Боль
Осознание того, что происходящее - действительность, приходит очень медленно. Так же медленно, но неумолимо где – то внутри нарастает боль, заглушая все другие ощущения жизни. Боль входит в сердце, заполняет его, расширяет до бесконечности. Ещё мгновение – и оно превратится в рваные кровавые куски.
Но-нет, нет, нет… Боль начинает сжиматься в тугой жгучий комок. Это тоже мучительно. Невыносимо… От неё хочется кричать – громко, истошно, на весь мир.
И опять боль ширится, пульсирует во мне и в пространстве вокруг меня.
Она - от страха. Я боюсь, что Его не станет. Боюсь остаться одна среди миллиардов чужих и неинтересных мне людей. И я бессильна изменить хоть что – нибудь, хоть капельку!
Три ярко освещённых окна. Тёмные силуэты за белыми шторками. Их движения то обнадёживающе спокойны, то тревожно торопливы. Там, за окнами, делают всё, чтобы удержать жизнь в изувеченном теле.
Ночь равнодушно бесконечна.
Город раскалён июльским солнцем, он назойливо источает в темноту вобранное в себя за день тепло. Город не добрый и не злой. Просто он – большой и многолюдный – сам по себе, а я - маленькая и одинокая, которая давно привыкла, что её существование в этом мире не интересует никого, - тоже сама по себе. Ах, если бы не девочка Женя с милыми ямочками на розовых щёчках и широко раскрытыми в мир синими глазами! Она, Женя – Женечка, появилась у нас в десятом классе. К ней можно было ревновать, ей можно было завидовать, но при этом нельзя было не любоваться ею. Многие наши мальчишки стали ходить в школу и из школы по другой дороге – по той, которая лежала через двор, где жила Женя. И Он – тоже.
Силуэты за окнами начинают двигаться быстрее, суетливее, потом исчезают. Свет гаснет.
Тихо.
Что там?
Тишина. И иллюзия благополучия.
Но если всё наоборот?!
2
Тогда, в десятом классе, тоже ничего нельзя было изменить. Он стал недосягаем, как солнце. Он пошёл по жизни с улыбчивой девочкой Женей. А я перестала жить - я просто существовала в соседнем с ним подъезде.
Что происходит с ним в эту минуту?
Боль… Это всё, на что я имею право.
Господи! Хоть бы с кем – нибудь разделить эту муку!
Рядом ершистые кусты акаций, напористо вылезшие на потрескавшийся асфальт дорожек. Они тут давно привыкли к человеческому горю. И молчат.
Распахнулась дверь, на крыльце - трое. Один, в белом халате, сказал:
- Врачи, увы, не боги…
Ни домов… Ни деревьев… Ни звёзд…
Первое, что пришло в голову: «Зачем я всё ещё здесь?»
А город оживал, сбрасывал с себя ночную дремоту. Люди в нём надеялись, тревожились, любили и ревновали, зачинали новые жизни, смеялись и плакали, ненавидели и жалели… И все куда – то торопились. И всё это – мимо меня. Город, и я, и каждый человек – сам по себе.
Домой! Домой! Ведь в этом городе у меня есть дом – моя многолетняя надёжная крепость!
Иду...медленно, оглушённая, отстранённая ото всего. Встречные прохожие стараются побыстрее разминуться со мной. Это ничуть не задевает. Как хотят!
Вдруг понимаю: вот он, этот перекрёсток!
Спокойно думаю о том, что не могу уйти отсюда. Вообще не могу!
Ноги словно прилипают к тротуару.Стою. Прохожие небольшими толпами переходят через дорогу.
Пытаюсь представить, как всё произошло... С ним...
Со мною может быть то же самое. Надо только сделать шаг. Один –единственный. На дорогу. Этого хватит.
Машины идут одна за другой: город окончательно проснулся... Вот этот тяжёлый грузовик не сможет быстро затормозить... Он всего в десятке метров от меня...
Шаг... Нужно сделать один шаг на проезжую часть...
Закрываю глаза… Иду…
Сейчас.
Страха – нет. Сожаления – нет. Есть сладкое торжество: смогла!
Остановилась.
Ничего не происходит... Но...
Знаю, что жить оставалось не дольше секунды. Открываю глаза.
Так не бывает!
Всё вокруг движется в десятки или даже в сотни раз медленней, чем обычно. На меня плавно наезжает машина с огромными пыльными колёсами.
Сейчас…
Чья – то сильная рука выдёргивает меня с дороги обратно на тротуар.
В неуловимый момент всё меняется, машины и люди движутся с обычной скоростью. Они будто очнулись.
А под колёсами тяжёлой машины заметалась, зашлась в предсмертном визге внезапно откуда – то появившаяся чёрная собачонка.
Грузовик проехал, и на асфальте осталось лежать расплющенное лохматое тельце.
Не могу отвести от него глаз.
Вокруг люди, много людей... Они возбуждены, кричат, осыпают меня злыми ругательствами... А я, кажется, даже забываю дышать. Неотрывно смотрю, как идущие почти сплошной колонной машины равнодушно утюжат нечистыми колёсами, наверное, ещё тёплые останки несчастного животного.
Видимо, толпе надоедает моё очумелое молчание, или впечатлений она получила достаточно - люди начинают помаленьку расходиться: их ждут какие – то серьёзные дела, которые могут сделать только они. Из – за моей спины выворачивается крупный мужчина в спортивном костюме. Он крутит пальцем у виска и бросает зло:
- Чокнутая! Ну точно же чокнутая!
И тоже уходит.
А я стою и чувствую, как во мне рождается и начинает жечь стыд. Стыд за то, что ещё несколько минут назад я собиралась сделать с собой на глазах у многих людей, которым и без меня хватает забот.
…
В своём дворе я увидела маленькую девочку, которую прежде не замечала. Девочка ушиблась, она плакала и звала папу. «Почему – папу? - подумала я.- Как – то это неправильно».
И вдруг поняла: за многие годы эта мысль была едва ли не первой мыслью не о себе, не о своём одиночестве, не о своей боли…