бегал в соседний маркет за пивом, развлекал изнывающего от нудного неподвижного сидения приятеля разговорами. Да он согласился бы провести в этой уютной студии еще неделю, тем более что здесь было потрясающее массажное кресло, в котором гитарист даже умудрился подремать часик, разморенный приятной вибрацией и неспешной беседой.
Но все когда-нибудь заканчивается. И, наверное, к этому невозможно привыкнуть, даже если готовиться и зачеркивать дни. После ленивых каникул, заполненных только обществом друг друга, грандиозное мероприятие, на котором им предстояло выступать, казалось чем-то из другой жизни. Постоянная спешка, гул толпы голосов, пиликающие телефоны, масса людей, которым все время что-то от них нужно…
- Мистер Ламберт, через сорок три минуты вам предоставят сцену для саундчека. Господа музыканты, вы можете проверить свои инструменты вот в этой студии. Сразу после саундчека мы ждем вас в…
Прилетевшие в Гонконг накануне церемонии MAMA, Терренс и Джонни, отвратительно свежие, бодрые и жаждущие работать, не переставали посмеиваться над заторможенными ошарашенными друзьями, словно вернувшимися с необитаемого острова. Адам и Томми принципиально не стали бриться, «в знак протеста против жестокой действительности», Эшли постоянно зевала, а Брайан безуспешно пытался вникнуть в переданный ему, как музыкальному директору, график мероприятий на ближайшие два дня. И все же, раскачавшись и проснувшись к саундчеку, взяв в руки инструменты, ступив на громадную сцену, больше похожую на футбольное поле, каждый из недавних затворников невольно ощутил знакомый творческий зуд.
Отдых был прекрасен. Но разве может что-то сравниться с любимой работой? В результате, вместо тоски по так быстро окончившимся каникулам, глэмили испытали некоторое разочарование от того, что выступление – всего две песни – пролетело так быстро. Адреналин носился по венам, откуда-то взялась прорва нерастраченной энергии, которую просто необходимо было направить в мирное русло, и по всему выходило, что спасти их может только…
- Вечеринка! О, да!! Я хочу оторваться! Много музыки, выпивки и секса! Кто со мной?
Преувеличенно опасливо поглядывая на своего босса, приплясывающего на месте от предвкушения, музыканты и танцоры поломались для вида пару минут и согласились на все безумства оптом – когда Адам был чем-то настолько одержим, он мог уговорить даже святого. Они начали с официальной афтерпати, постепенно переполняясь под завязку восторгами, комплиментами и открытой лестью присутствующих там гостей и участников церемонии. А когда от количества выпитого потянуло на подвиги, они сбежали в какой-то пафосный ночной клуб под самой крышей высоченного отеля, где можно было не только перестать следить за тем, как кто выглядит и что говорит, но и, при желании, уединиться в довольно интимной обстановке.
- Я хочу… фотографироваться! Томми, пойдем, - Эшли тянула его за рукав, очаровательно кокетничая и пытаясь выглядеть трезвой.
Может, в другое время Томми и заподозрил бы, что его пытаются закадрить, но не сегодня: черт возьми, после такого количества коктейлей, да к тому же, выдержав две недели принудительного заточения в пятизвездочном отеле Гонконга, Эш еще очень прилично держалась.
- Вот, смотри… Я залезу на этот диван, и…
- Давай ты будешь изображать, что к тебе полез какой-нибудь мерзкий насильник, а ты отбиваешься от него подушками! Ну? Снимаю!
Они дурачились, как дети. Или как брат с сестрой. Ну, или как старые приятели, которые могут позволить себе повалять друг друга по дивану, не боясь оказаться через полчаса без штанов… во всяком случае, Томми надеялся, что это именно так и выглядит.
- Блин, кто так отбивается?! Давай, я покажу… Бери айфон и снимай!
Томми так вжился в роль «жертвы насильника», что не заметил, как дверь в «отдельный кабинет» бесшумно отворилась, впуская Адама.
- Вашу же мать… - в голосе любимого босса было столько неприкрытого кровожадного желания, что у Томми против воли пробежал холодок по позвоночнику, а инстинкт самосохранения заставил подтянуть к себе поближе пару подушек, вжимаясь в спинку дивана.
