Внук помощника писаря Петро Дудка был неисправимым оптимистом, и баловнем жизни. Дед его, Вакула, был еще из Сичевых казаков. Лихой был рубака, хотя и умом его Бог тоже не обидел. С самим Головатым ходили в Петербург до Матушки Царицы просить новые земли для переселения. Сичевая вольница кончилась. Какой государь станет терпеть под боком такой рассадник крамолы. Те, кто понимал на рожон не перли. Регулярное войско стояло совсем рядом. Солдатушки только и ждали повода поучить уму-разуму этих голодранцев - хохлов. Недовольные, конечно, были. Были да сплыли. Кто к туркам ушел, а кто сложил свою буйную голову в родных степях. Головатый был не дурак, и складывать свою голову он отнюдь не собирался. Берег ее, родимую, для более полезных народу занятий и дел. Понимал, откуда дует ветер, да и образование имел не чета некоторым. Добились тогда своего. Буквально задницей высидели. Сумел атаман понравиться Матушке Государыне своим ученым обхождением. Не выдержало женское сердце казацкого натиска. Добились. Получили желаемое. И, ведь, как повернуть-то сумел. Для защиты границ. Весь правый берег Кубани. Крепости-то там еще Суворов построил. Считай полдела уже сделано. Да и отношения с местными ногайцами да черкесами он успел в свое время наладить. Тоже хорошо. Не пришлось воевать за каждый клочок земли. Земля здесь была благодатная. Чернозем. Палку ткни – расти начнет. И земли было ходить не переходить. Не поскупилась Царица-Матушка. На всех с лихвой хватило. Землю нарезали, кто сколько осилит. Хочешь десять десятин, хочешь сто. Знай только поднимай её кормилицу. Одним словом живи - не хочу.
Петров дед, Вакула Дудка, хапать землю не стал. Из семьи тогда была у него только молодая жена Олэна – скромница да красавица. Да на службе он состоял государевой. При канцелярии нового казачьего войска помощником писаря был. По-новому должность его называлась «Канцелярист». Работы было край непочатый. Войско только, что образовалось и всю канцелярию пришлось делать с чистого листа. Дело новое да невиданное. В Сечи был писарь с помощником, и этого вполне хватало. Здесь же рождалась, считай, новая губерния, и войсковой атаман по гражданскому счету был губернатором. Тут еще стольный город заложили. В названии решили увековечить добрый Царицын дар. Екатеринодаром назвали. Матушка была очень довольна. Вот и корпел казак Вакула, да еще два десятка таких, как он, назначенных самим Головатым, дни и ночи напролет над бумагами да бумажками. Спасибо из Петербурга помогли. Трех ученых немцев прислали, что бы те обучили наших рубак канцелярским делам. Наука шла с большим трудом, но шла. Упертые были казачки. Грызли гранит науки, аж зубы крошились. Освоили. Не подкачали. Уже через полгода могли обойтись и без ученых немцев. Тем, однако, кубанская земля понравилась, и они осели на ней, выписав из тесной Пруссии еще пару десятков своих земляков с семьями.
Сладил себе Вакула хороший дом в новой столице. Большой дом. Не пятистенок даже. По должности было положено, что бы в грязь лицом не ударить. Дом был двух этажей. С большими окнами, да высокими потолками. В Украине таких домов не у всякого пана можно найти, а тут помощник писаря. Олэна домом не нарадовалась. Все никак не могла поверить, что живет, как Панна. Денег от казны хватало и на дом и на хозяйство. Все это Олэна с большим удовольствие несла на своих хрупких плечах. Потихоньку обживались, обзаводились хозяйством, покупали дорогую резную мебель в дом, даже уроки хороших манер брали у тех же заезжих немцев. Как-то незаметно родились дети. Сначала сын Антип, потом сразу две дочери – Лизонька и Груня, еще сын- Борис. Так и росла семья вместе с новой столицей. Родили шесть девочек да шесть мальчиков. Дед всех умудрился поставить на ноги, выгодно женить и отдать замуж. Подворовывал, конечно же, да всегда меру знал да с начальством делился.
А, когда умирал, собрал многочисленных потомков возле смертного одра и успел каждому дать напутствие. С тем и почил, провожаемый всеобщим плачем.
Своего деда Петр Дудка помнил смутно. Помнил большего, шумного, заполняющего собою, казалось все окружающее пространство. Он врывался внезапно, начинал подбрасывать маленького Петеньку к самому потолку, качать на колене и дарить сладкие петушки на палочке. После этого малыш долго не мог прийти в себя от возбуждения. Но дед ему нравился. Нравилось чувство защищенности с его приходом , а еще чувство праздника.
Но однажды его одели во все чистое и повели в дом к деду. Там было много печальных людей. Женщины все плакали и были в черном, мужчины со скорбными лицами стояли отдельно, а в большой зале на первом этаже стоял гроб и в нем лежал дед. Мальчика подвели к гробу попрощаться. Он взял деда за руку и все пытался как-то его расшевелить. Привлечь внимание, но дед ,все так же неподвижно, лежал и ни на что не реагировал. Мальчику стало обидно, и он громко заплакал. Его тут же увели женщины и больше в этой церемонии он не участвовал.
