В те счастливые времена, когда небо казалось нескончаемо голубым, и когда немедленно узнаваемый, резкий запах навоза доносился с далёких колхозных полей до посёлка, происходило действо: бабушка вручала мне большую малярную кисть из свиной щетины, и банку неведомо откуда добытой масляной краски цвета свернувшейся крови.
- Щетина, думал я, как же они умудряются брить свиней ?
У наших соседей были свиньи, и было сомнительно, что кому-то придёт в голову странная идея приближаться без нужды к этим умным и агрессивным созданиям, а уж тем более брить их. Даже овчарки, которых соседи держали всегда, сторонились свиней.
Лестница-стремянка снималась тогда с гвоздей на задней стене сарая, отыскивалось старое драное солдатское одеяло с едва видимым напечатанным номером на кайме, и лез я на крышу сарая, таща за собой малярные принадлежности. Одеяло было нужно для одного: охранять моё молодое невинное тело от разогретого солнцем, до ожогов, металла крыши.
Крышу красить я любил. И, положа руку на сердце, всячески сей процесс растягивал. Ибо менялась вся перспектива бытия. С высоты, пусть и небольшой, весь мир вдруг приобретал иную окраску, и я, отстранясь от простых смертных, в гордом одиночестве парил где-то над ними, почти касаясь облаков. Тогда ли, или ещё раньше, я осознал, что сотканное вокруг меня, как защитное поле, как птичье гнездо, тёплое и уютное, моё, и только моё, одиночество, будет вечным моим спутником.
Масляная краска, ложась на раскалённый металл пахла знакомым с детства, до дрожи, до слёз, удивительным стойким запахом отожженных палитр на маленькой кухне в коридоре бывшего монастырского дома, где верхний этаж был отдан под мастерские художников, и где жил мой отец. Жил он там нелегально, ибо после развода с матерью жить ему было негде, но всяческие периодические комиссии от союза художников смотрели на это сквозь пальцы, ибо мой отец был далеко не одинок в подобном нарушении закона.
В свежую краску садились комары, мухи и слепни, и оставались там навсегда. К полудню я заканчивал работу, ибо крыша раскалялась до невозможности. Старательно размазав последние капли краски с кисти я спускался на землю, в сад, и в далёком его углу клал кисть в банку с бензином, до следующего дня. Поутру крыша серебрилась осевшей на ней росой. Крыша быстро нагревалась под солнцем, и в дрожащем от испарений воздухе мне виделась в недалёком окне соседского дома девичья фигура, склонённая над книгой. При лёгком ветерке шуршали листья яблонь. День начинался хорошо, ещё один счастливый день блаженного одиночества на крыше.