- Эш, милая…
- Пф, уже поняла! – демонстративно фыркнув и картинно надув губы, Эшли выскользнула из «кабинета», напоследок показав язык застывшему в нелепой позе Томми Джо.
Ему пора было «отмереть» и обратить ситуацию в шутку: еще не хватало устраивать оргию в общественном месте, где наверняка понатыкано десять камер внутреннего наблюдения, да и просто может зайти кто угодно. Но плотоядно пожирающий его взглядом Адам, медленно, шаг за шагом, приближающийся к дивану с грацией льва на охоте, внушал неконтролируемый страх - не тот, от которого кровь стынет в жилах, а такой, от которого учащалось дыхание и становилось жарко из-за взбесившихся мурашек.
- Я тебя боюсь!.. – подушки, как средство самозащиты, пугали Томми еще больше, но ничего другого под рукой не было.
- Серьеееезно? – от этого мурлыкающего тона у будущей «жертвы насилия» поджались пальцы на ногах, а планы на ближайший час стали так же ясны, как то, что его зовут Томми Джо Рэтлифф.
Впоследствии Томми поймет, что начать кидаться в тот момент подушками было глупо: для слетевшего с катушек Адама это явилось чем-то вроде команды: «Фас!». И да – из этого чертова «кабинета» они вышли намного позже, чем через час, заслужив издевательские аплодисменты от друзей, зато тяга к подвигам в тот вечер была удовлетворена полностью, даже с лихвой.
И все же, длительный отдых до полного расслабления принес свои плоды. Возвращение к обычной жизни, под завязку заполненной перелетами, репетициями, интервью и прочими неотложными делами, подчиненными строгому графику, далось нелегко. Всего два шоу, даже не по полной программе, да и смены часовых поясов между Гонконгом и Шанхаем не было – но, тем не менее, Томми видел, что Адам держится на пределе сил, и сам чувствовал себя выжатым, как лимон. Все это не прибавляло радости, ухудшая и без того неважное настроение: избитая истина о том, что «все когда-нибудь заканчивается», в этот раз казалась особенно горькой.
- Послушай, мы могли бы задержаться еще… на пару дней, я скажу, что переутомился – это даже не вранье…
- Эй, прекрати. Пара дней тебе понадобится, чтобы набраться сил: сам же говорил, что ребята из «Diva`s» возьмут тебя в оборот так, что некогда будет выдохнуть. Нам… пора возвращаться.
Это не было геройством или самоотверженностью. На самом деле, Томми многое бы отдал за то, чтобы между Китаем и Соединенными Штатами внезапно прекратились все авиа-перелеты на недельку-другую, но это не было выходом. Невозможно все время прятаться за обстоятельствами, оттягивая то, что все равно должно произойти рано или поздно. И раз им суждено вернуться туда, где два часа наедине снова станут редким подарком судьбы – то пусть уж это произойдет безо всяких проволочек.
Несмотря на упадническое настроение, в разной степени охватившее весь бэнд, шоу в Шанхае прошло на большом творческом подъеме. Но стоило сойти со сцены, и восторг от выступления снова сменился легкой грустью. После шоу, не желая оставаться наедине с тоскливыми мыслями, глэмили всю ночь оттягивались на афтерпати, правда, не у всех хватило сил продержаться до утра. Поняв, что еще через полчаса он просто свалится под стол и уснет, Томми потратил последние силы на поиски какого-нибудь уединенного местечка с любой свободной горизонтальной поверхностью. Ему повезло: один из VIP-чилаутов оказался свободен, и музыкант с тихим стоном блаженства повалился на мягкий диванчик, почти сразу погрузившись в сон. Томми спал сладко, несмотря на гул музыки и голосов, периодически врывающийся в сознание, вероятно, когда кто-то заглядывал в его убежище, и ужасно удивился, обнаружив утром на соседнем диване спящего Брайана, а за дверью хмурого изможденного Адама.
- Только не говори, что всю ночь охранял мой сон, - у выспавшегося Томми было прекрасное настроение, которым хотелось поделиться с ближними, даже если они будут сопротивляться.