Правдами или неправдами, но деду удалось от помощника писаря дослужиться до чина коллежского советника, что соответствовало званию камергера при дворе и давало право на потомственное дворянство. Так, что и дети, и внуки его уже были не простые лапотники. Это давало большие привилегии и в обучении детей и в получении достойной службы.
Вот и маленького Петра сначала повели в гимназию, потом отвезли в реальное училище, где во всей красе проявился его замечательный талант.
Он буквально на лету схватывал любой язык. Не важно, что за язык он изучал, но недели через две он на нем уже свободно изъяснялся. С математикой у него тоже был порядок. В общем, решили отдать его по толмаческому делу. И державе польза. Через три года он знал уже три десятка языков, и почти ни одно посольство не обходилось без его участия.
Парень он был статный, высокого роста, умел со вкусом одеваться и имел отличные манеры. Ну чем не придворный. К двадцати годам дослужился до коллежского секретаря. А соответствовало это ни много ни мало, гвардейскому подпоручику.
Все сорвалось, казалось из-за мелочи. Ну, подрались на дуэли с хлыщем из столичных штучек, ну расписал ему физиономию. Так, ведь за дело. Не стоило даму позорить. Хлыщ, между тем был не из простых. Шрамы на роже оказались не совсем приличными и изрядно попортили вид этому забияке и оскорбителю женщин. Мнение всех офицеров было на стороне Петра, но все решил окрик из столицы – «Наказать». Тихая жизнь кончилась, и Петра перевели в войска. В штаб казачьего войска. Ни должности, ни звания Петру не понизили. Так и остался при штабе главным толмачом. Отдел, куда направили Перта, только на первый взгляд казался простым. Занимался переводами различных бумаг, да сопровождением иностранцев, да поездки по войскам союзников с целью набраться опыта. Бывали и в Польском, и в Иранском походах. Но это только на первый взгляд. Отдельчик, куда поместили Петра, ничем особо не выделялся. Числился, будто бы по хозяйственной части. Люди там были собраны, однако, не простые. Все больше из пластунов. Да не из простых пластунов, а из тех, кто повоевать успел, и знал дело разведки не понаслышке. Стоял во главе полковник от кавалерии Зеньковский. Из Столицы. Человек он был простецкий и с любым быстро находил общий язык. А в товарищах у него местный. Коллежский советник Трофим Солохо. Задача отдела – лазутчиков выявлять, да своих к соседям засылать, да донесения ихние, тайнописью написанные, читать да систематизировать. Кого из чужих, пойманных перекупить деньгами, испугом ли, кого и в расход, что бы лишнего не трепал. Такая вот выдалась у Петра служба. Не мед и не сахар. И в грязи и в крови приходилось копаться. Он, однако, не роптал. Война есть война. Да и интересно было. Тайнописью овладел довольно быстро. Стал лучшим при штабе шифровальщиком. Составлял простые, хитрые шифры, которыми и пользоваться легко, и не раскусишь их просто так с кондачка. За это начальство ценило.
Время, хоть и было относительно мирным, но стычки с черкесами продолжались постоянно. Сначала стычки были небольшими, ну, как у всех соседей принято – пограничные конфликты. Но однажды черкесы, вдруг забунтовали сами с собой из-за земли. И надо же было какой-то «умной» штабной голове додуматься встрять в этот конфликт. Вмешались русские пушки, и , конечно же, бунт был подавлен. Казалось бы черкесская знать должна быть русским благодарна. На деле же получилось вовсе наоборот. Что-то Русские сделали не так. Как слон в посудной лавке. Расколотили своей артиллерией и правого и виноватого. В итоге получили врага.
Потом турок еще раз хорошо тряхнули, и отвалился он них большущий кусок побережья начиная от Анапы, и заканчивая Сухумом. Работы непочатый край. Особенно для Пертова отдела. Теперь по всему побережью надо было налаживать цепь лазутчиков. Как державе без них, хоть и противное сердцу это дело. Лазутчики - это глаза и уши и армии и державы. И никуда от этого не денешься. Петру достался относительно спокойный уголок. Небольшой городок Пситэ. Большего сопротивления при взятии он не оказал. Завели в устье реки линейный корабль из эскадры Лазарева, да жахнули из всех калибров. Население, конечно же, разбежалось. Трупов было немного. Старались кровь попусту не лить, да где там пушки станут разбираться. Все равно немало мирного народа положили дуболомы флотские. Им-то что, погрузились на корабли, да и ищи ветра в поле, а расхлебывать все это пришлось, конечно, казачкам. Так и оказался Петро Дудка в маленьком адыгейском городке Пситэ, который перевернул его судьбу с ног на голову.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2013/02/16/889