Вспоминая жизнь свою, хочу по мере сил описать судьбы моих подруг, с коими волею случая или подсознательного выбора были прожиты часы, дни, даже годы…
Детских дружб с девочками, оставившими след в сердце, было удивительно мало. Близким другом в раннем детстве был мальчик, на год моложе меня, и скорее, он был моей тенью, а не героем.
Девочка, с именем Инна, казавшимся окутанным какой-то тайной, появилась в новой для меня жизни суровой русской зимы в деревне после приезда из мягкого тёплого климата Европы. Нам было по девять лет. Чем Инна отличалась от сверстников, сейчас вспоминать бессмысленно, ибо она существовала тогда лишь одна в моих мыслях, никого другого просто не сохранила память. Мы жили по соседству и часто бывали вместе, то в одном, то в другом доме. До сих пор помню её лицо, выражение светлых глаз взгляда глубокого, направленного не на того, кто рядом, а куда-то внутрь себя… Мы грелись у печки, о чем говорили или мечтали – один Бог знает.. Никогда не было шумных игр, и даже тихих не помню, только её глаза и волосы, зачесанные гладко на прямой пробор и заплетённые в косу сзади. Ещё ярко в памяти моменты, как выходили на улицу и перебегали из дома в дом в сильнейшие морозы и как утопали в сугробах её валенки, а белая шубка сливалась с белым пространством. Возможно, ранее, она так же, как я, жила в иных краях, её отец был офицером, как и мой, возможно, мы делились чем-то важным для нас из прошлой жизни. Но очень недолго длилось наше упоение друг другом. Отца Инны перевели в другую часть, куда, мне неведомо, но очень долго ещё тоска сжимала моё сердечко.
* * *
Прошло года три, четыре. Несмотря на общение с ребятами в школе и соседскими, я ощущала внутреннее одиночество, которое, правда, не тяготило, а было естественным для меня. Были попытки некоторых девочек, и даже со слезами и просьбами, подружиться со мною. Я не отказывалась, но, видимо, недостаточно проявляла внимания к ним, и чувства их постепенно угасали, мы как-то незаметно расходились…
Было всего две вспышки моих годами дремлющих чувств за все школьные годы.
Одноклассница, в противоположность мне, очень бойкая, независимая, вступающая в споры с учителями, хотя тоже отличница, тоненькая, остроглазая, со спускающейся на лоб тёмной чёлкой, после домашнего празднования её дня рождения вдруг стала притягательной для меня. Её отец, учитель истории, высокий, худой, с каким-то жёлтым восковым лицом, был при этом очень живым, улыбчивым, интересным человеком. Мы играли в буриме и какие-то другие, как мне представлялось, умные игры. Мир их дома, и сама девочка стали центром моих тайных дум и воображения. Мы встречались несколько раз вне школы у ее подруги и даже в день моего рождения за нашим круглым столом у новогодней елки... Но развитию отношений не суждено было случиться. Помешало горе. Неожиданно для меня учитель истории умер, и семья уехала куда-то, опять тоскливые часы одиночества, которые заполняются чем-то мало волнующим и не остающимся в памяти.
* * *
И еще, очень короткая дружба, ставшая одной из самых значительных страниц моего детства. Она (я не помню её имени, и это мучительно…) приехала из Серпухова к нашим соседям погостить всего лишь на месяц. Уже в момент знакомства обе ощутили необъяснимую силу притяжения, и все наши последующие дни до самого расставания наполнились друг другом.
О чем говорили, и что нас с утра до ночи связывало, бесследно исчезло из памяти. Только не стёрлось, всегда оставалось со мною, как среди бела дня прятались в глубине сарая с запретною книгою студента, снимавщего угол у хозяина дома. Читали одновременно глазами страницу за страницей, держа книгу в столпе света из двери сарая. Может, это и явилось главной тайной, усиливающей нашу близость и отдалявшей весь остальной мир. Общее волнение, ожидание нового дня, чтобы продолжить чтение. И чем меньше времени нам оставалось до разлуки, тем напряженнее становилось действие романа. Кульминация - последние страницы и наши беззвучные (ибо могут услышать) рыдания в полумраке…
С тех пор никогда не перечитывала эту книгу Золя. И – горечь, оттого что никогда не вспомню и не узнаю, что же более всего волновало и вызывало слезы? Содержание романа забылось с годами совершенно, образ девочки – будто впервые, в памяти только смутно болевое представление о конце любви…
Что оплакивалась потеря чего-то очень дорогого из романа – несомненно, но, может, наложилась грусть предстоящего расставания, знание, что более никогда не увидимся, тоска по уходящему лету вместе… Виноват ли в том Золя, что любовь и метания матери волновали сильнее, чем страдания дочери (по ощущениям моей памяти)?! Сколько нам было лет? Двенадцать, тринадцать?..
* * *
Ещё один образ на долгое время вошёл в мою жизнь. Несбывшаяся мечта: познакомиться ближе с девочкой – дальней родственницей моей пожилой соседки, которая иногда брала меня с собой в гости, где я и увидела Юлю, смуглую, черноволосую, черноглазую, очень красивую и очень серьёзную девочку. Но мечта осталась мечтой. Я с жадностью ловила рассказы о ней, но встречалась с Юлей только в картинах моего воображения.
* * *
Однако, одновременно с этими яркими звёздочками в моей детской жизни была ещё одна девочка, о которой хочу рассказать подробнее, с нею общение продолжалось, в большей или меньшей степени, на протяжении всей её жизни.
(продолжение следует…)