- Окей, не скажу, - а вот Адам, напротив, выглядел так, словно сражался со всеми демонами Шанхая, пытавшимися нарушить сон его музыкантов. – Но сейчас мы едем в отель, где мой сон будешь охранять ты.
- А… у тебя же интервью сегодня или еще какая-то хрень?
- Я все отменил. Этот день я собираюсь провести, прижимаясь к твоему костлявому боку, и я убью каждого, кто посмеет мне помешать.
Возможно, этот самый день был уже лишним в их замечательном «романтическом отпуске», вполне вероятно, что без него им было бы чуть легче вернуться домой – каждому в свой дом – к привычной жизни, вроде бы и общей, а вроде бы и у каждого своей. Но даже понимание этого факта не могло бы заставить их отказаться от тех «лишних» двадцати четырех часов только вдвоем, удержаться от «лишних» поцелуев и прикосновений, кроме которых, как ни странно, ничего больше не было: никакого секса, только нежные касания, легкие поцелуи, пустые разговоры и уютное молчание в объятьях друг друга.
Дорога домой всегда будет казаться в два раза длиннее, хотя зачастую как раз обратные рейсы получалось подобрать удобнее и короче. И говорить ни о чем не хотелось, любая тема разговора становилась опасной и не радостной, стоило ступить с трапа в салон самолета.
- Тебя кто-нибудь встретит? Мы… можем подбросить, если что…
«Мы» неприятно резануло и оставило едкий кисловатый привкус на языке. «С возвращением домой…»
- Надеюсь, Майки вспомнит. Ну, или Эш подбросит – ей в ту же сторону.
- Да… конечно. Хорошо…
Вот когда пожалеешь, что с ними нет балагура Айзека, к которому можно было бы сбежать в «общий» салон – никогда еще Томми так не тяготил полет рядом с Адамом. Они так и промаялись все двадцать с лишним часов, просмотрев несколько фильмов и перебросившись парой-тройкой фраз, среди которых не было ни одной по-настоящему искренней и нужной.
- Ну… созвонимся?
- Да, не вопрос.
- Я, наверное, сейчас буду занят, как…
- Я помню. Удачи тебе там!
- Придешь посмотреть на меня?
- Обязательно! Я же обещал…
Майки приехать не смог, но Томми было уже все равно. Они с Эш взяли одно такси на двоих, и Томми испытал искреннюю благодарность подруге за то, что она не стала доставать разговорами.
- Не смей киснуть! Если будет совсем хреново – звони, окей?
И за это тоже. Удивительное дело – Томми абсолютно везло в жизни с женщинами-друзьями, чего не скажешь о любовницах. Хорошо, что он не верит в судьбу и прочую хрень.
- Бля, я похож на верную жену, которая ждет тебя из твоих рэйнжерских походов! С возвращением, чувак!
Иногда Томми хотелось что-то поменять в своей жизни, например, арендовать совершенно отдельную квартирку только для себя одного, но явно не в такие моменты, когда одиночество могло выпотрошить к чертям все приятные воспоминания и оставить скулить, скрючившись на пороге, подобно брошенному хозяином псу. Верный старина Майки давно научился не задавать вопросов при виде таких глаз у всеобщего любимчика «Ти-Бона», но одно его присутствие, добродушное ворчание и незамысловатые местные новости, рассказываемые между делом, чуть-чуть согревали, примиряли с действительностью. Приняв душ, наскоро распаковав чемодан и выпив с приятелем по бутылочке пивка, Томми улегся спать, проклиная ненавистный джетлаг, который вот именно сейчас – в эту чертову ночь – был более чем неуместен. Рука сама потянулась за айфоном, и пока еще пустое окно «нового сообщения» открылось сразу, как по мановению волшебной палочки… Но нет, как бы не хотелось написать сейчас какую-нибудь чушь самому частому абоненту в его личной переписке, надо было и честь знать. Их время вышло. Нужно просто принять этот факт и дождаться следующего раза – следующей поездки, куда там она будет? Снова Азия? Бали, кажется? Ничего, им не привыкать.
