Когда меж призрачным и сущим
вдруг раздвигается граница,
и в неизведанные кущи
душа покойника стремится,
меня бросают в дрожь их лица,
и взгляд их долгий, власть имущий.
Он полон странным, тайным гладом
через опущенные вежды.
С родней стоишь вокруг окладом,
как сто веков стояли прежде, -
и зришь, как твой отец в надежде
глядит во тьму, и дышит хладом.
Знакомство с первыми азами
всепожирающего зоба
покойник выразит глазами,
теснимый белой ложей гроба.
И он, и ты, - на грани оба.
Но ты – пред ней, а он – в Сезаме.
Уже отравлен в этом яде,
ты понимаешь, - после смерти
твои земные мысли-6л*ди
в геенну так же стащат черти,
а на лице, как на мольберте,
напишут тайное во взгляде.
Еще прозреньем пожираем,
что мертвецу увидеть можно, -
нет ничего, что звали Раем,
и то, что всё при жизни – ложно,
и что святое все – безбожно,
И Храм души, увы, сгораем…