Томми промаялся в полудреме, по его ощущениям, часа три, и уже решил, что его, наконец, сморил сон, когда в дверь раздался нерешительный короткий звонок. Он все-таки, наверное, действительно заснул, потому что подслушанный разговор, происходивший в прихожей, не мог быть реальностью даже в самых смелых мечтах.
- Ну?
- Прости, Майк… Впусти?
- Слушай, у тебя совесть есть? Ты утром свалишь к тому, своему - а с этим мне что делать?!
- Я… не могу… мне он нужен… сейчас…
- Мать вашу… Как же вы меня оба заебали…
Томми выдохнул только тогда, когда услышал щелчок замка входной двери и быстрый шорох в прихожей, а уже через минуту дверь в его комнату приоткрылась, впуская человека, который НЕ должен был сейчас находиться здесь – ни при каких обстоятельствах.
- Ты… ты… Ты сдурел?!
- Да. Я… Вернусь домой утром, а сейчас… Не прогонишь?
Это было глупее всех чертовых мелодрам, когда-либо хоть мельком просмотренных Томми Джо за всю его жизнь. Это даже не подходило ни под одно известное ему определение, может, именно поэтому, они до утра больше не сказали друг другу ни слова. Адам прижался к нему всем телом, вжав Томми в диван, который его хозяин даже не потрудился раскрыть накануне, вполне умещаясь на «сидячей» половине – а теперь на ней приходилось умещаться вдвоем, и это было самым интимным ощущением для них обоих за долгое время.
Чувство нереальности не покидало Томми ни на секунду, более того, он был на все сто уверен, что это сумасшествие просто не имеет права происходить на самом деле, но… Адам уткнулся горячим лицом в его шею, расслабляясь с каждым выдохом, и только по его судорожному обжигающему дыханию сквозь зубы можно было понять, насколько он был напряжен - на взводе, на грани. Томми готов был поклясться сам себе еще полчаса назад, что никогда не допустит ничего лишнего, зная, что за стенкой спит Майкл. Или не спит – что еще хуже. Но когда сухие губы нервно прижались к его губам, а ищущие ладони с силой сжали его бедра, мир завертелся, вместе с чертовой комнатой, и всей этой квартирой, и незаслуживающим такого «счастья» старым другом. Томми так быстро возбудился, как будто у них позади не было двух недель ежедневного, почти «семейного» секса, как будто они уже успели изголодаться друг по другу - или пытались насытиться «на будущее»? Не ерзать, не дышать загнанно, словно убегая от маньяка-насильника, не стонать – коротко, выдыхая в поцелуи – было невозможно с первой же секунды. Утром он не сможет смотреть в глаза Майклу – но это будет утром. А сейчас…
Адам как-то умудрился раздеться, не свалившись с предательски скрипящего дивана и не оторвавшись от губ Томми, что было очень предусмотрительно: вряд ли бы он услышал про себя что-нибудь лестное, если бы предоставил ошалевшему любовнику возможность говорить. Каким-то непостижимым образом у них под рукой оказалось все необходимое, и не прошло и пяти минут, как Томми таранил затылком подлокотник собственного дивана, хватая открытым ртом раскаленный воздух и стараясь издавать как можно меньше звуков. Адам не сводил с него глаз все то время, пока издевательски плавно и медленно… любил его. Это было слишком, это причиняло боль, Томми предпочел бы, чтобы его вытрахали до потери памяти, так, чтобы еще сутки он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, но в каждом движении, в каждой вспышке голубых от страсти глаз, было все то, что они так и не смогли сказать друг другу по дороге домой. Это было нечестно… Томми думал об этом между острыми, пронзающими позвоночник, волнами удовольствия, но не мог произнести ни слова, как и закрыть глаза. И только в последние секунды, когда точка невозврата уже была пройдена ими обоими, и оставалось только тихо поскуливать, насилуя губы друг друга, Томми почувствовал что-то, отдаленно напоминающее облегчение. Вот теперь их сказочные каникулы действительно подошли к концу – и они оба поставили весьма эффектную «точку» в этой повести. Завтра будет легче.
Проснувшись вечером следующего дня, Томми Джо готов был поклясться, что донельзя странное приключение на двоих ему просто приснилось – серьезно, об этом даже думать было неловко: бред сумасшедшего, чокнувшегося на почве… не важно. Но, увы, с каждой минутой уверенность в реальности этого самого «бреда» не просто крепла, но и подтверждалась все новыми подробностями. Привычная ломота в тех самых мышцах, которые можно натрудить только в двух случаях: секс или верховая езда, причем, во втором способе Томми не был уверен за отсутствием практики. Сбитые нахрен постельные принадлежности, кое-где отвратительно знакомо заляпанные, ну и самое главное – еле уловимый, еще не до конца выветрившийся аромат, тот самый, который Томми узнает где угодно, даже среди сотен других ароматов. Оставалось решить, приснился ли ему утренний долгий поцелуй и хрипловатый шепот с очень тоскливыми интонациями:
- Я люблю тебя, ты помнишь?.. Пожалуйста, обещай, что не забудешь это…
Дурацкая фраза нервировала, не давала покоя, даже возмущала: какого хрена он должен об этом забыть?! Томми так усиленно думал над этими словами Адама, что был даже удивлен, наткнувшись в кухне на Майка, невозмутимо жующего сэндвич и копающегося в ноутбуке своего соседа. Как-то разом вспомнив все причины, по которым он не хотел встречаться сегодня с закадычным другом, Томми даже не сразу нашелся, что сказать.
- С добрым вечером, чувак! Выспался? – если в голосе Майкла и было ехидство, то гораздо меньше, чем Томми того заслуживал.
- Вроде того… Что там… что пишут?
- Разное. В основном, соболезнуют.
- А? В смысле?! – голова Томми была совершенно пустой вследствие джетлага, пересыпа и всех последних событий, и наотрез отказывалась воспринимать и переваривать информацию, а уж тем более разгадывать головоломки.
- Ну, сочувствуют вам с Адамом, у вас ведь закончился… эээ… щас, погоди… а, вот: «прекрасный романтический уик-энд длиной в две недели». Или вот еще: «медовый месяц в Гонконге»… И все в таком духе.
- О. Ясно… Слушай, вчера…
Томми ужасно тяготило состояние неловкости, вины и даже стыда – меньше всего ему хотелось испытывать это все по отношению к одному из самых близких людей в его жизни. Но раз уж он настолько потерял голову, что впутал Майкла в их с Адамом персональный балаган…
- Эй, расслабься. Мы же уже как-то решили, что это ваши дела, и меня они не касаются… по-прежнему нет. Я надеюсь. И вообще, я даже разочарован! Я думал, будет громче…
- Майки, бля!..
Пора было возвращаться к обычной жизни, переходить на нормальный режим, навестить маму и Лизу с малышкой Бриджит, устроить встречу с друзьями. Томми так увлекся планированием собственного существования на ближайшие дни, что почти забыл о главном законе жизни: «За удовольствие всегда приходится платить». Он рассматривал фотографии, взбудоражившие Интернет, на которых Адам показательно «выгуливал» своего официального бой-френда, и пытался понять – какого чувства в нем больше. Жалости? Ибо при взгляде на Адама, даже не пытающегося изобразить радость от встречи со своим парнем, что-то кроме жалости испытывать было трудно. Или душащего отчаяния? Ну почему? Почему, почему, ПОЧЕМУ, черт возьми, они должны играть эти долбаные спектакли на потеху тысяч любопытных?! В своих мыслях Томми метался по квартире и крушил все, что попадалось под руку, пытаясь выместить на ни в чем не повинных предметах злость, хоть как-то заглушить в себе вину. Вину за этот пустой взгляд покрасневших от недосыпа тускло-серых глаз, смотрящих на него из-за солнцезащитных очков с каждого HQ-фото.
- Так. Ладно.
Может быть, Адаму время от времени и нравилось играть в благородство и пафосно страдать за двоих, но у Томми тоже были свои принципы. «Все пополам, договорились? Вот и славно». Номер Лиз был уже удален из списка контактов, но сохранился в потрепанном блокноте времен Glamnation.
- Хэй, привет, малышка. Ну… я в туре был. Я помню, да, но мы же можем просто погулять? По дружески, мм? Я… ну, представь, что я соскучился. Я обещаю быть очень милым!